Баллада о странниках. Глава 20. Пути расходятся

Начало: http://proza.ru/2017/06/27/1647

Н-да, трогательно, - протянул Патрик, когда Дэвис закончил ему красочно расписывать эту величественную сцену торжества королевской справедливости и милосердия, - Особенно, если учесть, что Эдуарда я никогда в жизни не видел и соответственно его болячками не занимался. Вообще, когда с королём это случилось, меня в Акре не было – мы в Дамаск караван сопровождали.
- А-а, м-м, - Дэвис открыл рот от удивления и тут же его закрыл, потом спросил - Ты шутишь?
- А что, похоже, что я шучу? – серьёзно ответил Патрик, - Английская корона берёт деньги у евреев и всё ещё этого стесняется. Удивляюсь, как тебя там всё-таки не стошнило?
- Думаешь, равви Натан?
- А кто же? Но не мог же английский монарх признать перед всеми, что его просто подкупили, да ещё евреи.
Друзья сидели на берегу небольшого озерца в аббатстве Фаунтези. В этом озерце монахи разводили карпа для стола его преподобия.
  С того памятного дня, когда они бежали из Линкольна прошло около двух месяцев. Турнир принёс успех для обоих братьев – они получили изрядный выкуп, который оправдал их расходы на снаряжение и лошадей, а Эрих, кроме того  завоевал сердце Элизабет де Богун, средней дочери Хэмфри и уже успел с ней обручиться.
  Братья, наконец, разделили наследство – замок Ховнингхэм и земли в окрестностях остались у Эриха, а всё состояние в денежном эквиваленте  – переходило во владения Дэвиса. Эрих собирался построить для своей семьи новую усадьбу, а в Ховнингхэме оставить вечно недовольную всем леди Клотильду, от которой порядком устал.
  Дэвис охотно уступил, так как тоже не горел желанием жить под одной крышей с мачехой, да и сам замок навевал на него мрачные воспоминания. 
  Однако это время прошло для Дэвиса не только в хлопотах о наследстве. Он посетил Оксфорд, Вестминстер и принял, наконец, важное решение. Уладив все свои дела, Дэвис навестил аббата Брантона в Фаунтези. Тот несказанно обрадовался его приезду.
- Я уже и сам собирался посылать человека тебя искать. Дэвис, у меня к тебе одна просьба, видишь ли – аббат замялся. – твой друг…
- А что с ним? – встревожился Дэвис.
- Нет-нет, с ним всё хорошо, - поспешил заверить его Брантон, - но как бы тебе сказать. Он несомненно славный малый, но хлопотно с ним. Сначала было что-то вроде паломничества к «святым» мощам – не зарастала народная тропа, каждый считал своим долгом его навестить. Теперь они с братом Авелем очень увлеклись изготовлением этой «aqua vita» или как её ещё называют «uisge beata». Ладно бы просто изготовляли, а то устроили из этого что-то вроде культа. Народ снова ходит сюда толпами, ни покоя, ни молитвы, ни созерцания не стало – сплошное веселье. Слушают, как Патрик проповедует и uisge хлещут, да песни горланят, а потом их не выгонишь. Причём говорит-то всё складно, Священное Писание цитирует, святых отцов, не придерёшься, но как-то всё своеобразно, одно смущение. Неровен час, дойдёт до епископа, а всякий раз напоминать королю, кто его вылечил никаких денег не хватит. Ты это,  - в голосе аббата послышались просительные нотки, - забери его, от греха подальше что ли, а то у меня духу не хватает его выпроводить. Я уж ему намекаю, а он словно не понимает и главное с таким доверием всегда, с таким дружелюбием, что последней скотиной себя чувствуешь. А?
Дэвиса очень рассмешили слова отца Брантона – Помнишь,  - спросил он, - ты рассказывал нам про царя, который к чему не прикасался – всё обращалось в золото?
 - Про Мидаса? Как же, помню.
