История художника

зимняя сказка


"В краю магнолий плещет море..."

Море. Что-то немыслимое. Что-то необъятное. За коротким словом из четырёх знаков скрывается фантастическое... что? Что это - море? Это сила и одновременно состояние. Движение и статика. Прозрачность и мрак. Грохот и молчание, слившиеся воедино. Что может справиться с этим явлением? Не просто выжить, но гармонично вплести себя в паутину течений и потоков, встроиться чистой нотой в симфонию волн? Что-то, столь же грозное, но спокойное, массивное, но изящное. Красивое. Противоречивое. Совершенное. Сочетающее несочетаемое.
Нечто, обитающее в воде, но дышащее обычным воздухом.
Стилус движется по белой, как снег, бумаге, оставляя иссиня-чёрный, как морская бездна, след. Ответ пришёл на ум сам собой, и сейчас постепенно оформлялся в рисунок. Говорят, первая мысль - самая верная. Что ж, посмотрим.

Художник отложил перо. Скрестив руки на груди, постарался посмотреть на готовое произведение со стороны, чужими глазами. Не нашёл недостатков. Наверное, даже Бердсли кивнул бы одобрительно, хоть он и не был никогда иллюстратором-маринистом. Графика с точки зрения мастерства выполнена превосходно. Кит-косатка на столе совсем как настоящий. И всё же автор остался недоволен. Почему же? Морской хищник, рождённый рукой Художника, изогнулся в плавном движении. Он великолепен своей иллюзорной неторопливостью, готовой за долю секунды превратиться в пронзающий пространство неостановимый импульс. Пузырьки воздуха и лучи света, пробивающиеся сквозь толщу воды, вьются вокруг. Они довершили композицию, вдохнули в неё жизнь. Маленькие рядом с большим. Наконец, косатка чёрно-белая, как и воды Антарктики, её охотничьих угодий. Всё, как и должно быть. Куда вкралась ошибка?
Художник покачал головой. Ошибка - в понимании того, что он хочет изобразить. Точнее, как хочет. Это уже десятая попытка. Мастера прошлого изображали море буквально, подгоняя образ под смысл. Он же, наоборот, пытается переосмыслить понятие моря, втиснуть всё его многообразие в простой и понятный человеку образ. В основе хода его мыслей, его метода положена логика. Простая дедукция - от общего к частному. "Кит большой. Кит живёт в море. Море ещё больше". Но это слишком просто. Чтобы показать недоступную глазу сущность морской стихии через её фрагмент, Художник пробует осознать этот фрагмент посредством общей картины. Иными словами, нужно увидеть рыб в море, чтобы узреть море в рыбах. "Кит - не рыба!" - поправил себя Художник. - "Хм! Быть может, и море не... что "не"?" Этого-то он и не мог понять. "Плясать от обратного" не выходило. Десять раз на альбомном листе оказывались акулы и косатки, неоспоримые хозяева пучины. И десять раз им не удавалось показать то, чего до конца не осознавал и сам Художник.
 - Больше их всех только настоящий синий кит. - Задумчиво произнёс мужчина.
"Только великое достойно рассказать о великом!"
Художник встал, отвернулся от стола. И увидел окно. Четыре стеклянных квадрата в простой деревянной раме. Две занавески, слева и справа. На них вышит рисунок - цветущие магнолии. Летом, когда окно открыто, ветер шевелит лёгкую ткань, и кажется, будто деревья на самом деле настоящие, мерно кивают живыми ветвями. А шорох ткани представляется шёпотом листвы. Но это летом. Сейчас за окном холодно. Падают, кружась, маленькие белые звёздочки. И деревья в саду завернулись в ослепительные меховые уборы. Зима.

Он вышел в сад. Солнце утонуло в облаках, но день светлый. Тихий. Мужчина выдохнул, посмотрел, как дыхание растворяется в кристально чистом воздухе. Ветра нет, снежинки опускаются почти отвесно. Художник вытянул руку. На чёрной ткани митенок зажглась одна ледяная шестиконечная звезда. За ней вторая, третья, четвёртая. Двадцатая. "Так похоже на небо". - Подумал Художник. - "На ночное зимнее небо. Только зимой звёзд больше. Столько снежинок на ладони не уместится... А ночное небо ведь чёрно-белое. Интересно, что общего у неба и моря?"
 - Иногда небо отражается в море. Тогда их не различить.
Художник поднял голову, но так и не увидел никого, кто мог бы это произнести. "Ну вот, уже говорю сам с собой". Мужчина осторожно подул на ладонь, и снежные звёздочки моментально погасли. Художник сделал несколько шагов, отошёл от дома. Удивительно: больше никакого движения! Мир как будто замер в торжественном безмолвии. Художник улыбнулся. "Субъективность восприятия. Сейчас весь мой мир - только этот сад".      
 - Весь мир - один большой сад.
