Америка ч. 1

 Что это? Как я могу писать об Америке, о штатах, так ни разу не побывав там? Но любой мальчишка, родившийся в послевоенные годы вплоть до 80-тых, вырос с Америкой бок о бок. Мы росли с Томом Сойером, Геком Фином, воспитывались старым индейцем Джоном, чье первое имя было Чингачгук Большой Змей. Мы вместе с Натом Бумпой охотились на Великих озёрах и были проводниками переселенцев по прериям. Но мы были мальчишками. И остаёмся мальчишками до сих пор в отношениях с тем Диким Западом. Это была почти наша страна.
 Но существует не только та, романтическая Америка, с которой мы выросли. Существует ещё та Америка, что росла вдалеке, но вместе с нами. Сейчас, читая и перечитывая американских писателей, наших современников, находишь отклик в себе и в своём детстве. Эрнест Сетен-Томпсон «Маленькие дикари», Рэй Бредберри, Сат-Ок и Джим Гаррисон. «Вино из одуванчиков» ещё раз открыло мне ту полузабытую Америку, которая полностью параллельна моей стране, населена теми же людьми, а американские мальчишки переживали в своём взрослении и понимании тоже, что и я в Сибири. Эти рассказы и повести заставляли меня вспомнить детство, точное такое же, но не в деталях, а в своих ощущениях.
 Деревянные тротуары улицы Базарной в Красноярске, старый двухэтажный Минусинск, Енисейск с его заросшими угорами над рекой, заброшенными монастырями и храмами. Пыльные дороги, которые ещё не знали асфальта и страшно вкусная брусничная газировка РыбКоопа, как и свежее мороженое из больших жестяных банок в вафельный стаканчик. Американская действительность провинциальных городков отличалась от российской очень сильно, но существовало что-то невероятно знакомое, что делало нас такими близкими. Нас влекло в Америке ощущение свободы и романтики, а не возможности развивать собственный бизнес и «самореализоваться», как принято у многих сейчас. И воспоминание о той стране, это воспоминание о детстве и раннем юношестве, когда наши народы были одинаковыми в своих желаниях и ощущениях, какими остаются и сейчас. И было это детство ближе, чем знаменитая трилогия Льва Николаевича, как бы кощунственно это ни звучало.
 Звенящий тарахтящий деревянный вагон трамвая по нашей улице… и далеко до самого КрасТЭЦ, путешествие в неведомую даль, практически за черту города.
«где-то далеко, из-за поворота, на серебряных рельсах появляется трамвай, покачиваясь на четырех маленьких серо-голубых колесах, ярко-оранжевый, как мандарин. На нем эполеты мерцающей меди и золотой кант проводов, и желтый звонок громко звякает» Я с удовольствием читал табличку на нашем обшарпанном вагоне - «усть-катавский вагоностроительный завод». Для нас это был единственный доступный транспорт, который мог увезти далеко-далеко от наших пятиэтажек, от деревянных бараков и двухэтажных рубленых домов, где жили мои друзья, чьи отцы состояли в плавсоставе. Для нас, это для затонских пацанов, за которыми родители смотрели не очень, потому что работали по гудку КСРЗ, и мы были предоставлены сами себе. И мы иногда решались уехать в эту даль. Бесплатно, при приближении контролёра выскочив на остановке в одну дверь и тут же заскочив в другую и хитро хихикая. Думаю, контролёрша видела всё это, но не трогала путешественников. А мы наблюдали за вагоновожатой, державшей ручку управления с большим медным набалдашником, от которой зависел весь трамвай. Делать на КрасТЭЦ было нечего, там было серо и неуютно, путешествие заканчивалось и продолжалось в обратный конец. Вагоновожатый…«рывком повернул медную рукоятку, трамвай заскрипел и круто свернул, описывая бесконечную зеленую петлю, и само время на всем белом свете замерло»…а затем бежал, позвякивая, по пустырям Первомайского посёлка, по солнечной улице сентябрьского бабьего лета, мимо дымящих вдалеке заводов, покрытых лесом гор и пятна карьера, возвращаясь на родной Красраб в трамвайный парк. Парк находился на задах наших пяти хрущёвок, за гаражами и был частью нашей жизни. Этот уголок, который был совсем другим миром, в который можно было нырнуть как в волшебный портал и вынырнуть по обеденному гудку КСРЗ, боясь опоздать в школу. Там мы ели битые первыми морозами ранетки с дички, там мы пробовали курить цигарки, там мы разговаривали о множестве наших «мужских» важных дел. И перебирали некоторые свои богатства, вырученные от сдачи тряпок утильщику. Батарейка для фонарика, шариковая ручка, которой запрещают писать в школе (только перьевой с чернилами), воздушный шарик, который можно надуть и, спуская воздух, он будет противно пищать. А для матери обязательно надо выменять краску для побелки.
«Взрослые могли сколько угодно глядеть на север или на юг, на восток или на запад, они все равно не увидели бы ни мистера Джонаса, ни лошади по имени Над, ни фургона; это был большой крытый фургон на огромных колесах, такие фургоны когда-то бороздили прерии, пробираясь сквозь чащу к побережью»….
«Всякий, кто хоть раз слышал пение мистера Джонаса, а он всегда сочинял что-нибудь новенькое, — сразу понимал, что это не простой старьевщик.» У нас этот утильщик появлялся периодически, собирал с помощью детворы тряпьё и раздавал неимоверные сокровища, даже оловянных солдатиков. А потом куда-то исчезал, наверное, в свою волшебную страну через какой-то, аналогичный нашему, портал в прошлое. На своей подводе запряжённой усталой лошадью. И деревянные тротуары временно пустели под тополями вдоль старой улицы. И мы, пацаны, чьи отцы с открытием навигации уходили по Енисею, мы были совсем взрослыми и рассуждали о взрослых философских вещах и справедливости жизни. «— Да я в общем не за тебя беспокоюсь, — пояснил Дуглас. — Я больше насчет того, как бог управляет миром. Том задумался. — Ничего, Дуг, — сказал он наконец. — Он все-таки старается.»
Мы знали, что Он старается и всё в этом мире будет правильно. Росли во взрослую жизнь мы, вырастали во взрослую жизнь американские мальчишки. Мир менялся как стёкла в калейдоскопе, когда-то выменянном мной у утильщика. И мы, и они, помнили тот мир, ту жаркую дорогу и тротуары, трамвай и мороженое. Мы не жалели о переменах, как и не тосковали о прошлом. По этим воспоминаниям американцы выбрали в президенты ковбоя, а русские верят в президента, вышедшего из разведшколы. В нас остаётся вера в то, что всё в этом мире будет правильно, ведь кто-то там, что выше всех нас и наших президентов, «он всё-таки старается».

Примечание: в рассказе использованы цитаты из книги Рэй Бредберри «Вино из одуванчиков».