 -  Так вот у Патрика всё превращается в балаган! Это верно. Ладно уж, так и быть, избавлю я вашу обитель от этой напасти.
- Только давай так – ты на юг, а он – на север. Или так, ты – на восток, а он – на запад. - в голосе аббата появилась озабоченность. - Не надо вам вместе. Вместе из вас какая-то очень уж гремучая смесь получается.
Дэвис снова рассмеялся и взъерошил свои белые, уже слегка отросшие волосы.
Патрика он обнаружил, как и ожидалось в келье брата Авеля  - оба они с интересом наблюдали за процессом перегонки ячменного сусла, пытаясь довести его до совершенства.
  Они горячо спорили, нужно ли увеличить температуру нагрева железного резервуара или напротив, её снизить. Брат Авель утверждал, что от нагрева лёгкие фракции растворятся и выпарятся, а Патрик утверждал, что напротив, нужно добиться их оседания, а для этого ни в коем случае нельзя доводить температуру до кипения.
  У очага в огромном медном тазу дремал кот с обкусанным ухом, в котором Дэвис с изумлением признал Акбара. При виде Дэвиса учёные мужи несказанно обрадовались и стали предлагать ему попробовать их изделие в разных вариантах, дабы помочь разрешить их спор, но он вежливо отказался, памятуя прошлый эксперимент, ибо не имел желания наступать опять на те же грабли.
- Тебя аббат прислал?- спросил друга Патрик, когда они покинули келью и расположились на свежем воздухе, на берегу озерца, - Небось, не знает, как от меня избавиться? Всё намекает, чтобы я проваливал, а я дураком прикидываюсь.
  Он исхудал ещё сильнее за это время и стал похож на огромного кузнечика. Отросшая чёрная борода подчёркивала резкость скул, над которыми по-прежнему горели пламенем его зеленоватые глаза.
  Он долго болел, пока заживала рана, а от пребывания в холодной воде ещё добавилась простуда и сильный кашель. Брат Авель истратил на него изрядное количество своих настоев на «uisge beata» и не одну ночь взывал к своему могучему предку, пока дух туринца не пришёл в согласие с телом и не определился в своём желании пока остаться в этом мире.
- Да уж, ты тут навёл свои порядки. – усмехнулся Дэвис.
- Я и сам чувствую, что загостился, - Патрик запустил пальцы в свою кудрявую шевелюру, - Только ума не приложу, куда мне податься. Идти мне особо и некуда. В Окфорде делать больше нечего, я этого канцлера, гниду, удушу, как только увижу. Дом, где я жил, вдова продала, теперь там живут другие люди. Брат Марцелл по доброте душевной съездил туда, пока я болел и привёз кота, да кое-какие мои вещи, что там остались. Помнишь брата Марцелла?
- Н-нет, - покачал головой Дэвис.
- Ну, толстый такой. Ладно, – махнул рукой Патрик, - Наверное, отправлюсь на запад, в Уэльс. Знаешь, как-то не по нутру мне ваши английские законы,– он передёрнул плечами, -  Я тут обещал Авелю родню отыскать. Хороший он мужик, этот Авель. С другой стороны надо бы в Турин вернуться… - он пожал плечами, - Не знаю пока куда. Отдышаться надо.
- В Турин тебе незачем,  – отвечал Дэвис, - Вот послушай. Завтра я уезжаю в Лондон, потом на материк. В Ватикан. Там принимаю сан, а потом отправляюсь на Восток в составе папской делегации. Венеция, потом Константинополь, потом возможно и дальше. Помнишь, ты рассказывал, что туда уже не раз отправлялись миссионеры? Теперь они собираются снова.  Им для миссии картограф нужен. Потом в Риме я, наверное, несколько месяцев пробуду, навещу и Турин, пожалуй, и твои дела порешаю. Так будет справедливо! Ты же мне помог здесь всё уладить, а я тебе помогу…
- Постой, я не понял, Дэвис! Ты что сейчас говоришь? – взволнованно перебил его Патрик, - Как же так? А Инге? С ней-то что? Ты вообще, хорошо всё обдумал?