Логично. И всё-таки голос не его. Художник прошёл ещё немного, остановился. Тишина, только свежий снег хрустит под ногами. Ещё чудится чей-то смех. Весёлый, заливистый, мелодичный. Далёкий. "Видимо, дети в деревне". - Решил владелец участка. - "Но вернёмся к саду. Сад - понятие относительное. В масштабах мира он - что твой кит в масштабах океана. Практически ничто. Но если представить садом целую планету, тогда он не так уж и мал. Пожалуй, даже велик. И значение уже немного другое. Но ведь что интересно: для Вселенной он всё же останется микроскопической пылью. А вот для человека, что в нём оказался... А может ли сад поместиться в человеке?"
 - Может ли большое уместиться в малом? - Художник сам не заметил, как заговорил вслух.
 - А ты сам как думаешь? - Вторили ему.
 - Кто здесь? - Воскликнул мужчина, но в ответ услышал лишь знакомый смех.
Чей-то силуэт мелькнул меж деревьев. Неожиданно яркий, контрастирующий с монохромным окружением. Художнику даже показалось, что он разглядел длинную гриву кудрявых волос. Ярко-рыжих, цвета кожуры грейпфрута. Снедаемый любопытством, мужчина двинулся в том направлении, куда, как он предполагал, направлялся и таинственный собеседник. Это немного напоминало жмурки. Озорной смех фейерверком взрывался в застывшем воздухе. Обогнув припорошённый снегом терновый куст, Художник неожиданно столкнулся лицом к лицу с тем, кого преследовал.   
Касаясь пальцами ствола старой раскидистой яблони, в двух шагах от художника стояла прекрасная девушка. Кожаные ботинки цвета кофе с молоком, чёрные зимние шерстяные колготки, бежевое пальто, вязаный зелёный шарф. И, конечно, пышные, рыжие, восхитительно кудрявые волосы. Девушка задумчиво смотрела куда-то вверх своими большими зелёными глазами (шарф с ними удачно гармонировал) и едва заметно улыбалась.
 - Ты кто? - Спросил Художник, когда вновь обрёл дар речи.
Девушка, будто только сейчас заметила его, повернулась на зов.
 - Не знаю. - Пожала плечами она. - Может быть, фея?
 - Может быть, фея... Что же ты здесь делаешь?
 - То же, что и ты. - Вот так вот, легко и непринуждённо.
"А что делаю я?" - Почему-то задался вопросом Художник. Он осторожно, точно боясь спугнуть гостью, подошёл, стал рядом. Посмотрел вверх, как и она. Увидел только мозаику неба, проглядывающего сквозь сплетения ветвей.
 - Что там?
 - Возможно, ответ.
 - Ответ? На что?
Фея опустила взгляд.
 - Сейчас не сезон. Надо приходить осенью, когда он созреет.
 - Что созреет? - Пробормотал сбитый с толку мужчина.
Фея хихикнула.
 - А ещё художник. Включи воображение!
Девушка вприпрыжку обежала фруктовое дерево и остановилась позади растерявшегося владельца участка. "Кто она? Откуда знает, что я художник? Впервые вижу её".
 - Может ли дерево поместиться в яблоке?
Художника осенило.
 - Может. Если дерево - пока только семечко.
Фея за спиной собеседника лучезарно улыбнулась, обошла мужчину и стала теперь совсем рядом. Они почти коснулись плечами.
 - Так сколько семечек в яблоке? Сколько яблок на ветке? И сколько веток у дерева?
Возникло непреодолимое желание закрыть глаза и зарыться носом в эти божественные кудри, вдохнуть их аромат.
 - Я понял. - Произнёс Художник, справившись с порывом.
 - Хорошо. Надеюсь, это тебе поможет.
 - Поможет?.. Куда ты? Постой!
Но Фея уже упорхнула, смеясь. Художник, тоже вдруг рассмеявшись, бросился в погоню. Теперь это была игра в кошки-мышки. Девушка петляла, пряталась за деревьями и кустами, путала следы. Дразнила. Художник шутливо угрожал звериным рычанием, срезал углы, пытался подкараулить. Иногда почти ловил, но тотчас поддавался, чтобы продолжить игру. Им было весело.
А потом она исчезла. Будто и не было её. Хозяин сада понял, что остался в своих владениях один. "Смотри-ка, даже следов не осталось. Может, замело?" Чернеют вертикальные чёрточки древесных стволов на фоне размеренной белизны. Ни малейших признаков рыжего костра. И опять тишина, и молча опускаются снежинки. Художник печально вздохнул.
 - И правда, фея.
В этот раз ему никто не ответил.

Художник скомкал и выбросил ещё один испорченный альбомный лист. Не то. Опять. Он снял с вершины стопки новый белоснежный четырёхугольник. Положил перед собой. Наконечник пера окунулся в пузырёк с тушью, вволю ею напился. Художник занёс письменную принадлежность над бумагой. И застыл. Сидел без движения до тех пор, пока уставший ждать стилус не всплакнул чернильной слезой. В центре листа жирной амёбой расползлась клякса.
