Причем здесь Тургенев?

Причем здесь Тургенев?


И тут на меня упала шпала!
И тут я вспомнил всё...

Я всегда считал, что самое страшное - читать описания природы у Тургенева. Этот бесконечно правильный, выхолощенный, почти кастрированный невыразительный язык, при всей точности определений и выражений, вызывают у меня абсолютное отторжение, до тошноты и головной боли.  Даже полстраницы "Бежина Луга" действуют лучше всякого снотворного. Но не так давно я узнал, что гораздо страшнее - писать мемуары за олигархов.

Когда-то, еще в студенческие и послестуденческие времена, пописывал я в газетёнке "Трактиръ Дюка Билли". Газетёнка по сути своей постоянно эквилибрировала между агентством жареных новостей и абсолютно жёлтой прессой, а числящиеся в хозяевах издательства местные недо-олигархи, происходящие с хуторов и местечек Бильдюкского района Бердянской области в слободской Украине, чаще высказывали претензии и ценные указания, чем платили деньги.

Но газетёнка достаточно бойко продавалась, и даже в Киеве, и поэтому за любое интригующее и выразительное словцо всегда очень неплохо платила - особенно учитывая, что по условиям редакции, пишущие отказывались от своих авторских прав. Так и мои борзописания неоднократно появлялись на страницах "Трактира" под подписью главреда "Трактирщiкъ".

Но потом в сборнике научных работ нашего университета опубликовали мою статью по сравнительно-историческому языкознанию "О взаимосвязи длительности произношения заднеязычных фрикативных с религиозной традицией в ногайско-хазарских диалектах национальных меньшинств восточного приазовья и северного причерноморья" (хотя для многих в научных кругах принадлежность берендеев и черных клобуков к хазарской ветви языковой традиции вопрос спорный) - и меня пригласили преподавать в религиозном лицее. Заведение было закрытым, почти кастовым, среди лицеистов не было ни одного православного, а среди их родителей - ни одного беднее гривневого миллионера, всё началось с дресс-кода, а закончилось очень солидным семейным обликом, не сильно подержанным немецким авто, квартирой неподалёку от центра, дачей на побережьи, виндсёрфингом по уикендам и защитой кандидатской диссертации.

Защититься - успел, а получить диплом кандидата - не успел, майдан, АТО, обстрелы - лицеистов с их родителями как волной смыло, работа в лицее закончилась сама по себе, как, впрочем, и любая другая работа.

Можно было бы, вслед за лицеистами, уехать на территорию фашистской Украины - но не мне с моими бурятскими корнями, рязанской внешностью, русским филологическим образованием, антифашистскими взглядами и нежеланием учиться врать и приспосабливаться.

Можно было бы, вслед за многими друзьями, пойти в ополчение - но не с моим плоскостопием, диабетом, гипертонией, 150 кг на метр девяносто и плюс девять на каждом глазу.

Я остался не у дел, а после того, как градами расстреляли наш дачный посёлок, жена с пятилетним сыном на семейном опеле умотали к теще в Житомир - я остался и без семьи. Совсем один.

Начал писать в интернете - неожиданно пришла популярность. А когда количество подписчиков в фейсбуке превысило пять сотен - пошли заказы.

Не могу сказать, что я был доволен ролью литературного негра - но это позволяло мне выжить в условиях войны, причём, по сравнению с доходами не потерявших работу друзей и соседей, я зарабатывал "редко, но метко". И если разложить доходы на "помесячный паёк" - иногда получалось и поболее, чем у окружающих. Причём иногда зарплату доставляли персональным курьером из-за рубежа, и курьер в военную зону стоил чуть ли не дороже, чем те деньги, которые он мне передавал.

И тут такое - написать по нескольким десяткам интервью семейную хронику, причем с конца девятнадцатого до нынешних дней. Причем абсолютно незнакомым людям. Причем за очень хорошие деньги. И это в то время, когда Ангелина наконец-то устала от безденежья и неустроенности жизни в Житомире, разочаровалась и в титульной нации, и в евробезвизе, и в правоте папы с мамой, и в том, что флористика будет востребована при любом правительстве, и захотела вернуться ко мне обратно, причем не только с сыном, но, возможно, и с тестями.

А семейство, о котором предстояло писать, происходило непосредственно из моего родного Бильдюкска - и я никого из них не знал. А заказ пришел, как ни странно, из-за ленточки, с враждебной фашистской Украины, из Киева - в то время, как мои политические взгляды и критические статьи уже давно заслужили отдельную и достаточно стильно оформленную страничку на сайте "Миротворец". А, вдобавок, клиенты попались нудные, капризные, с амбициями, как у Ватикана, а эмоциональностью мороженой камбалы. И, следуя требованиям заказчика, я писал длинные монотонные периоды, и усыпал на каждом пятом предложении...

Дело уже близилось к концу, хронология дошла до конца 80-х годов 20 века, впереди оставался самый смутный период - перестройка, и самый мутный герой - бывший бригадир в шахте, бывший инженер обогатительного завода, бывший эффективный менеджер в разных конторах полубандитствующих олигархов Востока Украины, специалист по извлечению суперприбылей изо всех объектов и событий жизни.

Долго думал, как подать этого унылого богатея так, чтобы по сравнению предками, советскими героями войны и генералами производства его существование не выглядело совершенным провалом - и ну никак не выходило, а по интервью объездивший полмира, работавший на всех известных олигархов и бандитов, восторгающийся вкусом исландских устриц под русскую водку и свежесваренных карибских омаров под чешское бархатное пиво, но о свадебном путешествии говорящий "нормально так погуляли", неточно помнящий дату рождения родной матери, но во времена работы в минтранспорте три раза поставивший на уши всю Жмеринку из-за сбежавшего ящера, путающийся в именах племянников и племянниц, детей родного брата, но страницами рассказывающий об особенностях воспитания и содержания элитных боевых собак, так и не вспомнивший, где именно похоронен его отец, но с точностью до копейки называющий расходы, доходы, прибыль и свои личные заработки на разных фьючерсных торговых аферах и рейдерских наездах 20-летней давности...

Короче, такой специфический тип личности (повторюсь, лично я его не знал, только по интервью) не мог вызвать у меня никакого иного отношения, кроме на выбор между отвращением и омерзением.

Я крутил тему и так, и эдак, пытался подходить то с точки зрения экономической необходимости, то с точки зрения политической сообразности, то с точки зрения наследования традиций, то с точки зрения вынужденности семейными обстоятельствами - нет, всё равно получалось, что герой выбирал самый худший вариант из многих плохих, но самый выгодный для него лично.

