Записки о Теореме Ферма. 11. ВТФ и цивилизация

Не думал, не гадал, что, как и в 1964 году, математика опять утащит меня в социологию. Чем дальше в лес, тем больше я восхищаюсь феноменальным свойством доказательства ВТФ быть уникальным инструментом анализа цивилизации. Никакой другой инструмент на подобную роль не способен!

Когда-то я изучал советских ученых и их психологию по долгу службы. И меня как социолога интересовал вопрос: как выяснить истинные интересы ученого? Тогда ни я, ни мои коллеги убедительного ответа на этот вопрос не нашли. А теперь – вот он!

Тысяча личных писем с двумя страницами текста, из которых само доказательство ВТФ занимает всего лишь 16 строк. Понимая, что многие и в этом случае будут уповать на большой размер текста (а 200 страниц у Уайлса иаковым не считается), я главную суть доказательства изложил в двух строках – на 10 секунд чтения. Вот они:
«Если вторые цифры всех простых сомножителей чисел А, В, С УМЕНЬШИТЬ до нуля, то новые уменьшенные числа А°, В°, С° становятся бесконечно большими».

Этих двух строк ДОСТАТОЧНО, чтобы любой соображающий человек, хорошо владеющий ШКОЛЬНЫМ курсом математики, смог бы представить себе степень реалистичности и метод доказательства. Поэтому оба оправдания – «У меня нет времени» и «Я не специалист в этой области» – курам на смех! Ко второму оправданию я выдвигаю еще контрдовод: а что, можно стать профессором или академиком, минуя школьное образование?!

Я еще допускаю, что не каждый обыватель может решить уравнение 2х=0, но чтобы профессор математики считал бы, что это НЕ ЕГО область?!. Кстати, в точно таком же интеллектуальном месте двадцать лет находятся и уважаемые профессора-физики, коих тысяча ученых душ НЕ знает, что такое второй закон Ньютона! Ну, раз хозяин платит им деньги, значит имеют право не знать!..

Конечно, эта моя логика опровергается действительной причиной указанного феномена: просто  почти у всех официальных ученых мыслящая наука вызывает устойчивое отвращение, хотя с пеной у рта они доказывают обратное (попробовали бы они признаться в истинной причине!). И что интересно: явление это интернациональное, не зависящее от политического устройства страны, что свидетельствует лишь об одном: почти у всех ученых отсутствует чувство любопытства или интереса к научным явлениям! Они, как когда-то мои десятилетние ровесники, не ломают себе голову трудно разрешимыми проблемами: не поддается – ну и черт с ними! Главное, деньги платят и есть возможность удовлетворять все свои земные прихоти.

И вот я, старый дурак, прожил жизнь, ничего этого не зная! Я-то думал, что ученые – это люди не от мира сего, что их за уши не оторвать от не поддающейся разрешению научной проблемы. Вспоминаю свое ранее детство, когда моя безграмотная, но не глупая мама с особым пиететом произносила слово «инженер», ибо приехала из «дярёвни» и с трудом устроилась работать уборщицей в какой-технической вуз типа Бауманского (где ее и оприходовал мой папаша, сломавший ей жизнь). Люди, образованные хотя бы технически, представлялись ей полубогами. И даже несмотря на сломанную судьбу, мама всегда смотрела на «образованных» людей с огромным уважением, не до конца понимая, какое именно качество образованных людей так ее привлекает.

Впоследствии я получу ответ и на это вопрос, а пока, с 10-ти до 15-ти лет, судьба меня шпыняла как резиновый мячик от одной преграды к другой. Но при каждом ударе какая-то песчинка ответа оставалась. От трудноразрешимой головоломки соседки у меня появилась и созрела страсть к победе над обстоятельствами. Из рассказов отчима я узнал о существовании странного учреждения – Московского университета, куда почему-то за тысячу верст пришел пешком Мишка Ломоносов. Что он там нашел?

