Глава 8. Звезда Полынь

          Метод Архитектора. Часть 2. Синий  бархат упрямых иллюзий

          Глава 8. Звезда Полынь

          Утром двадцать девятого апреля Гришку подбросил с кровати яростный звон телефона. «Алё», - сонно промычал он. Не было ещё и шести, и конечно кто-то ошибся, набирая их номер. «Вы радио вообще слушаете? Никуда не выходите из дома», - голос матери звенел и срывался, как будто она едва сдерживалась чтобы не закричать. - «Я к вам подъеду часам к девяти». Телефон щёлкнул и замолк. Гришка ошалело смотрел на трубку. «Кто там?» - ещё не проснувшись, спросила Марина. «Мать. Подъедет к девяти, что-то ей надо. Спи», - Гришка не хотел волновать Марину. Она была на шестом месяце, и второй ребенок доставался ей сложнее Димки.
          Он отключил телефон возле кровати, понимая, что мать вряд ли будет единственным человеком, кто позвонит с нехорошими новостями. Выбрался на кухню, сварил кофе, закурил. Снял приёмник, давно пылившийся на верхней полке. Сунул в него наушник и стал крутить настройку на УКВ. Морщась от гнусного треска, он поймал наконец едва слышную через глушилки «Немецкую волну». «Взрыв реактора в Чернобыле... Радиоактивное загрязнение распространилось на значительные части территории СССР, Польши, Австрии, Финляндии, Швеции, Норвегии...»  Гришка достал с полки атлас, нашёл по индексу где этот Чернобыль, и долго тупо смотрел на карту.

          Димка проснулся и потребовал жрать. Приведя сына на кухню и сунув ему печенье, Гришка поставил на плиту кастрюльку с молоком, бросил туда горсть геркулесовых хлопьев, и, автоматически помешивая кашу, пытался осознать, что происходит. «Гриш, а ты что, на работу не собираешься?», - Марина, потягиваясь, появилась в дверях кухни. – «Ой, ты его уже кормишь, как хорошо. И кофе у тебя украсть можно. Счастье». Она отлила себе кофе из Гришкиной чашки, разбавила молоком, устроилась в углу диванчика, медленно просыпаясь. Телефон зазвонил снова. Саша задал тот же вопрос про радио. Гришка уже мог ответить положительно. «Так что там такое-то?», как можно легкомысленнее спросил он. «У тебя там Марина рядом, что ли? Всё равно придётся узнать. Короче, там хреново, у хохлов. Рвануло, по оценкам, с десяток Хиросим. Радиоактивное облако идёт на север. Раньше шло на северо-восток, в Скандинавии уже счётчики трещат, теперь ветер южный. Запри своих дома. Сплав по Истре отменяется. Пока». «Постой, откуда данные?» «Откуда надо. Вернее чем из наушников. Йод купите, пока он еще есть в аптеках».
          Гришка машинально доварил кашу, не прислушиваясь к весёлому лепету сына, вылил в тарелку, отрезал кусок масла, достал ложечку, начал было кормить. «Сям, сям!» - возмущённо завопил Димка, и Гришка, пожав плечами – сам так сам, - уставился куда-то за окно. Марина наконец заметила, что Гришка не в себе. «Эй, что случилось? Кто звонил? Ты что такой мрачный?» Гришка слышал её голос, как слышат контуженные – через режущий барабанные перепонки звон. Потом он взял сына, сидевшего у окошка, сунул его Марине в руки и переставил детский стульчик в закуток у стены. Потянул носом рассветный свежий воздух, пахнущий только что развернувшимися тополиными листочками. И плотно закрыл окно.
 Марина смотрела на него расширенными от удивления глазами. «Гриш, ты что делаешь? Что с тобой?» Гришка присел к столу, глотнул остывшего кофе. «Авария, Марин. Ядерная авария. Облако движется к Москве. Звони на работу, бери отпуск за свой счёт. Вам, девушки, на улицу сейчас не надо». Они уже знали, что ждут дочку.
          Приехала мать, оставила туфли на половике за дверью, и стала выкладывать на тумбочку неисчислимые упаковки йодида калия. «Так, взрослым по таблетке в день, малявке – четвертинку. Марин, если знаешь кого-то кто в этом хорошо разбирается, позвони, поговори, мне умные люди сказали, что несколько дней принимать можно даже в положении. Постоянно нельзя, а несколько дней нормально. Хотя бы пока облака не пройдут».
          Марина рассеянно кивнула. После Гришкиного сообщения она не двинулась с места, ничего не спросила. Она так и сидела с чашкой холодного кофе в своем уголке, бессознательно закрывая узкими ладонями уже сильно выросший живот. Мария Сергеевна глянула на неё внимательно. «Эй! Мариночка, не паникуй раньше времени!»
          Марина тряхнула головой, улыбнулась какой-то незнакомой, жестковатой улыбкой, глянула свекрови прямо в понимающие глаза. «Ничего, прорвёмся!»

