Герои спят вечным сном 36

Начало
http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее
http://www.proza.ru/2017/06/13/1114


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
СКАЗОЧНИК

«Не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц».
Евангелие от Матфея.

Болота бывают сухолежные, моховые, травные, тванные, забереги, питающиеся родниками приболотки, мочажины, рогозня... и так далее. Унылый лик кажет топь антропогенной природы: Бездарью зовётся, неудачей откликается.

Лезет повсюду человек покоритель: одновременно прав и виноват. Дадена Земля во владение!!! Ладно бы одному – а то ведь – человечеству с тмочислием интересов! Вот где собака порылась.

Гащилинская гать – типичный пример. Люди двадцатого века думают, что искони был проход, и ошибаются: до господ Детинцевых здешняя тропа, да не от Ноева потопа ведена и не от сотворения Мира положена.

Прошлым летом по случаю войны взялись домохозяева колхоза «Восход» ресурсы выверять: скот, инвентарь, бухгалтерию, строения, дороги, мосты и прочь. Стали чертежи старые отыскивать. Всё сочли, кроме Гащилиной.

Брошен был клич знатокам: обсказать особенность места, нанести на карту, выяснить слабину. Составилась группа обследования, но «заострённый» на интересе к Гидрометрии меньшой Буканин сполоборота обсказал параметры.

Полотно просёлка – пять километров: наподобие гармошки, мехами коей – лиственничные брусья, смягчителем – взвесь, а во главах углов стержни из самородного кремня. Поэтому не страшит ни паводок, ни мороз с засухой: опускается и подымается, растягивается и сжимается конструкция по мере требованья водных уровней, опирается на грудки валунов, места расположения которых обусловлены правилом жёсткости треугольника.

Чтобы равновесие нарушилось, следует побеспокоить всего пять точек, и поплыло на страх врагу, однако, без прицельных усилий не разорвётся. Восстановлению подлежит: если древние однажды сделали, современным – можно повторить.

Гащилинка к встрече «гостей» готова. Заряды загодя заложены. Теперь главное – время выбрать, дабы арьергард экспедиции тоже оказался в зоне условного затопления.

Настил уйдёт не глубже метра: достаточно для опрокидывания тягла и худоты штан. Основной расчёт на панику стада «коллабаранов», привыкших дрыгаться, как попало.

Вот ведь, заполошная команда! Жить априори не хотят. Подутопни потерпевший, но останься на месте!!! Перележал огонь, и выползай помалу, только таковых не будет, потому что начальствует грешная троица: вурст, шнабс, шрэк. * Кто в трясину метнётся, кого трава спутает! Основное же – добыча беззащитности, погибнут под пулями.

Павел – из «Архангелов, зачин операции (не стрелок): посредством отсечения от тверди приложил негодяев к народу своему, и свободен. Другие итоги подведут. Ему же после двух суток следует выспаться, как ни то. Для этого необходимо ещё пройти километров двенадцать, минуя «Утятницу», понтонник раздавленный, на Коровино, Кладезь.

Удобней всего вдоль рельс - низами. Только что там? Машинка небольшенькая. Красный крест? Точно. Вчерашних любовников везут! А ну, глянуть, каковы их рожи!!! Да заодно - подъехать.

Станции тут нет, тормознут должно быть. Занятый рукоятями «Гаврилка» * на присевшего меж осей «зайца» внимания не обратит, но и он ничего не увидит. По крышам забег выручил бы!

Есть негласное правило: русских ли, немцев ли, а железнодорожный персонал, сколь можно, берегут. Почему так? Павел не знает: сложилось, и всё. Паровозик лучше не взрывать, путейских игнорировать, хвостового до смерти не шлёпать. Хотя, чего проще: перебей кондукторов, и при первом же резком торможении посыплются вагоны, «стелескопируются», вставившись один в один.

Итак, лежит «Архангел» в бурьянах, наблюдает. Рассредоточились вдоль насыпи эсэсовцы, прикидывают, чтоб носилки поднять, и вдруг осенило: в коричневое одетый он. Таков сегодняшний знак, условие снайперам по поводу передовых: форма гитлерюгенда, - значит, свой.

