Валенки, валенки...

  … Вечерело. Проселочной дорогой иду к дому Бабайцевых. Рассматриваю в темноте крестьянские избы, светящиеся желтоглазыми окнами, прислушиваюсь к голосам на подворье, вдыхаю «сладкий и приятный» запах уносящегося в поднебесье сизого дыма. Ах, эти русские хаты! Как близнецы. В далекие времена  они были под соломенными крышами, с подслеповатыми «очами», кизячными или меловыми сараями, плетневыми заборами…  А сейчас, что ни жилище, то пятистенник или «крестовик» под железной кровлей и даже уже не с деревянными, а с тяжелыми металлическими воротами.

  Именно такие ворота поставили недавно сыновья и на подворье Василия Семеновича. Снесли старые бревенчатые, резные. Много лет простояли они, продежурили. А, поди же, ты: время и их согнуло, накренило. На дрова теперь пойдут.

  Открываю калитку – навстречу он, Бабайцев, с охапкой сена, которую нес в хлев козам. В валенках с калошами, в шапке-ушанке, в фуфайке. Разве это не удивительно: и внешне крестьяне тоже, как близнецы – в одинаковой «форме». Василий Семенович засуетился, подхватил под мышку корм, ладонью провел по шершавому лицу.

  - Вы уж извините меня, что небритый. Не успел, честное слово. Закрепчал мороз – народ повалил, просят: «Сваляй, Семеныч, валенки, да побыстрее». А ведь не каждый сиюминутно уходит, с кем-то о житье-бытье поговорим, вспомним молодость, о политике потолкуем. Вот и летит времечко. Работы у меня – непочатый край.

  - Вы, небось, тоже хотите валенки заказать? – прервав недолгое молчание, спросил он. – Очередь у меня большая. Долго ждать придется. Если не секрет, откуда про меня прослышали, уж не из областного ли радио? Это оно накликало столько людей. Парторг наш обо мне говорил.

  Объяснила, зачем пришла, откуда узнала и что, к сожалению, в его продукции не нуждаюсь.

  - А зря, - огорчился он. - Мои валенки вам бы понравились. Теплые, долго носятся, для здоровья полезные. В них солнца много. Ведь овцы с весны до осени обласканы и согреты его лучами на пастбищах.

  - Да что же мы на улице-то стоим? - встрепенулся Василий Семенович. - У тебя, дочка, поди, уж и ноги к подошвам сапог пристыли. Мне-то и лютый холод нипочем. В валенках — как на печке: тепло и уютно.

  Мы прошли с ним во времянку. В углу, у плиты, стояли мешки, набитые валенками. Он нагнулся, достал из-под стола один черный валенок, протянул мне:

  - Посмотрите, это и есть мое ремесло. Вчера доделал. Знаете, сколько он весит? Ровно килограмм. Между прочим, такой же вес пары валенок, изготовленных на госпредприятиях. Их у меня скопилось много — целый мешок.

  А потом, задумавшись, Василий Семенович стал вспоминать...

  Было это несколько лет назад, когда из моды стали выходить валенки и вальщики бросали свое занятие. Ехал Василий Семенович как-то на лошади полем, видит, около трактора хлопочет механизатор. Снег, метель, а он в резиновых сапогах. Захотел, было, отругать его, мол, не дело организм простужать на семи ветрах, пимы надо обувать. А как узнал, что валенки-то у механизаторов госпредприятиевские и пришли в негодность, так сам затеял разговор:

  - Хочешь, я тебе сваляю валенки из своей шерсти, - предложил я – А хочешь – старые переделаю, крепкими будут?! Приноси. Сносу им не будет минимум лет 5-6. Сказал так, а сам подумал: теперь ведь не он один принесет товар на переделку. Придется потеснить очередников. Не замерзать же крестьянам, они и так страдают простудными заболеваниями.

  С тех пор на льготных основаниях «проходили» у него слесари, бригадиры, трактористы, водители, доярки, скотники. Свои они, земляки – односельчане.

  Василий Семенович кивком головы указал на мешки, что я заметила сразу по приходе во времянку.