          Димка, лишённый прогулок, изводил родителей, но этого даже не замечали. Придя с улицы, Гришка хватал ведро и шёл мыть полы. Марина, запертая с ребенком в четырёх стенах, методично протирала пыль дважды в день влажной тряпкой. Приёмник стоял в центре кухонного стола. Телефон больше не отключали. Прогноз погоды слушали тщательно – под дождь было рекомендовано не попадать. Гришка стал было настаивать на том чтобы отправить семью в Адлер, но Марина категорически отказалась уезжать. «Облака куда хочешь дойдут. А здесь я дома. Там вообще никто ничего не понимает, а здесь хоть от кого-то может быть мы узнаем, что и как. К тому же тётка паникёрша, мне только этого не хватает. Не поеду».

          Через неделю Гришка, заехав к родителям, обнаружил что у них гостит (так это называлось для политесу) семейство киевлян – отцовская двоюродная сестра Мирра с детьми и мужем. В квартире вкусно пахло виртуозно приготовленной едой, и шутили шутки, и все были бодры, но потом Мирра выпила водки и рассказала, как шла по Крещатику, и встретила подругу – гинеколога. «Я к ней бросилась, рада её видеть, а у неё глаза безумные, и она мне кричит – не подходи ко мне, у меня руки в крови! Оказалось, у них роддом переделали в абортарий, и они чуть не круглые сутки делали аборты чуть не на любых сроках, чуть не насильно!» Гришка тоже выпил как следует, но домой ехал трезвый, с холодной головой и нехорошо, не в такт стучащим сердцем, и ругал себя идиотом. Он понял наконец, почему так тихо ходит, мимо смотрит и мало говорит в последние дни Марина.
          А она, пока Гришки не было дома, штудировала литературу по врождённым уродствам, тератогенному эффекту малых доз радиации, звонила друзьям – биологам, генетикам, и врачам. Никто не мог ей сказать ничего внятного, и только школьный друг Петька, занимающийся мутациями, весело и уверенно прокричал в трубку: «Ты что паникуешь-то? Ах, беременная! Почти шесть месяцев? Спи спокойно, всё уже сформировалось! Йод трескаешь? Молодец, только не переборщи, тебе полдозы надо. Всё отлично будет, Горгош!»  Кличку она получила в школе, когда утихомирила того самого Петьку – просто встала перед ним и смотрела в глаза, пока тот не махнул рукой и не отступился от ябеды, который, «по-чесноку», заслуживал быть крепко побитым. Ябеда приободрился было, заговорил что сам бы справился. Марина перевела взгляд на него, чуть сморщила нос. Глядя как тот краснеет, староста класса сквозь хохот выдавил: «Ну ты и Горгона!»
          Марина немного воспряла духом, и, поскольку ничего более определённого никто ей сказать не мог, решила, что надежду потерять никогда не поздно. Чувствовала она себя как минимум не хуже обычного, а как велика опасность для москвичей от уже взорвавшегося реактора, не знал никто. На всякий случай, однако, Маринина мать, не слушая никаких возражений и увещеваний («Да что ты беспокоишься! Вас же c Сережкой я растила, и с внуком справлюсь!») увезла-таки Димку в Адлер – сообщив оттуда, что в море не войти – так много отдыхающих, особенно с Украины, и хорошо что у тётки есть маленький садик и налаженные отношения с козовладелицей-соседкой.
          Постепенно начали доходить слухи что повреждён соседний реактор, угроза второго взрыва сохраняется, и утихшая было паника вновь стала нарастать. На Украине, вопреки антиалкогольной кампании, вина и водки хватало всем, зато из аптек исчез йод.  Но взрыва всё не случалось и не случалось. Много, много позже люди узнали какой ценой он был предотвращён. 