- Обдумал и решил, задний ход уже давать поздно. Сам архиепископ Кентерберийский подписал бумаги. А Инге сама вернула мне своё обещание, и я ей больше ничего не должен. И меня здесь больше ничего не держит. Ты же помнишь, я тебе рассказывал, что мечтаю побывать в далёких странах? Я, наконец, понял, что хочу сам, понимаешь? А наследством мне скучно заниматься, по правде говоря. Тяжбы, лён,  ячмень, овцы, амбары - тьфу! Не понимаю, как это может нравиться. Если путешествие будет удачным, в Ватикане у меня такие перспективы открываются – дух захватывает. А здесь что – всю жизнь просидеть эсквайром? Пожалуйста, ты мне от моей судьбы помог уйти, так, давай, я тебе помогу уйти от твоей,  – горячность Дэвиса была весьма убедительной.
- Уйти от судьбы… - Патрик задумался, - А разве от неё уйдёшь? Она всё равно нагонит.
- Да и пусть! – запальчиво воскликнул Дэвис. – Хочешь, я могу тебе всё своё состояние во владение по доверенности оставить?
-  Мне? – удивился Патрик, - Нет, если уж тебе не пригодилось, так мне и подавно незачем. Я и с котом-то не знаю что делать. Не жил хорошо и не стоит начинать. Отдай  эти средства лучше аббату, в качестве благодарности за его гостеприимство, ну и качестве компенсации за моё пребывание соответственно.
  Они сидели на траве в тени большущего вяза, укрывшись от жарких лучей полуденного солнца. Сонно гудели насекомые, да ворочался в листьях дерева заснувший ветерок. Они разговаривали, как ни в чём не бывало, словно, как и прежде в Оксфорде. Будто ничего и не было, будто не в последний раз они видят друг друга. Патрик откинулся на траву, устремив взгляд в небо, и Дэвис заметил, как его глаза изменили цвет, и стали похожи на гладь озера.
- У вас это, с Инге, из-за меня… всё расстроилось? – Патрик приподнялся на локте и пристально, испытующе  посмотрел на Дэвиса.
Тот отвёл глаза и покачал головой,  - Нет, нет, не бери в голову. Мы дружили с детства, понимали друг друга, уважали, но любовь и вся эта семейная жизнь – это совсем другое. Я даже рад, что так вышло, а то поженились бы мы с ней и мучились потом до скончания века. Всё как-то так сложилось – и отцы наши умерли и ты вовремя появился. В общем, как говорится - не судьба. Я напрасно тогда на мельнице погорячился, забудь об этом.
Патрик с сомнением усмехнулся, - Ну не знаю. Всё равно как-то паскудно мне на душе. Словно в чужой карман залез. 
Они помолчали. Патрик грыз травинку. Дэвис устремился взором вдаль.
- Нет, ну какой из меня… - в сердцах воскликнул Патрик – Что я ей могу дать? Я – неудачник и пьяница, у меня за душой ни гроша нет!
- И это говорит человек, которому все английские евреи гешефт собирают, – заметил Дэвис, и друзья  расхохотались.
- Где она сейчас?
- В Исторпе, наверное. Чудит что - то.  – продолжал Дэвис, - Эрих на средства от выкупа хотел, снова дом в Исторпе отстроить – она отказалась наотрез. Живёт теперь там, на пепелище. Одна, ни с кем не общается, никого видеть не хочет. Я был у неё пару дней назад, оставил ей денег, сказал, что на приданое к свадьбе пригодится. А она рассмеялась, да так грустно, чуть не со слезами и сказала, что она теперь будет «Христова невеста» и эти деньги ей как раз на вклад в монастырь.
 - Что, так и сказала? – Патрик изменился в лице. – Когда ты её видел?
- Позавчера…
Патрик вскочил на ноги.  -  Чёрт! Что же вы творите! – воскликнул он в сердцах, - Я сейчас твою лошадь возьму. Не возражаешь?