Унтер просемафорил.* Механик * проголосил: один короткий; два коротких. * Кондуктора выполнили, закрутив и отпустив, состав предельно сбавил ход. Приноровился Павел в ряд с прочими, вскочил. Однако, поверху двигаться и спрыгивать фашистом на свету нельзя: охрана заметит, спасать кинется. Тут же мостов до гибели, поворотов! Скрозь глядят.

Поезд – санитарный. Всё есть: и зеркальные стёкла, и решётчатый морг. Буферок, на котором удалось притаиться, меж двух грузовых вагонов: легко без свидетелей переодеть домотканину и стать серым камушком. Самый раз: хоть ползай, хоть слезь, хоть в наклонку беги.

Партизану за год войны крыша вагона – дом родной! «Опа! Широкий промежуток, тормозная; скамья для кондуктора, и на ней сопленосец в ботинках! Довольный жизнью, счастлив до зелёных кишок отсутствием боли. А ну ка, оклемается, да за старое: доделает похотливую дель свою с теми и там, где выручить некому».

Павел даже гнева не испытал, только захолонула душа, пустым, плоским стало тело, и весь он - надвременная сущность, будто инструмент в умелой руке, беззвучно выпал в осадок, сосредоточился на едином движении, ударил костяшками согнутых пальцев ровно туда.

Снова надо вознестись, а рядом - откидной стол, прижата бруском стопка бумаг, карандаш на верёвочке. Зачем взял и расписался в трёх экземплярах? До дней последних сам себе ответить не сможет.

Павлик, читая с тёткой Любой ветхий Завет, исподволь жалел Хананеев, Хеттеев, Евеев, Ферезеев, Гергесеев Аморреев Иевусеев и прочие народы, потому что про них, в отличие от постоянно предававших Бога израильтян, ничего плохого написано не было. Особо угнетал вопрос: «зачем уничтожать, вплоть до малых детей?» «Из них, - отвечали ему, - путного всё равно не получится, и Бог это знает». Понятно, что Буканинский поскрёбыш отличен от Бога Израилева, потому и не укладывалось повеление в рассудок и сердце.

Манефино слово своим временем пришло, равновесие восстановило. Увидев грузовик и сообразив про содержимое, Павел не вознамерился убивать, решения не принимал, однако, машинальности, как у Шуры Балаганова, * тоже нет.

На третьей площадке, помимо гитлерёныша, тормозной - за рычаги держится. Прыгнуть - услышит! И! Кстати - речушка: настил с перилами взгрохотали, ветер в лицо хлестнул по-особенному, прикрыл явление, обеспечил отход.

«Слава тебе, Господи! Немецкая бригада! Наших за такое происшествие всех повесили бы: начиная с кочегара, вплоть до поездного мастера!» Фрицев же дальше фронта не пошлют».

Но как это за батальными трудами Коровинская дорога проворонена! «И что же делать? Вот те - Юрьев день!!!»

Скатиться некуда (густонаселённый край пошёл). На крыше человек – этикеткой (выемки, путепроводы), сразу обнаружат Вагон полон… Единственно - спасение, паровозная тройка строго глядит: один – вперёд, другой – в топку, третий – на чёрный уголь. Можно до случая за тендером прижаться.

Случай – на «Больничном городке», где ж ещё быть. И это удобно. В параллель – товарняк. Павел нырнул под него меж колёс, промчался и вылез аккурат перед переездом, будто бы местный житель, с той стороны идёт.

Поезд - без остановки. Сгрузили рядышком. Прохожий перекрестился, глазами ужахнул по мёртвым, и, не сбивая шага, проследовал в противоположный край.

Там, у грани платформы, деревянный бак. Зачем повсюду имеются такие? Для буфета уголь сухим держать? Должно быть… Только отсутствует кипяток на вспомогательных ветках, и в этом коробе ничего не хранится. Он - крышка люка, ствол ливнёвой канализации, а по сути – проход в мир иной, поскольку соединена больничная труба с общегородской системой.

Павел поравнялся с баком, замер на полушаге и, словно трафарет, сдвинувшись всем корпусом, исчез под отогнутым щитом.

Совершенно безопасный способ! Даже если обратили на него внимание, факты сопоставили для поисков, - ничего не выйдет: и собака бессильна у железной дороги. Любой след истреблён гарью, керосином, смазкой, шпальной смолой, песком… Тяжёлый одуряющий запах густ и едок, на шлаке отпечатков нет.