Не то. Не получается. Фея права. Но одновременно и нет. Сумма частей целого всё ещё не само целое. Он истратил уже два десятка попыток, пытаясь постичь море через мельчайших его представителей. Менялась композиция, световое оформление, наконец, количество рыб в косяке. Ничего не получалось. Ощущение всеобъемлющего смысла не приходило. Просто множество мелких рыб - и всё. Ничего похожего на то, что он задумал. Образ даже более далёкий от цели, чем акулы и касатки. Художник пробовал менять сюжет и действующих лиц. Вместо рыб появлялись голотурии, актинии, коралловые полипы, морские коньки и морские звёзды. Водоросли, в конце концов. Получались отличные иллюстрации к, скажем, научно-популярному журналу о морской флоре и фауне. Либо к сборнику детских сказок. Качественно, с огоньком. Но совершенно не то, чего хотел автор.
Художник думал, и мысли его постепенно уплывали прочь. Куда-то в совершенно неожиданную сторону. Неизвестно, сколько времени он просидел вот так. Но в какой-то момент мужчина поймал себя на том, что мечтает о тех сводящих с ума волосах прекрасной незнакомки. Может быть, она и была плодом его воображения. Но вот её кудри волнуют его и сейчас, как тогда, в саду. Он словно чувствует их наяву. Слышит их запах сквозь время. И, как никогда, осознаёт своё одиночество.
Одиночество.
Он вернулся в реальность. Мысленно поблагодарил Фею за очередной намёк. Всё верно. Его первоначальный замысел не был полностью ошибочен. Объект изображения должен быть одиноким. Только чёткий, ясный, лаконичный образ мог воплотить в себе глобальную и всеобъемлющую идею. Образ простой и понятный. Такой, что ни убавить, ни прибавить. Броских тропических рыб он отмёл сразу. У них, как правило, яркая окраска. В их чёрно-белом изображении не будет ощущения цельности, полноты высказывания. Скорее, проскочит нотка фальши. Художник извлёк из памяти снимок простой промысловой кильки, сконцентрировался на нём. Маленькая, невзрачная, одинокая рыбка в необъятных пучинах океана. Ну да, в природе она стайная, пусть бы с этим. Важно точное попадание в масштаб.
Клякса на бумажном поле успела высохнуть. Художник взял новый лист, вновь погрузил стилус в чернильницу. Пока рукой движет порыв вдохновения, нужно творить!
Через несколько минут рисунок был завершён. Мужчина отложил перо, взял в руки бумагу, внимательно посмотрел на только что созданное творение. Затем приставил лист к настольной лампе, откинулся на стуле и заставил себя взглянуть на изображение непредвзято, со стороны. Изучал его около минуты. Покачал головой. Протянул к чернильной кильке ладонь, и через пару секунд ещё один бумажный ком полетел в урну. И этот путь оказался тупиковым.
Как же это всё-таки трудно - создавать нечто принципиально новое.
Художник, обуреваемый сомнениями, невольно бросил взгляд через плечо. Там, у стены, стоял станок-мольберт с большой (два на полтора метра) деревянной рамой, на которую был натянут лист ватмана. "Холст" терпеливо дожидался своего часа.
 - Категории величины относительны. - Напомнил себе художник. - Вопрос: всегда ли?
Он вышел из-за стола, приблизился к раме, стал напротив. С минуту созерцал кристально чистое полотно. Оно напомнило ему о заснеженном саду за окном. Некстати подумалось о кудрявых рыжих локонах. Обитатель домика отмахнулся от видения. Надо сосредоточиться на работе! В руке Художника появилась кисть для китайской каллиграфии, с рукоятью из ореха. Была открыта новая банка с тушью. Объёмистая банка.
"Кит должен быть большим буквально. Во всех смыслах".               
В течение часа Художник мерял шагами комнату с зажатой в кулаке кистью. Несколько раз останавливался возле рамы. Раздумывал. Опять ходил. И так и не нанёс на ватман ни одного чернильного штриха.
Он всё ещё не был уверен.

Она появилась так неожиданно, что Художник даже не удивился. Он ведь окончательно уверился в том, что Фея - всего лишь его собственная выдумка. "Ну, здравствуй, мой выдуманный друг!" - Усмехнулся Художник про себя.
 - Я ждал тебя, Фея.
На ней было лёгкое летнее платье цвета индиго. Её невесомые шаги поделили помещение надвое. Художник, лежащий на оттоманке, скосил глаза и проследил за тем, как девушка изучает рисунок на занавесках.
 - Магнолии. Это моё любимое южное растение.
Художник пожал плечами.