  - Видишь, их сколько набралось, бракованных валенок? Это так на фабрике штампуют. Лишь бы количество шло, о качестве не помышляют. Зря, конечно. От такой валовки проку никакого, только драгоценное сырье переводится. Хорошо еще, что я могу придать валенкам надлежащую прочность, перекатаю, обработаю квасцами, подкрашу – и носите на здоровье, хлопчики.

  Остался след валенок Василия Семеновича и на фронтовых дорогах Великой Отечественной войны. Волей судьбы ему пришлось с дедом Егором и отцом своим, Семеном Егоровичем, составлять семейную династию вальщиков. Все планы овладеть после окончания семилетки бухгалтерским делом рухнули. И вот почему.

  Когда Василию исполнилось 18 лет и надо было ехать учиться в Липецк (из-за болезни ноги он стал инвалидом второй группы с детства, в армию его не взяли), фашисты напали на нашу советскую землю. Отца забрали на фронт, а он остался продолжать его дело. Обидно было парню, что отстал от своих сверстников, которые с оружием в руках истребляли оккупантов ценой крови и смерти. Вот бы и ему в пекло сражений. Но что поделаешь – неправая нога всему виною. Видно, придется смириться с судьбой.

  - Ничего, сынок, не горюй, - успокаивал, как мог, внука дед Егор. – Мы с тобою тоже приносить будем пользу  Родине: урожай растить и убирать, валенки валять колхозникам и бойцам.

  Парень обрадовался: значит, и он сможет внести свой вклад в Победу над ненавистным врагом. С дедом он не пропадет. Дед его научит. Теперь его уроки надо штудировать.

  Дед Егор был мастером-золотые руки. От него и пошло ремесло по приготовлению «чесанок». Бывало, ни свет, ни заря, а у двора мужики толпятся: наукой валенки валять пришли овладевать. Секреты этого рукодельного мастерства дед Егор привез в село в конце XIX века, когда вернулся из далеких краев с рекрутской службы, где «протрубил» 25 лет за себя и троих младших братьев. На селе его бывшее звание унтер-офицер никак не пригодилось и потому еще, как длительная служба отрицательно сказалась на здоровье, ему ничего не оставалось еще делать, как заняться валкой пимов при доме. Вначале с сыном осваивали секреты мастерства отца Василия Семеновича, потом и внука привлекли…

  - Во время войны, - продолжал свой рассказ Бабайцев, - шерсть мы получали из государственных запасов. Как думали, лихолетье к зиме не закончится, а нашим воинам требовалась теплая одежда и обувь. Понимая это, мы старались как можно больше изготовить валенок. За сезон отправляли более 40 пар.

  Однажды получаем письмо-треугольник. В нем – слова благодарности за посылку на фронт, а далее спрашивали, не можем ли мы сшить солдатам овчинные полушубки? Пришлось отказать в их просьбе: скорняжными навыками мы не владели. Был еще такой случай. Время приближалось к полуночи. Дед Егор велел погасить все керосиновые лампы, застелить постель на печи и завести будильник на три часа. Не успел Василий вывернуть фитиль последней горелки, как в дверь кто-то осторожно постучал.

  - Ну, кого еще нужда заставила в такую непогоду припожаловать? Кто там?- буркнул дед и подошел к окну, вглядываясь в силуэт, прижавшийся к стеклу.

  - Свои, дедуль, - отозвался ночной гость. – Открой, продрог весь. Вошедший
поздоровался и подошел ближе к хозяину:

  - Иль не признал меня по голосу, дед Егор? Ведь земляк же я твой, Васькин друг. – Он быстро обернулся на шелест в углу.

  - Ну, чего испугался, тут фашистов нет. Это мыши орудуют. Зерно ищут в колосках, которого раз-два и обчелся. Ты какими судьбами к нам?

  - В партизанах хожу я, дед Егор. Зима, сам знаешь, лютая. В разведку приходится уходить на несколько суток. Ноги обморозил. Если есть валенки – дай ради Бога. Коль вернусь – отблагодарю. А пока… - Он замялся. – Пока нечем.

  Как на грех, было у Бабайцевых в наличии всего три пары валенок, но и им до слез обрадовался партизан. Скинул он свои кирзачи, положил их в вещмешок, надел валенки и двинулся в нужном направлении. С тех пор его не видели.