Впрочем, по чрезвычайности события могут проверить. Надо, сколь достанет сил, уйти, завихляться в поворотах, да не спутать самому, где находишься.

Канализационной системе Виктор Гюго посвятил в романе «Отверженные» около пятидесяти страниц: «Под Парижем существует второй Париж - Париж водостоков, со своими улицами, перекрёстками, площадями, тупиками, магистралями и даже своим уличным движением - потоками грязи вместо людского потока».

Здесь, разумеется, не столь шикарно! И всё же – найдётся местечко, спрятаться одному, всего лишь одному Павлику? Должно быть, как же без этого!!!

Система не является клоакой в Парижском смысле слова. Она – по большей части дренаж для грунтовых вод и промышленный отток. Дождя давно не было, предприятия стоят, а потому даже в глубоко залегающих каналах сухо.

Павел, поминая малым язычком Витьку Сомова, без труда шёл, полз или втискивался, дальше и дальше отодвигался от больницы. Жизнь над головой, несмотря на дневное время, не звучала, притаившись на занятой врагом территории.

«Архангелы» хорошо знают «нижний город». Источник сведений о канализации – Коренецкий Иван (из Деменковых). Сестра его служит здесь, в госпитале. Вернее сказать, Коренецкий – преподаватель, инструктор для разведчиков, один из завсегдатаев художественной студии.

А методист, главный знаток - другой, Жуков, тоже Иван, муж той самой сестры. Он хотел архитектором стать, но сперва решил потрудиться на стройке для обретения навыков. Ничего не вышло.

С целью подпольной работы оба Ивана устроились в механические мастерские в лес ушли, когда загинул Лёша Кателин, а с Вадика заживо кожу сняли. Теперь - у Спицына воюют.

Нина же из паровозной слободы к тётке переселилась, чтоб развязать руки свёкру и на дело сгождаться. Удобней эдак от гестапо: на глазах у множества немцев, безопасней. Красивая, между прочим. «Нисёк», зовёт её Андрей и любит больше, чем родных.

Санька! Тоже – ничего себе! С ней всегда хорошо: и читать, и в дозор, и стенгазету клеить! Павел поймал Саньку для славы (мол: попалась «не попадайся»), а когда понял, чем они разные и что съединяет, решил забрать навовсе.

«Минуты не губи», - сказала Санька. Нечто олух он, такого лишиться!!! Главное, чтоб не сомневалась ни в нём, ни в родителях, ни в правильности собственного выбора. Был ли выбор? Наверное - нет, потому что «браки совершаются на небесах», а люди слышать не хотят про это.

Сидя поверх комбикормов, Павел беззастенчиво ласкал Саньку, говорил: как она ему нравится, чему быть меж ними, тонул в трепете губ, запахе волос, синих, полнящихся доверием глазах. И так-то славно, что сберёг минуточку!!!

Воистину, гребень, обрыв, перекат!!! Одно поползновение, один слабушок!!! Увлекись страстью, разожги огонь до срока, и ткнёшься мордой в ложь, нелепое предательство, от которого нельзя избавиться, хоть триста раз потом женись и повинись, всё равно будешь помнить, чем воспользовался и ради чего.

Милая! Солнышко! Досталась ей капелька, точка опоры. Навек запечатлена, и что б ни случилось, удержит радостью, не даст скатиться в безнадёгу.

А скольких девчонок минует счастье из-за этой войны! Просто потому промигнёт, что ребят перебили. О других любовях по остаточному принципу и не говори!!!

Павел выругался бы, плюнул, да усталь, подтверждённая прохладой с жары, велела уняться возмущению, притишила прыть, отодвинув далеко в небыль совести тройное убийство несовершеннолетних, находящихся в заведомо беспомощном положении.

Проснулся, потому что замёрз. Определиться, встать, растереть затёкшие колени оказалось просто. Теперь главное: куда податься?
Железная дорога - категорический запрет (точно ищут). Задвижки в реку опущены (Ванька говорил). Надо найти открывающийся люк в каком-нибудь дворе и определиться на местности.