Ведь это явный деградант по сравнению с дедом, "бильдюкским генералом", директором ГОК, построившим и развившим не только своё предприятие, но и целый комплекс глубоких рудодобывающих шахт на северо-западе от города, и кучу предприятий в самом городе, от знаменитого пивзавода и сети производственных садиков и больниц до преобразования пединститута в педагогический университет и строительства консервного комплекса, толкнувшего развитие и сельского хозяйства, и рыболовецких колхозов - море-то в 15-20 километрах на юг, а земли - плодороднейший чернозём, знай поливай...

Работа стала, встала пресловутым калёным ломом, забитым в шпалу через очко сортира последнего вагона поезда. И это при том, что сроки сдачи я уже просифонил, то есть и отказаться уже не мог - некогда и некому было перепоручить, и сделать не получалось.

И тогда я вспомнил "трактирные" времена, и решил сам для себя представить, что где-то в этих интервью "зарыта тайна". Какое-то секретное знание, о котором стараются не говорить, но оно не может не прорываться в оговорках, в умолчаниях, в общем строе мысли - когда люди сознательно не говорят о том, о чем думают постоянно, тогда в оговорках обязательно прорвется подсознание...

*       *       *

- Нет, ну ты скажи, как тебя угораздило самого попроситься на архив, а? - радостно, до слёз смеющаяся морда одноклассника, Олега Хвалабия с детской кличкой "Хвала", наконец-то прекратила целовать, тискать, похлопывать и обнимать мою пристегнутую наручниками к стулу тушку, отодвинулась, а рука зависла в нерешительности над разложенным на столе содержимым моих карманов и сумки.

- Ну, Олег, я попросился в архив, а когда меня переспросили "на архив" я не понял разницы...

- Бугага, ты еще скажи, что не понял разницы между "в подвал" и на "подвал"!

- Нет, ну "на подвал" это всё же несколько страшнее...

- "Страшнее"? Если по сравнению с "в подвал", то смотря кому, Сашка, смотря кому!... - рука схватила ключи от наручников и кинула их за мою спину, второму однокласснику, Павлу Жаре по кличке "Морозов", - Павлик, отпусти! - и, пока недовольно сопя, Пашка щелкал за моей спиной ключами четырех пар наручников, Олег продолжил: - Ведь с подвала время от времени выходят не только на архив, а вот с архива...

- То есть ты хочешь сказать...

- Ну да, сначала "на подвал", потом "на архив"...

- А дальше...

- А зачем тебе знать, что дальше? Ты вообще зачем к нам в архив МГБ припёрся? - и улыбка из радостной стала какой-то напряженной, даже хищной.

- Ну я собирался найти в архиве...

- Я прочитал те бумаги, что у тебя с собой были. И официальный твой запрос прочитал. - Олег уселся в широкое высокое кресло с другой стороны письменного стола, наклонился, из самого нижнего ящика достал три низких широких пузатых стакана и ключи, по внешнему виду, от сейфа.

- То-то я смотрю, что не всё здесь на столе. Должна быть еще одна сумка, с поясом и лямкой, как на портупее. Там вискарь 20-летний специально для встречи - соврал я, ведь не знал, кого встречу в архиве, но на всякий случай его с собой взял, если понадобится "смазать контакты"...

Взгляд Олега сразу стал тяжёлым и пристальным, как жерло 120-мм гаубицы, с грацией поворачивающейся "Гвоздики" переместился на нервно икнувшего Пашку:

- Мор-ррр-розов-ффф...

- Айн момент! - Пашка исчез за открывшейся дверью, а Олег просто убрал один стакан со стола.

Вискарь оказался в полной целости и сохранности, впрочем, как и более дорогая для меня поясная портупейная сумка. С приятным скрипом и чпоком вышла из бутылки фольгированная пробочная закрутка, густая жидкость медового цвета заняла в стаканах самое донышко, не больше, чем на полпальца, Павлик поймал под реплику "а ты конспектируй, умнее будешь!" брошенную тетрадь, и я рассказал Олегу всё.

И про непонятный заказ, и про "деньги нужны" и зачем мне столько, и про сравнение интервью и публикаций в "Трактире Дюка Билли" и другой желтой прессе - "ведь если об этом писали в газетах, то они не могли не знать подробностей семейной жизни изнутри самой семьи, значит, что?!", и про то, как размышления привели меня к поиску еще одного какого-то дома, который принадлежал жене покойного "Бильдюкского Генерала", ведь в одном, всем известном доме, жили вместе с ней ее внуки от дочери, а другой какой-то дом она собиралась отдать в наследство более многочисленным внукам со стороны сына, но завещание меняла часто, тем самым, никто из большой семьи не знал, кому этот дом отойдёт, и действовало это... Ну не как шантаж... Но градус родственных чувств к властной и капризной престарелой даме подогревало...

Под этот разговор содержимое пузатой квадратной 0,75-й бутылки уменьшилось на треть.

- И вот поэтому ты обратился в архив нотариата за копиями завещания и в архив БТИ за списком собственности членов семьи, так?

- Да, а оба эти архива оказались...

- Я знаю, в архиве МГБ, причем заметь, В архиве, а не НА!... - Олег еще раз удовлетворенно хохотнул, хлопнул себя рукой по наплечному карману "горки", достал оттуда пачку сигарет, и торжественно продолжил: - а самый главный в нашей компании архивариус кто? Да, правильно, Павлик Морозов! Але, Павел Аристархович Жара, товарищ капитан, задачу понял? Прошерсти все нотариальные архивы по завещаниям генеральши, да БТИ-шные записи о правах собственности на недвижимость генеральши и генерала - ведь она ему унаследовала, и заодно подними налоговые архивы, ведь когда на Украине стали брать налог на недвижимость и на землю, она еще жива была? Вот и посмотри, за что она налоги платила! Времени тебе на это до конца рабочего дня, а он у нас не нормирован в обе стороны. То есть как только я домой засобираюсь, тут и конец... Ну что смотришь? Вперед, время пошло, страна ждёт своих героев и твоих геройств! - и Павел испарился.

- А мы... А чего это мы тут вдвоем без закуси бухаем, да еще в подвале, как два алкаша перед вытрезвителем? Айда на воздух!

- Олег, объясни пожалуйста!

- Что?

- Вот ты Пашку назвал самым главным архивариусом, да?

- Гы! А, ну да, должность у него такая, главный архивариус архива!

- А ты тогда кто? На какой должности?

- А я, как ты со школы должен помнить, в пионерлагере пионервожатый! Начальник архива я... - а сам тем временем распихивал мне по карманам и надевал на меня изъятое охраной при таком неудачном обращении на проходной.

Тут дело дошло до канотье из египетской соломки. Я очень любил эту шляпу, она, с одной стороны, ничего не весила, с другой - прекрасно защищала голову от солнца, а с третьей - продувалась всеми ветрами насквозь. Канотье пострадало больше всего: тулья с донцем превратились в бесформенный комок, а поля частично оторвались и свисали турецким полумесяцем с полного лунного диска НЛО. Олег попытался сначала это напялить на меня, понял, что что-то не так, начал активно поправлять - поля отвалились окончательно. Он как-то быстро и исподлобья глянул на меня виноватым бассетом - его взгляд оттолкнулся от невозмутимо-обвинительного оттиска чингисхановой тамги моей бурятской рожи.

