Тадеуш

               

                1.


       Прижавшись всем своим тщедушным существом к тёплой осенней земле, заваленной пёстрой, преимущественно, алой и охристой листвой, мальчишка, тяжело и шумно дыша, с нарастающей тревожностью вглядывался сквозь золотистые шторки травинок в гущу деревьев и кустов напротив. Обзору открывалась небольшая полянка, симпатичная и уютная.  Октябрьское, всё ещё тёплое, солнышко резвилось по ветвям и листьям. Птицы, беззаботные, чирикали свои куплеты. Растительность, будто в нарастающем экстазе, наливалась всё большей осенней сочной яркостью. Тошка любил один гулять по такому лесу – здесь всё ему было каким-то родным, простым, приветливым. Но сейчас страх изменил отношение к нему и самой природы. Вернее, сама природа вместе с ним напиталась страхом и предчувствием чего-то неотвратимо ужасного.

С той стороны леса, за которой находился господский родовой замок, всё явственнее раздавался шум: топот нескольких лошадей, лай собак, крики людей. Земля под детским телом вибрировала с нарастающей силой в унисон с тревогой. Тошка завертел головой в надежде на какое-то тайное укрытие. Но вокруг только невысокие берёзки, осинки, орешники, заросли кустов дикой малины и смородины. Сил бежать дальше у него уже не было, даже если бы и было куда.
Вот из-за кустов выбежали пять собак из охотничьей своры графа и понеслись прямо к мальчишке, окружили и с бешеным лаем, захлёбываясь слюной, встали в оборону. Без приказа хозяев они не осмелятся напасть на жертву. Был приказ «найти!», но не было – «взять!».
Тут же показались пять всадников. Всех их знал Тошка – Тадеуш. Самый старший по должности был Гневс – правая рука графа Ченцы. Четверо других – парни из свиты Гневса.

«Вот он! Вот он! Щенок! Сучье отродье!» - закричал славившийся своей безжалостностью и жестокостью Гневс.
Два расширенных от ужаса глаза под взлохмаченной соломенной шевелюрой смотрели на всю процессию безо всякой надежды на спасение, хотя тело всё ещё инстинктивно прижималось к земле – прародительнице и защитнице.
«Отдай брошь, выродок!»

Дрожа и спотыкаясь, мальчишка поднялся с земли и стал подходить к Гневсу. Собаки зарычали. Главный приказал им отойти в сторону. Тадеуш вынул из кармана серую тряпицу, в которой было завёрнуто что-то небольшое. Гневс быстро схватил, развернул, тщательно рассмотрел, снова завернул в тряпицу, положил себе за пазуху.  Со всей силы ударил мальчишку хлыстом, да так, что тот, скуля и воя, отлетел на свои прежние позиции. Второй всадник тоже замахнулся хлыстом и ударил мальчишку с возгласом: «Жалкий воришка! Оплёвыш! Неблагодарный выкормыш!»
Подлетел третий и тоже со всей силы хлестанул мальчишку. Отбиваться было уже невозможно – удары понеслись на него со всех сторон. Тошка упал на землю, съежился, подтянул колени под живот, вмялся сам в себя, закрыл голову руками. Но много ли ударов выдержит спина? Как червячок перекатывался он по земле с боку на бок, скулил, выл, обливался кровавыми слезами, перемазываясь пылью и грязью. Удары сыпали на лицо, живот, спину, грудь.
«Получай, ублюдок!» - со всей силой неконтролируемой злобы безжалостно сыпались удары на еле живого мальчишку.

Всадники приблизились к нему вплотную. Хлестать виновного было невозможно с таких позиций, чтобы не задеть коней и друг друга. Поэтому они стали направлять лошадей на корчившееся тельце, чтобы кони передними копытами забили его насмерть. Умные животные, подчиняясь гипнотической злой воле хозяев затаптывали Тошку, но без людского злого остервенения. Двое коней не поддались стадному безумству, они просто топтались на месте. Но и тех ударов, что долетели до цели, было достаточно. Подросток уже потерял сознание и все удары воспринимал расслабленно, не сопротивляясь. Гневс соскочил с коня, пнул ногой безвольное тельце: «Издох, сволочь! Отдадим его собакам на съедение.»
Приказ собакам «взять!» застрял у него в глотке, потому что со стороны замка раздался трубный сигнал срочного сбора во всеоружии и в боевой готовности всех слуг и вассалов. Нельзя было медлить ни секунды.
Гневс со злобой плюнул на грязно-кровавое месиво, бывшее три минуты назад ребенком: «Сдохнет и так! Волки сожрут!»


Всадники быстро ускакали.


Бедно, но чистенько одетая бабушка собирала грибы. Сыроежки, опята многочисленными семействами красовались меж деревьев, полуприкрытые листвой. Хитрые рыжики почти всегда прятались под опавшими листьями, хвоей и между травинок. По вздыбленным бугоркам можно было определить их «норку». Бабушка улыбалась: «Вы хитренькие, но я хитрее вас. Вижу, вижу ваши норки.» Она всегда с удовольствием собирала грибы, о чем-то шепталась с ними, пересмеиваясь.
Но сегодня её почему-то не покидала напряжённая тревожность. Ещё утром она не собиралась за грибами, но будто кто-то подтолкнул её и заставил пойти по знакомой тропинке в сторону Забоня.
Зяблик, появившийся внезапно, замельтешил прямо пред её лицом., порывисто отлетая в одну и ту же сторону и возвращаясь снова к старушке. Птичка взволнованно щебетала. Каруна – так звали старушку – знала эту птичку по несколько отличающейся от других окраске: птичка со своим семейством жила рядом с её избушкой, на дереве, перед домом. И бабушка поняла, что птичка куда-то настойчиво зовёт её.

Подхватив своё немаленькое лукошко, она быстро пошла за птахой, уводящей свою подопечную дальше в лес.
Вышли на милую поляну, всю в цветном наряде. Но что-то не так здесь – показалось старушке. Гармония этого места резко перекошена, скручена, беспорядочно заспиралена. В воздухе запах крови, перемешанной с пылью, запах злобы.

Птичка подлетела к центру поляны и Каруна увидела непонятный серо-кровавый комок, облепленный листьями. Маленький солнечный лучик тихонечко поглаживал этот непонятный комок.


Каруна подошла ближе. Озноб прокатился по всему ее телу. Она не сразу поняла, что перед ней человек, вернее, то, что когда-то было им. Старушка встала на колени и пристально осмотрела тело и место вокруг него. Крови на земле не было – значит, кровопотери большой нет. Тем не менее, человечек весь в крови, и, явно, исчерчен ударами хлыстов. Множественные гематомы. Совсем еще ребенок. Одет в мальчиковую одежду. Расслаблен – без сознания. Дыхания почти нет. Но не ледяной – значит, живой.
К месту слетелись еще птицы. Подбежала и села поодаль пара зайцев. Осторожно вышла на поляну косуля. За нею следом – лось. Все смотрели и ждали: что будет делать бабушка. Даже солнечный лучик застыл.
Как же забрать беднягу?

