Памяти предков

       Глава 1. Дед.
       Я родился и провел детство в селе Солдатском, расположенном на берегу реки Ангрен, в 60 км от Ташкента. Весной река разливалась на несколько километров, к маю возвращаясь в свое русло шириной около 100 м. В бурное течение реки не каждый смельчак отваживался окунаться с целью переплыть на другой берег.
       Утром после уроков, мы ватагой мальчишек всех возрастов шли на берег реки, кувыркались в лужицах, грелись на песке, прогретом южным жарким солнцем. Плавать хорошо мы еще не умели, так что веселились на мелководье, не осмеливались заходить далеко в воду. Перед послеобеденной жарой обычно возвращались домой, чтобы там переждать пекло дня. На склоне дня, когда жара спадала, выходили на стадион, с которого начиналась наша Садовая улица, гоняли мячи до темноты, потом возле одного из домов собирались веселой компанией и до полночи рассказывали друг другу страшные истории про домовых, чертей и других нечистей, так что домой возвращались с опаской, с тревогой озираясь на темень зияющих окон домов и чужих подворотен.      
       В тот день весной 1947 года я после занятий в школе и купания на реке пришел домой, забежал в коридор, как обычно, открыл дверцу шкафчика, куда мать складывала припасы на обед. Дверь в комнату с гудури (отапливаемые полы) была полуоткрыта, на циновке (плетенке из камыша) в дальнем углу под одеялами лежал дед. Он болел, уже несколько дней не вставал, ни на что не реагировал. Рядом сидели мой отец и мать, которым врач сказал, что у деда лопнули все сосуды в голове, и жить ему осталось недолго. 
       Схватив что-то из съестного, я отпустил дверцу шкафчика, она негромко хлопнула. И удивительное дело, дед, до этого не реагировавший ни на что, приподнял голову и посмотрел в мою сторону. Мать поманила меня рукой, и я с некоторым страхом прошел в комнату и приблизился к ним. Дед, как мне показалось, пошевелил рукой.
       – Дед прощается с тобой, это хороший знак! – сказал мать.
       Это яркое воспоминание до сих пор в памяти, словно событие вчерашнего дня, а не 70 летней давности. Мой дед, который в последние годы страдал глухотой, и в обращении к нему приходилось кричать на уши, в больном состоянии услышал негромкий стук дверцы шкафчика, нашел силы приподнять голову, увидеть меня и даже пошевелить рукой. Это было его прощальное благословение, и может быть благодаря ему я дожил до сегодняшнего дня, почти дотягивая до восьмого десятка лет. В благодарность я обязан воссоздать его образ, напрягая память своими воспоминаниями, рассказами бабки и моих родителей о жизни деда в годы перемен и революций его времени.
       Дед Цой Сан Хо родился в 1873 году в селе Хыннамдон недалеко от шахтерского города Сучан (ныне Партизанск) в Приморском крае. Шахты только открылись, уголь требовался пароходам во Владивостоке и Находке, так что рабочим платили неплохо. Подработать на шахтах собирались казаки и приехавшие крестьяне, демобилизованные чины армии и флота. Особой поддержкой пользовались ремесленники и квалифицированные рабочие-контрактники, которых обучать особо не приходилось. Не брезговали каторжанами и ссыльными, а также иностранцами, получившими российское подданство, и временно проживающих здесь отходников. Все эти люди не желали копаться в земле, что-то выращивать, даже если получали надел, так что со снабжением продуктами питания в Сучане было хуже некуда. До России не дотянуться, дорог даже до ближней Сибири почти не было, так что чиновники городской администрации собирали отовсюду трудолюбивых корейцев, умеющих трудиться на земле, наделяли пахотными участками, первые пять лет не облагали никакими налогами, лишь бы рыночные прилавки и частные магазины в шахтерском городе были наполнены продуктами питания.