Ошметья соломы выпали из рук на пол, губы обиженно надулись, пальцы начали выстукивать что-то бравурное по карманам брюк.

- А знаешь, Жирдяй, я тебе сделаю подарок! Честно-честно, подарок на память о дате обращения в архив! Вот прямо сейчас мы из архива зайдем на музей... Как, ты не знаешь, что такое музей? Ну вот, если из подвала выходят не на архив, то они идут куда? Да, правильно, на музей! И там, в запасниках музея... - и с этими словами, продолжая тараторить, он меня быстро потянул за рукав куда-то из своего полуподвального помещения вглубь по коридору, каким-то переходом на пол-этажа выше в другой коридор, потом по винтовой лестнице наверх, в какой-то шлюзовой тамбур (я и до этого уже перестал воспринимать то, что слышал, а на лестнице уже и Олег запыхался), из которого мы опять спустились вниз на четыре пролета, чтобы три раза повернув налево оказаться в лифте, который поднял нас на пятый этаж. Я от неожиданности даже икнул - в здании архива было всего три этажа.

Но это было ещё не всё. Через неприметную дверь мы нырнули в колонную залу с высокими стрельчатыми рамами, кондиционированным воздухом, бронестеклами и беззвучными видеокамерам, разноцветным паркетом и шикарными гобеленами на стенах, а у маленького приставного столика в углу комнаты на обычной барной табуретке восседала она - Леонида, выпускница всё той же третьей Бильдюкской школы тремя годами младше нас, многолетняя мисс Бильдюкска, пятикратная мисс Бердянска, участница мисс-Украина первой половины 90-х годов, длиннотелая красавица с пышной волной огненно-рыжих волос, холодными зелеными глазами, патрицианским подбородком и задорным острым лисьим носиком с курносым кончиком одесского происхождения. Вся затянутая многочисленными ремешками и пряжками в парадный черный мундир с полковничьими погонами и тонкой ментоловой сигаретой в длинном янтарном мундштуке, она сначала молча внимала невнятному для меня, стоящему в десятке шагов шепоту Олега, из которого я мог разобрать только "Лина... Через столько лет... Нидочка... Мы же дружили... Ты пойми...".

- Опять напился! - буквально выпела Леонида оперным баритоном, так, что эхо зазвенело в хрустале огромной люстры у нас над головой.

Тут же в руках Олега оказалась моя початая бутылка вискаря, а другая рука начала выписывать ну совсем уж неимоверные коловращения, я, чуть-чуть обалдевший от того, что фраза Леониды прекрасно ложилась на бессмертное "Я люблю вас, Ольга!", даже испугался, что Олег от этих руко-движений взлетит, как вертолет.

- Хотя ведь не отравы! - какое-то теплое расположение в голосе контрастировало с мелодикой "Всегда быть в ма-а-аске", но сияющий сфинкс Леониды как-то грациозно, всем телом обернулся в сторону моей пыхтящей тушки, точёные пышные губы улыбнулись и в моё сердце сделал залп реактивный батальон купидонов:

- АлександЕр, я рада нашей встрече! (а мелодика подпевала "Три карты! Три карты! Три карты!")

- Для меня счастье вновь встретить Вас, Леонида....

- Юлиевна! Леонида Ю-ли-ев-на! - Олег вдруг снова оказался у меня за спиной и шипел голосом Каа на мультяшных бандерлогов.

- Леонида Юлиевна! Здоров ли батюшка Ваш, ибо не слышал о его здравии очень давно вообще ничего?

- Ха! Ха! Ха! - как будто прокаркали вороны бессмертное Nevermore, - И это - правильно! Идите, мальчишки, бузите пока, а Владушка вам поможет!

Откуда-то из-за колонн, одной рукой запихивая Стечкина в кобуру, а другой устраивая за спиной АКС, выкатился бойким мячиком Владислав Мамедов, кажется, одноклассник Леониды и мастер спорта по вольной борьбе. Улыбнувшись нам одними глазами, он мягко но абсолютно безаппеляционно подхватил нас под локти и вывел в другую, уже резную дверь с бронзовыми ручками, потом направо-налево по ковровой дорожке, вверх-вниз, два раза направо, вверх, длинный коридор, в конце дверь, короткая лестница вверх - и мы на крыше Дома Металлургов.

От увиденного захватывало дух: весь Бильдюкск был перед нами как на ладони! Вот Большая Калка упирается в высокий меловой холм с Мемориалом обороны 1941-1942 гг, чтоб начать путь налево, извилистой незамкнутой восьмеркой вокруг главных холмов города, вот подворот направо и, кажется, сейчас она размоет Потемкинский Дом на Лысой Горе, чтобы ворваться в Калинову балку, смыть Смородинов мост, но опять отпрыгивает налево, обегает широкой дугой Княжий остров, на самом высоком месте которого мы находимся, а потом, у старого Речного вокзала, сразу за городским пляжем, на котором Олег ставил свои рекорды плавания баттерфляем, начать такое же стремительное движение обратно, ударяясь с разбегу о скалы Крутой Горы у подножия расстрелянного в 2014-м укрофашистскими градами Крестовоздвиженского монастыря (и краеведческого музея в нашем детстве), обегая широкой дугой дореволюционную малоэтажную застройку, сталинские кварталы и новостройки Лисьей Горы (где и моя квартира), чтобы приблизиться к холму Мемориала с другой стороны и, упершись в холм - Казачий стол с громадой ГОК-а, огибать высокую Дубовую Рощу (там, кажется, когда-то действительно были сплошные дубы, хотя и сейчас среди новостроек десяток патриархов с возрастом больше 200 лет имеется), совершить после таких кордебалетов поворот ровно на 90 градусов, с пути с севера на юг свернуть на путь с запада на восток...

Я любовался своим родным городом. Рядом переводил дух Олег. Через несколько минут он изрек:

- Ну, Сашка, ну, Жирдяй... Ну ты... везунчик!

- А кто она?

- Заведующий музея!

- А она какая такая...

- Ни слова больше! Она моя жена!

- Ага... А папа её...

- Я ж говорю, везунчик ты... Он, кгм, как это... О, директор клуба!

Тут опять появился Влад, уже широко улыбаясь, козырнул Олегу и хлопнул меня по плечу:

- Привет, командир! Сашка, триста лет! - и из-за его спины выдвинулись типичные официанты-халдеи, один нёс обычный кафешный пластмассовый круглый столик и четыре таких же стульчика, другой поднос, на котором что-то было закрыто чистыми салфетками, а в центре стояло ведерко со льдом, к которому прислонили всю ту же мою многовидавшую бутылку вискаря.