Каруна сняла с плеч старенький платок - он был довольно-таки большой – расстелила его на земле рядом с тельцем, перекатила его на платок. Взяла в руки два уголка платка по диагонали и осторожно, медленно поволокла находку в сторону своего дома, стараясь обходить все впадинки, бугорки и пеньки, чтобы волочь его по мягкой траве. Ей пришлось часто отдыхать самой и смотреть – жив ли мальчик. Не быстро добралась так она до своего дома в лесной чаще, сопровождаемая лесной звериной братией.

Не смотря на свой небольшой рост, бабушка была все-таки сильной и энергичной. В доме она уложила мальчишку на топчан. Захлопотала. Согрела на печке воды. Срезала с тела остатки лохмотьев. Долго мыла беднягу, особенное внимание уделяя ранам – несколько раз промыла их травяным настоем, смазала лекарственной мазью собственного приготовления. Впрочем, он весь был – сплошная рана. Лечебные примочки наложила на особо опасные раны, которые грозили загниванием. Сварила лечебное питье и по ложечке вливала ему в рот. Мальчишка не приходил в себя, у него начался жар. Жизнь в нём боролась со смертью. Бабушка старалась не отходить от него больше, чем на несколько минут. Постоянно обрабатывала раны. Мальчик часто стонал. У него были еще и множественные переломы: сломаны рука, нога, четыре ребра, сильно ушиблен позвоночник – перебит в грудном отделе. Тельце отекло неимоверно. Она оборачивала его листьями лопуха и подорожника, смачивала лоб холодной тряпицей. Читала молитвы и заклинания. Изредка по нескольку минут дремала, сидя рядом, чтобы восстановить свои силы.

Наконец через три дня мальчик, застонав, чуть приоткрыл глаза. Запёкшийся корочкой рот прошептал: «Пить…» Каруна, обрадованно засуетившись, чуть приподняла его голову и осторожно стала поить его ключевой водой. Она уже пару часов назад почувствовала, что жизнь одержала вверх: мальчик будет жить.
Две недели еще он лежал, раны трудно заживали. Память не возвращалась к нему. А потом он начал разговаривать, вздрагивая каждый раз, когда бабушка входила в избушку.
- Где я?
- Не волнуйся, милый, ты в безопасности. Скоро выздоровеешь.
- Я совсем не чувствую себя.
- Всё будет хорошо. Лежи пока.

Тошка начал понемногу кушать и вставать. Долго заживали переломы. Жутко болела зашибленная копытом спина. Каждый шаг сопровождался стоном.
Через месяц раны затянулись. Потом зажили переломы. Но вот удар по позвоночнику нанес здоровью и внешнему виду мальчика непоправимый ущерб: у него стал расти горбик.

Бабушка рассказала мальчику, как нашла его и выходила. А он рассказал, что приключилось с ним. О том, что он по рекомендации своего дядюшки-кучера, служившего в господском замке, в Запоне, был взят из соседней деревни, из многодетного семейства, в услужение господам. Там он прослужил полгода, и однажды, когда госпожа отсутствовала в комнате, увидел на её туалетном столике очень красивую брошь. Эта брошь заколдовала, заворожила мальчика – он не мог оторвать от неё взора. Будто невидимая нить протянулась между его глазами и этой сверкающей штучкой. Он не мог совладать собой: руки сами потянулись и схватили блестящую безделицу. Тадеуш завернул её в тряпицу, сунул за пазуху и побежал вон из покоев замка. Видимо, графиня быстро обнаружила пропажу и отдала приказ управляющему Гневсу настичь воришку. А что было дальше – известно.


Прошел год. Мальчик потихоньку выправился. Только страх остался жить в нём: он вздрагивал от резких звуков. Да еще горбик остался в память. Ну, и, конечно, множественные шрамы больших и маленьких размеров исчертили его лицо. Впрочем, они с бабушкой жили в избушке глубоко в лесу, туда редко заходили люди. Каруна сама уходила иногда в селения, когда кто-то приходил к ней, чтобы пригласить на лечение. Каруна знала не только лечение травами, снадобьями, но владела заговорами, лечила молитвами и наложением рук. В округе знали о ней, как о ведунье. Это было опасное занятие, но Бог миловал: почему-то никто не выдавал бабушку, она многим помогала, а злые люди отчего-то миновали её.
Тадеуш побаивался ходить один далеко в лес. Постепенно бабушка приучила его не опасаться зверей и птиц. Обучила Тошку своему врачебному искусству. Юноша втянулся в это, ему было интересно: как это – вылечить больного человека. Там было множество тонкостей: положение планет, которое влияло на определенные органы и на их излечение в данный момент; сам больной – насколько он хотел быть излеченным и насколько запущена болезнь; сила в данный момент самого целителя и состояние энергетики больного, неотвратимость болезни или её временность. Несколько раз вместе с бабушкой он ходил к болящим и помогал исцелять. Его успехи в этом деле были неплохи. Легко давалось ему лечение наложением рук на больное место. А также – молитвами и настроем больного на излечение. Бабушка хвалила его и продолжала подучивать разным другим приёмам – более сложным.


Прошло десять лет. Тадеуш превратился в высокого крепкого юношу, немного горбатого. При определённом ракурсе казалось, что он просто сутулится, стесняясь своего высокого роста. Сглаженные временем, изросшиеся шрамы придавали ему даже некоторую загадочность. Вот только страх перед людьми ничем не могла бабушка Каруна вытравить из выросшего мальчика, никакими молитвами и заговорами, никакими уговорами.

Однажды лесная ведунья сказала своему приёмышу.
- Тадеуш, сынок, ты совсем взрослый, владеешь искусством исцеления не хуже меня. Тебе нужно отслужить перед Богом своё спасение, отслужить людям, нужно отдавать те навыки и знания, которые ты получил от меня. Надо идти в город, где тебя не знают, поселиться на его окраине и начать лечить – в этом твоё призвание и долг твой.
- Но, дорогая бабушка Каруна, я не уверен, что смогу без тебя, и потом, ты знаешь, что я боюсь людей.
- Вот потому ты и должен пойти, и преодолеть этот страх. Построй себе жилище, освой какой-нибудь еще труд, который будет не в тягость твоему здоровью, и потихоньку начинай лечить.
- Но разве я не смогу жить здесь и лечить людей? И страх здесь же преодолевать?
- Пойми, страх нужно искоренить, нужно пойти навстречу ему, пойти в него, прожить в самой гуще жизни. Нужно искупить, уравновесить свой проступок с брошью. А это возможно только там, где живет много людей. Тебе нужно быть с людьми.

Тадеуш крепко задумался над бабушкиными словами. Конечно, надо жить. Нельзя бояться всю жизнь. Кто знает, вдруг за этим лесом его ждет какая-то необычная, особенная жизнь?


Наутро он попрощался с бабушкой Каруной и отправился в город, в противоположную от Запоне сторону.
Шёл по густому старому сосновому бору, полной грудью вдыхал его ароматы и запахи. Высочайшие стволы сосен уверенно подпирали небо. Тадеушу было и тревожно, и радостно – что ожидает впереди? Постоянно думалось, мысли наплывали, наползали одна на другую. Он прогонял их, но те снова лезли. Тогда Тадеуш запел. Петь по-особому его научила Каруна: сначала прислушиваешься к лесу, ухватываешь начало его мелодии, вплетаешься голосом и своей мелодией в песню леса, а потом песня сама собой льется – радостно и свободно.