          Почти год интернатуры грозил пойти псу под хвост, если Марина не выйдет на работу. Ей дали две недели за свой счёт «по семейным обстоятельствам», но строго предупредили, что если возьмёт больше – год не будет засчитан. Гришка пытался было отговорить её от продолжения работы, но потом живо представил, каково ей будет маяться одной в квартире целыми днями и нервничать, и сел на телефон. «Пап, можешь поднять своих знакомых и найти выход на самую достоверную информацию про радиационную обстановку в Москве и вообще чего ждать?» Тот же вопрос он задал Саше, а потом позвонил однокласснику Игорю, отец которого, он помнил, был серьёзным учёным в НИИЯФ, а сам Игорь, как бы между делом, поступил на ФизТех с первой же попытки.
          - Игорь, привет, это Гриша Барковский, помнишь?
          Тот помнил, и поддел Гришку:
          - Что, троечник, никак консультация по физике нужна?
          - Ну да, я к тебе как к физику-профессионалу со шкурными интересами.
          -Ты? Со шкурными? И что современная физика может сделать хорошего твоей шкуре?
          -  Да блин, ничего хорошего! Слушай, мне нужно понять что творится, а, в Москве радиацией и с этим чёртовым вторым реактором. Объясняю почему мне это позарез надо: жена ждёт ребенка, но ещё не в декрете, ей надо заканчивать интернатуру, два месяца осталось, иначе год пропадает, и она скиснет так сидеть. Грубо говоря, вся ваша замечательная физика мне нужна ровно с одной стороны: безопасно ли сейчас в Москве ездить на работу?
          - Хорошо что у меня нет жены и не надо беспокоиться. И вообще, повежливей к физике.
          - Ну шучу, шучу. Уважаю, но нынешние практические последствия как-то не греют.
          - Греют, да не так как бы хотелось. Значит слушай - ты не первый мне звонишь, я отца уже задолбал этими вопросами, так что сводка на вчера – передаю в точности: практически всё что должно было выпасть, уже выпало. Если второй реактор рванёт – мало не покажется, но это если рванёт, и тогда, надеюсь, это не утаят снова. Базовый курс радиационной безопасности для Москвы – не попадать под дождь, на всякий случай, особенно когда ветер с юга, мыть обувь, стирать одежду, слушать радио. Правильное.
          - Да, мы всё так и делаем.
          - Молодцы. Выходить на улицу лучше рано утром, сразу после поливальных машин, так, опять же, на всякий случай – пыли меньше. Но думаю, всё основное уже смыто. Йод уже не опасен, так что если вы всё ещё ходите с ног до головы в йодных сеточках, можно перестать. Всё остальное, в основном, будет оставаться активным тридцать лет. Что-то – четыреста. Ещё что-то – два миллиона.
          - Это вдохновляет. Короче, надо адаптироваться, как учил академик Лысенко. Из яблонь в груши, так сказать.
          - Поразил. Я и не представлял что ты такие вещи знаешь. А, вот ещё - у тебя жена не в шестой больнице в интернатуре?
          - Нет, у неё двузначный номер. Я забыл какой.
          - Вот в шестую пусть не ездит. Там ликвидаторы на нескольких этажах лежат, фонят. Никогда не знаешь кто там курит у входа. 
          - Скажу.
          - В-общем, если немножко усилий приложить, типа раннего подъёма, мытья обуви и регулярной влажной уборки дома, то ничего страшного. Так. Информацией делись с кем хочешь, источника не называй, а то кончится моя молодая жизнь и придется переквалифицироваться в радиационного оракула.
          - Так что если второй реактор рванёт? Как от лучевой-то спасаться?
          Игорь вздохнул.
          - Физику надо хоть чуть-чуть уважать. Если рванёт, то непосредственно будет поражена только самая ближайшая территория – грубо говоря, куда лучи добивают. Лучи прямые. Земля круглая, слышал?
          - Слышал.
          -  До Москвы лучи от взрыва не дойдут. Никак. Единственная опасность – изотопы, распространяющиеся по воздуху после попадания в атмосферу в результате взрыва. Физические частицы, не лучи собственно.Они переносятся ветром, облаками. Оседают на землю, потом с пылью поднимаются вверх. С дыханием, или с заражёнными овощами, или с молоком коров, пасущихся на заражённых территориях, попадают в организм, и уже там излучают. Поэтому, например, Киев моют постоянно. В Москве, вроде, всё неплохо, во всяком случае дозы не ударные. Если жить рядом с Курчатником, схватишь больше чем от поездок в метро на работу. Так что если наши гондоны опять про всё не умолчат, то можно будет снова запереться и пересидеть.
          - У меня тёща увезла нашего сына в Адлер.
          - И правильно сделала. Нечего ребёнку в Москве летом делать. Но вообще ты такой весь уже глубоко семейный, я не ожидал – второй ребёнок, у такого раздолбая!
          Гришка усмехнулся:
          - Так получилось. Уж больно хороший экземпляр попался, жалко было упускать.
          - Вот, беспокойся теперь за всех.
          - Слушай, а не выпить ли нам? Как насчёт собраться? Ты с кем-то из наших контачишь?
          - С комсоргом иногда пиво пьём, и с Серегой Рождественским.
          - А он где?
          - Он почвофак закончил, в институте географии сидит. Он мне правда мозги выедает насчёт физических методов анализа почв, но это даже забавно как люди думают – если человек физик – он знает всё что касается физики и может сразу всё придумать что и как сделать. У нас тьма специализаций!
          - Слушай, я так же думал. Извини глупое человечество. Давай выпьем.
          - Не проблема.
          - Прям завтра годится?
          - Почему нет?
          - Пиши адрес. Жена – её Марина зовут -  дома будет весь день, я к шести точно появлюсь, если не раньше. Окей?  Я комсоргу позвоню, ага? И может Мирону.
          - Давай.