Под салфетками прекрасно сервированы были вполне обычные вещи для закуски, ничего эксклюзивного: соленые орешки - арахис, сыр - брынза, картофель фри - из мороженых полуфабрикатов, рыба - не таранка, а бычки; разве что только бастурма выделялась ярко-красным цветом перца с проседью полосок соли. Такое количество соленых закусок заставила поднапрячься мою гипертоническую душу, я меньше ел, но в вискарь добавлял побольше льда. И мне это удавалось, потому как Олег, усадив рядом Влада, приналёг на меня с вопросами:

- А вот этот главный заказчик, который внук генеральши, он кто?

И я принялся размышлять - вспоминать - сравнивать, что я знаю про Антона Гавриловича из его интервью, из того, что о нем говорили другие интервьюируемые, что о нем известно в прессе, что выясняется по косвенным признакам...

- Иными словами, путь от типичного функционера и сына функционера через нищету, озлобленность бессмыссленностью бытия и наглостью доминирующего плебса к акуле рейдерских захватов империи Расула Мехметова и выжимания прибыли любыми способами?

- Ммм... Ну, я бы сказал, что взгляд как на типичного эффективного менеджера эпохи наглого олигархата несколько однобок, но в принципе верен...

- И что мешает такому взгляду? Воспитание? Происхождение? Вера?

- Пожалуй, и вера тоже. Хотя прежде всего воспитание и происхождение: забыть эпоху славного деда, живой легенды, которой в семье принято не то, что гордиться, но благоговейно восхищаться...

- А первопричина сдвига системы ценностей?

- Одноклассники. Круг общения и ценности в нём. Он учился в одном классе с детьми и племянниками Расула. Возможно, в детстве ухаживал за одной из племянниц.

- Да, все мы родом из детства. И тоже одноклассники - как и мы. Только школа не третья, а первая. Мамед, ты понял?

- Ну вот где-то так... - И Владислав протянул мне салфетку, на которой быстрыми чёткими штрихами обычным фломастером был нарисован портрет. Я полез в папку с газетными вырезками - и почти что протрезвел: несомненное портретное сходство с газетным фото, только резче выделены некоторые характерные черты. - А вообще раздвоенный тип мышления, ценности души противоречат стереотипам сознания, отсюда и всё...

- Но.... но КАК? - не выдержал я.

- Ну, портрет его деда на демонстрациях носили и видели все... А мама его руководила отделом, где и моя мама работала, так что на фото я видел...

- Гениально! Просто гениально!... -  не смог я удержаться, но Олег прервал:

- Шурочка, вы не портите мне сотрудника своей неуместной лестью, ведь мы тут не лаптем щи хлебаем, а лучше наливайте полнее всем! А, нет, стоп, погодите! Сейчас нам принесут тост, точнее, то, за что мы тост выпьем!

И к столу, торжественно улыбаясь, в накинутой на плечи "горки" белой официантской курточке и поварском колпаке, державшемся поверх форменного берета уж очень по-шутовски, с подносом на вытянутой руке, прикрытом крахмальной салфеткой, приблизился Павел.

- Господа! От нашего архивного стола вашему пиршественному столу! - торжественно произнес он, попытался присесть в каком-то варианте реверанса, но не удержал равновесие, поднос опасно накренился, салфетка съехала на бок и с подноса на стол свалилась какая-то папка и из-под неё большая коробка, в которых обычно продают шикарные высокие торты: "Славутич" там, "Каштан" или "Шахтерский".

- О! Это - мне! - радостно выхватил папку Олег. Ну что, получилось?

- Так точно, мой команданте! - Павел не хотел соскакивать с торжественно-шутовского тона. - Все как вы и предполагали! Мнение разных гражданских об объекте поиска дало заведомо ожидаемый пшик, завещаний куча, но имущество указано в приложении, которого нет нигде, зато заскок в список оплаченных налогов....

- Ну, не томи! Что за дом? Где и как? Наследство?

- Так точно, герр коммандер! Наследство, но не генерала, точнее, генерала, но не того, а гораздо более раннего!

- БОЛЕЕ раннего? Это как?

- А вот карта, извольте рассмотреть! Вот черта города в 1918-м, вот окрестные поселки, вот теперь бывшая немецкая колония, сегодня район "7 ноября", а тогда поселок "Жаркая Саксония", видите? А вот эту башню водокачки видите, которая называется на карте 1918-го года "башней вдовы фон Раушенбах"? Вот генерал фон Раушенбах, основавший "Жаркую Саксонию", впервые задумался об осушении болотистой поймы реки Левачки, притока Большой Калки, и сделал это по-немецки основательно и со вкусом: водокачка наполняла башню, из которой вода по каналу стекала в Калку. За счёт этого прекрасные чернозёмы плюс удобренная речным илом и болотистым перегноем земля давала по три урожая в год... Конечно, сейчас уже давно все не так, и даже канал стал ручьём с именем "русскобогов" - очевидно от Раушенбаха, - но башня сохранилась! Сам генерал называл ее "башней Эльзы" - его жена Эльза умерла здесь от малярии, но потомки и до революции называли ее "генеральшиной башней".

- Подожди, а причем наша генеральша к этой, дореволюционной?

- Внучатая племянница, сэр колонэль! Родословная предъявлена и наследство получено из госбюджета на третий год после развала союза, сэр! Так что наш генерал был женат, в некотором смысле, на дважды генеральше, сэр!

- Ну, и... Это ж какая древность, к тому же башня водокачки, причем здесь жилье?

- В 1995-м в башне сделан капитальный ремонт с подключением ко всем городским коммуникациям, и она переведена из нежилого фонда в жилой! Только по записям горжилуправления, с 1995-го до нынешнего дня в ней никто никогда не жил. Возможно, просто не был прописан. Но коммунальные оплачивались исправно.

- Ну, Морозов, ну, голова! Эдак ты у меня скоро не Павликом, а целым Саввой Морозовым будешь! Садись! Пей! Заслужил!

И Павел с видимым облегчением поставил поднос на пол, одним движением, как мокрый пёс стряхивает с себя воду, скинул и официантскую куртку, и поварской колпак на этот поднос, уселся в свободный стул, налил полный стакан вискаря, и присосался к нему, закрыв глаза, длинным неспешным смакующим глотком. Наблюдать за таким наслаждением тоже доставляло удовольствие, потому над столом повисла тишина, все смотрели на Пашу.

Павел открыл один глаз, оглядел собравшихся и свободной рукой толкнул ко мне коробку для торта:

- Что смотришь? Чего ждешь? Открывай - это тебе от Леониды Юлиевны!

Я развязал шелковую ленту, аккуратно приподнял высокую картонную крышку и обалдел...