Гляди ка ты! Свет в конце тоннеля!
<Вот уж есть чему дивиться! – Вспомнил Павел сказку * с иллюстрациями.
- Тут лежит перо Жар-птицы,
Но для счастья своего
Не бери себе его. -

Проговорил слова и как-то исподволь внезапно забоялся жароптицева пера, потому что
- Много, много непокою
Принесёт оно с собою>

Тем не менее, посмотреть следует: кто огни в канализациях разводит.
Посмотр оказался делом непростым. Чем ближе к огоньку, тем уже ход. Впечатление такое, что полосатый фонарик вставлен в торец трубы, а дальше - некуда.

Павел хотел было бросить намерение, но в последний миг изловчился, лёг на спину и подсунул-таки глаз.

Сперва яркость не дала смотреть, потом – необычность положения. Оказывается, глядит он снизу, сквозь напольную решётку, поэтому без особенных затей трудно определить даже высоту потолка.

Двинуться, изменить ракурс тоже нельзя тем более, что сопровождается картинка шарканьем ног и голосами. Плохо, - не понимает Павел речи, лишь выдернутые из контекста слова, потому что немецкий у него выше трояка не прыгал.

На основании тех слов вывод пуст. Что это? Может быть, уборная! Нассыт кто-нибудь, и вытерпишь! Не помирать же по такому случаю!
Или баня! Нет - обутые ходят, даже один каблуком железяку задел, и она звякнула.

На звук внимания не обратили. Продолжают таскать и становить, а что – не разобрать, поскольку рядом со сливной панелькой возвышается стол или шкаф.

Нет. Похоже по окрасу - ящики. Немцы нечто вроде этого вносят и выносят. Или только вносят? Всё едино. Главное же, другая сказка вспомнилась.

«Вот сидят буржуины и думают: что же это такое им делать? Вдруг видят: вылезает из-за кустов Мальчиш-Плохиш и прямо к ним.

— Радуйтесь! — кричит он им. — Это всё я, Плохиш, сделал. Я дров нарубил, я сена натащил, и зажёг я все ящики с чёрными бомбами, с белыми снарядами да жёлтыми патронами. То-то сейчас грохнет!

Обрадовались тогда буржуины, записали поскорее Мальчиша-Плохиша в своё буржуинство и дали ему целую бочку варенья да целую корзину печенья. Сидит Мальчиш-Плохиш, жрёт и радуется».

А ведь верно! Если не перепутал по спанью, наверху Пробное поле! Тут и автояма, и дизельный, и элеватор «заготзерно», в котором и рядом с которым плотно охраняемые склады. Главное же – казармы сплошь. Метким словцом окрестили их: серпентариум.

«Почему До сих пор змейник на воздух не вознесли? Ведь так легко пробраться!!! Подумай ты, как взрывчатку пронести!!! Может, кто и подумал: Никол с Андрюшкой, например? «Надо спросить, если выберется.

Уходить отсюда следует, да уж больно заманчивым кажется наблюдательный пункт. Вернуться, заряд заложить и грохнуть, но поди ка, отыщи вдругорядь именно эту трубу!

Ниточку бы Ариадны! Фигушки: гол, как сокол. Ни штаны, ни рубаху распустить не получится. Даже резинки нет, - лентой подпоясан, мутазом.

Ладно. Будет «Архангел» в лабиринте сидеть без еды и питья столько, сколь понадобится, чтоб ориентиры выставить, маршрут выучить. Теперь же, дабы не обнаружили, вдыхать и не чихать.

Час времени прошло? Меньше, должно быть, и выключили свет. Визгнула дверь, лязгнул замок, прощёлкали, стихли последние шаги.

Надо вылезти, косточки размять, решил Павел, шевельнулся и почувствовал, как решётка поднимается из ложа. Какой ужас! Неужели некто из них заметил, остался и пытается выковырнуть крысу, или кого там ещё!!!

Нет. Замерла. Опять шевельнулся – опять подалась. Вот оно! Железяка просто вкладывается и вынается, двинулась от его движений, а в комнате никого нету.

Упёрся пятками, отполз, просунул руку, выдавил пластину вбок, без усилий влез, поднялся на ноги, расставил в стороны ладони, ощупью пошёл.

Действительно, ящики! Действительно, боеприпасы! Теперь самое важное: дырку в темноте не потерять. Снял рубаху, накрыл. Полы голые, холодные… Так-то – помнит направление, но если закружится, есть шанс, найти.