Пение успокоило юношу и на опушку леса, на пригорок, он вышел в прекрасном расположении духа. Вдали, слева, виднелось селение, а справа – город. Сердце затрепетало и взволнованно забилось, в то время, как что-то внутри его сказало: выбирай место между этими населёнными пунктами, здесь будешь жить. Он внимательно осмотрел всё вокруг – где конкретно обосноваться. Взгляд наткнулся на небольшую хибарку на краю леса. Тадеуш стал спускаться к цели. Почти около хибарки встретился ему старик, собиравший грибы.


                2.


- Добрый день, дедушка.
- Добрый день, парень.
- Знаешь ли ты, кто живёт в той хибарке?
- А, в этой? Там давно уже никто не живёт. Когда-то жила семья лесника, но он погиб под внезапно обвалившимся деревом, жена его умерла при родах. А дочку взяли на воспитание родственники. Было это давно, лет пятнадцать назад.
- И что же, почему никто не стал жить здесь?
- А кому оно надо? И от города, и от села далеко. Жутковато жить, почитай, в самом лесу, без соседей и помощи. Да и домишко разваливается без ухода.
- А если я поселюсь в нём, никто не будет против?
- Да кому быть против, юноша? Ничейный домик-то… А сам ты откуда и чьих будешь?
- Я сирота. Решил вот немного постранствовать, посмотреть, где люди лучше живут. Да вот устал немного, хочу осёдло пожить. Место здесь вроде хорошее.
- Ааааа… Да, место неплохое, урожайное, в основном, в лесах орехов много, дикоросов. Поживи. Только подать придётся графу платить ежемесячно – либо деньгами, либо продуктами – без этого никому и никак. Каким ремеслом владеешь?
- Вот ремесла особо никакого не знаю, так – по мелочи. Правда, могу плести плетни, корзины, короба и разную мелкую утварь для хозяйства. Пробовал даже стулья и столики. Но можно научиться чему-нибудь ещё.
- Хорошее ремесло, правда, на базарах такого добра много, сложно продать за нормальную цену. Как зовут-то тебя, парень?
- Тадеуш. А тебя, дедушка?
- Филиппом. Будет желание, могу подучить тебя, сынок: мебель из дерева делать. Живу я на краю села, вооон, мой дом, с подсолнухами за плетнём. Заходи, если помощь нужна какая, ведь новичку в чужом месте да с таким проблемным старом домом сложно будет по первости.
- Благодарю тебя, дедушка, Филипп. Наведывайся и ты ко мне, захаживай в гости.

Собеседники раскланялись и каждый пошёл своей дорогой.

Тадеуш подошёл к избушке. Вблизи она была не столь маленькой, как казалось издали. Повалившийся набок плетень, ветхое, общипанное воронами пугало в выцветшей серой ветоши, пыльные черепки разбитой глиняной посуды во дворике, окна без стёкол, скрипучая дырявая дверь на расшатанных петлях, отсутствие мебели внутри, грязь, запустение, плесень, – работы по восстановлению и облагораживанию жилища много. В первый день юноша принёс из колодца воды в двух старых проржавевших вёдрах. Вымыл стены, полы. Проверил работу печи. Насобирал сухих веток и старых поленьев в лесу. Растопил печь. Она чадила, нужно было чистить дымоход. Исследовал чердак, нашёл там кое-какие инструменты: топор, ржавую пилу, лопату – удивительно, что всё это не растащили.

Всю неделю занимался облагораживанием своего нового жилища. Каруна на первое время дала ему немного денег, полученных в дар от благодарных исцелённых: сходил на базар в город, купил свечей, ткани для занавесей, немного еды, пару ножей, стёкла для окон. Вскопал огород – благо, была весна – насажал овощей из семян, купленных на базаре. В лес каждый день наведывался: собирал отжившую древесину для печки – рубить нельзя, лес господский. Но ивовые прутья для плетения собирать и резать не возбранялось. Ивы росли вокруг лесного озера. Использовал он и прутья орешника. Заготовил впрок сырья для плетения.

Как-то наведался дедушка Филипп, похвалил Тадеуша за крепкое, основательное жизнеустройство. Принёс гостинец: мёду да лепёшек. Обещал прийти через неделю, заказав три корзинки для своих домочадцев. А взамен обещал принести муки, яиц, масла, сала. Тадеуш старался сделать для старика корзины получше, покрасивее и покрепче – в благодарность за первую встречу и благословение жить в домике лесника. Когда тот пришёл за заказом, его ждали не только три корзины разных размеров, но и плетёный короб для принадлежностей женского рукоделия. Порадовался Филипп, похвалил парня. Воодушевился юноша, вдохновился и сделал ещё несколько корзин, коробов и плетёных шкатулок. Понёс на базар в город. Всё удалось продать ему. Продавал недорого, чтобы долго не стоять на торжище. Денег оставалось ему немного, потому что большая их часть уходила на подать. Но и хозяйство давало ему благо: подаренные Филиппом цыплята выросли в курочек, несли яички; высаженные овощи давали неплохое подспорье к столу.

Стали в селении покупать его корзинки, короба, а в последствии, и стулья. Прослышали про иноземного юношу селяне, сердечно приняли его.
Домик к зиме, где возможно, почини, залатал. Поставил новый плетень. Окружённый лесными деревьями домишко принял симпатичный уютный вид. В общем, зажил Тадеуш тихонько и размеренно. Всё было хорошо, страх не проявлялся, и ему подумалось, что права была Каруна, когда говорила, что нужно жить среди людей.

Целительский свой дар и умения пока не использовал юноша. Но однажды Филиппу, пришедшему в гости с внуком Драгомилом, стало нехорошо: сердце сильно заколотилось, закололо, защемило. Тадеуш сразу увидел, что с дедом что-то не так – лицо стало синеватым и вмиг осунувшимся. Положил молодой целитель заболевшего на кровать и стал руками ощупывать пространство вокруг его тела. В области груди будто рваная жестяная острая рана оказалась. Произнёс заговор, чтобы дедушка успокоился, уснул, и стал латать руками дыру – заглаживать и мысленно зашивать. Образовалась она от невесть откуда залетевшей невидимой стрелы. И стрелу эту ощупал Тадеуш. Увидел внутренним зрением надпись на хвостовике стрелы: Берта Олдрич. Поместил мысленно стрелу в капсулу света и мысленно сжал её до пустоты. Прочёл несколько раз молитву. Сформировал вокруг деда защитный крепкий кокон из света.
Дедушка проснулся через два часа и почувствовал себя прекрасно