*       *       *

- Долог путь до Типперери!!!...

Я крутил руль "Штирлица", пытаясь объехать ямы, колдобины, воронки и поваленные деревья. "Штирлиц" - это 401-й москвич, доставшийся мне в наследство от деда, с прекрасно сохранившимся кузовом и остеклением, но практически абсолютно без двигателя и ходовки, я его восстанавливал в "Клубе Любителей Автомобильных Древностей КЛАД" с 1997 до 2014-го, точнее даже не восстанавливал, а переделывал: менял двигатель и ходовку на современные, устанавливал кондиционер, нормальное электрооборудование, цифровые приборы, восстанавливал салон, чтоб он соответствовал современным требованиям, но хранил налет старины... В клубе ругались и плевались, но помогали и делали, а я только советовался, планировал, заказывал, платил деньги - я же руками очень мало что умею сделать, "придумать да, а руками так". Потому так долго и переделывал, что деньги еще нужно было зарабатывать. Потому и "прорва лупоглазая" - это тоже о нём...

- Эх, долог путь до Типперери, спать-то как хочется!

"Штирлиц" поскрипывал и повжикивал, подпрыгивая на неровностях дороги, на лобовом стекле подрагивал плохо приклеенный пропуск-"вездеход", снятый с машины Олега, на заднем сиденьи в папке лежал документ, угрожающий страшными карами любому, кто помешает исполнению мною специального поручения руководства Республики, и ещё один, от главного военного врача районного МГБ, мол, такого-то такого-то меня в срок с сегодняшнего вечера до завтрашнего вечера считать трезвым (а кто с МГБ поспорит?), а рядом со мной на длинном сдвоенном сиденьи (я же говорил, что салон пытался сохранить аутентичным) лежало несколько карт и планов местности, на которых были обозначены дороги и дома района 7 ноября разного времени, но не на всех из них была "генеральшина башня". Я ехал "разобраться на местности".

А на голове моей подпрыгивал в такт прыжкам подарок Леониды Юльевны, большой пробковый шлем "мечта наглосаксонского колонизатора". Собственно, причина выбора песни, которую я пытался орать, сидя за рулём. Хоть и помнил из неё всего одну строчку...

- До-ооо-лог путь... До Типперери!!!...

О! Этот шлем!... В принципе, всё приазовье знает и помнит, хулит и любит этот шлем, а точнее, личность, так яростно в нем засветившуюся в истории. Полковник Вениамин Артурович Гневицкий, нищий польский граф и русофил, кавалергард, патриот, русский доброволец в англо-бурской войне, привёз с войны, помимо простреленных легких и яростной ненависти ко всему британскому (в т.ч. и капитализму, который считал британским), вот такой шлем. Возможно даже этот - ибо его шлем хранился в краеведческом музее, который потом стал монастырем, который расстреляли в 2014-м.

А потом заболел анархистскими идеями и с апреля 1917-го - один из активистов-создателей, а потом и бессменный командир отрядов быстрого реагирования в армии батьки Махно. Первый воплотил в жизнь идею профессиональной партизанской войны, когда в каждом поселке жила тройка или пятерка "пластунов", способная, в случае чего, не только гарантированно "передать что надо куда надо", но и с большой долей вероятности "сделать очень немелкую бяку" зазевавшемуся противнику. И в случае если тройке-пятерке было невмоготу, то очень быстро, как правило, на закате или под утро вдруг откуда ни возьмись вот в таком вот шлеме...

Даже белогвардейцы боялись "белого шлема", не говоря про немцев, петлюровцев, французов с румынами и прочих скоропадших...

- Так что долог путь до Типперери...

А сделало героем революции Вениамина Гневицкого только то, что он геройски погиб во время штурма Перекопа, его партизаны-пластуны в это время захватили и ценой чудовищных потерь удержали очень хорошо укрепленную старую турецкую крепость Рабат, что открыло возможность коннице Буденного и армии Махно прорваться в Крым по Арабатской стрелке. За этот подвиг Гневицкий был награждён орденом Боевого Красного Знамени за номером "один" - посмертно. И если остальной армии Махно после Крыма стало кисло, то с героизмом пластуна Гневицкого вопросов не могло возникнуть в принципе...

Нет, все-таки вряд-ли, чтоб сам исторический артефакт, все же не только музейная редкость, наверное, как и мой "Штирлиц", восстановленная реплика или аналог - уж очень мягкая замша изнутри к тонкому ремню под охват подбородка пришита, за сотню лет наверняка почерствела бы...

- Эх, полог туп до Типперери...

Стоп! Причем здесь туп, какой полог?! Это я туп, как пробка, это мне сон как полог, чуть было не свернул мимо дороги на мост, на старый железнодорожный мост, взорванный хохлопитекскими уркодиверсантами в декабре 2014-го, но так до конца и не разрушенный, упавший на лёд и потом частично восстановленный, так что до сих пор часть покрытия из воды торчит: поезда пустить никак нельзя, но люди ходят и машины, которые полегче, ездят...

Не спать! Кому говорю, не спать! Ори песню громче, ну-ка, вместе с взрыком двигателя:

- Долог труп до Типпере...

Тьфу, на тебя, тьфу, тьфу и еще раз тьфу, какой труп?! Тебе только еще трупов не хватало, тупой идиот, ты что, не понимаешь, куда и когда едешь? Ты что, нарочно на ночь глядя всякую гадость вспоминаешь?!

Ну наконец-то, сам на себя разозлился, а от злости проснулся. Не знаю, надолго ли...

Пока я тогда на крыше ощупывал и любовался шлемом - очень долго не мог поверить собственному счастью - Олег, Павлик и Владислав пытались определить, где же находится "генеральшина башня". Район 7 ноября - он давно уже часть городской застройки, но так и остается районом частного сектора. Все годы и советской власти, и после развала Союза постоянно находились умники, которые стремились "расчистить клоповник", "снести гнилое наследие буржуазного прошлого", "построить жильё, устремленное к звёздам" или, на худой капиталистический конец, "оптимизировать нерациональное использование территории городской застройки" - всё без толку. Как старый генерал Раушенбах построил свою "Жаркую Саксонию" на болоте - так оно и осталось сверху твердью, но внутри болотом. И при мало-мальски крупной застройке все начинало плыть, валиться и проваливаться - последнюю 6-этажную "непизянскую башню" (архитектор Мыкола Нэпись з Тернопольщины) валящегося набок элитного жилья не успели разрушить только потому, что первые залпы всучьей арты по городу пришлись именно в неё.

А "башня Эльзы", если верить рисункам, имела не меньше 6 этажей... Вот как-то умел построить, причём еще на болоте, старый немец-перец-колбаса фон Раушенбах...