Но самый сильное воздействие оказала на меня книга из серии «Жизнь замечательных людей» про Эвариста Галуа, причем сразу в двух направлениях: и в научном, и в социальном. (Возможно, в это время я видел и книгу про Софью Ковалевскую.) Было это в тринадцать лет, а детские впечатления, как известно, почти неистребимы...

Ну а тут еще под руку попалась книга Я.Перельмана «Математические головоломки», и пока я все их не перерешал, я оторваться от книги не мог. Скорее всего, именно благодаря этой книге во мне появилась страсть к рукотворному ЧУДУ. Но важнее даже не страсть, а чувство удивления к сотворенному; оказалось, что это захватывающее интересно! И с тринадцати лет именно это чувство руководило каждой моей мыслью и каждым моим поступком. В результате я попал в пространство развивающейся мысли. Сначала неосознанно, а с какого-то момента просто принципиально: каждая мысль – чудо и не упусти момент!

Но я не обратил внимание на одно обстоятельство, что от новой мысли (даже промежуточной) балдею только я, а мне-то казалось, что все люди такие. И вот незаметно-незаметно я оказался выродком в любом обществе, даже в диссидентском, хотя с диссидентской публикой было много пересечений на базе чисто нравственных ценностей.  А общих решений не было и на треть, хотя я поддерживал все диссидентские решения (ибо ничего лучшего в обществе не было и нет). Но в одиночестве я гнул свою и только свою линию...

Однако люди не виноваты в том, что у них нет каких-то чувств, так что свое отщепенство я должен расхлебывать и расхлебываю сам. В принципе, я могу на всех и вся положить аргумент, ибо имею превосходные условия для доживания жизни в поистине сказочном раю. Да и беспокоиться о сегодняшнем человечестве у меня нет моральной  обязанности: оно живет так, КАК ХОЧЕТ. И мне уже не раз давали совет, чтобы я не лез со своими предложениями в чужой монастырь. (Да и как это возможно, если практически на всех интернет-ресурсах я, еще не успев рта раскрыть, считаюсь персоной нон-грата?!)

Тем не менее у меня есть долг перед теми, кто сегодня не имеет возможности сказать свое слово, ибо они слишком малы, а то и вовсе еще не родились. Вот перед ними моя ответственность и им я предназначаю все результаты моей интеллектуальной деятельности. А особенно тем, кто в тринадцать лет поймет, что мыслить – это страшно интересно! И как бы впоследствии за это ни наказывали, мЫсление (не мышление!) – это самый большой подарок судьбы! Знать бы об этом в детстве, я на многие проблемы клал бы с прибором...

Но чувствую, что эту заметку я не закончу – мысли, как бараны, разбежались в разные стороны и я не могу их собрать под одной крышей. Нужно бы вернуться в мой Z-мир – там всё упорядоченно, – но почему-то не хочется. Представил себе, что будет, если я сейчас сдохну? А НИ-ЧЕ-ГО! Пустота! Что, например, для сегодняшнего мира (не считая остатки доживающих век друзей) значат такие некогда флаговые, казалось бы, исторические, имена, как Александр Гинзбург, Петр Григоренко, Виктор Некипелов, Анатолий Марченко? Да ничего! А о самом великом по мыслям и пониманию диссиденте Евгении Эммануиловне Печуро вообще уже никто не знает, не вспоминает. Все они пребывают в одной братской могиле под названием «Мы похоронены ГДЕ-ТО под Нарвой» – вместе с расстрелянными и уничтоженными поколениями...

Правда, у меня (точнее у моей этикетки – имени) судьба будет иная и уже не зависимая ни от кого (в т.ч. и от меня) и ни от чего. Имя автора самого великого по трудности научного открытия нельзя игнорировать вечно. Через двести, триста, тысячу лет (особенно после почти полного уничтожения планеты) потребность в интеллекте появится и семь букв, уже непонятно на каком языке, вытащат из интернет-архива и мой Z-мир увидит, наконец, белый свет. Но лично мне от этого уже не будет ни тепло, ни холодно. Успехов вам, далекие потомки!..

Ну а я еще немножко покочевряжусь на этой грешной земле.