- Ничего не помню, Тадеуш. Только помню, что сердце так сильно заболело, что свет белый стал не мил – аж, провалился будто куда-то. А сейчас всё прекрасно.
- Скажи, дедушка Филипп, знаешь ли ты женщину по имени Берта Олдрич.
- Конечно, сынок, это соседка моя, известная злыдня и завистница.
- В ссоре ли ты с ней?
- Да вроде и не в ссоре, но глазищами она всякий раз зло зыркает на всё наше семейство. А откуда ты знаешь её?
- Не знаю её. Но старайся не ссориться с ней и не обостряй отношений. Её не переделаешь, она останется таковой на всю жизнь, а себя и близких можешь не уберечь.
- Что это значит, Тадеуш? Объясни?!
- Это она причинила тебе зло, из-за неё ты резко занедужил. Но советую тебе никому об этом не рассказывать, тем более, ей самой.
- А ты непростой парень, дружище… Корзинки, огороды… Значит, умеешь целить? Надеюсь, сам не колдун, малый, а? Смотрю вот на тебя порой: вид у тебя загадочный. Лицо – будто в шрамах – откуда? Сутулишься сильно, а парень вроде сильный, крепкий, статный, симпатичный, но будто затаённо боишься чего-то.
Промолчал Тадеуш в ответ.
- Не хочешь, не отвечай, малый, у каждого свои тайны. Но тоже береги себя, таких как ты, не жалуют, не жалеют, всегда найдётся гнида, которая доложит наверх.
Старик благодарно попрощавшись, ушёл. А через час его внучонок принёс парню гостинец: свежие медовые соты, кувшин молока, кусок сыра и свежего хлеба.

Однажды сам старик, запыхавшись, прибежал к парню в дом.
- Тоша, ты сможешь помочь, я знаю. Драго наш, внучок ненаглядный, тяжкой хворью занедужил. Лежит в горячке третьи сутки, бредит, никого не узнаёт, не пьёт, ни кушает ничего, слабеет на глазах.
- Чем врачуете его?
- Мокрой тряпицей оборачиваем всего, пытаемся отвар травы с мёдом влить в ротик, молимся – а всё без толку. Пойдём со мной скорее, посмотришь.

Мальчик, действительно, был очень болен. Пристально посмотрел на него Тадеуш и попросил всех выйти из спаленки. Присел на кровать к ребёнку и почувствовал сильный жар и от самого мальчика, и от кровати. Приложив руку на лоб, ощутил такое сильное жжение и вибрацию, что сам нагрелся моментально. Отошел от кровати, повернулся лицом к ней, закрыл глаза и стоял так полчаса. Потом вышел из комнатки и позвал Филиппа.

- Поговорим по дороге, дедушка Филипп.
- Ты меня пугаешь, Тадеуш. Что-то серьёзное?
- То, что серьёзное, было ясно с самого начала. Сейчас идём ко мне, дам тебе одну травку – заваривайте её, давайте ему столько, сколько будет принимать его организм, сначала, конечно, он будет мало принимать. Но травка – не самое главное. Мальчик у вас особенный, он самый сильный духом в вашем семействе и в вашем роду. Пришёл он к вам не просто так в семью, а с большой жертвой. И вам всем нужно сражаться за его жизнь, мобилизоваться, обратиться к Богу с горячими молитвами. Как живут между собой его родители?
- Ругаются и ссорятся всё время, всё чего-то поделить не могут, каждый за своё ратует.
- Вот для них эта задача в первую очередь. Нужно им найти согласие друг с другом. Да не только это, а оборотиться им надо на мир окружающий, не вариться в своём соку, любить людей надобно им, не любят они никого, даже сына. Сложная задача, Филипп. Если не поймут они сейчас этого, не поверят, мальчишку, наверное, не спасти будет.

Слёзы показались на глазах у дедушки.
- Да, это будет сложно… Постараюсь я, Тадеуш…
- Постарайся, дедушка. Если выживет малец – особенный он будет человек. Но даже если и выживет, еще не раз на пути его встанут серьёзные болезни – такова судьба семейства вашего. Я мог бы не говорить тебе всего, но обстоятельства очень серьёзны, нужно, чтобы ты, как старейшина семьи почувствовал всю ситуацию.
- Благодарю, сынок.
- Буду наведываться к вам каждый день.

Юноша отдал Филиппу мешочек травы для мальчика, и старик быстро пошёл домой.

Думая о болезни и судьбе Драгомила, Тадеуш невольно вновь окунулся в то далёкое происшествие, которое нанесло ему физическую и душевную травму. Ничего не мог поделать с собой, не мог унять мелкую трясучую дрожь. Инстинктивно стал закрывать голову руками: начало казаться, что его хлещут кнутом. Покрылся потом. Повалился на кровать, поджал к животу ноги. Ужас накрыл его с новой силой.

Обескураженно юноша страдал некоторое время, но потом увидел образ Каруны и в затылке сверкнула мысль: «Выйди из действия, наблюдай со стороны». Тадеуш так и сделал. Он увидел беззащитного мальчика, катавшегося в пыли, и обступивших его мужчин, нещадно хлеставших тщедушное тельце. Слёзы потекли рекой, рыдания стали сотрясать его всего. Было безумно жаль этого мальчика.

«Вернись снова туда и не бойся, иди сквозь удары, иди до конца, пока люди на лошадях не уедут,» - вновь услышал в голове голос Каруны. Он вернулся и снова, и снова проживал каждый удар так, что порой зажимал себе рот, чтобы не закричать. Но вот накал страха и ужаса стал снижаться. Много сил ушло. Юноша уснул. А проснувшись через три часа, послушал, что творится в собственном сердце: страх прошёл, стало намного легче и светлее. Но, в то же время, почувствовал, что много страха еще осталось в глубине и он будет высовывать свою ужасную морду ещё не раз.


Собравшись с силами, Тадеуш направился в дом к Филиппу. На пороге встретила его мать Драгомила.
- Чего пришёл, не до тебя нам, сын болеет.
Из дома показался Филипп.
- Уйми брань, Катрица, Тадеуш помогает нам.
- Чем это он, интересно, помогает?
- Прикуси язык, сноха! Вместо того, чтобы унять спесь свою, проникнуться состраданием ко всему живому, ты только усугубляешь болезнь собственного сына.
- Это я усугубляю?! Это твой сын, Дворжак, усугубляет! Зачем взял Драгомила на ночную рыбалку?!
- Уймись, женщина, говорю тебе, людей побойся!
- Мне нечего бояться!
- Подумай о сыне – добрая мать сейчас ему необходима, как сама жизнь.

Катрица на миг замолчала, задумавшись, а потом, ворча на старика, пошла в дом.

- Видишь, Тадеуш, что творится?! Их не переделаешь, как соседку нашу -  Берту. Вон и сын идёт, тоже сейчас начнёт бузить.
Во двор вошёл сын Филиппа, Дворжак
- Как там дела у Драго, батя?
- Всё так же, сын. Катрица пошла к нему. Сходи в церковь, помолись за здоровье сына. День и ночь молиться надо.
- Чай, и так малец выздоровеет.
- Так не выздоравливает!

Дворжак вошёл в дом и прошёл в комнату к сыну. Через несколько минут супруги, бранясь, вышли из дома.
- Нет, ты посмотри, тестюшка, как твой сын себя ведёт! Ему и дела нет, что его единственный сын болеет, он собрался на рыбалку! А я всю ночь с сыном буду сидеть, не спавши, а утром на поденную работу мне.

