Глава 20. Разговор с судьбой

– Дорогие друзья, – обратился ректор к переполненному залу, – мы рады приветствовать вас на праздничном концерте, посвящённом восьмидесятилетию нашей консерватории. Сегодня вы окунётесь в чудесный, волшебный океан самых разнообразных, но неизменно прекрасных музыкальных звуков. Вам предстоит насладиться классическими, народными, джазовыми (как вокальными, так и инструментальными) произведениями в исполнении наших студентов. И всё это за какие-то два или два с половиной часа.

– Он что, про симфонию твою забыл? – шепнул Юра, когда я, рискуя слишком сильно высунуться из-за кулис, наблюдала за происходящим в зале и на сцене.

– Нет, скажет сейчас, наверное.

– Надеюсь, когда он говорил про два часа, он не учитывал твоё выступление.

– Тише, Юр!

– Мне бы хотелось особое внимание уделить почётным гостям. То есть, конечно, каждый зритель очень дорог нам и к каждому мы относимся с уважением… Но я имел в виду тех, кто не просто пришёл на концерт, а когда-то окончил нашу консерваторию. Сегодня в зале наши замечательные выпускники, которые, напоминаю, тоже выйдут сегодня на сцену вместе с нынешними студентами. Ну, а напоследок мы предоставим вам час (вдумайтесь, целый час!) для разговора с судьбой.

– Всё-таки не забыл!

– Я же говорила.

И началась музыка. Концерт открыла Женя Рощина, там самая третьекурсница, которую я обогнала на прослушивании. Раньше я представляла её высокомерной зазнайкой и даже побаивалась того, как она отнесётся к моей победе. Однако, как только я выздоровела и вернулась в консерваторию, Евгения искренне поздравила меня и из простых знакомых мы превратились в приятельниц. Иногда я обращалась к ней за советом, а Женька отвечала, что это она должна у меня брать консультации. Но всё равно помогала. Я тоже не оставалась в долгу: вальс Грибоедова, который она исполняла первым номером на концерте, мы выбрали вместе. Эта нежная, располагающая к витанию в облаках музыка подходила мечтательной и романтичной Рощиной просто идеально. Женя «вживалась» в вальс, садясь за инструмент. Она играла так, что невольно хотелось танцевать. Танцевать и улыбаться. Именно поэтому Женьке доверили открыть концерт своим выступлением. Было важно обеспечить хорошим настроением каждого зрителя, а Евгении это удавалось потрясающе.

Следующими на сцену вышли вокалисты, и в их составе первый раз за время концерта выступили выпускники. Марина Юрченко (судя по всему, она всё же прилетела из столицы) и Андрей Новиков (артист местной филармонии) вместе со студенческим хором исполнили «Застольную песню» из оперы «Травиата» Джузеппе Верди. Зал наполнился поистине волшебными звуками. Голоса профессиональных артистов переливались, открывая всё новые и новые грани звучания, и по-настоящему завораживали. Студенты обеспечивали достойное сопровождение, создавая атмосферу всеобщего веселья и праздника. Не знаю, как остальных зрителей, но меня блестящее исполнение фрагмента любимой оперы окончательно настроило на мажорный лад.

После двух первых выступлений я забыла, где нахожусь. Из головы вылетело то, что нужно настраиваться, выступать. Я не пыталась создать подходящее для пятой симфонии настроение, не пыталась «подготовить почву» для эмоций, которые настигнут меня во время исполнения. Я сосредоточилась совсем на другом – на том, что консерватории, моей консерватории, уже исполнилось восемьдесят. И снова какая-то странная и необоснованная ностальгия овладела мной. Было и грустно, и радостно одновременно. Было здорово.

Следующее выступление я не могла слушать без напряжения. Конечно, «ностальгическое» расположение духа не исчезло, но к нему прибавилось переживание, вызванное дружеской поддержкой. На сцену пригласили Юру в качестве солиста и джазовый ансамбль, в составе которого был Коля.