        Корейцы массово переселялись в Приморский край в 60-е годы ХХ века, когда еще не было твердо установленных разграничений между территориями России, Китая и Кореи. Границами служили реки и горные хребты, за которыми наблюдали редкие казачьи станицы, образуя военные посты. Расстояние между этими постами было верст десять, о строгом контроле на границах и речи не шло. Казаки - лихие наездники, но копаться в земле не желали, предпочитая держать крупный рогатый скот, для которых корма тучными зарослями выше человеческого роста покрывали берега рек в межгориях.      
        Желающих переселиться в Приморье с условием получения земельных наделов было немало и китайцев. Вначале их принимали, но быстро обнаруживалось, что с появлением китайских поселений начиналось массовое распространение наркотиков, в основном опиума. Казаки громили эти поселения, жителей прогоняли туда, откуда они прибыли, так что китайцы не прижились в Приморье.               
       В это время на юге Сучана образовалось село Хыннамдон почти с 3-мя тысячами смешанного населения. Наименование пошло от города Хыннам, порта на севере Кореи, откуда были выходцами большинство корейцев селения. Главой селения считался Ким И Дин, кому принадлежали большинство домов, рыночная площадь и земельные участки вокруг селения.  Не все получившие землю становились земледельцами, не пытались на ней потрудиться, полить ее потом, выкорчевывая деревья и вынося валуны и камни, устраивая надежный подвод воды для полива. Они просто отдавали ее недорого скупщикам, на вырученные средства покупали охотничьи снаряжения и уходили на лесопилки, в тайгу на поиски женьшеня, где при удаче можно было быстро обогатиться.      
        Ким И Дин, которого в Хыннамдоне все величали Хозяином, а в администрации Сучана господином Ким Илья Дмитриевич, считал себя потомком царственной династии кимов из древней Силлы, на что имел документальное подтверждение, выданное Сеульским университетом. Многочисленные грамоты подтверждали его княжеский титул, при том он был образован, хорошо владел китайским и русским языками, считался авторитетом в администрации города Сучана, имел кое-какие связи во Владивостоке. Он самовольно выписывал грамоты корейцам на звание «янбань», естественно за значительную мзду, и самозванцы были довольны, хотя ни в России, ни в Корее эти грамоты не признавались. Илья Дмитриевич самовольно назначал старосту Хыннамдона при молчаливом согласии властей Сучана, так что ни одно мероприятие в селении не проходило без его ведома. Переселившись из Хыннама в Сучан в далеком 1857 году, И Дин преподнес только что назначенному мэру города Георгию Васильевичу Сотникову пару гнедых лошадей, за что получил от него с личной подписью во владение наследственный надел земли на берегу реки Сучан. За 22 года он выстроил себе дом, похожий на китайский замок. Правда, снаружи дом выглядел неприметно, сливаясь с береговыми холмами реки, но кто бывал внутри здания, в большом огороженном дворе с хозяйственными пристройками и примыкающему к нему пристани на берегу реки, не мог скрывать своего восхищения. Недалеко от основного дома, чуть в отдалении от берега реки, был выстроен дом европейского типа из 10 комнат, в котором размещалась многочисленная прислуга княжеского двора. Основной доход Илья Дмитриевич получал от перепродажи земельных участков и торговым оборотом семи рыболовных шхун, из которых двое или трое судов всегда стояли на его пристани, готовые доставить любой груз в Находку или даже в порт Владивостока. Неплохой доход приносили строительство мостов через бурные реки, подряд на которые заключал немалые суммы, на которые власти Сучана и даже Находки почти не требовали отчета, и почти всегда доставался фирмам с контрольным пакетом у Ильи Дмитриевича.
       Добротный мост из металла через Сучан в Хыннамдоне был построен и запущен недавно. С утра до позднего вечера на нем толпились ребятишки разного возраста с лесками в основном плетенками из морских растительных волокон, у некоторых были суровые корабельные нитки, а у двух парней из зажиточных семей были настоящие китовые усы. Привязав конец за большой палец ноги, парни нанизывали на крючок приманки по своему опыту и разумению, забрасывали его в воду. Течение натягивало леску, оставалось делать небольшие движения ногой и ждать поклевки.