          Мужчины хорошо и дружно поддали, сопровождая каждый стакан шуточками про очень подходящий метод изгнания радионуклидов. Заполночь Гришка пошёл проводить всех до метро и заодно проветриться. «Классная у тебя жена. Добрая. Попадется ещё одна такая – свистни мне, женюсь», - Игорь шутил, но тон был серьезным. Мирон поддержал – «И мне, мне тоже свистни. Барковский, почему таким обормотам как ты – и так везёт?» Костя только посмеивался над ними. Он тоже успел обзавестись семьёй и теперь ждал своего ребёнка, в дополнение к первому, усыновлённому. Жену он отправил к её родственникам в Самару.

          Марина, когда Гришка вернулся, забросала его вопросами о Мироне – кто такой, что делает, часто ли видится с Гришкой.
          - Ничего себе. Я сейчас взревную. Неужели это твой тип?
          - Нет, Гришечка, не мой. Ты – это точно тип. Мой. А Мирон этот... Сальный он какой-то. Сальеристый.
          - Да что ты, Марин, какой из него Сальери. Да и кому ему завидовать? Работы у него есть неплохие, я видел, ему глубины набрать – будет делать хорошие вещи.
          - Не знаю. Он как-то по-крысиному смотрел на твои картины.
          - Слушай, у тебя похоже невроз беременный! Не мне же он завидует!
          - Мне показалось что тебе. Ну или в том числе тебе. Я ведь слушала в основном, смотрела и слушала. Так вот – как только чьё-то имя всплывает в разговоре, он тут же находит какую-то пусть мелкую, но неприятную вещь сказать об этом человеке. И улыбочка при этом такая появляется... довольная.
          - Да ты выдумываешь. Просто он тебе не понравился.
          - Ну да, не понравился. Может я неправа, конечно. Посмотрим.
          - Кассандрой заделаться собираешься? – Гришка был удивлён Марининой жёсткой оценкой.
          - Ну уж нет, от этих лавров увольте! – Марина поёжилась. – Не хочу. Хочу ошибиться.

          Петр звонил иногда Марине, подбадривал, но в гости не заходил, и Гришка только научился узнавать по телефону его голос – слегка булькающий дискант.  Жизнь потихоньку возвращалась в своё русло, и никто толком не знал что будет со здоровьем двухсот тысяч ликвидаторов, и никто ещё не подсчитал сколько миллионов людей живёт на заражённых территориях, и скольких смертей можно было бы избежать если бы к людям пришли те, кто знает что надо делать, и принесли хотя бы по паре упаковок копеечного йодида калия.
          На пьянке после возвращения Марины из роддома с «девочкой 8/9 по Апгар» Гришка наконец познакомился с человеком, авторитет которого так помог Марине в эти месяцы. Хорошо поддав, в курилке на лестнице благодарил Петра за поддержку. Тот пожал плечами, дёрнул себя за тощий висячий ус: «Так я зассал знаешь как! Потому и не приехал ни разу, по роже-то у меня всё сразу видно. Что я ещё мог ей сказать? На самом деле мы так ни хрена и не знаем. Сейчас только база данных нарабатывается, фактически первая после Хиросимы.  А я просто подумал, что Горгона вынесет больного ребенка, но может не выдержать альтернативного варианта решения. Дай вам бог, ребята, чтоб без отдалённых последствий».
          Сквозь всю благодарность, Гришка почувствовал укол ревности – слишком хорошо понимал его жену этот школьный друг. Гришка не догадался – Петр научился это скрывать - он любил Марину давно, верно и абсолютно безнадёжно, смирившись с этой безнадёжностью и спокойно постановив для себя, что смысл любви не в обладании, а в служении объекту любви. Гордый, он не докучал Марине признаниями и жаждой внимания. Но именно он когда-то вытянул Марину из холодной оцепенелой безнадёжности, в которую её толкнуло предательство.