Дворжак, не обращая внимания на вопли жены, стал собирать рыболовные снасти.
- Будь проклят тот день, когда ты посватался ко мне! Ну, и дура же я была, что согласилась!
- Да ты была согласна на любого – какой лопух такую дуру взял бы ещё!?
- ААаааааааа!!!!! – заревела белугой Катрица.

- А ну замолчите оба! – Филипп громовым голосом прекратил бесконечный словесный бой супругов, - Ваш сын при смерти, но вы оба не понимаете этого, всё, что угодно в вашей голове, только не драгоценная жизнь ребёнка! Прекратите распри! Ты убери свои удочки и сети в сарай. Ты, мать, успокойся! Оба идите к сыну и будьте с ним каждую минуту. И молитесь, чтобы его душа не оставила нас.

Оба открыли рот, чтобы продолжить пререкательства и перебранку с отцом, но наткнулись на взгляд Тадеуша. Юноша смотрел, не мигая, в одну точку, в дом, по направлению к спаленке ребёнка. Его взгляд – словно два зримых луча – проникал, казалось, сквозь стены. Под влиянием этого взгляда, забывши все бранные слова и порывы, Катрица и Дворжак, вмиг замолкнув, перегоняя друг дружку вошли в избу. Тадеуш посмотрел некоторое время еще в невидимую Филиппу точку и глубоко вздохнув, обмяк.

- Что это было, милый мой?
- Я показал им, что может произойти в любой момент: сын уйдёт от них в мир духа. Других детей у них не будет. Вся жизнь их превратится в кошмар из-за неприязни друг к другу. И ещё я показал им, что может произойти, если они станут сдерживать свою злобу и дурной язык. Вернее, я дал им почувствовать их внутренние ощущения, когда они станут добрее.
- Где же ты научился такому, малый?... Ах, да, это же тайна…. Пусть тайна, лишь бы всё кончилось благополучно. Благодарю тебя, Тадеуш! Что бы мы без тебя делали?!

Юноша вздохнул и побрёл в свой домик.

Каждый день наведывался он к Драгомилу. Катрица и Дворжак притихли, постоянно находились возле кроватки сына, к Тадеушу хорошо относились, прониклись уважением. Организм Драго стал больше принимать лечебного отвара, температура заметно понизилась, ребёнок всё время спал, восстанавливая утраченные силы. Когда Тадеуш садился у его кроватки, все домочадцы тихонько выходили из комнатки. Молодой целитель то держал ребёнка за руку и читал про себя молитвы, то клал ему руку на лоб, а то делал пассы руками над всем его тельцем.  Однажды мальчик очнулся, увидел возле себя Тадеуша, тихонько улыбнулся и еле слышно прошептал: «Я видел тебя там, среди ангелов. Мы летали в небе. Там было еще много ангелов.»

Тадеуш улыбнулся и погладил мальчика по голове и плечу.
- Хорошо, Драго, малыш. Ты только поправляйся, ладно?
- Ладно, Тоша. Я помню наш уговор: когда уйдёшь ты, я встану на твоё место.
- Поэтому надо поправиться. Иначе, кто встанет на моё место? Смотри, вон за кроватью стоит Ангел. Видишь?
- Да.
- Помнишь его?
- Помню. В прошлый раз он проспорил нам полёт на Солнце, - мальчик и юноша улыбнулись чему-то своему.
- Отдыхай, милый, и поправляйся. А мне пора.
- До свидания, Тоша, приходи, ладно?
- Да, приду…

Ребёнок стал поправляться, хотя очень медленно. Вместе с его выздоровлением явные изменения произошли с его родителями. Катрица ходила притихшая, погружённая в себя, смотрела в землю. Дворжак забыл свою любимую рыбалку, тоже примолк, занимался хозяйством. Между собой они почти не разговаривали, а если что-то надо было сказать или спросить, быстро говорили и отходили в разные стороны. Филипп дивился такой странной перемене в сыне и снохе. Но больше всего вместе с женой своей радовался выздоровлению внука.


 Между тем, потихоньку слух про способности Тадеуша растеклись малым ручейком по всему селению. Стали приходить люди: кто порчу снять просит, кто исцелить недуг, а кто наоборот – порчу наслать, парня или чужого мужа приворожить. Таким мягко, но решительно отказывал Тадеуш. Объяснял, что делать этого нельзя, что вернётся всё это к тому, кто другому зла желает. Кто-то понимал и благодарил за объяснение, а кто-то и зло затаил – люди разные по своему наполнению.


Однажды пришёл юноша из леса, где собирал ивовые прутья для корзин, и увидел у себя во дворе юную девушку, играющую с котёнком и цыплятами. Незнакомо и горячо забилось его сердце. Подойдя ближе, увидел он, что личико девушки очень миленькое и наивное. Она весело смеялась, наблюдая, как цыплёнок пытается скрыться от котёнка в огороде, среди зарослей свекольной ботвы.

- Здравствуй, милая девушка. Откуда ты? Как зовут тебя?
- Дузаной. А ты – Тадеуш?
- Да.
- Я дочка Смирена и Ханы. Но я не родная их дочка. Они удочерили меня, когда я только что родилась. А мои настоящие родители, Светланка и Дузанек, жили когда-то в этом домике, где живёшь сейчас ты. Они умерли в один месяц.

Девочка балаболила, торопясь сказать всё сразу, казалось, её слова наползали одно на другое. При этом она успевала дразнить прутиком котёнка.

- А я вот пришла посмотреть: говорят, что ты людей можешь лечить легко. Драгомил поправился, хотя все считали, что он не жилец на свете. И Хонза, который упал с дерева и переломал руки-ноги, поправился. И бабушка Лида, на которую на базаре наслали порчу. И…
- Подожди, Дузана. А ты тоже с просьбой пришла?
- Нет, мне просто захотелось прийти, я ведь иногда тайком от родителей приходила в этот дом. Мне всегда хотелось побыть со своими настоящими родителями. Я тихонько сидела за домом и слушала это место, не расскажет ли оно что-нибудь о моих мамочке Светланке и папочке Дузанеке… Ой, а у тебя горбик… Ой, прости…

Девочка прикрыла рот ладошкой.
- Вечно я болтаю. Скажи, а трудно лечить людей?
- Мне не трудно, но кому-то, может быть, трудно.
- А кто научил тебя?
- Бабушка Каруна. Но она сказала, что не смогла бы меня научить этим искусствам, если бы они не были заложены во мне природой.

Тадеуш сам удивился, что рассказывает этой щебетунье то, что никогда никому не собирался рассказывать.

- А где живет твоя бабушка?
- В лесу. И, кстати, не очень далеко.
- А мы можем навестить её?
- Может быть, когда-то и сможем.
- Хорошо.
- А родители есть у тебя или только бабушка?

Тадеуш замолчал и глаза его погрустнели.

- Только бабушка…
- А если я заболею, ты вылечишь меня?
- А ты не болей, Дузана.
- Ну а вдруг?
- Тогда вылечу.
- А цыплят и котёнка можешь вылечить?
- Смогу наверное.