 Я не узнала произведение, которое исполняли ребята. Точнее, мелодия показалась очень знакомой, но название я почему-то пропустила мимо ушей, когда ректор объявлял номер. Небольшая зарисовка, которую исполнил джаз-бэнд, по настроению была весёлой и непринуждённой. Мысленно, чисто для себя, я назвала её «Летним днём». Уж очень светлым и солнечным было это произведение.

Ребята справились на ура – я не услышала ни одной неточности, ни один фрагмент нельзя было назвать «грязным» или «размытым». По реакции Юры, по его эмоциям, по выражению лица в тот момент, когда он вместе с «фонографом» вернулся за кулисы, я поняла, что выступление действительно удалось.

Было ещё много интересных и неожиданных номеров. Олин ансамбль аккомпанировал народному студенческому хору, и у них всё получилось как нельзя лучше. Мне кажется, даже те, кого нельзя назвать поклонниками такой музыки, готовы были пуститься в пляс, пока звучала первая песня, и всплакнуть, прочувствовав историю, рассказанную во второй.

Ещё один выпускник консерватории, закончивший обучение совсем недавно, исполнил пьесу собственного сочинения. Ректор, объявляя его, говорил, что наш гость был признан талантливым и перспективным молодым композитором.

– Скоро и о тебе так же будут говорить, – подмигнула я Юре.

– Да коне-ечно. Я же простой любитель.

– Любителей в консерваторию не берут.

– А кого же берут?

– Профессионалов.

– А разве профессионалами становятся не по окончании консерватории?

– Ну… Ты уже им стал, я точно тебе говорю.

– А почему я должен верить тебе, любитель?

– Ой, ну тебя!

– Да ладно, я же понимаю… Мне приятно, что ты так думаешь, но это неправда, Наташ.

Я ничего не ответила Юре, потому что моё внимание вновь завоевал концерт. Ректор объявил очередной номер с участием «гордости консерватории». И всё бы ничего, если бы из зала на сцену не вышла моя мама. Нарядная, в красивом коричневом платье, она села за Рояль и начала что-то играть. Я опять не услышала название произведения, так как совсем не ожидала подобного развития событий.

Неужели мама всё-таки училась в консерватории и даже выпустилась из неё? Если это действительно было так, то почему я узнала об этом, только увидев её за Инструментом во время концерта? Зачем она скрывала от меня этот факт своей биографии?

Я совершенно не помнила, понравилось ли мне произведение, которое играла мама. Не помнила, что говорил ректор после её выступления. К счастью, Юра был рядом и «вытолкнул» меня на сцену (оказалось, время поговорить с судьбой уже пришло).

Я вышла. Села за инструмент. Мне аплодировали. Было очень светло. Студент-дирижёр смотрел на меня в ожидании сигнала. Я кивнула. Приняла позу «полной боевой готовности». Выдохнула. Форте. Тема судьбы. Снова форте. Оркестр.

В один момент мне показалось, что я улетаю из зала далеко-далеко, никого не вижу, кроме дирижёра, и ничего не чувствую, кроме приятного холода клавиш и разливающегося по телу тепла. В зале как будто никого не было. Зрители словно исчезли, оставив нас вдвоём – меня и мою судьбу. На сцене творилось настоящее волшебство. Я ощущала себя колдуньей, которой подчиняется целый оркестр талантливых помощников: мы решились на сложнейшее дело – мы вызвали на откровенный разговор самую лукавую, самую коварную собеседницу. Но она была честна с нами. Судьба была честна с нами.

Я пришла в себя, наверное, только услышав одобрительные аплодисменты. Со мной происходило что-то невероятное и незнакомое. Я никогда не испытывала ничего подобного. Наверное, потому, что ни разу до этого не выступала с оркестром. Я даже не сразу сообразила, что из-за инструмента нужно встать, а потом ещё и поклониться. Первые несколько секунд я просто слушала зал, смотрела на зрителей сквозь яркие-яркие лучи огромных прожекторов. Если бы не дирижёр Лёша, который взял ситуацию под свой контроль и подал мне руку, как нередко делают в театре или филармонии, я бы, наверное, так и осталась на сцене, рядом с Роялем.