 - Не вопрос. Бери. - Дэвис тоже поднялся с травы, отряхиваясь, - Ты что задумал? А если она уже в монастыре? Ты ведь даже не знаешь, куда ехать!
- Ну ты же мне скажешь?
- В обитель святой Терезы, наверное, в Ноттингеме. Помоги ей, Патрик! Я, по правде говоря, закрутился тут с этими делами, наследством и совсем забыл про неё.
 – Забыл! Убить тебя мало! Погоди, я сейчас! – Патрик добежал до кельи брата Авеля, и вскоре вернулся оттуда с узлом вещей и какими- то бумагами, которые были аккуратно свёрнуты в трубочку и перевязаны бечёвкой. – Вот. Возьми, – он протянул бумаги Дэвису, -  Это я записывал кое-что, когда был на Востоке. Путевые заметки, так сказать. Они могут тебе пригодиться, если ты туда отправляешься.
Они обнялись на прощанье и только в эту минуту осознали, что расстаются навсегда.
- Мы что же, никогда больше не встретимся? А я так надеялся, что мы...что ты снова...со мной...– голос  Дэвиса слегка дрогнул.
- Нет. Ты же знаешь все эти миссии не для меня мероприятия. - Патрик положил ему руку на плечо, - Вообще, земля маленькая и круглая, – он понизил голос и добавил шутливо, - А ещё она вертится, как умные люди говорят. Так что встретимся обязательно.
Дэвис украдкой смахнул слезу, ему было не до шуток. Они снова обнялись и Патрик, повернувшись, быстро зашагал прочь к воротам.
- Попрощайся за меня с аббатом и не надо ездить в Турин! – крикнул он, на ходу, снова  обернувшись к Дэвису, – Провались оно там всё пропадом! И не сильно это…миссионерствуй!
Дэвис сделал неопределённый жест рукой, что должно было означать: «Не знаю, как получится!»
Патрик отвязал от коновязи лошадь, вскочил в седло, а Дэвис долго смотрел ему вслед, пока за ним не закрылись ворота.
- Надо же, как это тебе удалось? - удивился аббат столь поспешному отъезду Патрика. – Что ты ему такое сказал?
- Слова заветные, как всегда о том, что есть человек, которому ещё хуже, чем ему. Он – птица гордая, пока не пнёшь – не полетит, – ответил Дэвис.
Вечером того же дня он распорядился оставшейся долей наследства, распрощался с аббатом Брантоном и направился в сторону Лондона, навстречу своей судьбе.

Инге жарила на костре рыбу. Летние прозрачные сумерки наливались прохладой. Тихо потрескивали поленья в огне, время от времени с глухим стуком падали яблоки в саду и где-то вдалеке кричала какая-то ночная птица.
Покинув гостеприимного равви Натана, Инге уже месяц жила одна на развалинах своего дома. Дымящиеся брёвна сразу после пожара растащили соседи. Тогда же отыскали и обугленное тело её отца, которое сразу же похоронили возле часовни. Теперь девушка жила на террасе, которая меньше всего пострадала от огня и над ней частично сохранилась крыша. Медные котелки и кастрюли она отчистила песочком от копоти. В амбаре осталось немного муки и ячменя, рыбу Инге сетью ловила в речке.
  Она твёрдо решила, что будет жить здесь одна до самой смерти, и никто ей больше не нужен. Её сердце пророчило беду – и беда эта случилась. Человек, которого она любила, был предназначен Господу и теперь пострадал за своё отступничество. Значит, не суждено, ей, Инге, выйти замуж, значит, её удел  - отречение от мира. Она будет ходить босиком, в рубище и непрестанно молиться, как Мария Египетская. Может быть, когда-нибудь здесь построят часовню, а может быть даже монастырь, где когда-нибудь упокоятся её мощи.