Ребята рассмеялись и стали наблюдать за игрой котёнка с цыплятами.

С тех пор девочка часто приходила в гости к Тадеушу. Иногда приходил и Драгомил с Филиппом. Вот когда начиналось чудесное времяпровождение. Для Тоши это были самые дорогие дни, будто собралась его семья, только бабушки Каруны не хватало здесь. Иногда они все вместе ходили в лес за ивовыми прутьями, грибами, ягодами, орехами. Смеялись, шутили, пели, переаукивались.


                3.

Казалось, жизнь устоялась, успокоилась и потекла по отлаженному руслу. Но однажды случилось событие, всколыхнувшее этот покой и безмятежность. Прошло два года с тех пор, как незнакомый юноша прибился к заброшенному домику на окраине леса. В один из майских дней запыхавшаяся Дузана прибежала к Тадеушу.

- Тоша, скорее, папа зовёт! У нас в доме раненый. Час назад несколько охотников примчалась на лошадях из леса, и у них был раненый - в грудь, около сердца. Наш дом на краю села, вот они к нам сразу и завернули. Занесли его в дом, потребовали кровать, уложили и хотели послать за доктором. Папа сказал, что у нас есть хороший целитель в селении, и они срочно запросили тебя. Идём скорее, бедняга истекает кровью, мы перевязали его на скорую руку. Его друзья сокрушаются, что сейчас везти раненого никуда нельзя.

Тадеуш быстро собрал в свою целительскую сумку всё необходимое для врачевания, и они с девушкой бегом помчались к её дому на окраине селения.

Когда вошли в просторную светлую горницу, Тадеуш увидел на широкой кровати мужчину лет пятидесяти, уже раздетого и накрытого простынёй. Рана ниже плеча перевязана чистой тряпицей, но сильно кровила. Человек стонал и был на волоске от потери сознания. Тадеуш велел всем, кроме девушки, выйти из комнаты. Попросил её побыстрее согреть в тазу воды, а сам подошёл к раненому.

На миг белый свет помутился в его глазах. Он не мог поверить: перед ним в самом беспомощном состоянии лежал Гневс – тот самый его мучитель и истязатель, от образа которого до сих пор у него подгибаются колени, подкатывает к горлу комок и тошнота, выступает испарина на лбу, по всему телу пробегает озноб и начинает сильно болеть голова. И вот, этот человек целиком во власти Тадеуша – в комнате никого нет. Мысль о мести испуганно промелькнула в мозгу юноши. Его лоб покрылся второй волной испарины от мысли, что можно сейчас быстренько умертвить раненого и никто ничего не узнает. Тадеуш застыл перед лежащим, будто удав, загипнотизированный дудочкой факира. Сколько он так стоял, он не знал, время остановилось. Из состояния ступора юношу вывел внезапно появившийся перед глазами образ его наставницы и спасительницы Каруны.

- Тадеуш, ты должен выбрать правильное решение. Это важно…

Образ исчез так же внезапно, как появился. Тадеуш не понял – сказала ли эти слова Каруна внутри него или он сам сказал их себе. Но решение чётко и твёрдо созрело в это мгновение: что бы ни было потом, он будет лечить своего самого большого врага.

В этот момент в комнату вошла Дузана с кувшином тёплой воды, и работа по спасению раненого началась. Тадеуш достал из сумки мастику из трав, которая вводит больного в состояние изменённого сознания и притупляет боль вплоть до полного её отсутствия. Маленькими порциями скормил больному это средство. Развязал стягивающие рану повязки. Как следует промыл рану водой, посмотрел, что она из себя представляет: пуля попала в верхнюю левую часть груди, прошла очень близко от сердца. Он отправил Дузану заварить травы, заживляющие раны и прокалить на огне инструменты: ножик, ножницы, щипчики, - а сам стал читать молитву, стягивая поле раненого в одно целое. Когда девушка принесла инструменты, больной был уже в беспамятстве: весь покрытый потом, он бредил. Тадеуш тщательно вымыл руки, обложил рану сложенными вчетверо чистыми тряпицами и принялся за извлечение пули, которая проникла довольно-таки глубоко, пробив мышцы, кость ребра и застряв во внутренних тканях лёгкого. Дузана отважно помогала, не пугаясь вида крови и раны.
Врачевателям показалось, что времени прошло очень много, прежде чем пуля была извлечена, рана тщательно обработана и завязана чистым холстом.

Затем комната была прибрана. Спутников охотника отпустили, успокоив, что извлечение пули прошло успешно. Тадеуш умылся. Его покормили, и он остался ночевать в доме Смирена и Ханы. Всю ночь юноша сидел у изголовья больного, следил за его состоянием. Поил по капле отваром трав, вытирал пот, вглядывался в лицо больного. Отгонял смерть.
Под утро раненый уснул, прекратив бредить. Организм его был сильным, довольно-таки ещё молодым. Вечером мужчина пришёл в себя, попросил есть. Увидев у своей кровати Тадеуша, спросил.

- Кто ты?
- Я врачеватель, который извлёк из тебя пулю.
- Ты доктор?
- Нет, я не доктор.
- Тогда почему ты лечишь меня? Где мои охотники?
- Они пока уехали, но сказали, что сегодня кто-то из них приедет к тебе.
- Я им задам! Бросили меня в какой-то халупе на откуп неграмотной деревенщине!

Раненый попытался приподняться в гневе, и его пронзила острая боль. Он застонал и рухнул на место.

- Проклятье! Что ты со мной сделал?
- Это пуля, господин, она прошила Ваше лёгкое в опасной близости от сердца, поэтому поберегите себя, не двигайтесь резко, дайте ране зажить.
- Как долго она будет заживать?
- Всё зависит от организма. Месяц точно нужно. Но через некоторое время Вас могут перевезти домой.
- Как только мои люди приедут, немедленно прикажите им прийти ко мне. Я хочу нормальной еды и настоящего доктора.

Всё было сделано по желанию Гневса. Прибывший назавтра из города доктор, осмотрев раненого, удивился, что сложная операция удачно проделана неграмотным селянином, сказал, что его, доктора, услуги уже не нужны, с оперированным всё в порядке, рана по всем признакам будет заживать, а слабость от большой потери крови будет еще долго. Прописал нужный рацион питания, отдых и лекарства, ещё раз похвалил врачевателя, сделавшего операцию, и удалился.

Гневс остался в доме Смирена на три недели. Каждый день Тадеуш приходил навестить больного, осматривал его и перевязывал рану. Гневс кривился на юношу, хотя не узнал его, потому что давно забыл о мальчишке, которого должны были съесть дикие звери. Да и изменился парень сильно – при немаленьком росте и широких плечах, с усиками над губой.