Привет нашим от ваших! Нельзя закружиться: пол прямоугольными плитками выстлан, и сразу понятно, где «параллели», где «меридианы». Считай, не ленись!!!

Тьфу ты, пропасть! Один ящик без штабеля стоит! Как на него не навернулся??? Да, нет ни как! Как куры как, а гуси подбирают!!! Хоть успрашивайся, ни к чему ответ.

Ящик-то с гранатами! Гранаты с детонаторами! Вот бы связать верёвочкой, да за ручку двери!
«Со креста снурок шелковый Натянул на лук дубовый…» * - Ничего себе лук! Далёко ли дверь?

Гайтан при желании можно метра в три распустить, крест в опояску засунуть, только здесь – зал, хоть устраивай бал, потому и не видал ничего из слива.

Пусть его. Поехали далее. Эвона!!! Бухта верёвочная! Просто шпагат или бикфордов шнур? Важна ли разница! Здорова, зараза! В полный рост! Нет: на подставочке стоит, в сердечник воткнута, чтоб крутилась. И поверх – катушка, суровая нить.

Теперь основное – дверь отыскать. Достиг стенки, влево ползи. Один угол, другой! Вверх ногами даже звук не с той стороны чуется.

Наконец-таки! Нашлась. Железная плита, монолит, гудящий тихо-тихо: за ней шаги – ровные, чёткие… ближе… ближе… дальше… дальше!!! Часовой не сюда, по коридору!!! Это уже греет.

Ящик подволок; отрезать нечем; но руки из правильного места растут. Нашёл конец, оторвал. Одну запузырить или больше? Две, на всякий случай, чтоб при открывании напряг не почувствовался, и маловероятной осечки избежать.

Ручка вращающаяся, скользкая – ненадёжно. А вот ниже, на уровне колена, петелька приварена. Зачем? Излишне знать и своевременно воспользоваться.

Открывают двери не резко иной-то раз. Плавно потяни – почувствуешь привязь. Ногой же по верёвке – наверняка дёрнешь.

Решил - шесть штук надо: за нижнюю петлю и за верхнюю (на том же расстоянии оказалась точно такая). Проверил, чтоб кольца взрывателей стали параллельно ящичным трещинам… и!!! «беседуя приятно, В путь пускается, обратно».

Хороша сказочка, однако, прежде окончательного отхода надо «подзрывалку» штабелями окружить (спасибо за словцо Эдисону). Чёртова тяжесть, но скользкие полы, к тому же, масло разлито повсюду.

Верёвок набросал, упёрся и обставил – куда твой Стейт-билдинг!!! * «Привет, ребята! Вы хорошо устроились! Примите дар нелицемерный».

«Жертвенность, - слыхал где-то Павел, - качество человека, говорящее о его самодостаточности! Человек, у которого проблемы с целостностью, не может давать. Он только принимает, думая, что это восполнит нехватку внутренних пустот».
Если складётся, с пустотами у них проблемы будут, но пока – порядок, и следует пользоваться, активно удирать.

Вылез, устремился к широкому каналу. И тут, откуда ни взялись, огни со всех сторон, тихие шёпоты, долгие стоны. Павел ткнулся было носом во влажный жёлоб, чуть ни завопил, но вовремя догадался: это – блеф, галлюцинации, вызванные усталью, перенапряжением мозгов… а может, довелось вдохнуть какой-нибудь отравы! Вероятнее всего, так работает ужас плоти перед реальностью уничтожения.

Что бы то ни было, не след поддаваться, хотя с каждым шагом неотвратимость взрыва сзади становится очевидней, и очевидность нарастает в геометрической прогрессии.

Все байки про нежить с утаскиваниями в гибляк показались, вроде солнечных лучей. Жуть, вонзившись в кончики пальцев, разинула рот, обволокла, позволила погрузиться, вбежать в себя, и с каждым движением, с каждым толчком крови, с каждым стремящимся навстречу свободе шагом, довольная, больше и больше выказывала власть, убеждала в неотвратимости Павла в качестве добычи.

Отрезвил, как ни странно, запах хронической мертвечины. До чего причудлива надежда! Кто б мог подумать! Наконец-таки! Ослеплённый ужасом «Архангел» Достиг места, к которому стремился!