       Среди ребятишек выделялся мальчишка лет шести, который не стоял на месте, переходил из группы в группу, что-то говорил и заразительно смеялся. Его звали Хо, он показывал моток суровых ниток голубой расцветки, на катушке которой была надпись на японском, и каждый знал, что это лучшая леска, почти не уступающая китовому усу. Постепенно вокруг мальчика собрались более взрослые ребята, катушка стала переходить из рук в руки. И вдруг она пропала. Это была обычная уловка воришек, но Хо не знал этих тонкостей. Он подскочил мальчику лет 10, вцепился в рубашку и потребовал:
      – Верни катушку, я видел, как ты опустил его в свой карман!   
      Обычно пропажа с прибаутками возвращалась хозяину, но на этот раз завязалась возня. Кто-то толкнул Хо на край моста. Более крупный мальчик ударился бы об ограждение моста и отскочил назад, но щупленький Хо провалился в отверстие, не удержался и полетел вниз в воду. Падая с высоты, Хо испытал замирание сердца, перед всплеском воды его взгляду мелькнул берег реки. Окунулся он в воду головой вверх, так что когда его ноги коснулись дна, он инстинктивно с силой оттолкнулся и на мгновение вынырнул из воды, глотнул воздух. Но плавать он не умел, тут же погрузился под воду, оказался на дне. Странное дело, Хо не испытал паники, он повернулся лицом в сторону берега и пополз, отталкиваясь ногой от дна и руками цепляясь за глину и корни водяных растений. Потом он всю жизнь рассказывал, что самостоятельно выполз на берег, но на самом деле неизвестно, смог бы шестилетний мальчик, даже с очень хорошим самообладанием, преодолеть течение и оказаться живым в довольно бурном потоке реки. Остаться в живых ему было прописано судьбой.
       Когда Хо провалился в отверстие ограды моста, все мальчики сгрудились на этом месте, подняв крики, но никто не решился нырять с шестиметровой высоты. В это время по мосту на лошади проезжал служитель буддийского монастыря. Он все видел, нельзя было терять ни мгновения. Подъехав к краю моста, он перевалился с лошади на перила и через мгновение оказался в воде. Он нырнул в поисках мальчика, но в первый раз ничего не увидел. Лишь на третий нырок он заметил под водой его ноги, но течение унесло его дальше мальчика, так что пришлось преодолеть вплавь разницу в расстоянии. Когда лама подхватил мальчика и вынес его на берег, тот был без сознания и не дышал. Лама был опытным мастером своего дела, он нажал с силой на три – четыре акупунктурные точки на теле мальчика. Тот вздрогнул и вырвал воду из легких, закашлялся и открыл глаза. Лама взглянул на них: во взгляде не было испуга, только вопрос – что со мной?               
       – Все хорошо сынок, - ласково сказал лама, - сейчас мы отправимся в монастырь, там я попою тебя отваром из хороших трав, и снова будешь бегать как прежде.   
       Привели лошадь Ламы. Спаситель сел в седло, принял мальчика на руки, прижал к себе и неторопливо направил лошадь в сторону буддийского храма. 