Дузана прислуживала гостю, и тот стал оказывать ей недвусмысленные знаки внимания. Когда Гневс стал переходить границы дозволенного, девушка попросила родителей освободить её от обязанности прислуживать наглецу. Родители перепугались, что Гневс станет спрашивать, почему Дузана перестала прислуживать, и сильно разгневается, - ведь они знали, кто их гость. К тому же, за своё присутствие и уход за собой он платил им хорошие деньги. Девушка сказала, что ни за что не будет прислуживать больше. Тогда мать, Хана, соврала Гневсу, что дочка приболела – у неё ангина, и её отправили в горы к дедушке, чтобы она не заразила больного, что могло бы привезти к осложнению. На это Гневс заскрипел зубами и выдавил, что проверит – так ли это? И если они его обманули – пусть пеняют на себя.

На самом деле девушку, действительно, отправили в горную деревню к отцу Смирена и строго-настрого наказали сделать вид, будто она болеет, потому что от Гневса можно ожидать что угодно: его подручные разузнают, где живёт дедушка, и приедут проверить, не обманывают ли его.
Тадеуш знал всю подоплёку исчезновения девушки из дома. Он до боли сжимал зубы, когда входил в комнату, где лежал злой от бездеятельности Гневс. Несмотря на тяжёлую рану, его переполняла жажда действий, особенно ему хотелось проявлять власть над людьми, постоянно что-то приказывать, кого-то ругать, наказывать Он и так был грубым, а теперь стал ещё покрикивать на хозяев, а те, всей душой боясь его, вжимались в себя и не смели сказать ни слова поперёк могущественному господину управляющему графа Ченцы. Они спали и видели, когда истечёт срок карантина, и Гневса увезут к себе.

Наконец, этот день настал. За Гневсом приехали. Его переложили в карету. Уезжая, он проскрипел, сверкнув стальным блеском глаз.

- Спрятали от меня девчонку, но это всё равно не сойдёт вам с рук. Я достану её. А этот лекарь ваш – он попляшет у меня: на костре, как все подобные ему лекари.

Перепуганные Смирен и Хана с тех пор денно и нощно молились, чтобы их девочку миновала беда. Но они прекрасно понимали, что спасения не может быть: слово господина – закон. А для Гневса вообще нет никаких законов, кроме его личного. Если девочку не прятать – быть беде. Если её спрятать, то беда будет с ними. Они попросили Тадеуша потихоньку навестить Дузану, а также попросили у него совета – что делать, ведь Гневс будет добиваться своего.

Озадаченный юноша очень рано утром отправился в горную деревушку, где скрывалась Дузана. Всю дорогу скверные мысли не давали ему покоя, хотя он отгонял их. Через три часа он добрался до места и разыскал двор дедушки Дузаны. Состоялась радостная встреча двух молодых людей. Они взялись за руки и убежали в рощу в горах.

Внезапно позабыв все напасти, они счастливо смеялись и шутили, прячась друг от друга за широкими стволами вековых дубов и лип. Тадеуш не мог налюбоваться Дузаной – так она похорошела. Её расцветающая красота не могла оставить равнодушным никого. Молодой человек всем существом тянулся к ней, думал о ней и днём и ночью, сердце его переполнялось неизбывной нежностью и усладой. Парень понимал, что девушка тоже испытывает к нему светлые, взаимные и высокие чувства.

Они подошли друг к другу близко-близко, глядя в глаза, омывая друг друга светом своих сердец. Губы их потянулись друг к другу. Светлейший и нежнейший поцелуй соединил их лица и души. Девушка зарделась и спрятала лицо на груди Тадеуша. Она заплакала от переполнявшего её счастья.

- Тоша…. я хочу быть с тобой…
- Милая моя Дузана, как же я рад и счастлив от твоих слов….
- Я буду помогать тебе врачевать людей, мне нравится это.
- Как это замечательно, любимая моя Дузана… Отдадут ли твои родители тебя за меня?
- Должны отдать, Тадеуш… какой ты хороший…

Они снова прильнули друг к дружке, излучая волны нежности и счастья. И Солнце радовалось молодым влюблённым, обласкивая своим светом, гладя их по волосам. Здесь, в лесу, они были будто в другом мире, где нет злодейства, страхов, ненависти, предательства, непонимания. Время остановилось, и они, любуясь друг дружкой, наслаждались вечностью любви, покоя, тишины, счастья.

Через час Тадеуш вышел в обратный путь. Они договорились с Дузаной, что завтра он придёт к её родителям просить её руки, и свадьбу сыграют как можно скорее. Они даже не сомневались, что Смирен и Хана не откажутся благословить их союз.

На краю селения, уже в сумерках, Тадеуша поджидал Филипп.

- Сынок, беда! Этот проклятый, неблагодарный Гневс в награду за своё спасение донёс о твоём «искусстве лёгкости» людям в чёрном. У тебя дома чужие люди, туда нельзя. Вот: я собрал тебе в дорогу немного еды, немного денег – тебе на первое время. И вот плащ – укрыться от дождя. Иди подальше от этих мест, лучше всего в город, но не в наш, а подальше. Устроишься там, в большом городе тебя трудно будет найти.

- Дедушка, дорогой, но как же Дузана?! Мы хотим с ней пожениться, и завтра я должен просить у её родителей благословения на нашу свадьбу.
- Ох, сынок, хороший ты парень, очень хороший, но, боюсь, не до свадьбы сейчас.
- Как же мне нельзя сейчас уходить! Моя Дузана в опасности.
- Её родители тоже. И дедушка.
- Что делать, Филипп?
- Уходить немедленно!
- Обещай, что позаботишься о семье Дузаны!
- Позабочусь, насколько будет возможно. А ты молись за нас всех…. Проклятая пуля принесла этого Гневса к нам в селение!

Старик крепко обнял Тадеуша, и тот быстро зашагал в противоположную от своего дома сторону.



Прошло два месяца. Тадеуш прижился в большом городе за день пешего хода от прежнего его жилища. Он снимал комнатку на окраине города, в небольшом доме одинокой престарелой портнихи. Денег, данных Филиппом, хватило на месяц, потом юноша стал понемногу лечить людей. Он очень переживал за Дузану, за её родителей, за Филиппа. Сердце его рвалось в ставшее родным ему селение. По ночам во сне он видел свою возлюбленную: она то смеялась, то плакала, тянула к нему руки. Наконец юноша не мог больше выносить неизвестности. Однажды он отправился в дальний путь. Он очень волновался, так, что даже не устал, идя двенадцать часов без остановок в крайне возбуждённом состоянии. Пришёл в селение уже под вечер, но не стал показываться людям. Его облик скрывала широкополая чёрная фетровая шляпа, надвинутая глубоко на лицо, а также – высоко поднятый воротник плаща.

Из леса он наблюдал за своим домом – всё было тихо, всё было по-прежнему – порядок во дворе, всё на месте. «Наверное, Филипп следит и ухаживает за домом», - подумал юноша. Но к дому не стал подходить. Оглядел всё селение, первым делом – дом Филиппа и дом Дузаны. Когда его взор обратился к дому Дузаны, сердце бешено заколотилось: на месте дома было пепелище. «Случилось неладное!» - слёзы покатились из глаз Тадеуша. Он еле дождался темноты и пробрался к дому Филиппа, осторожно вошёл в знакомый двор. Слава Богу, старик еще не спал, а сидел во дворе и смотрел на звёзды.

- Филипп!
- Тадеуш, сынок!