Концерт завершился. Я, всё ещё ничего не соображая, вернулась за кулисы. Там меня уже ждала взволнованно-счастливая Мария Александровна.

– Умница! Наташа, умница! – она первый раз за всё время нашего знакомства обняла меня.

Я наконец-то улыбнулась. Моё возвращение в реальность было непривычно медленным, и я, кажется, всё понимала с опозданием. Мысли встали на свои места, только когда в «гримёрку» зашла мама. Она ничего не сказала, только смущённо, так, словно её уличили в чём-то, улыбнулась.

– Ну что, встретились, наконец? – смеясь, Мария Александровна приобняла нас обеих. – Ну ладно, оставлю вас вдвоём.

Она послушно удалилась, а мы с мамой вышли на сцену. Закулисье постепенно наполнялось людьми, а зал, наоборот, опустел, и шанс уединиться был больше, как ни странно, именно там.

– Мам… – быстро подбирать нужные слова у меня пока не получалось. – Ты всё-таки окончила консерваторию?

– Нет, Наташ, нет.

– Но ты ведь училась. И на «стене почёта» твоя фотография.

– Фотография-то моя, но… Понимаешь, моя мама, то есть, твоя бабушка, была против того, чтобы после «музыкалки» я поступила в училище. Я осталась доучиваться десятый и одиннадцатый классы, но свято верила, что по окончании общеобразовательной школы поступлю в консерваторию. Мама настаивала на финансовом университете.

– И ты, вроде бы, его и окончила…

– Да. Но документы подала в оба ВУЗа. Я рискнула учиться в консерватории заочно.

– И что? Что помешало?

– Угадай с трёх раз, – мама грустно усмехнулась. – Мне удалось пожить на два лагеря всего неделю. У меня специальность только один раз была. Зато на доску почёта успели сфотографировать. «Музыкалка», в которой я училась, оказалась школой при консерватории. Я «просидела» там лишних два года (мне удалось уговорить маму не забирать меня оттуда), и на руках были свежие корочки красного цвета. Этот диплом, как оказалось, имел большое значение, и я сразу, без каких-либо заслуг, стала гордостью консерватории. Я понимала, что в случае, если я не буду успешной, фотографию легко снимут с доски почёта, но всё равно мой титул казался мне странным и незаслуженным.

– А почему ты проучилась всего неделю?

– Маму насторожило то, что я поздно возвращаюсь домой – я просто занималась вечерами в кабинете Марии Александровны. К тому же, она увидела рядом с учебниками по математике и экономике книжку по гармонии… И всё.

– И всё?..

У меня в голове не укладывалась мамина история. Она оказалась такой простой, такой нелепой и от этого слишком, слишком грустной. Я не могла понять, почему мама ничего не рассказывала мне. Я думала, что она скрывает какое-то загадочное обстоятельство своего ухода из консерватории…

– Да мне просто было стыдно, – призналась мама после небольшой паузы. – Я не хотела, чтобы ты знала, насколько я слабая.

– Слабая? Мама, ты что! Какая же ты слабая?

– А что, хочешь сказать, сильная? Настолько сильная, что не смогла победить в борьбе за своё счастье? Я же в итоге сдалась. Сдалась, понимаешь? Я отучилась в том университете, который мне навязывали, и теперь я экономист, всю жизнь мечтающий о музыке. Понимаешь, я делала вид, что добилась всего, что хотела, что я пришла к тому, к чему стремилась, чтобы ты хотела брать с меня пример, чтобы ты точно достигла своей цели... Я очень сильная, безусловно.