      Буддийский храм в Хыннамдоне был небольшим, состоял всего из одной комнаты, но оформлен был по всем канонам религии. Строил его Лама с двумя помощниками очень долго, лет 15, на небольшие подаяния прихожан и ежегодные солидные взносы Ким И Дина и других разбогатевших прихожан. Фасад здания начинался из восьми священных ступеней в храм, символизируемого восхождение к небесному просветлению. Здесь же можно было увидеть восемь символов буддийского учения — колесо, рыбы, лотос, сосуд, зонт, штандарт, раковина и геометрическая фигура узла счастья. Внутри здания стояла скромная статуя основателя буддизма Будды Шакьямуни. Согласно легенде, им был индийский принц из богатого рода Шакьев, который посвятил свою жизнь поиску выхода из круговорота земных страданий, достиг просветления и указал этот путь всем желающим. Здесь же были разложены священные предметы: мантры, благовония, драгоценности и пригоршни земли из разных городов Кореи, Китая и Индии, в которых побывал Лама, странствуя паломником в молодости. Стены молитвенного зала храма были расписаны сценами из жизни Будды, также нарисованные Ламой по памяти от посещений священных храмов. Убранство храма дополняли сотни маленьких статуй и пирамидок, подаренные богатыми посетителями или собранные местными прихожанами. Но особенно выглядели ценно разложенные в нишах добротно исполненные книги, большинство в кожаных переплетах. Лама любил их собирать, охотно давал читать прихожанам, которые в свою очередь пополняли библиотеку храма редкими изданиями.
        Сзади храма был построен небольшой домик, в котором жили лама, два его помощника и сторож храма. К домику примыкали несколько построек типа ульев для проживания постоянных и временных богомольцев, которые участвовали в общих работах на земельном участке, принадлежащем храму, где выращивались злаковые и бобовые растения – источник пропитания всех, кто был связан с храмом. 
        Лама привез Хо к этому домику и уложил на свою постель, приготовил и напоил настоем из общеукрепляющих трав. Мальчик вскоре заснул крепким сном, и лама запретил по дому делать шумные работы.
        Двое девочек, которые знали где живет Хо, первыми добрались до его дома. На стук в калитку вышла Мать Хо. Так обычно звали хозяйку дома, по корейскому обычаю звать по имени уважаемую даму считалось неприлично. Обычно говорили «Супруга Вона» или по имени ребенка «Мать Хо».
       Из несвязанных выкриков девочек трудно было разобрать, что же случилось с сыном. 
        – Замолчите оба! – приказала Мать Хо, кивнув головой в сторону старшей, - говори ты, что там стряслось на мосту?
       – Хо упал с моста! – выпалила девочка, - Он утонул. Дяденька из монастыря прыгнул в воду с моста, вытащил Хо из воды. Он увез его с собой на лошади. 
       – Дяденька оживил Хо, - добавила другая девочка.
       Мать Хо отпустила девочек, одарив их мелочью, что нашлось в карманах халата. Она призадумалась, к сожалению отца Хо не было дома. Как всегда, он был на пристани на своей рыбацкой шхуне, на которой часто и ночевал. Притом она не была уверена, что он не отплыл из Хиннандона по своим срочным делам.      
      Подперев дверь дома куском доски, чтобы ветер не распахнул его, набросив на ворота металлический круг, женщина накинула на голову соломенную шляпу. Она направилась по улице вниз, к дому шурина. Солнце поднялось довольно высоко, начало припекать, так что она старалась держаться ближе к теням от деревьев, росших вдоль улицы.
      Брат мужа Ин Сун оказался дома. Отказавшись от приглашения жены шурина войти в дом, Мать Хо вкратце рассказала о происшествии с сыном на мосту и о чудесном его спасении ламой монастыря. Ин Сун понял ситуацию, начал запрягать осла в двуколку с большими колесами со спицами, которую он недавно приобрел в Находке от отъезжающих миссионеров. Он помог подняться Мать Хо на сиденье двуколки, расположенной довольно высоко над землей, укрыл ее ноги полотном из заячьих шкур. Открыв ворота, шурин вывел двуколку на дорогу и на ходу запрыгнул на облучок.