Не спать! Не спать! Не спать! С дороги съехал, бампером в холмик упёрся, ещё бы чуть-чуть газанул - вскарабкался "Штирлицем" на холм, а там что - пропасть? Провал? Яма? Сам не заметил, как мост переехал, уже "7 ноября". Громче орём:

- Долог! Путь! До Типперери!...

Как раз заканчивается вечерний обстрел города, последние снаряды падают на этот истерзанный и разрушенный район. Как странно устроена психика человека: если этот обстрел проходит регулярно в одно и то же время, то мы его слышим, но не фиксируем, он как бы есть, но в то же время его нету, а вот когда после обстрела наступает оглушающая тишина - это слышно сразу всем, я у себя на районе постоянно от тишины просыпаюсь...

- Долог путь...

Да, правильно, именно путь! Путь - и никаких трупов!!

- Долог путь до триппере...

Да что за чушь!? Что за бред?! Труп прогнали - триппер вылез? Или прав был покойный Яков Самуилович Мерхель, сосед и венеролог на пенсии, когда говорил мне "Смотрите, молодой человек, чем дольше воздержание - тем больше страх дурной болезни, а то, чего мы боимся, вот его нам беси и подсовывают!"

Нет-нет-нет, ни слова, ни мысли ни про себя, ни про Гелю, ни про то, что сегодня в архиве МГБ было, давай лучше думать о деле... Итак, заказ через интернет... Длинная династия трудяг, героев и победителей... В конце, как водится, партийные и комсомольские деятели... А потом их дети идут в бизнес, в бандитский бизнес...

- Долог путь до твиттере...

Ну скажи ты хотя бы сам себе, дурак толстый, как у тебя триппер твиттером стал?....


*       *       *


Я медленно и аккуратно отодвинул в сторону шпалу, сел и огляделся. Все тело болит, но вроде бы ничего не сломал: царапины, кровоподтёки, но даже крови уже не течёт. Одно стекло в очках треснуло, металлическая заушная дужка погнулась, но резинка вокруг головы очки на месте удержала. Да, знаменитый на всё приазовье белый пробковый колониальный шлем "мечта наглосакса в Африке" приказал долго жить однозначно... Впрочем, так же, как и столь нравившаяся мне летняя белая пиджачная пара с коротким рукавом, подарок жены на 10-летие свадьбы, - ах, как удобно было носить её с майкой-сеточкой: и дресс-код соблюден, в костюме, и совсем не жарко...

А вот белые сандалеты на толстенной рифлёной подошве, макеевского производства, тяжелые, как шахтёрский труд, но надёжные как защита Донбасса, выдержали мое падение в подвал с высоты шести метров! А что это такое сбоку в них...

Мама дорогая! Получается, я не сам с прогнивших балок второго этажа рухнул, получается, что это кто-то снизу из автомата очередь дал, а толстая 40-сантиметровая балка скорость пуль погасила, вот на излёте три в металлическом ранте подошвы у меня и застряли... А мои полтора центнера плюс очередь плюс встряска и привели к перелому балки и падению... Однако...

Сразу стало зябко и неуютно: интересно, сколько я в отключке провалялся, успели те, кто на первом этаже был, уйти, или нет?...

Как-то сразу резко вспотел, затряслись руки, засосало под ложечкой, похолодело в коленках. Стараясь не дышать, аккуратно переполз в угол, в тень под упавшей шпалой и каким-то будуарным трюмо, видевшим времена, если не Луи-Филиппа, то Николашки второго и нэпа с первым коминтерном. А за трюмо оказалась щель, скорее нора, которая вывела мою пыхтящую паровозом тушку через выломанную дверь прямо на лестницу из подвала.

На лестнице я был не один. Впрочем, второй - он тут, судя по всему, уже очень давно был, чуть ли не с 14-го года, потому что основательно промумифицировался: и цветом как таранка, и наощупь ненамного мягче. Я сначала аж дёрнулся, когда в сгустившейся после открытого подвала темноте вполз на что-то, а потом сообразил, на что вполз. Но когда понял, что это за нечто в каске с волчьим крюком и в пробитом насквозь обломком ржавой водопроводной трубы бронежилете с укропрапором, как-то даже успокоился и ободрился: если за три года за этой мразью не пришли ни те, ни наши, если на него не наткнулись ни мародёры, ни пожиратели падали - я в тихом надёжном месте. Особенно учитывая, как сюда попал я, как он, и то, что откуда-то сверху пробивалась несмелая полоска рассвета.

Да, так и есть, тушку так никто и не мародёрил: вон калаш ржавый рядом, вон в подсумках нетронутые магазины, вон в кобуре пистолет (судя по всему, "Стечкин", но я в этом мало понимаю, не больше, чем другие мирные жители пяти народных республик), верх броника приподымает спрятанный за пазухой сверток с хабаром, а вон чуть в стороне и вещмешок, причём довольно плотно набитый.

Неудобно вещмешок лежит, нехорошо: будешь ползти по лестнице вверх - не обползёшь. Впрочем, может, это и хорошо: нужно же понять, что эта фашистская тварь тут мародёрила, а значит, хоть и неприятно, но нужно осмотреть и сверток за пазухой, и вещмешок. Света пока ещё мало, документы не прочитаю, но вот в шмотках наощупь постараюсь разобраться.

Ага, ну понятно, как всегда: на поясе надета сумка-кобурка, в которой куча драгоценностей: часы, серьги, кольца, какие-то брошки, крестики, цепочки, коронки или зубы, ордена и медали, даже золото или серебро в темноте не разберу, размер кулака на два, вес где-то на килограмм, за пазухой - деньги, в основе своей гривни, но есть и доллары, и евро, сумму сейчас не посчитаю, но хороший такой сверток, где-то с голову маленького ребёнка. А в вещмешке...

А в вещмешке какие-то папки, и много их... Причём и застёжка, и размеры, и материал обложки - всё очень напоминает те две папки, которые в самом дальнем углу выгородки-духовки в печке на втором этаже, до которых я хотел дотянуться, когда подо мной балка проломилась. Всё интереснее и интереснее!

Наверху лестницы был приоткрытый люк, стоящий на чугунной цветочной вазе, придавленный упавшим массивным письменным столом, судя по всему, ровесником трюмо в подвале. И где-то рядом, наверное, сразу за столом, полушёпотом переругивались два голоса:

- Ты его хорошо приложил, он точно окочурился?

- Да ты же сам видел, как балку сверху скинули, у него от головы во все стороны куски полетели! - ох, хорош был наглосаксонский колониальный пробковый шлем, хоть и погиб напрочь, но мою дурную голову сохранил!

- А ты бы слазил вниз, проверил!

- Хватит время тянуть, тебе на лестницу лезть! Зачем-то же этот жирдяй в такую глушь поперся?! Не отбрехивайся, давай лестницу ставить! - ой, видно недолго я был в отключке! Совсем недолго!

- Да она короткая!