 - Хочешь, я покажу тебе репродукцию картины "Цветущие магнолия и вишня"? Её написал Юнь Шоупин. Он определённо знал толк в поэтической красоте природы. - Мужчина досадливо выдохнул. - И у него, в отличие от меня, получалось выразить гармонию вселенной посредством какого-нибудь цветка. Или, скажем, птицы. Может быть, всё дело в том, что он гений?
 - Их можно часто встретить в маленьких портовых городках на морском побережье. - Фея словно и не слышала того, что он ей только что сказал. До сих пор она на него даже не взглянула.
 - Не говори мне о побережье. - Погрустнел Художник. Он откинулся на спину, уставился в потолок. - Эх, оказаться бы прямо сейчас возле моря или океана! Послушать прибой. Быт может, он и нашептал бы мне что-то, что помогло бы выбраться из тупика.
Девушка, наконец, посмотрела на Художника. Ободряюще улыбнулась.
 - Так в чём же дело стало?
 - Шутишь? Это невозможно.
 - Отчего же?
Её тон был абсолютно серьёзен. Художник даже привстал со своего ложа. Сел. Фея подмигнула ему, прошествовала к дальней стене. Там стояло видавшее виды фортепиано "Чайка". Скрипнула открываемая крышка. Тонкие пальцы неслышно пробежались по эмали клавиш, пожелтевшей от времени.
 - Настроено?
Художник молча кивнул. Шелестя платьем, девушка села на приставленную к инструменту банкетку. Проверила башмачком упругость педального механизма. Занесла руки над клавиатурой. И в тишине дома зазвучали ноты: "Ми-бемоль - Ре - До-диез - Ре, Ми-бемоль - Ре - До-диез - Ре, Ми-бемоль - Соль - Си-бемоль - Ре..." - и так далее. Музыка неторопливо раскачивалась, плавно набегала, как волна на береговую гальку, чтобы через секунду отхлынуть. Успокаивала и одновременно тревожила. Художник закрыл глаза. А Фея запела вкрадчивым меццо-сопрано:

Если дом протопить,
Если надышать и согреть.
Если глаза закрыть
И в окно ни за что не смотреть.
Если к лучшему платью
Приделать мамину брошь,
И, не открывая глаз,
Независимо выгнуть бровь.
И, не открывая глаз,
Присесть на скрипучий диван -
Можно представить,
Что в двух шагах океан.

И вот, засыпаю ли ночью,
Просыпаюсь с утра ли я,
Всё мне чудится жаркая очень
Страна Австралия.
Я смотрю на неё: она тает как льдинка.
Не подпускай никого к моим снам!
Не подпускай никого к моим снам,
Дикая динго!

Сердце затрепетало. Дыхание стало нервным, прерывистым. По спине забегали холодные мурашки. Пальцы пианистки порхали над клавишами, выбивая аккорды. Фея самозабвенно пела, во весь голос, не стесняясь никого и не замечая ничего вокруг. А Художник пропал, захваченный грёзами, что родились из этой музыки. Его сдуло, точно порывом штормового ветра. Внезапно и неожиданно для него самого.
Песня была не про океан. И не про рыжую собаку динго. Песня была про одиночество. И про далёкую мечту.
Последняя низкая нота заглохла где-то в деревянных недрах музыкального инструмента. Воздух в доме ещё звенел несколько секунд, с надрывом отпуская печальную мелодию. Девушка медленно положила руки на колени. Вздохнула многозначительно. Художник открыл глаза.
 - Что это было?
 - Это ария Тани из мюзикла "Дикая собака динго". Тебе понравилось?
 - Понравилось? Знаешь, я... я не могу подобрать подходящих слов. Что-то фантастическое произошло сейчас. Давно не испытывал ничего подобного. Прости, банально звучит, но... Чёрт, жалеешь иногда, что художник, а не поэт!
Девушка поднялась.
 - У меня кое-что есть для тебя.
Фея направилась к настенной вешалке, что старые хозяева дома когда-то повесили у входа. Художник с удивлением узнал памятное бежевое пальто. Впрочем, особенно удивляться было некогда: девушка вернулась, неся какой-то свёрток.
 - Не подглядывай!
Он покорно закрыл глаза во второй раз. Слышал, как она копошилась. Слышал, как скрипнул передвигаемый стул, как зашуршала разворачиваемая плёнка. Слышал, как девушка сосредоточенно дышала. Улыбался. Ему было приятно её присутствие.   
 - Всё, можешь смотреть.
Вместе с этими словами в закрытые веки ударил свет. Поэтому Художник, едва раскрыв глаза, тотчас зажмурился вновь. Когда же «приморгался», привык к свету, то не поверил тому, что видел.
На потолке зажглась звезда.
Они лежали на полу, точнее на раскинутом поверх него пледе. Он - ногами на север, она - ногами на юг. Лежали голова к голове. При этом волосы прелестной Феи рассыпались кудрявым веером, и Художник нежился, наслаждаясь вожделенным ароматом. Лёгким и ненавязчивым. Девушка пахла зелёным яблоком, ощущались нотки огурца. И, конечно, цветущая магнолия. 