       Дорога была неровной, иногда в рытвинах, и все время на подъем. Буддийский храм находился почти в горах далеко от селения, так что ехали довольно долго. Наконец за поворотом показалась розовая крыша храма и аккуратные кроны ухоженных растений.  Их встретил лама, которому доложили о появлении на дороге двуколки. После приветствий он пригласил гостей к себе в комнату, предложил чаю и вкратце рассказал о событиях на мосту. Свою роль в спасении мальчика он всячески приуменьшал
       – Ваш сын жив и здоров, - обратился лама к Матери Хо, - но после потрясений ему лучше пару дней остаться у меня. Я о нем позабочусь, потом сам привезу его к вам домой.   
       Лама подробно стал объяснять, какими травами он будет лечить мальчика, а самое главное, проведет внушение, чтобы в его памяти не осталось чувство ужаса, которое он испытал, очутившись под водой, не умея плавать. Это чувство может в дальнейшем сказаться в характере подрастающего мальчика. Мать Хо ничего не поняла ни в травах, ни в психологической стороне вопроса, но согласно кивала головой на доводами ламы, так что согласилась с его предложением.
        На обратном пути Мать Хо попросила шурина подвести ее ко двору Хозяина, распрощалась с ним, не забыв похвалить двуколку за приятную поездку.
        Мать Хо была мастерица по шитью и вязанью, уже долгие годы служила у Кима И Дина, одевая в соответствующие наряды весь двор, родственников и друзей высокородного Хозяина. Под ее началом работали несколько помощников, занимая три комнаты дворца. Работы всегда хватало, заказы шли беспрерывно, так что приходилось работать днем и иногда даже ночью. Ее сын Хо имел свою постель в мастерской и часто ночевал возле матери, а две дочери от мужа привыкли, что родители часто не приходили на ночь, хозяйничали дома по своему разумению. Старшей исполнилось 10 лет, пора уже замуж, младшей на год меньше, но выглядели они как сестры – двойняшки. Мать Хо одевала их в разные цвета одежды, чтобы соседи не путали их.
       Отец Хо достопочтенный Чхве Ги Вон родился в городе Хыннам в 1829 году в зажиточной семье янбани, у которого было четыре жены, семеро сыновей и несколько дочерей. Престарелый отец давно отошел от дел, семьей управлял старший брат, унаследовав от отца большим наделом пахотной земли, не подпуская к ней никого из братьев. Ги Вон был вторым по старшинству, ему досталась от отца рыболовецкая шхуна, на которую он брал самого последнего из братьев Ин Суна, нанимая несколько матросов перед выходом в море. Рыбалка была нелегким делом, но братья любили шхуну, набирались опыта в рыбной ловле и суровым навыкам ладить с морем, которое не всегда приветливо к рыбакам. Ги Вон женился на дочери соседа, вскоре появилась дочь, а через год еще дочь. Он был очень сердит на жену, будто она виновата, что рождались дочери. Вот только беда пришла совсем с другой стороны.
        Старшего брата три года подряд преследовала неудача. В первый год затяжная весна с бурным паводком рек уничтожила посевы, зиму семья пережила за счет запасов и небольшого урожая овощей, полученных после пересева. Во второй год случилась засуха, реки обмелели, дождей не было и урожай засох на корню. Большая семья Чхве из Хыннама едва пережила зиму, питаясь в основном рыбой, что удавалось выловить в зимнем море на шхуне Ги Вону. На третий год старший брат взял ссуду под большие проценты, чтобы обработать и засеять поля. Всходы взошли дружно, вся семья работала напряженно в надежде получить хороший урожай риса, чтобы рассчитаться с долгами. Осенью собрали приличный урожай, но тут случилось невероятное. На город Хыннам нагрянули три корабля пиратов, которые стали грабить богатые дома возле пристани. Действовали они молча и очень жестоко, однако улов пиратов не был хорошим, жители города были готовы к таим нападениям. В поисках добычи пираты случайно наткнулись на амбары старшего брата и вычерпали все запасы риса на свои корабли. Третий год подряд страшный рок преследовал семью Чхве из Хыннама. 