  Поначалу было нелегко, но Инге привыкла каждый день трудиться, сложнее было привыкнуть к одиночеству. Иногда, особенно под вечер, когда Инге вспоминала Патрика - его взгляд, его руки, его голос и ей хотелось выть от тоски, а молитва не шла из её уст. Она взывала к Господу, прося дать ей забвение, но вместо этого воспоминания делались ещё чётче и явственней. И тогда ей приходило на ум отречься не только от мира, но и от жизни, чтобы покончить всё разом. В мыслях она всё время видела себя висящей в верёвочной петле, привязанной к яблоневому суку. Эта идея становилась навязчивой и Инге всё чаще ловила себя на том, что постоянно думает о самоубийстве, словно кто-то незримый управляет её мыслями. По ночам ей становилось жутко. Казалось, кто-то кроме неё присутствует в обгоревшем доме. Падают предметы, слышатся чьи-то шаги, чей-то шёпот.
  Но сегодня у неё был Дэвис, он приезжал попрощаться и привёз ей целый кошель с деньгами. Что-то говорил насчёт свадьбы и приданого. Наивный, он даже не предполагал, что скоро они будут брат и сестра во Христе, что нет у неё другой дороги и в качестве альтернативы - только смерть.
  Милый, добрый Дэвис, он тоже выбрал путь отречения от мира, но Инге знала, что не ради Господа, а ради знаний и приключений. Бедный Дэвис, кого он хочет обмануть? И кого хочет обмануть она?
Инге чувствовала, что теряет рассудок, поэтому решила положить конец своему одиночеству. Эти деньги можно вложить в монастырь и стать одной из тех, кто презрел все соблазны мира сего. 
  Наутро она отправилась в Ноттингем в аббатство святой Терезы с попутным обозом. Инге сообщила о своём желании стать насельницей обители и предложила свой взнос пожилой аббатисе, толстой даме с добродушным лицом и живыми тёмными глазами. Та  выслушала её историю и её просьбу как можно быстрее принять постриг и покачала головой
 – Не слишком ли ты торопишься сестра? Действительно ли серьёзно твоё желание служить Господу? – спросила она, внимательно изучая Инге.
- У меня нет другого выхода, - безучастно ответила та.
- Монастырь – не выход, а вход, дитя моё, - мягко возразила аббатиса, - Не стоит сюда идти от безысходности.
Она помолчала, раздумывая, перебирая холёными пальцами жемчужные чётки. Инге  сидела молча на деревянной скамье, опустив голову. Наконец, настоятельница произнесла, - Ладно, возьму тебя пока на послушание. А там, как Бог даст.
  Инге облачили во власяницу, и предварительно обрезали роскошные рыжие волосы, потом проводили в чистенько убранную светлую келью, где оставили одну.
  Распятие на белой стене слилось с тенью от оконной решётки и ей показалось, что она в тюремной камере.
  Вечером сёстры собрались к заутрене, пришла и Инге.
«Вот так теперь целую жизнь, - подумала она, – одни и те же стены, одни и те же лица и никуда не деться. Год за годом. Год за годом. Как хорошо – ни слёз, ни переживаний, ни тревоги. Не надо никого ждать, ни с кем прощаться. Этакая размеренная смерть, без суеты, без пафоса. Ну что ж, всё же лучше, чем…» И снова перед её глазами замаячил призрак верёвочной петли.
Ночью, уже сидя на узкой кровати, застеленной серой колючей простынёй, Инге в темноте пальцами перебирала свои остриженные волосы. Было так непривычно и так легко. Конечно, она освоится здесь, приспособится и забудет его, он покинет её мысли, её память, её сердце. Постепенно, со временем, она исцелится от боли и душа её станет безмятежна. Мысли её мало-помалу потекли спокойно, неторопливо, но вдруг…
В окошко стукнуло, будто камушком. Инге вздрогнула и прислушалась, всё вокруг по-прежнему было тихо. Только шумели за окном деревья. Но лишь она вознамерилась лечь, как снова что-то стукнуло о ставень. Инге вскочила и трясущимися от волнения руками принялась отодвигать задвижку окна. Задвижка заржавела и поддалась не сразу. Наконец, ставня распахнулась. В окно ворвались прохлада и пряные запахи летней ночи.