 - Спасибо, что подарила мне Солнце.   
Эти пришло на ум само собой. Сказал просто, но совершенно искренне. Фея не ответила, но Художник безошибочно почувствовал, как она улыбается.
"Так мало нужно для счастья".
Художник зажмурился от удовольствия, и плед мгновенно превратился в песок. В чистый песчаный пляж. Где-то вверху закричали чайки. С моря налетел освежающий бриз. Удивления не было. Ведь рядом настоящая фея. Феи способны творить чудеса.
Странно, они как будто были здесь недавно. И они были здесь уже давно. Может быть, несколько секунд. Может быть, сотню лет. Просто лежали на песке и грелись в лучах ласкового светила. Она ушла, точно призрак. Испарилась. Так же незаметно, неслышно, как в том зимнем саду. "Зимний сад". - Подумал Художник. - "Должно быть, это было в другой жизни". Он лежал, не двигаясь. Не открывая глаз. Знал, что пока веки закрыты, наваждение не сгинет. Так хотелось остаться здесь подольше!
Ветер принёс дыхание магнолий.

Художник пристально вглядывался в глубины натянутого на раму ватмана. Чистый лист вызывал ассоциации с закрытым окном. Что можно будет увидеть в этом окне, открыв его, зависит только от художника. Кисть для китайской каллиграфии пока что смотрела в пол. Она должна была стать ключом, открывающим для людей путь к авторскому пониманию великого смысла бытия. Осталось найти замочную скважину. Исчерпывающий лаконичный образ. Вот так же, наверное, великий мастер Ёситоси когда-то стоял в раздумьях над нетронутой бумагой, подбирая символ. Символ, в знакомой и понятной простоте которого отражалась бы вся непостижимая взаимосвязь мимолётных явлений, рождающихся в бесконечности универсума. В конце концов, он пришёл к Луне. "А к чему пришёл я?" Вспомнилась тягучая мелодия песни, исполненной Феей. Художник бросил взгляд на фортепиано и выше. Над инструментом висела "Большая волна в Канагаве" - компактная репродукция цветной ксилографии. Кацусика Хокусай вселил в Художника немного уверенности.
 - Сосредоточься. Тебе нужен кит.
Щетина захватила порцию чернил. Художник поднял кисть, приблизил её к ватману. Нахмурился. Наклонил голову, точно иной угол зрения открывал на безупречно белой бумаге новые оттенки. Почти коснулся её кончиком кисти. Закусил губу. Помедлил немного. Ещё немного. Опустил кисть и выдохнул.
 - Ну же, владыка солёных пучин, явись мне!
Образ уплывал, размывался, терялся за горизонтом сознания. Художник повесил голову. Не выходит. "Но почему? Что не так? Где же объективная истина?" А если таковой истины не существует? Если это - принципиальная ошибка? Мировой океан по сути - огромное голубое "белое пятно" на цветной карте, до сих пор не исчерпавшее запас тайн и будущих открытий. Можно ли предметно изобразить то, что до конца не открылось ни одному человеку на свете? "И? Я что, не могу стать первым таким человеком?!" В душе Художника вспыхнул протест. Обычно спокойный и уравновешенный, он в сердцах махнул кистью. Что есть силы, с плеча. Негодование и злость на самого себя десятками чёрных точек легли на белоснежную плоскость.
 - Море, во всём его разнообразии, написать невозможно. - Забормотал Художник. - Максимум субъективный взгляд на одну из его характерных сторон. Мастера прошлого это знали. В одно слово, в один предмет столь сложное понятие не втиснешь.
Мужчина яростно растрепал причёску, бросил кисть и в полном опустошении рухнул на стул, стоящий у окна. Из щелей меж стёклами и оконной рамой слабо тянуло холодком. "Опять снег". Верно, снаружи начиналась метель. Художник равнодушно понаблюдал за сыплющимися с небес хлопьями. Затем отвёл глаза. Тут его взгляд уткнулся в простенькую занавеску. И нанесённый на неё узор - цветущее дерево магнолии.
 - Гм!
 Художник вернулся к полотну. Чернильные брызги прихотливым узором разделили ватман на две неравные части. Но теперь в этом узоре как будто угадывался некий смысл. Мужчина задумался. Была подобрана кисть, тара с тушью опустела ещё немного. Примерившись, Художник осторожно и экономно стряхнул чернила на бумагу второй раз. Потом ещё, в другом месте, под другим углом. И ещё раз, ближе к основанию рамы. Добавил несколько штрихов. Отошёл, оценил то, что получилось. Точечный рисунок напоминал фрагмент несколько изогнутого древесного ствола.