- Да не бреши, вот сюда - и до остатков балки достали!

- Ага, после того, как ты ее перестрелил, сам на неё лезь! Нужно на стену опирать, но длины не хватает - или я до люка не доберусь!

- Не ной, сейчас вот сюда поставим - дотянется! Давай сюда! - и стол у меня над головой угрожающе заскрипел, просыпался мелкой трухой и пылью.

- Ну, лезь давай!

- А ты удержишь?

- Давай быстрей, сейчас рассветёт - сначала те артой шпулять начнут, потом эти с проверками наедут, а там и комендантский час закончится - время жмёт, спрятаться не успеем! Не ной, до стены доберёшься, я слезу, снизу лестницу держать буду! - и вес на опрокинутом столе ощутимо сместился на ту сторону, которая давила со стороны навесов люка подвала.

И это родило идею, которая дала надежду. Конечно, какое-то время ушло на то, чтобы сползать вниз, отмотать в темноте калаш от таранки трупа нациста, и вернуться обратно, но я успел: 

- Ну что там?

- Ой, держи, плохо стою! Тут в глубине что-то, какие-то папки...

- Сейчас снизу лестницу держать стану! - И край стола, давивший на крышку люка со стороны чугунной вазы, даже приподнялся!

И наступило время автомата. Быстро сунул калаша стволом куда-то за вазу, присел на нижней ступеньке, поднырнул задницей под автомат, уперся прикладом где-то в районе лопаток, три раза глубоко вдохнул-выдохнул и на четвёртом вдохе рывком встал - я не помню, говорил ли я, что стрелять не умею?

И всё получилось, как планировалось: калаш был толкачёвым рычагом, люк и край столешницы — полозьями полиспаста, крышка люка откинулась, стол встал на попа, лестница со стола с шумом обрушилась в яму подвала, а потом и стол улетел за ней следом.

В клубах пыли и грязи я смотрелся, наверное, как демон мести в клубах адского дыма. Впрочем, этот эффект портили напавшие на меня чих и кашель. А когда я откашлялся и прочихался, протёр очки и размазал заслезившиеся глаза - увидел: один, худенький и длинный, лежит на той шпале, которую скинули на меня. Нехорошо так лежит, очень даже картинно, как тряпка, повешенная на просушку. Лицом вверх, голова возле сандалет болтается.

А второй, тот, чей шёпот мне показался знакомым, до низа не долетел. Из бетонной плиты торчал штырь арматуры, а за этот штырь зацепился ремнём какой-то странный автомат, со складным прикладом, без мушки и с длинной ребристой трубой на её месте. Труба смотрела в мою сторону, а внизу, раскачиваясь на штыре, ухватившись одной рукой за автомат, а другой за ремень, опутавший шею, болтался Никодимыч - мой сосед по двору, из дома напротив, инвалид с негнущимся коленом и алкоголик, в прошлом хулиган и воровская шпана, а потом ополченец, отбивавший первые укропские танки на блокпосту на песчаном карьере, там же раненый, комиссованный еще в 14-м и с того года пьющий напропалую и постоянно клянчащий на бутылку.

Первое естественное желание вытащить, помочь остановила мысль - а не из этого ли автомата мне балку перебило, не его ли пули в сандалете торчат? И уже совсем другими глазами посмотрел я на то, что болталось снизу.

Впервые рассмотрел я выкатившиеся нынче глаза Никодимыча - на побагровевшем от прилива крови лице они теперь не прятались в щёлочки похмельных век. Разглядел и ухоженные, ровно обстриженные ногти на пальцах вечно грязных рук. Поперёк лица, закрывая рот, сполз дорогущий натовский прибор ночного видения, на поясе, на ремне, болталась мобильная рация, из тех, что рыбаки и пограничники берут в море, и армейская одноствольная ракетница. Он что-то пытался сказать, но недостаток воздуха и ночник мешали разобрать, что он бормочет.

Опираясь на погнутый калаш - я? калаш погнул? ну нифига себе, в жизни про себя такого бы не подумал!, - как маг из "Миров меча и магии", я присел возле штыря арматуры и наклонился к Никодимычу. Между нами оставалось не меньше метра расстояния, так что я не боялся, что он что-то мне сделает. И расслышал: "Что смотришь, москалюга гадская? Добей, сволочь православная!"

Замешкался - мне никогда не приходилось никого убивать, даже курицу. И в этот момент в воздухе завыло, заклокотало, зашуршало - начался укропский обстрел.

Первые взрывы лягли рядом - земля заходила ходуном, штырь арматуры согнулся - и Никодимыч рухнул в подвал. И тут же с верхушки обломков "генеральшиной башни" разом рухнул целый ряд шлакоблоков - и в аккурат на тушку Никодимыча. От удара подпрыгнул и перекувыркнулся в воздухе уже гнутый странный его автомат, кровавые ошметься плеснули на стенки подвала, на трюмо...

Я от разрывов аж сел на землю, потом повалился спиной, пребольно ударившись по недавним синякам о какой-то острый камень. И, не вставая, на четвереньках, рванул к своему "Штирлицу", к 401-му "Москвичу", "тарантайке", "драндулету", "ретрохламу", который достался мне от дедушки, и который я успешно восстанавливал и переделывал на протяжении всей довоенной семейной жизни...


*       *       *

Ах, как хорошо и вкусно было после такой бурной ночи сначала утоптать три горячих сосиски с, правда, вчерашним, подсохшим городским батоном, запивая все это дело свежайшим мацони, а потом на этот перекус уложить окрошку на квасе с горячим хачапури, запивая турецким кофе! Начальник архива МГБ Олежка Хвалабия, с вечера с удовольствием откушавший со мной 0,75 вискаря и зашлифовавший это местным самогоном, с утра предпочитал грузинскую кухню с небольшими дополнениями. Обожрав, таким образом, районный отдел МГБ (ну надо же мне было чем-то заняться, пока они папки из вещмешка шерстили!), уснуть я не смог: при словах, что там остались ещё минимум две папки, мумия навозовца с 14 года и два странных мародёра, Олег поднял на уши всех, вызвал и ОйВСЁ-шников, и, естественно, войсковую разведку и контрразведку, не говоря про спецназ МГБ.


Вдруг у меня после кофе прыгнуло давление - но и тут я не смог соскочить, рядом со мной на переднем сиденьи "Штирлица" посадили такую ... врача или медсестричку - я ещё не знаю, но то, что она и без всякого кофе у мёртвого давление поднимет... И не только давление - если бы не сынишка, впору бы задуматься, так ли нужна мне жена Ангелина... Впрочем, об этом пока рано, потому что "Штирлиц" второй раз за эти сутки покидает пределы Кишмышенского укрепрайона и переезжает Большую Калку в месте наибольшего разлива, на "большой петле восьмёрки", по полузатопленному железнодорожному мосту.