- Инге! – услышала она в темноте тихий и до боли знакомый голос, - Инге, ты здесь?
Патрик стоял внизу под окном, по пояс в высокой траве, почти невидимый в летних сумерках. На ладони он подкидывал медные монетки.
- Иди сюда. Прыгай! Здесь невысоко!  - позвал он её, приготовившись, чтобы подхватить.
Инге залезла на подоконник. Она уже забыла про свои намерения, во всём повинуясь только зову своего безумного сердца. Через мгновение она, стиснутая сильными руками, уже прижималась лицом к грубой шерстяной ткани, боясь поверить в чудо, вдыхая знакомый запах дыма, дорожной пыли и вина.
- Ты вернулся, Боже мой, ты вернулся! Я не верю, я не могу поверить. Это действительно ты? Так не бывает.  – она рассмеялась, но затем спохватилась и тяжко вздохнула, - Но зачем, зачем теперь?
- Я за тобой приехал, - прошептал он, наклоняясь к её уху, - Ты поедешь со мной?
- Где же ты раньше был? Почему ты не приезжал? Когда мне было плохо? – спросила она с упрёком.
- Прости, я не мог раньше. Я же не знал. Я думал, что ты с Дэвисом.
- Я ничего, ничего не знала, что ты и как. Жив ты или умер. Меня даже к тебе не пускали.
- Правильно делали, на меня нельзя было смотреть - я представлял жалкое зрелище.
- Я никогда им этого не прощу. Я должна была быть с тобой рядом. – Инге топнула ногой. - Но теперь поздно. Куда же я поеду? Я теперь останусь здесь и всё уже решено. Я уже деньги заплатила, мне волосы остригли! – Инге была в отчаянии.
- Да чёрт с ними с волосами и с этими деньгами! Пусть это будет платой за твой побег. Бежим, Инге, сегодня чудная ночь и впереди у нас ещё множество чудных ночей. Одна краше другой, – горячо убеждал он её.
- Господи, Патрик! Я так не могу! Я уже всё решила, я успокоилась, я смирилась, я готова была уже от всего отказаться, облечься во власяницу и провести остаток дней в молитве и покаянии…
- А я взял и всё испортил? Ну что ж, я такой,  –  с долей нахальства ответил  он.
- Тебе всё нипочём, а мне страшно! А если Господь нас опять накажет? Только представь, он обрушит на нас все несчастья, какие только есть на свете и мы станем проклинать друг друга! Нет, Патрик, уходи, я не готова платить такую цену! – она говорила это, а сама гладила его по лицу и по волосам, не в силах до конца поверить, что это не во сне, а наяву.
- Уйти? Ты с ума сошла! Да я выжил ради тебя, ради нашего счастья, ради наших будущих детей, Инге! О чём ты говоришь? Разве мы это не выстрадали?  Скажи мне Инге, разве год, да что там год, разве месяц счастья не стоит всей жизни?  - он отстранился от неё и снова спросил тихим голосом, в котором звенело отчаяние, - Инге, я столько раз умирал и оживал вновь, но это не может продолжаться бесконечно… Подумай, если ты позволишь мне сейчас уйти, как же ты  будешь дальше жить с этим?
Инге ответила не сразу. Патрик молча ждал, что она скажет, и было слышно только его взволнованное дыхание. Наконец, Инге снова обхватила его обеими руками, словно испугавшись, что он уйдёт.
 – Не позволю! – твёрдо прошептала она. – Пойдём! Куда надо идти?