 Художник приготовил ещё несколько разнокалиберных кистей. Достал пару плакатных перьев. Принёс губку и чистую ветошь. Установил удобный для работы свет. И начал творить. Самозабвенно, ни на что не отвлекаясь. Деловито. Закончив одну деталь, отходил, прикидывал, как лучше соединить её с другими элементами композиции. Затем вплетал завершённый отрывок в сюжет, как ленту вплетают в косу. Естественно, непринуждённо. Филигранно. По ходу дела легко что-то менял или отменял вовсе, поправляя (реже стирая) уже нанесённые штрихи и точки. Художник воссоздавал образ, который родился в голове мгновенно, но в общих чертах, и приобретал осязаемую чёткость со временем, опережая движения кисти лишь на пару минут. Если бы кто-то в это время сказал ему, что он, Художник, сейчас занимается искусством, создаёт неповторимое произведение посредством недоступных для большинства людей операций, следуя лишь загадочным велениям души, то мужчина бы только плечами пожал. Он обо всём этом не задумывался.
Художник работал пять суток, с перерывами на приём пищи и короткий сон. Наконец, глубокой ночью работа была закончена. Поставив последнюю точку, автор удовлетворённо тряхнул головой, придвинул стул, сел напротив станка-мольберта. Замер, как зачарованный, всё ещё сжимая в кулаке ореховую кисть. Он созерцал результат своего труда. А на художника с только что завершённой картины смотрела прекрасная девушка. Она стояла, приобняв тонкое молодое деревце. Её стройная фигура дышала юношеской свежестью. Плавные изгибы подчёркивались лёгким летним платьем, слегка трепетавшим на ветру. Длинные чёрные спирали локонов невесомым ореолом обрамляли девичье лицо, и в искусственном свете лампы почему-то казались рыжими. Едва заметная улыбка была тихой, печальной. Но взгляд лучился добром, внушал надежду. Ствол деревца чуть сгибался, шёл волной, склоняя к девушке усыпанные цветками ветви. Конечно, это была магнолия.
Изображённая на картине девушка являлась Феей.
Он сидел какое-то время, умиротворённый, в полной тишине. Просто смотрел и улыбался. Потом, поймав за хвост одну очень важную мысль, поднялся на ноги, обновил тушь на щетине кисточки и начертал в углу картины её название. Всего два символа - ;;. И в тот момент на него снизошло озарение. Внутренне поражаясь тому, как всё, оказывается, просто, Художник направился к письменному столу. Вернулся к идее, с которой всё началось. Был открыт полупустой пузырёк с тушью, новый альбомный лист лёг на столешницу. Не чувствуя ни малейших признаков усталости, Художник взял перо и за какой-то час перенёс на бумагу тот символ, над осмыслением и поиском которого бился всё это время.
Море. Так и был поименован этот рисунок.   

Снегопады остались в прошлом. Установилась прямо-таки «пушкинская» погода – морозная и солнечная, с ясным небом. Художник вышел на крыльцо, полной грудью вдохнул чистейший зимний воздух. Поёжился от удовольствия. Отличное утро, чтобы разгрузить голову и поработать руками! Когда он в первый раз встретил фею, уровень снежного покрова едва достигал длины пальца. Позже намело порядочных сугробов. Следовало пробить в целине тропинку за пределы участка, к дороге. Мужчина вынес из сеней деревянную лопату и взялся за дело. Продвигался быстро, хотелось выплеснуть накопившуюся за неделю затворничества энергию. Лопата приятно оттягивала руки. Охапки снега, отбрасываемые в стороны, оставляли за собой искрящиеся на солнце шлейфы, похожие на хвосты комет. Может, то были вовсе не снежинки, но волшебная пыль, специально оставленная Феей? Тогда Художник был почти совсем как Питер Пэн, и ему ещё предстояло научиться летать! Мужчина выпрямился, чтобы отдохнуть, запрокинул голову, вгляделся в безбрежную синь, раскинутую над миром. «Летать, значит! Почему бы нет? Я ведь ещё мальчишка в душе». Вспомнились слова, произнесённые Феей в саду: «Иногда небо отражается в море. Тогда их не различить».
 - Ну что же, дружище, поздравляю тебя с приобретением новой идеи фикс. – Сказал Художник сам себе, подразумевая небесную лазурь.
 - Творческим личностям, похоже, без этого никак. – Весёлый голос принадлежал Ей.
Фея стояла по ту сторону калитки, на обочине дороги. Прятала руки в карманах пальто. Непослушные кудри выбивались из-под вязаной шапки с помпоном. 
 - Трудновато будет угнаться за тобой сегодня, Динь-Динь. - Крикнул Художник, кивая в сторону снежных отвалов. - Как видишь, придётся помахать лопатой
 - Я дам тебе фору. - Обнадёжила девушка. Они тепло улыбнулись друг другу.
 - Тогда позволь мне сперва закончить. Феям, конечно, сугробы не помеха, но для обычных людей стоит оставить тропинку. А то чувствую себя, как на необитаемом острове.