Они крепко обнялись.

- Филипп, что случилось с семьёй Дузаны?
- Горе, сынок, горе…

Старик опустил голову и слёзы потекли по крупным его морщинам.

- Не знать бы тебе этого, милый мой… На следующий день, как ты ушёл, люди Гневса, во главе с ним самим, приехали к Смирену и Хане и стали выспрашивать, где живёт их старик, у которого прячется Дузана. Те ничего не сказали Гневсу. Тогда он пригрозил, что им не сдобровать, а девчонку он и так найдёт. И в самом деле, нашлись людишки, которые доложили, где живёт отец Смирена. Да и кто не признался бы в этом гнусному, но могущественному Гневсу?! Поздно ночью, когда все спали, дом Смирена подожгли, предварительно закрыв все окна и двери снаружи. Все люди внутри погибли.
- А Дузана?... Говори же быстрее, не томи…

- Всё плохо, сынок… Отыскал её Гневс. Увёз с собой к себе в дом. Люди, что работают в доме Гневса, рассказывали, что девушка сопротивлялась ироду, за что была не раз бита. Конечно же, он сладил с ней, лучше не знать тебе, как. Потом, через несколько дней отправил её работать на кухню. Никто не знает, где она раздобыла сильнодействующий яд, видимо, где-то у Гневса, в тайных его запасах, только однажды, поев жаркое из рябчика, злодей и душегуб почувствовал себя очень плохо, а через час сдох. В это же время от тех же симптомов скончалась Дузана. Отравила себя твоя Дузана, не вынеся горя и позора…  А за домом твоим я слежу. Только нельзя тебе туда. Да и уже никогда наверное нельзя будет.


Ничего не смог сказать Тадеуш старику, слова застревали в горле. Шаркающей старческой походкой поплёлся он в обратный путь. «Зачем теперь жить?» - одна эта фраза вертелась в его голове.
«Надо жить!» - услышал он внутри себя голос Каруны. «Надо жить!» - услышал тут же внутри себя голос Дузаны. И пока он шёл до города, не помня себя, в его голове звучали эти слова: «Надо жить…»


Когда убитый горем путник добрался до дома, сразу же свалился в кровать и проспал трое суток. Проснулся от жуткого сна, в котором Гневс, отвратительный и бешенный, хлестал его кнутом, а он закрывал голову руками и полз прочь. Внезапно почувствовал, что под ним нет опоры и он валится куда-то вниз. «Аааааааааааааааааааа!!!!!!» - кричал Тадеуш во сне, падая в пропасть, а сверху стоял, широко расставив ноги, его мучитель и демонически смеялся.

Тадеуш открыл глаза и почувствовал, что он весь в поту, во рту пересохло и нестерпимо болит голова. На теле ощутил удары хлыста. Юноша стал извиваться в постели, стараясь избегать ударов. Но они сыпались и сыпались на него. Слёзы застилали глаза. Он грыз подушку и выл, закрывал голову руками. Наконец, всё стало стихать. Он почувствовал на своей голове руку Каруны и мысленно сказал ей.

- Я боюсь и ненавижу людей, Каруна! Они безжалостные и подлые.
- Не все, Тадеуш, не все. Разбей свой страх.
- Не могу, Каруна, он съедает меня.
- Ты не должен допустить этого. Борись! Живи!



                4.

Прошло полгода. Тадеуш, наполовину пустой, жил в той же квартире у престарелой портнихи. У него не было больше вкуса к жизни, не было желаний и надежд. Походка его стала вялой, спина сутулилась еще больше, глаза потухли. Идя по улице, он закрывал лицо шляпой и воротником, опасаясь, что его сдадут святой полиции – осторожность он всё-таки соблюдал, не лез на рожон. Но необъяснимый страх с каждым днём всё сильнее сковывал его сердце и душу, когда он оставался дома один. В моменты просветления он старался брать себя в руки, прогонял тёмные мысли и замечательно врачевал людей. Несмотря на странности его поведения и характера, люди обращались к загадочному молодому человеку за помощью, хотя деятельность, подобная его, строго запрещалась и каралась сверху: каждый день на Главной Площади города сжигали целителя или ведьму.

Однажды в дверь дома раздался громкий стук. Тадеуш уже спал и сквозь сон услышал, как хозяйка, ворча, пошла открывать дверь. Затем раздался энергичный топот нескольких сильных ног, люди продвигались в его комнату. Внезапно дверь распахнулась и вошли пятеро людей в чёрном, с надвинутыми на глаза капюшонами. Четверо встали полукругом, а пятый встал между ними и кроватью Тадеуша. Конечно же, тот сразу понял, что случилось нечто очень серьёзное и неотвратимое. Перед внутренним взором возникло грустное молчаливое лицо Каруны. Она смотрела на Тошу блестящими глазами и беззвучно молилась.


Тёмно-серые своды холодной, сырой камеры. За высоким, крошечным, зарешечённым окном идёт проливной дождь. Человек, в когда-то белой полотняной нижней одежде, скрючившись, лежит на полу, подтянув ноги к животу. Третий день: пытки, голод, жажда. Завтра всё кончится, если он не отдаст Богу душу за ночь. Тадеуш старался применить все известные ему навыки, чтобы заглушить телесную и душевную боль, преодолеть холод и жажду, хотя бы немного поспать. Он вспоминает немногих дорогих ему людей: Каруну, Дузану, Филипа и Драгомила. Он молится Небу, не прося избавления, а прося сил вынести предстоящее.


Крайне измождённый юноша привязан руками назад, будто к мачте, к толстому дубовому бревну, закреплённому в середине и поперёк «сцены» на возвышении, на Центральной Площади. «Мачта» с привязанным человеком щедро обложена хворостом. Толпа зевак, которые всегда найдутся на подобное зрелище, уже собралась в предвкушении очередного «спектакля». Сознание юноши, казалось, вот-вот угаснет. Какой-то человек в чёрном что-то громко зачитывает из своего свитка, затем поворачивается к приговорённому, устремляя на него пронизывающие тёмные, злые глаза. К привязанному вдруг полностью возвращается сознание, и он понимает, что сейчас будет сожжён заживо. Ужас и нечеловеческий страх сковывает все его члены, душу и разум. И сквозь этот страх, как удары огромного колокола, до его сознания доносятся слова: «Отрекись! Отрекись от колдовского врачевания! Дай клятву перед лицом Отца нашего Небесного, что никогда не будешь больше заниматься поганым искусством!» И в это же время двое подручных с горящими факелами поднимаются на эшафот и торжественно поджигают с двух сторон хворост. «Отрекись! Поклянись, что никогда не будешь этого делать!»

Кромешный ужас, парализующий страх выталкивает из горла: «Я… Никогда…» Но внезапно, в пляшущих языках обжигающего пламени возникает образ оскаблившегося Гневса, его подручных, тут же – лицо зачитывающего приговор, и мгновенно застывшая на лету фраза, будто повернувшись в воздухе в противоположную сторону, перерождается и звенит сквозь дымную завесу: «….буууудуу это деееелаааааааа.... А-а-аааааааа….»



2010-2017