Во мне борются два разных чувства: с одной стороны "Ой, мама! Как, нет, КАК я тут уже два раза сегодня проезжал, тем более ночью, да тут и рельсы из воды не видны, чуть рулём крутанёшь - и бултых ракам на корм!". С другой стороны, в зеркала заднего вида я злорадно улыбаюсь ОйВСЁ-шникам:  воякам что, их БРДМ-ы рядом плывут, а тем, на тяжелых джипах с широкой колеёй на раскачивающемся под водой железнодорожном покрытии...

Но "Штирлиц" ползёт вроде уверенно, узкая колея, высокий клиренс, высокие и узкие колёса 401-го Москвича, реношный дизелёк под капотом, полный привод от Ауди, сзади двое в полной боевой, спереди я и медичка, только пружины с рессорами поскрипывают. Вот и северо-западная окраина города, бесконечный частный сектор, район "7 Ноября"... На улице Крупского осталось 6 домов с крышей из 300 с лишним, в Дворцовом тупике - ни одного из 120, только на Водовозном объезде из семи домов пять с крышей, у одного даже стёкла целые...

Поставил машину в том же месте, что и посреди ночи - все на месте, все как было в начале четвёртого утра, только наглый жирный ворон уже склёвывает ошметья Никодимыча со стены, даже улетать не собирается. И мумия в подвале тоже на месте. Вояки с ОйВСЁ-шниками разбежались, шустрить начали, а меня "вдруг повело" и улёгся я на длинном переднем сиденьи так, что ноги - на улицу в открытую дверь, а голова на коленках медички, Марьяны, которая мне пульс щупает. Лежу, смотрю, тону в её глазах чёрных, глубоких, в ямочках на щеках, в пышных чёрных локонах прямых волос, её тоненькие пальчики мне кудри русые перебирают - ляпота!

Тут открылась задняя дверь, скрипнули рессоры и раздался голос Олега:

- Нет!

- К-как въи нье поньимаййете, этто же частный докьюмент, прайваси, этто нужно вьернуть владелльцам!

- Я ещё раз говорю "Нет!" Частный? Счета в иностранных банках с паролями доступа и восьмизначными суммами - частный? Чей? Смотрим на владельцев: "Длинный", "Жмот", "Старыга" - это что, имена владельцев?

- Нне-эт, но вьедь этто...

- Это клички! Погоняло, позывные, как угодно называйте! Это бандитский капитал, награбленный на нашей земле, вывезенный незаконным образом в западные банки в обход налогов и законов, и принадлежать он должен не бандитам и ворам, а той стране, на чьей земле он награблен! Точка! Разговор окончен! Смотрите по этому поводу статьи нашей Конституции и соответствующие пункты международных соглашений по борьбе с коррупцией! По машинам!

- Олег, а Олег?

- Чего тебе?

- Ну, я знаю, что мне нельзя, но ведь хочется... Ты мне скажи, что, все 78 папок - это всё бандитская черная бухгалтерия? Мы теперь не нищая республика, а богатая страна?

- Скажешь тоже... Не были мы никогда нищими и не будем! Нет, конечно, но то в папках, что не бухгалтерия - оно пострашнее бухгалтерии будет...

- Компромат, да? На всех, начиная с перестройки?

- И в кого ты такая умная зараза, а, жирдяй? Ладно, я тебе этого не говорил, а сам ты можешь о чём угодно догадываться...

- Тогда ещё скажи, зачем ты этих международных уродов с собой брал, если это стране так важно?

- Ой, Сашка... Умный-умный, а иногда такой тупой... Вот скажи мне, когда-нибудь этот район был под укропами?

- Ну, они сюда в июле 14-го входили...

- Входили? На сколько? На час?

- Ну там и часу не было, быстро выбили!

- Вот! И с того времени уже целых три года они сюда лезут, и лезут, и лезут - зачем? Район никакого стратегического значения не имеет, заводов нету, полезных ископаемых нету, связи с городом, кроме моста, нету, весь в низине, то есть любой пупырь вокруг для района - господствующая вершина, все здания разбиты, люди давно эти дома покинули - а они каждый день - каждый! целых три года! - обстреливают его вечером и утром, отправляя по району в среднем один вагон боеприпасов!

Думай, Сашка, 365 дней в году, три года, вагон в день - сколько всё это стоит? А сколько мы тут их народу накрошили, вспомни, на Мечебиловском кладбище из погибших тут, только урны из крематория по 4 на квадратный метр, да площадь сколько квадратных километров? За что они могли такие деньги и такие ресурсы выбрасывать?

- Ты думаешь, всё дело в этих папках? В компромате и счетах с паролями доступа?

- А у меня других вариантов просто нету!

- И зачем тогда ЭТИ здесь? Они ведь, к гадалке не ходи, тут же всё укропам доложат?...

- И что после этого должны сделать укропы?

- Ну, если для них это так страшно и так важно, или попытаться отбить, или, наоборот, попытаться договориться...

- Правильно! Потому пусть стучат! И мы ещё посмотрим, какой из этого стука прок выйдет: денег, конечно, мы им ни копейки не дадим, а вот с компроматом мы ещё очень даже поторгуемся!

- И ещё, Олег, помнишь, я тебе сверток и кобуру отдавал...

- Ну, кобуру твою оформим как найденный клад, ордена и музейно-исторические цацки передашь в музей краеведческий, остальное - тебе.

- А свёрток?

- Сашка, какой свёрток? Да там гривен больше половины купюр, кому такая макулатура нужна, если ты республике этими папками вернул больше миллиарда! Миллиарда, Сашка, и вовсе не гривен!!!

- Так значит...

- Да забирай ты этот свёрток и не порть мне отчетности! Всё, ехать надо, вставай!

- Тогда последнее...

- Ну что ещё?

- А вот этот заказ на мемуары и... А чьё оно все, Олежка?

- С заказом всё совсем непросто, особенно в связи с Никодимычем. Мы его давно подозревали - он один с того блокпоста живой остался, но никакой особой деятельности не было: ну, бухал, ну, попрошайничал, ну, мародёрил по мелочи. Смотри, ты заказ через интернет получил? И наверняка не от родственника генеральши? Потому, с чего ты взял, что эти интервью они действительно для мемуаров давали?
Вот и получается, что тебе дали заказ на мемуары, чтобы ты сам, своей головой докопался до истины, и эти архивы изъял. А чтоб они не попали в наши руки, рядом с тобой крутился Никодимыч, чтоб грохнуть тебя в нужное время и архивы изъять. Боюсь даже предположить, какой по счёту у него был такой заказ, наверняка же ты не первый у него.

А вот чьё оно... Поверь, Сашка, школьной дружбой нашей тебе клянусь, этого тебе лучше не знать. Никогда. И мне бы тоже лучше не знать, но нельзя...