          К концу лета все кому надо знали, что саркофаг достроен, и что опасность второго взрыва миновала. Киевские родственники вернулись к себе, и из сводок было слышно что улицы моют уже реже, вина хватает, но детей в городе всё ещё нет. Роддома пустуют, и над первыми попытками чёрного юмора – про то, что песня «Белый аист летит, над белёсым Полесьем летит...» запрещена – никто не смеётся.
          Только много лет спустя они узнали, что радиоактивные облака были осажены – расстреляны – над граничащими с Московской областями, и до столицы радиация дошла в очень небольших количествах. На картах чернобыльского заражения ясно виден полукруг повышенных доз цезия-137, огибающий столицу – юг Смоленской, Тульской, Рязанской областей. Малонаселённые районы заплатили за спокойствие Москвы. И ещё гораздо позднее они поняли, почему дочка была не слишком разговорчивой – десятки тысяч таких же детей росли в Скандинавских странах, куда на мягких облаках прилетели «малые дозы» чернобыльского цезия.
          Люди, которым повезло не знать деталей, довольно быстро перестали интересоваться реактором, хотя страх радиации надолго задержался в сознании, и на рынках то и дело слышалось «Огурцы-то откуда? Не Чернобыльские?» - но все огурцы дружно оказывались астраханскими. Те же, относительно немногие, кто оказался причастен, несли это клеймо, обычно скрытое от посторонних глаз, ещё многие годы.

          Иногда оно проявлялось. На десятилетии выпуска Марина лишилась дара речи, столкнувшись нос к носу с «белла Стеллой» - натуральная голливудская красотка, объект чёрной зависти девушек и вожделения мужчин, превратилась в мрачную полуседую женщину с тяжёлыми мешками под глазами, лет сорока на вид.
          - Ой, Стелл, я тебя не узнала! - Марина заулыбалась как можно шире.
          - Никто не узнает, - Стелла невесело усмехнулась.
          - Что ты! У тебя такой вид декадентский, прям Вера Холодная! Ты как, ты где? -  Марина судрожно пыталась выудить прежнюю ослепительную улыбку.Что-то страшное должно было случиться чтобы исчезла, безвозвратно растворилась такая красота.
          - В гематологии.
          - Ого! Это ж передний край! Где работаешь?
          - Ага, передний, точно. В поликлинике, старушечьи анализы читаю.
          - С твоими знаниями, в поликлинике?!
          - Знаешь, когда меня по скорой в кардиологию везли, мне пофигу было. В «шестёрке» ликвидаторы лежали, от них и хватанула дозу. Так что сижу тихо на попе в кабинете, ни тебе ночных дежурств, ни рабочих суббот. И время на дочку остаётся.
          - У тебя дочка! Такая же красавица, да?
          - Да. Только... – Стелла замолчала, глаза её потемнели. – Она имбецилка. Так что мне надо жить долго, и беречь душевное равновесие. Такие дела.
          Марина вспомнила, что на последнем курсе Стелла вышла замуж за столь же неотразимого красавца – офтальмолога Сергея.
          - А Серёжа как? Все глазные болезни вылечил?
          Стелла глядела на Марину, чуть склонив голову набок, как бы взвешивая, не лучше ли промолчать.
          - Он спился. Ушёл от нас и спился. Не выдержал ни ребенка больного, ни стыда. Не знаю зачем я тебе это говорю. Мы десять лет не виделись и столько же еще не увидимся.
          - Почему обязательно не увидимся? – Марина ухватилась за идею. Ей очень хотелось чем-то помочь Стелле, поддержать. – Приезжай к нам!
          - Зачем? У вас своя жизнь, а у меня круг интересов крайне узкий: обучение имбецила основам самообслуживания. К тому же я всё время с ней.
          - Может мама тебя отпустит когда? Запиши телефон, как сможешь – приезжай!
          - Ну давай запишу, - Стелла, почти незаметно вздохнув, достала блокнот.
          Звонка Марина так и не дождалась. Позже кто-то рассказал ей - Стелла, тщательно закрыв окно и заткнув мокрым одеялом щель под кухонной дверью, открыла разом все конфорки на газовой плите. Когда милиция взломала дверь, увидели - дочка, в мамином свадебном платье, лежит на кухонном диванчике, застланном кружевными пелёнками, вокруг неё расставлены игрушки, а рядом - стопка чистых, нетронутых хрустящих детских книг. Стелла лежала рядом на полу. Аутопсия показала смерть от отравления газом и терминальную стадию рака щитовидки. В доме почти не было ни мебели, ни посуды, только детская кровать, немного поношенной одежды, да пара алюминиевых мисок. Организацией похорон занимались соседи.