– Именно, мама. Ты сильная. Потому что не погубила свой талант. Ты поддерживала его, играя дома. А сегодня… Сегодня и вовсе вышла на сцену в концертном зале консерватории наравне с известными артистами. Осмелился бы слабый человек?

– Ну, я же осмелилась. Слабые очень смелые, знаешь… Я не выдержала. Я просто пришла в очередной раз к Марии Александровне и осталась потом позаниматься. Так мне померещилось… Наташа, мне померещилось, будто рояль со мной разговаривает и уверяет, что ждал меня двадцать лет.

– Я на самом деле ждал, – мы обе вздрогнули, услышав неожиданно «проснувшийся» баритон.

– Наташа… Ты слышишь?

– Да, мам, слышу. Это не розыгрыш. Просто говорящий Рояль. Мы со второго сентября общаемся. И он много рассказывал о талантливой пианистке, с которой хотел заговорить задолго до встречи со мной. И я даже подумать не могла, что ты – та самая Татьяна.

– Видимо, уникальность передаётся по наследству, – снова заговорил Рояль.

– То есть, я не сошла с ума?

– Нет, мам, нет. Просто Рояль правда ждал тебя. И рассказывал, что очень расстроился, когда ты убежала.

– Я просто подумал… Если такие таланты гаснут, значит, всё гаснет? И грустно стало.

– И мне тоже, – мама было сорвалась на крик, но быстро осеклась. – Я осознала, что всё могло быть совсем по-другому. Вообще всё. Наташа, я же тебе всегда говорила, что слушать ты должна только своё сердце, что я не вправе запретить тебе то, о чём ты мечтаешь. А сама? Сама когда-то не защитила свои интересы… Мне было грустно. И больно. И стыдно.

– Мам, – я прервала её. – А может быть, на первый курс? Или сразу на второй…

– Что?

– Таланты не должны гаснуть.

– Иначе всё погаснет, – добавил Рояль, сопроводив свои слова убеди-тельным аккордом.

***

Спустя какое-то время мы уже сидели в кухне в нашей квартире. Все вместе: я, мама, папа, Юра, Оля и Коля. Мы как обычно пили чай и разговаривали обо всём, о чём можно поговорить. Юбилейный концерт ещё сильнее сблизил нас (хотя до этого мы были уверены, что ближе уже некуда), и казалось, что мы все одна большая дружная семья.

Я даже не знаю, почему мы снова собрались на «моей территории». Может быть, по привычке, а может быть, потому, что лучшего места для таких тёплых посиделок никто ещё не придумал. В конце концов, к нам присоединились родители моих друзей, и в квартире стало ещё уютнее. Всё же пословица «В тесноте, да не в обиде» была правдивой на все сто процентов.

Мама наконец-то сняла маску. Наконец-то её глаза светились, а не блекли, когда она говорила о музыке. Наконец-то она могла ничего не скрывать.

Мы много играли вместе. Нам будто не хватило выступлений на концерте. Хотелось не вылезать из-за инструмента и говорить друг с другом на языке музыки, испытывая совершенно новые эмоции.

– Ну, Наташ, считай, что ты выполнила своё обещание, – довольно улыбнулся Коля, когда мы с мамой доиграли очередное короткое произведение. – А вы, тёть Тань, сдали вступительный экзамен.

– Ой, я не представляю, как вы решились! – воскликнула Ольга, которая восхищалась мамой весь вечер.

– Ну, это всё же не всероссийский конкурс, – ответила «та самая Татьяна», напомнив Оле о том, что уже пора начинать волноваться, раз она прошла на заключительный этап «Мелодий души». – И то я бы не решилась.

На мамином лице, словно на палитре, смешались счастье и восторг.

– Я бы не решилась, если бы не…

– Если бы не Мария Александровна?

– Если бы не разговор с судьбой.

Все улыбнулись и заговорили о моём выступлении. И лишь мы с мамой понимали, что речь шла не только о пятой симфонии.