В бараке

Это произошло в какой-то страшной, неведомой реальности. Нависали серые тяжёлые облака над оттаивающим мартовским лесом. Я ехал через него на старой машине, на заднем сидении. Вел её мой дальний родственник. Также с нами ехали моя бабушка и ещё две мои родственницы. Ехали мы к моему родному дяде. Он воевал. Шла какая-то невыносимо долгая война, на которую вызвали всех здоровых мужчин. Дядю вызвали глухим осенним вечером. Это было слишком быстро, поэтому я не помню, как оно было вообще. С той поры прошло три с половиной года. Его полк, изрядно за это время поредевший, пока что не участвовал в войне и обитал в каких-то деревянных бараках, спрятанных в лесу, по которому свободно гуляли волки и медведи.  Вскоре мы приехали. Лес оборвался. Среди небольшого пространства возвышалась высокая чёрная башня. Мне казалось, что из неё было видно всё – кроме конца войны и падения бессмысленной власти, затеявшей эту войну. За башней мы увидели несколько чёрных, деревянных бараков с выбитыми местами окнами. Между ними стройными рядами шагали мужчины в серых шинелях. Ряды эти то появлялись, то исчезали. Мы подъехали к этому жестокому поселению поближе. Высадились из машины, затем подошли к чёрной башне. Нас встретили два заспанных стражника. После недолгого разговора с ними, мы пошли в бараки.Нас проводили до какого-то чёрного здания, но вовнутрь не пустили нас. Мы стояли и ждали моего дядю в тёмном коридоре. Вот он появился. Он был весьма бодр, но на лице его читались некоторые впечатления, которые он увиделво время военных действий. Мы обнялись с ним поочередно. В конце концов, он подал мне свою руку, и потрепал меня по голове. Затем мы разговорились. Он, наверное,  мог бы рассказать о военных действиях, о том, как жестоко погибали его товарищи, и смерть их напоминала погибание цветов, отрезанных железными ножницам садовника. Но рядом стояли те самые заспанные стражники. Он больше рассказывал про житейские неурядицы, витавшие в бараке. Вполголоса он рассказывал про нравы этой сколоченной на скорую руку казармы, напоминавшие тюремные. Он рассказал про то, что есть офицеры, подавлявшие всех остальных. В тот же самый момент прошёл какой-то солдат со следами побоев на лице. Я не стал выслушивать его речь и пошёл бродить по улице. Почему-то я был незаметен, и я, пользуясь этим, начал заглядывать в окна бараков. В одном окне я увидел двух солдатов, пивших водку. Во втором - несколько человек, певших песни под гитару. Я уж думал вернуться к родным, но в третьем окне я увидел нечто. Посреди нар стоял по пояс голый человек. У него было грустное выражение лица, словно он что-то предчувствовал. Мне казалось, что он размышлял о том, что станет с ним после смерти, и во мне, глядевшем на него с улицы, он увидел смерть. Я же видел в нём какую-то дикую молодость, несмотря на военное положение, расцветавшую в этом сыром мартовском лесу, словно подснежник. Он был весьма крепкого телосложения, и я думал о том, что гибель этого прекрасного тела будет самой страшной, непростительной ошибкой. Он хотел жить. Внезапно раздалось какое-то гудение, и стены внутри барака, куда я заглянул, начали как-то странно дрожать. Меня накрыло волной  всеобщей суеты и тревоги. Раздался взрыв. Я увидел, как человека, которым я любовался, накрыло обломками снаряда и барака. Он даже не успел испугаться. Снова взрыв. Теперь обломками накрыло меня. Каким-то чудом я не убился, а остался лежать, заваленный сырыми деревянными досками и кусками кровли. Того человека больше не было в живых: его труп, из которого неумолимым потоком текла кровь, свисал с разбитого окна. Мне пришлось закрыть глаза, чтобы представить его живым. Я увидел то, что предстало передо мной до взрыва, но в каком-то тумане. Наверное, это был тот самый туман, который уносит людей, отживших своё, в какую-то новую реальность, обещанную всем умершим. Я пролежал так до тех пор, пока бомбы не прекратили падать. Вскоре я узнал, что ни дяди, ни вообще кого-либо из моей родни в живых не осталось. Всех их убили бомбы, своим падением напоминавшие дожди, уничтожавшие грешников в древности.
17, 20, 24 июня 2017