       Перед старшим братом встала проблема найти выход из создавшейся ситуации. Хозяева ссуды требовали погасить хотя бы набежавшие проценты. Продать часть земли не имело никакого смысла, неурожаи обесценили стоимость участков. Выхода не было, и старший брат объявил, что придется продать шхуну, чтобы закрыть проклятые проценты.      
       Ги Вон был в панике. С одной стороны, он понимал старшего брата, но с другой стороны лишиться шхуны – последней надежды на спасение семьи от голода. Ведь погашение процентов от ссуды не уменьшала самого долга, и вся семья оказывалась перед пропастью нищеты на долгие годы.
       Жизнь сурова, и требовала принятия суровых мер для обеспечения хотя бы собственной семьи от призрака голодного будущего. Старший брат уже подыскивал на пристани покупателя его шхуны, не советуясь с ним. И Ги Вон принял решение.
       В рыбацкой шхуне всегда было припасено достаточно топлива, продуктов и запасов воды. Поручив Ин Суну найти двух мотористов, готовых отправиться в дальнее плавание за хорошую оплату, он с началом сумерки вывел жену и дочерей на шхуну. Ин Сун и мотористы были уже на месте, так что не мешкая завели мотор и вышли в открытое море.
         Прощальные огни Хыннама быстро исчезли за горизонтом, беглецов приветствовало кругом открытое море. Один из мотористов подошел к Ги Вону и вежливо спросил:
        –  Мы в открытом море. Можно теперь спросить, куда держит путь шхуна?
        – Конечно, - ответил Ги Вон, – мы идем к берегам Японии, к городу Хамада. Там проживает мой шурин, оттуда мы начнем новую жизнь. А вы можете наняться в торговое судно, плывущее в Корею, и вернуться домой.
        –  Ну что ж, - заметил моторист, - мы давно хотели побывать в Японии, можем тоже останемся там, если найдем работу. Говорят, там неплохо платят.      
        Однако судьба распорядилась вопреки желаниям беглецов. На следующее утро солнце так и не появилось на небе, окутанное черными облаками. Налетел внезапно ветер, волны с каждым мгновением стали крепчать, бросая шлюпку словно щепку в бурном потоке. Опытные мотористы не давали перевернуть шлюпку вверх дном, но на это требовалось все внимание мужчин в течение двух суток, пока бушевало море.
       В каюте супруга Ги Вона с двумя дочерями страдали от качки. Девочки еще держались, но женщине в годах было очень плохо. Ги Вон спускался в каюту, справляясь о состоянии супруги, видел ее мучения, но помочь ничем не мог.   
      На третьи сутки ветер стал слабеть, в тучах появились просветы, волны почти успокоились. И очень во время, горючее для моторов закончилось, так что шхуна была бессильна дальше бороться с волнами. Один бог ведает, где они очутилась, для определения координат местонахождения надо было дождаться солнцестояния в зените. Команда, кроме Ги Вона, заснула на том месте, где его застало раннее утро. Над морем стояла тишина, только волны мерно бились о борт то с одной, то с другой стороны по мере дрейфа шхуны слабым переменчивым ветерком.
       Трудно сказать, сколько пришлось бы дрейфовать в открытом море без топлива, однако повезло, через пару часов к шхуне подошел сторожевой корабль, По флагам Ги Вон определил, что корабль русский, вот куда занесла буря их суденышко. На вопросы с корабля люди со шхуны не отвечали, не зная русского языка, и знаками показали, что судно без топлива, передвигаться самостоятельно не может. С корабля в лодку кинули буксирный канат, и менее чем за час довольно быстрого хода сторожевого корабля оказались в порту города Находки.
         В жизни после полосы неудач всегда приходит удача. Трудно сказать, чем бы закончилась депортация корейской шхуны, скорей всего экипаж отпустили бы на все четыре стороны, а незатребованное судно реквизировали в пользу государства.