 - На острове посреди океана. - Серебристый смех.
 - Ага, Северного Ледовитого.             
Художник освободил калитку из снежного плена. Вскоре ручеёк пешеходной тропинки влился в реку деревенской дороги. Мужчина обнаружил себя стоящим перед гостьей, почти вплотную. На её щеках играл кокетливый румянец.
 - Привет. - Наконец-то вспомнил о нормах вежливости.
 - Привет.
Как же она улыбается глазами! 
 - Пойдём. - Художник протянул девушке руку. - Я покажу тебе кое-что.   
В доме было пусто и тихо, но появление Феи будто бы вдохнуло жизнь в каждый отдельный предмет обстановки. Сонный комнатный воздух устремился в раскрытую дверь, навстречу своему бодрящему уличному собрату. Колыхнулись занавески на окне, вышитые магнолии качнули ветками. Потревоженные солнечные лучи заметались, перемигиваясь, по стене. Лакированные бока музыкального инструмента вдруг начали слегка отливать синевой, будто фортепиано кто-то покрасил тушью. И как-то странно сиял стоящий у дальней стены большой лист бумаги. Будто светился изнутри. Это мягкое свечение и привлекло девушку. Фея заглянула в картину, точно в распахнутое окно. И увидела там себя.
Художнику всегда нравилось наблюдать за чужими эмоциями. Бывают редкие моменты, когда вся человеческая суть проявляется в определённом выражении лица. В тот неуловимый момент, когда одна маска сменяет другую. Когда человек не контролирует свою мимику. Тогда в дрожании век, в движении губ, в блеске глаз можно разглядеть душу. Такую, какая она есть на самом деле. И, если понимаешь язык тайных знаков, быстро разберёшься в том, кто перед тобой. Художник считал, что этот навык необходим для людей его профессии, особенно для портретистов. Поэтому развил его в себе. Наблюдая реакцию гостьи, художник с облегчением отметил про себя две вещи. Во-первых, он не ошибся в девушке. Во-вторых, он не ошибся в названии произведения. Фея не рассмеялась восторженно, не всплеснула руками, не отступила в ложном смущении. Она молча рассматривала изображение, чуть разомкнув губы. Ушла в себя. Потом повернулась к автору, и Художник уловил во взгляде её изумрудных глаз новые интонации, отсутствовавшие ранее. Благодарность. Эмпатию. Робкую надежду.
 - Это же... Это...
 - Сегодня уже ты не можешь подобрать слов. Один-один.         
Вот теперь она рассмеялась. И он вместе с ней.
 - Это ведь ты написал?
 - Не знаю. Может быть, я. - Веселился Художник.
 - Хорошо, я найду слова. - "Её голос подобен музыке". - Это изумительно. Я ранее не видела воочию ничего похожего. Правда. Ты выдающийся художник. Наверное, даже волшебник. Но...
 - Что?
 - Но ты и выдающийся лгун.
 - Разве? В чём же заключается моя ложь?
 - Ты искажаешь действительность. В лучшую сторону.
 - Я художник. - Ухмыльнулся он. – Я так вижу.
Она в лёгком замешательстве. Нужно объяснить ей. Она поймёт.
 - Я боялся, что ты исчезнешь. Навсегда. Поэтому написал тебя. Так, как представил в своей голове. На далёком южном берегу.
Фея покачала головой.
 - Девушка на картине совершенна. А я...
 - Она такая, какой я захотел её изобразить. Не так часто выпадает шанс взглянуть на себя со стороны, чужими глазами. Так воспользуйся представившимся случаем. И поверь, моим рукам не под силу воссоздать то, что видят мои глаза. Я всего лишь попытался запечатлеть совершенство. Совершенство - это ты. Настоящая ты.
Опять смущённая улыбка. Девушка вспыхнула румянцем, а Художник в который раз восхитился её милой непосредственностью.
 - Впрочем, я этому как раз не удивляюсь. Разве могло быть иначе? Не знаю, из каких сказочных пределов ты ко мне явилась. Быть может, всё это лишь выдумка. Фантом. Но я благодарен тебе за твоё появление, добрая Фея. Без тебя я не нашёл бы ответов. Не понял бы главного.
 - Главного-то ты как раз и не понял. - Гостья повела плечами, и с крыльев золотистым дождём осыпалась волшебная пыль (или это ему только показалось). - Я ведь тоже тебя обманула. Перед тобой никакая не фея. Просто незнакомая девушка, на каникулы приехавшая в деревню, к родственникам. От них и узнала, что здесь поселился настоящий художник. И не смогла справиться с любопытством. Не каждый день встречаешь такого человека. Прости, что разочаровываю.    
 - Разочаровываешь? - Он шагнул к ней, уловив грусть в её голосе. Поддавшись внезапному порыву, вложил её ладонь в свою. - О нет, это не так!