Высокий глубокий коллектор, шесть разветвлений. Выход из каждого на площадку-бункерок, оканчивающуюся соском для большого шланга. Это - мясокомбинатовские карды, поля, куда сливают смыв со скотобазы, боен, разделочных цехов.

Прощай канализация! Особая благодарность тебе за гостеприимство! Дело за малым, Пал Егорыч: двигай шаги до самого Кладезя, да пошустрей.

«К земле прижатый паровозом,
Лежал механик молодой.
Он – с переломанной ногою
И весь ошпарен кипятком».

Подобное называется мифотворчеством, потому что в таких параметрах описать состояние машиниста после аварии может лишь тот, кто никогда не видал паровоза.

У Павла та ж помутень: одни сплошные мифы!!! Сколько ехали? Куда бежать? От Пробного – порядка трёх км. От железки (магистральной) пять клади… Там – полтинник до Коровинского переезда!!! Иди давай! Ночь тебе в помощь!!!

Жаль только, взорвать не удалось, должно быть, обнаружили растяжку, резанули ножом. Ругаются теперь, пузократы!

«Бежал бродяга с Сахалина», и дела нет, что половая щель открытая осталась. Пусть их. Не идёт, плетётся диверсант хренов. Коим-то чудом пересёк Московское шоссе, добрёл до затерянного меж подгородных пустырей просёлка… Дышать совсем не хочется. Точняк, – травонулся! Гудит нечто, и так назойливо!

А ведь гудит, и вовсе не в голове!!! «Будь же ты вовек благословенно!!!» * Если это правда!!! Мотоцикл!!! Настоящий!!! Много в Павлиной жизни было удач, но чтоб такую!!!

Только это – пол удачи. Вторая половина, катушка за пазухой (из склада прихватил). Зачем она? Да, вот ведь!!! В кромешной темени самокатчик, не привыкший к Российским реалиям, несмотря на запреты, наверняка фару зажжёт!!! Хотя бы спорадически!!! Так и есть.

Ближе, ярче… Павел, опачки! Нитку натянул. Ему же увидится в инверсиях или интерференциях * - толстый белый канат. Главное, чтоб на правильном расстоянии возмигнулось. Другого способа, остановить «тележку» просто нет.

Спрыгнул, фашист! Залёг! Короткими очередями влево-вправо! Даже мотор не выключен, на холостом бурботит, что и требовалось доказать. Стреляй теперь, соколик. Павлу ни к чему свет, жажда жизни ведёт, куда след.

Неужели доедет до Кладезей? Навряд. Допустим: скрытно минует населённые пункты, но всё-таки железную дорогу придётся пересекать. За сколько вёрст с насыпи мотор услышат? Чрез кое время самокатчик до телефона добежит? Откуда перехват вывернется? И ещё пустячок: много ли бензина? Едем пока, Слава тебе, Господи.

Недостаток чихнул на Турасовой. Тихое местечко, простенькое. Старостой негодяй, оно и кстати.
Можно бы коня добыть, только велика опасность: на четыре ноги восемь найдутся. Проще – излюбленным способом, дедовским – по воде.

Речка плывёт в правильном направлении, но мостов с заставами до хренищи тыщи. Где наша не пропадала! На то и ночь.

Впрочем, заутривается уж. Спешить надо, иначе – хуже будет. Камышину длинную продуть, Каменьев плоских под рубаху поровнее, в воду на спину, и – подгребай тихонечко, стремени держись. Главное, засветло к островам выдвинуться, а там и до кладезя не дальний крюк. Подъехал на паровозике, это называется.

1.       Колбаса, водка, ужас.
2.       "Гаврила" - прозвище хвостового кондуктора.
3.       Семофор - сигнальный прибор, применяемый на железных дорогах.
4.       Механик - паровозный машинист.
5.       Один короткий - начать торможение; Два коротких - прекратить.
6.       Илья Ильф. Евгений Петров.
7.       Пётр Ершов.
8.       Аркадий Гайдар.
9.       Александр Пушкин.
10.   Эмпайр-стейт-билдинг - небоскрёб в Ньюйорке.
11.   Сергей Есенин.
12.   Дифракция – способность волн огибать встречающиеся на их пути препятствия, отклоняться от прямолинейного распространения.

Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/07/08/1601