       В то утро в порт Находки приехал И Дин оформить груз, отправляемый во Владивосток. Он обратил внимание на сторожевой корабль с буксируемой очень потрепанной рыбацкой шхуной. До стоянки сторожевого корабля было совсем недалеко, так что он прошел туда, подошел к Ги Вону, только что спустившегося со шхуны на пристань, спросил, что случилось. Ги Вон вкратце рассказал о двух сутках борьбы со штормом, что они из Хыннама и решили покинуть Родину. Этих сведений для И Дина было достаточно. Спросив у Ги Вона документ на корабль, объяснив, что он тоже из Хыннама, и пусть утверждает, что он родственник И Дину, он поспешил в комендатуру порта, чтобы успеть уладить дело до официального оформления задержания шхуны.
       Военный комендант порта был знаком И Дину, пару раз оформляли передачу бесхозных лодок в его пользу. Он встретил гостя с поднятыми руками, восклицая:
       – Ба… Илья Дмитриевич, рад увидеть вас в добром здравии. Редко заходите к нам, обижаете старика. Что привело сегодня ко мне? А… Догадываюсь, рыбацкая шхуна, что ребята подобрали в море. Она из Кореи, нарушила наши территориальные воды.            
       – Да, Георгий Васильевич, рыбачья шхуна из Хыннама, направлялась ко мне. Она принадлежит моему родственнику, с которым давно мы не виделись.
       – Вот как, из Хыннама говорите. Помнится, вы сами с того города. Что ж, это меняет дело. Однако надеюсь, хозяин шхуны оформил все нужные въездные документы?
       – Георгий Васильевич, вы же знаете наших корейцев, оформить документы для них хуже, чем три раза сходить в самые сложнейшие рейсы на море.
       И Дин вытащил кошелек с внутреннего кармана, положил на стол. Глаза у Георгия Васильевича забегали, он стал прохаживаться по кабинету, потом остановился напротив И Дина, методично выложил аргументы:
       – Судно, какое оно не было, принадлежит чужому государству, которое может обратиться к правительству с просьбой возвратить собственность. При этом сувереном этого государства является Япония, с которой наше правительство не желало бы вступать лишний раз в переговоры ни по какому вопросу.      
       – Уважаемый начальник порта! – мягко возразил И Дин, называя его так, зная вожделенное желание военного коменданта порта, - рыбачья шхуна фактически не зарегистрирована в международных реестрах, поэтому не может быть предметом спора на таком высоком уровне. Вы меня знаете, если возникнут финансовые проблемы, связанные со шхуной моего родственника, я готов возместить любые ущербы всем своим имуществом. А сейчас готов на ремонт военных кораблей выделить кое-какие средства, которых как мне известно всегда не хватает в Адмиралтействе. Только скажите, сколько?
       Военный комендант подумал, выставил перед богатым гостем шесть пальцев. И Дин умел торговаться, он молча загнул два пальца в руках собеседника. Комендант убрал левую руку, оставив открытыми пять пальцев правой руки. И Дин молча пожал протянутую руку, сделка состоялась.
       И Дин не стал торговаться, открыл кошелек, выложил на стол пять тысяч рублей, огромная сумма по тем временам. Комендант убрал деньги, и оба довольные отправились к пристани. Из шхуны работники порта уже вытащили кое-какие приглянувшие им вещи. Комендант приказал загрузить все обратно, заправить баки топливом, отпустить шхуну. И Дин, после выражения благодарности, попрощался с комендантом, уединился с Ги Воном, чтобы узнать подробности, что случилось с его семьей.
      – Вы какого года рождения? – спросил в ходе беседы И Дин.
      – Я родился на девятом месяце 1829 года, - ответил Ги Вон.
      – Ва!.. Да мы с вами ровесники, - воскликнул И. Дин, - правда, я старше вас на 9 месяцев,  так что называйте меня «хонними», а вас буду называть «донзя».            
      Работники военного отсека порта быстро привели шхуну в рабочее состояние.