 - Так. Смешно и странно признаваться в таких вещах, но я самый обычный человек. Живу в городе. Работаю в музыкальной школе, руковожу детским хором. А зовут меня...
Художник остановил её, приложив палец к губам.
 - Тссс! Ни слова больше. Кто бы ты ни есть, для меня ты всегда будешь чудесной Феей. Запомни это, раз и навсегда.
Сказка останется сказкой, коль раз поверил в неё. Не правда ли?
Девушка смотрела на Художника с теплотой, нежностью, и держаться за руки вдруг оказалось очень здорово. Хозяин домика решил, что не позволит ей исчезнуть так запросто. Не в этот раз.
 - Останься со мной сегодня.
Фея на то и фея, чтоб исполнять желания.
 - Тогда покажешь мне ту репродукцию, что обещал. С цветущей магнолией и вишней.

Картине, на которой юная девушка в летнем платье обнимала молодое деревце магнолии, не суждено будет побывать в музеях и выставочных залах. Некоторые вещи остаются личными. Как талисманы, фотографии. Как дневники, в которых люди изливают свою душу. В которые заносят мысли и воспоминания, понятные и близкие только авторам строк, с целью однажды вернуться к записям. Чтобы подумать над ними вновь, обращаясь к опыту прожитых лет. Чтобы убедиться в очередной раз: душа человеческая - потёмки. И если ты сам однажды не смог понять себя до конца, будь уверен: никто другой не в силах был бы этого сделать.
Впрочем, никогда не поздно попросить кого-то указать дорогу.
Они стояли, держась за руки, посреди комнаты. Под вырезанным из жёлтой плёнки фигурным фонарём-абажуром, который смог превратить простую лампочку в маленькое солнце. Они смотрели друг на друга, Художник и Фея, и не могли насмотреться. Впоследствии Художник станет известной в области искусства фигурой. Его прославит цикл чернильных рисунков-миниатюр с лаконичными броскими названиями, объединённых глубокомысленной фабулой "великое в малом". Сами по себе, рисунки не будут представлять собой чего-то экстраординарного в плане художественной ценности. Это следствие камерных сюжетов, каждый из которых ограничится всего одним изображённым объектом. Предельная самодостаточность и завершённость. Но что есть один-единственный предмет? Всего лишь точка в пространстве. Изюминкой цикла станут названия работ. Внешне - столь же простые и ясные, как собственно иллюстрации. Всё поменяется при сопоставлении изображения и букв под ним. Понятия, на первый взгляд не имеющие прямого отношения к написанным тушью предметам, станут ещё одной точкой координат. Одинокая точка сама по себе стоит немного. А вот если рядом появится вторая... Их можно будет соединить воображаемой прямой. Бесконечной прямой образов, смыслов, знаков и символов. И чем больше людей об этом догадается, тем больше возникнет различных плоскостей, приютивших соседние точки, тем больше будет прямых, рассекающих эти плоскости. Прямых, не имеющих начала и уходящих в бесконечность. Каждый человек, проникнув в замысел автора, увидит, услышит, почувствует что-то своё. Откроет для себя что-то новое, что-то уникальное. Осознает многозначность и многомерность Вселенной. И восхитится мастерством художника.            
Но всё это будет потом. Магнолии на занавесках, точно живые, склоняли свои ветви к окну. На стеклах расцветали морозные узоры. Сад за окном ослепительно искрился белым. Художник обрёл свою Фею. И вместе с ней обретал кое-что ещё. Действительное понимание одной простой, но очень важной идеи.    
"Так мало нужно для счастья".
Все великие вещи складывается из мелочей. Прекрасный образ на большой картине - из тысяч чернильных точек на белой плоскости. Зима - из бессчётного количества снежинок. Море - из мириад солёных капель. Южное солнце - из лучей. Ночное небо - из звёзд. Время - из секунд и мгновений. Жизнь - из поступков и последствий. Счастье - из простых человеческих радостей. Из путешествий и возвращений домой. Из новых впечатлений. Из добрых дел, совершённых по велению сердца. Из случайных встреч, мимолётных взглядов, тёплых слов, искренних улыбок. Из надежды встретиться вновь. Из желания быть вместе. Счастье - это стремление открывать мир. Счастье - это желание поделиться открытиями с ближним своим.
Счастье - не где-то там. Оно здесь и сейчас. В каждом из нас. В том, что мы есть друг у друга.
И всего-то.
Была ещё одна мысль, что пришла тогда Художнику в голову. Мысль старая, но, благодаря Фее, воспринятая совершенно по-новому.
"Море не может существовать без суши".
На письменном столе дожидался своего часа рисунок, положивший начало будущему циклу. "Море" - гласило название работы. На белой бумаге чёрной тушью был изображён предмет, привычный и знакомый всем. Опустевшее жилище доисторического брюхоногого моллюска. Ракушка.