Доброжелатель. Часть 5. Главы 2, 3

Глава 2
Человеческий материал

Работа с человеческим материалом доставляла ЮБ громадное удовольствие: после почти всякого допроса, после того, как он ломал человека или заставлял его доносить на близких, он ощущал прилив сил и дополнительную уверенность в том, что человек – существо слабое и бессмысленное, и что его работа есть не только работа санитара человеческого сообщества, но и некая благородная миссия по укреплению в человеке силы духа, а в обществе – здорового уклада и законного права сильного строить правильную жизнь в том числе и для слабых.
Гнилая интеллигенция, мировая культура и кумиры всех времен и народов только и твердили, что жизнь ужасна, бессмысленна, что ничего в ней изменить нельзя. ЮБ не мог принять эту самоубийственную логики смерти, вернее, логику жизни как ожидания смерти. Жизнь стоила дорого сама по себе. Слишком дорого, чтобы отдавать ее под нож самоанализа или на суд несуществующей совести. В ней был смысл – в борьбе, в движении, во власти и силе. Врали те, кто говорил о поражении человека в мировой истории и о необходимости личной и социальной капитуляции.
На самом деле, было, за что и за кого сражаться, – за дочь, за порядок, за родину. За то, чтобы он мог изменять жене с молодыми студентками, ощущая свою мужскую силу и привлекательность, командовать людьми, учить дочь жизни, подготавливая к будущим испытаниям, сохранять, несмотря на обман, свой дом. Обманывали и изменяли все, и возможно, это же будет делать Ксюша и будут делать с ней, поэтому хорошо, чтобы у нее появился бы некоторый предварительный полигон, некая "груша", макет для тренировки, спаринг-партнер, чтобы последующие измены и предательства воспринимались бы и осуществлялись легко. И поэтому появление Петра ЮБ воспринял с радостью, ему чем-то нравился этот молодой упрямец, плывущий по жизни в некотором опьянении от собственных мыслей и мечтаний. "Им будет полезно разочароваться друг в друге, тем более, что Карсавин совсем не пара моей дочурке. Ей нужен стабильный человек, способный окружить ее заботой", – поэтому с Петром следовало так или иначе расставаться и ЮБ решил подключить своих знакомых, чтобы чуть-чуть напугать ухажера, а заодно и сломать его, заставить настучать на любимую девушку, благо, далее него самого эта липовая информация все равно не пошла бы, и показать Ксюхе, с каким (исключительно в ее молодом романтическом мире!) гавном она имеет дело. Так одним махом всех убивахом, и женишка отвадим, и дочь воспитаем, и сами удовольствие получим.


