Здравствуй, мама!

Западная Грузия. Гурия. Родина моего родного отца Тамаза Валерьяновича. Ночь. Спальня во втором этаже отцовского дома. Подо мной на холмистой равнине широко раскинулось село Шрома. На русском это звучит как труд. Село Труд. А раньше, больше века тому назад оно называлось – село Михаэль-Габриэль.
Ночь, но заснуть никак невозможно. За окном лают собаки. И лают так виртуозно, что любо-дорого послушать. Начинает под окном пёс Мацука.
-- Гав! Гав! – лает он отрывисто и замолкает.
-- Гав! Гав! – подхватывает эстафету соседская собака и тоже замолкает.
-- Гав! Гав! – доносится со следующего двора.
И этот отрывистый, обрывистый лай, словно волна, катится через всё село переваливаясь через холмы заросшие грушами, яблонями, персиками, апельсинами, мандаринами, лимонами, хурмой, лавровыми и конфетными деревьями. И, наконец, где-то совсем у горизонта на далёком взгорье с могучими эвкалиптами, доносится последнее, а вернее крайнее «Гав! Гав!». Затем волна катится назад.
«Удивительно, -- думаю я, -- до чего изобретательные собаки. И ведь никто не гавкнет не в свою очередь и лишнего не обронит».
И уже сквозь дрёму слышу -- собачья волна вернулась к отцовскому дому. И вновь завёл своё Мацука. Но странное дело, он лает, а я понимаю, словно говорит пёс на человеческом языке.
-- Гав, гав! – говорит он. – Здравствуй, мама!
-- Здравствуй, мама! – выводит его сосед, передавая по эстафете.
И несётся собачье приветствие волной к горизонту. Бьётся о верхушки эвкалиптов, прерывается на мгновение и катиться назад.
-- Гав, гав! – идёт обратно. – Нет твоей мамы!
-- Нет мамы!
-- Нет! -- докатилось до Мацуки.
И замер пёс в недоуменье. Тряхнул головой, так, что уши захлопали по щекам, и вновь залаял.
-- Привет передайте! Передайте привет моей маме!
-- Не могу, дорогой! – принесло вскоре обратной волной.
-- Почему?!
И через время:
-- Нет здесь твоей мамы! Нет!
-- Как нет? Вчера была, а сегодня нет?!
-- Ушла она! Ушла! -- принесла волна. -- Небесный хозяин увёл её. Увел твою маму по лунной дорожке на большую гору. Туда, где море соединяется с небом.
Услышав это, Мацука яростно залаял в ответ, ругаясь, словно пьяный грузчик.
-- Эй, Мацука, -- тявкнула с улицы какая-то бродячая шавка. – Ты, что всё лаешь? Покоя от тебя нет!
-- Маму зову.
-- Да твою маму на прошлой неделе закопали за деревней.
-- Закопали?
-- Да-да, закопали, в жёлтом песочке между рябиной и сосной.
Мацуко надолго замолчал. А когда из-за конфетного дерева выглянула луна, задрал голову и завыл на её жёлтый диск.
-- Где ты, мама?! – жалобно плакал он. – Куда ушла от меня?!
Спал я или может быть бредил наяву под пёсий вой, но жгучие слёзы текли и текли из моих глаз. И хотелось сесть рядом с Мацукой, прижаться к его лохматому боку, вытянуть шею и выть вместе с ним на бездушную луну.