Патрик подсадил её на стену, и, цепляясь за плети дикого плюща Инге забралась на самый верх, где по гребню монастырской стены шла железная ограда из заострённых прутьев. Патрик вскарабкался следом и, глядя вниз, слегка присвистнул от изумления. Снаружи монастырская стена, высотой в десять футов обрывалась вниз крутым склоном оврага, сплошь заросшим колючим кустарником и деревьями. Пробираться сквозь такой бурелом нечего было и думать даже в жидких летних сумерках. Осторожно держась за железные прутья, они пролезли по гребню стены до места, где к ограде простирало сучья могучее дерево. То ли вяз, то ли дуб. Патрик осторожно перебрался на прочные толстые ветки дерева и помог перейти Инге следом за ним.
- Ты как вообще перелез через эту стену? – спросила она его, осторожно переступая по ветке к стволу дерева.
- Никак. Я в дверь вошёл. Сюда ногу ставь, чувствуешь, где моя стоит? – они начали осторожно спускаться.
- В дверь? Как это? Мужчина, в женскую обитель? – Инге не поверила своим ушам.
- Да. Аббатиса, кстати, мировая тётка, напоила меня отваром из шиповника…
- Что? Ты был у аббатисы?  Она знает? И что, ты хочешь сказать, она меня отпустила? – Инге не верила своим ушам.
- Да, разрешила мне тебя забрать. Даже деньги вернула. Точнее, часть денег. – Патрик повис, ухватившись руками за нижнюю ветку дерева, потом спрыгнул вниз, приземлившись на четвереньки. Он встал, отряхнул ладони и протянул руки вверх – Ловлю! Прыгай, не бойся!
Но Инге, продолжала сидеть на дереве, пытаясь понять происходящее, - А зачем мы тогда лезли через эту чёртову стену? Через ворота нельзя было выйти?– спросила она, всё ещё недоумевая.
- Для разнообразия, чтобы жизнь мёдом не казалась, - откликнулся снизу Патрик.
- Постой, ты почему мне ничего не сказал, что меня отпускают? Я ведь можно сказать переступила через свою совесть, наступила на горло собственной чести… - Инге задохнулась от возмущения.
- Я того стою, - услышала она из-под дерева.
- Ах, ты, прохвост! Ну, погоди! Ты что ж, меня испытывать вздумал? Тебе мало моих страданий? Уйди, я сама! - легко, словно кошка спрыгнула она с дерева на пологий склон оврага, покрытый мягкой листвой, вскочила на ноги и накинулась на Патрика, продираясь вслед за ним сквозь заросли, - А если бы я не согласилась, ты бы так и ушёл?
- Давай без «если»… Ты тоже хороша, - Патрик крепко схватил её за обе руки, повернув к себе лицом, - Как  вообще можно было вообразить, что я про тебя не вспомню? Подумаешь, ну вышла нестыковка, что сразу сплеча рубить, сразу в монастырь? Да? Я вчера даже с людьми толком не попрощался, ринулся тебя по всей округе разыскивать. Эх, ты!
- Пусти! Сумасшедший! А если бы я со стены свалилась и шею бы себе сломала? Да я всю одежду изорвала! Здесь одни колючки! –  Инге никак не могла успокоиться.
- Ну и сними её совсем, охота тебя без одежды увидеть.
- Пошляк!
- Да, ладно, не ругайся, забрал я у аббатисы твои вещи.
- И где они?
- Там, где моя лошадь.
- Мы верхом поедем?
- Нет, пока пешком пойдём, лошадка устала.
- Вижу я, легко не будет, – вздохнула Инге,- Представляю, что ты наплёл аббатиссе.
 - Ничего не наплёл, всё честно сказал. Что ни кола, ни двора, ни гроша в кармане у меня нет, но вся моя жизнь, какая есть, полностью принадлежит тебе.
 Инге счастливо улыбнулась. Патрик обнял её за плечо, притянув к себе.
 – Куда теперь? – снова спросила она.
- Куда солнце, – коротко ответил он.
Заросли кончились, и молодые люди вышли, наконец, на ровное место. Вдоль неба тянулась алая полоса рассвета.

Продолжение: http://www.proza.ru/2017/06/29/41