Глава 3
Допрос

Он посмотрел на себя в зеркало – седой господин (парик сидел незаметно), волевое лицо (перед допросом оно само искало для себя выражение: гневное или доброе, задумчивое или рассеянное, будто пианист, разминаясь, перебирает клавиши), широкие плечи, почти тот же овал лица с чуть более одутловатыми щеками, нечто вроде накладных плеч (это чтобы Петр мучился от недоумения, почти узнав его и в то же время понимая, что он не может быть таковым, поскольку если он, это он, он должен был бы скрыть свою службу – не может же отец невесты допрашивать ее жениха), сыграть следовало очень тонко и это разогревало его кровь, как перед выходом на футбольное поле или перед молодой красивой девушкой, которую следовало завоевать.
ЮБ остался доволен осмотром и, спрятав зеркало в один из бездонных ящиков громадного покрытого зеленым казенным сукном стола, нажал на кнопку вызова. Ему уже доложили о том, что Карсавин привезен и находится в вестибюле, и теперь оставалось разыграть комедию и сломать этого в общем-то неплохого парня. Но дочь и принципы важнее.
План был готов – вначале прикинуться заботливым следователем, у которого сыну столько же лет, сколько и Карсавину, объяснить, что каждый может сорваться и он, ЮБ, готов помочь, конечно, если Петр будет искренним – расскажет, кто напечатал книги, откуда они, кто их купил и зачем. Собственно, они и так знают всю эту дешевую информацию (тут ЮБ лукавил, брал на живца – обычно именно после намека на то, что все и так известно, допрашиваемые и начинал колоться – ему, только что выдернутому из привычного русла жизни и в голову не могло прийти, что советские органы просто врут), так что его, ЮБ, вопросы – всего лишь тест на возможность дальнейшего сотрудничества.
И Карсавин вроде бы с радостью, легко и, как водится с запинками и робким заискивающим взглядом, пытающимся прочитать в его, ЮБ непроницаемых глазах подсказку или, наоборот, осуждение, признался, что он сам печатал книги, купил их на черном рынке у некоего книжного жука Гоши, которого подробно описал, сделал на своей машинке пять копий и хотел каждую загнать по 25 руб.
Правда, дальше вышла заминка и Петр с трудом смог назвать только двух человек, которые купили у него книги, потом, когда ЮБ вздохнул и предположил, что Карсавина все-таки выгонят из института – вспомнил еще одного. Все шло по намеченному плану, скучно и обыкновенно, и ЮБ тогда не мог и предположить, что Карсавин врет, что он уже вступил на его, профессионала, территорию, и пытается играть на ней, разворачивая перед ним спектакль о струсившем студентике, а сам в это время напряженно и по-дилетантски просчитывает хода и дает порциями то ложную, то правдивую информацию.
ЮБ и предположить не мог, что никакого жука Гоши не существует (его сотрудники потратили несколько дней, рыская по книжному рынку в поисках вымышленного Гоши в черной кожаной куртке, кудрявого и с еврейским акцентом), что экземпляры были напечатаны совсем на другой машинке, тут Карсавин взял вину на себя, выгораживая истинного «виновника» распространения запретной литературы, что из всех покупателей книг только один окажется реальным – друг Карсавина, которого тот предупредил в тот же день, так что когда ЮБ заявился, его уже ждали с готовой отмазкой – во всем виноват Петр, это он, как филолог, порекомендовал купить запрещенного поэта, правда о том, что поэт запрещен, собака, не сказал, так что вот вам, товарищ майор, книжечка, извините, больше не буду, я совсем другому в своем техническом вузе учусь…
Остальные покупатели вовсе оказались мертвыми – это было установлено после проверок: один умер лет десять назад, другой недавно, но Карсавин ведь знал об этом, когда называл имена современных мертвых душ.
Собственно, и согласие Петра сотрудничать выразилось в том, что он нарушил подписку о неразглашении и предупредил многих из тех, о ком ЮБ его спрашивал – опять же, его сотрудники проследили передвижения Карсавина и доложили ЮБ, что подопечный посещает именно тех, кого должен был бы «опекать», а о результатах опеки и бесед докладывать самому ЮБ.
Тогда-то, когда все это стало раскрываться, ЮБ и решил, что прекращает игру с Карсавиным, и теперь навредит ему всерьез, в отместку за подлое поведение, за отказ и обман его, который ломал людей и поважнее, и покрепче статью, чем неудавшийся (тут ЮБ был уверен – Ксюша поверила отцу, когда в дом пришли с обыском – и знала, что это ее воздыхатель настучал на нее) женишок его дочурки.
Но в целом, сейчас, через восемь лет после тех событий, недоумение у ЮБ осталось   Петр держал себя на допросах достойно, так, малость струхнул поначалу, а после даже коготки показал, никого не выдал, разве что по глупости и непониманию ситуации назвал парочку имен, и они тоже в дело пошли: всех, о ком шла речь на допросах, опросили, намекнули, что их выдал Карсавин, мельком кое-кому даже показания Петра показали, ту часть, где знакомые имена и фамилии написаны, а ту, где Петр отказывался сотрудничать, изъяли из протокола – и жизнь претендента на руку дочери была поломана, но все-таки Карсавин, в отличие от него, Юрия Борисовича, молодого подающего надежды ученого, каким он был когда-то, не испугался. Почему Петр отказался сотрудничать, а он, сильный и талантливый – согласился? Что позволило Карсавину, человеку явно рыхлому, с кучей интеллигентских заблуждений и гипертрофированной самооценкой, не испугаться лагеря или дурки? Ведь его реально могли посадить, сколько раз такое делали – жизнь навсегда поломать, в психушке аминазином и сульфой заколоть, больным человеком сделать, инвалидом. Собственно, сам же Хмель и не пустил дело дальше – он всего лишь отвадить Петра от Ксюшки хотел и припугнуть немножко, на место поставить, заставить видеть реальность и свое место в ней. А Карсавин уехал, но никаких бумаг не подписал. Так что тогда Хмель только часть своих задач решил, и вот теперь, когда Петр вдруг вернулся (хотя внутренне ЮБ совсем не удивился – упрямство подопечного он помнил хорошо, и где-то в глубине души ждал, что история не закончена), оказалось, что схватка должна продолжиться, только теперь из загонщика он вдруг может превратиться в преследуемого зверя, что ж, интересно на старости лет тряхнуть молодостью, вспомнить все свои подвиги, ему и не таких приходилось ломать, поиграем с Петрушей, а потом и придавим, если надо, дружков подключим, плевать, что теперь тот иностранный гражданин, хулиганы и американцев бьют, и ножичками поразукрашивать могут, на такой случай у Хмеля были свои, проверенные временем, кадры – некогда попавшиеся мелкие бандитики, отпущенные на поруки под обязательства помогать органам – тоже своего рода доброжелатели и сотрудники, только внештатные, подневольные. А подневольные еще лучше служат, русский человек быстро к неволе привыкает и потом часто даже благодарит своего хозяина за неволю, всякие там захары и последыши со школы в голове у него вертятся, даже если он и не читал, на архетипическом уровне все одно помнит, помнит лакейство и холопство и благодарит за него и товарища сталина, и других крепких хозяев.
Таков русский человек – он только слабости и слюнтяйства не прощает вершителем судеб, вот слабых он не любит – федора иоаныча, павлушу придушенного, николашку второго – не любит за то, что кровь отказались пускать, человека идее, государству, нации предпочли, как и кумир их,   еврейский проповедник, у которого только и хватило сил – попасть на крест, а жизнь переиначить или хотя бы под себя подстроить – увы, нет.
Нет, России нужны сильные, как он, держащие в руках все нити, способные и на подвиг, и на предательство во имя подвига.
Не мог, не мог он тогда ошибиться. Человека спасает только сам человек. Но раз в России убили царя, уничтожили прежнюю страну, значит, там было что-то слишком всерьез не в порядке. Предав монархию, получили лучшую жизнь, или все-таки не получили, и тогда его теория не верна. Как быть с теми, кто держался, кто оставался верен? Как быть с Петрушей, который вдруг, когда казалось уже сломлен и готов подписать любые бумаги – и договор о сотрудничестве, вдруг отказывается и соглашается попасть в лагерь или психушку. Что дает человеку силы, если человек слаб?
Русь слиняла в два дня. Но ведь пасть в одночасье может только гнилое изнутри. Или Русь не слиняла, или она из государственных форм перешла в самые крепкие и оттого непобедимые формы личного стояния? Может, всякий раз, когда кто-то не сдается ему, он имеет дело с той распыленной и раскуроченной по русским сердцам страной?