  За всю войну самому Семену Егоровичу только одни валенки пригодились. Те, что он брал с собой летом в 1941-м, на всю войну их хватило. Места, где он воевал, были, в основном теплыми, а потому в сапогах ходил. В них и вернулся.

  Не успел отдохнуть, как надо было в колхоз устраиваться, работать за себя и за тех, кто не пришел с полей сражений, за тех, кто стали калеками.

  Вскоре похоронили деда и основную роль в деле изготовления теплой обуви взял на себя Семен Егорович. В помощниках по-прежнему был Василий. Отец не переставал удивляться его опыту и мастерству, все чаще подхваливал, похлопывал тяжелой мозолистой рукой по сыновнему плечу.

  Наступил голод. Он был страшнее холода, и мало кто помышлял о валенках, ведь за них тоже надо было платить, да и шерсти недоставало. В военные годы на подворье за неимением мужиков, чтобы ухаживать за отарой, поголовье овец резко сократилось.

  - Да уж какая там плата, - прервал молчание мастер. – За пару валенок порой давали в награду краюху ржаного хлеба или кусочек сала. А мы рады-радешеньки были. Горько было видеть, как привозили на лошадях одноногих мужиков на примерку, ставших калеками по воле военного времени. Мы мастерили даже и на «обрубки» валенки. Как же иначе-то, не обижать же и без того обиженных судьбой защитников Отечества нашего.

  Отец Василия Семеновича не дожил до 100-летия всего семь лет. Когда умер, всем селом хоронили, даже из других окрестностей приезжали проводить в последний путь вальщика, ветерана Великой Отечественной войны, и просто хорошего человека.

  После его смерти сыновья долго следовали отцовскому завещанию сохранить мастерскую в первозданном виде на память внукам, правнукам, не бросать это нужное дело, а передавать умение валять валенки из поколения в поколение.

  - Боюсь, что угаснет наш бабайцевский огонь ремесленного производства, - сокрушался Василий Семенович. – Сыновья старшие в инженерах ходят, младший – глухонемой, он только подсобляет мне, квасцы готовит, да ремонтирует чесальную машину. Раньше вручную шерсть «били», а теперь он агрегат к электричеству подключил. Легче стало. Когда сам крутил, два килограмма шерсти расчесывал в час, сейчас за это же время – пять выдаю.

  Он несколько раз крутнул рукоятку, тяжело задышал. Огорчился: силы покидают. Сказал, что чесалке этой полсотни лет, в подарок от теткиного мужа ему досталась. Красивый «почерк» оставил мастер резьбы по дереву. Раньше не любили крестьяне ничего делать тяп-ляп.

  - Ага, вот и свет прибавился, - встрепенулся старик. – Сейчас я вам продемонстрирую, как из одного добра другое добро получается.

  Загудела машина, Василий Семенович взял клок шерсти, раскидал по ежовым веретенам черные пряди, из которых потом смастерит Бабайцев маленькие или большие валенки.

  На «кухне» - специфический запах от так называемых квасцов. Здесь же колодки – «макет» будущего изделия.
Василий Семенович достал несколько деревяшек разной формы, приставил их друг к другу, постучал, повернулся ко мне.

  - Вот вам и колодка 44-го размера. Остается только намотать на нее шерстяное полотно, подсушить на лежаке русской печи и получай, заказчик, пимы. Носи, дари кому хочешь. Во времена моего деда они были лучшим подарком молодоженам и тем, кто отмечал свои серебряные или золотые свадьбы. Я и сам свою невесту, будущую жену, валенками приворожил.

  «Теплые твои валенки, Василий, - сказала она. – Вот если бы душа такой была – замуж за тебя вышла бы». Я уцепился за эту ниточку, убеждал, что не только душа, но и сердце мое к людям горячей стороной повернуто, а к ней – в особенности. Нет ее, моей жены. Умерла не так давно. Сев на скамейку, подперев руками подбородок, Василий Семенович загрустил. – Долго мучилась от болезни. Все лопухом голову прикрывала, спасаясь от палящего солнца. Ей бы дома сидеть или на легкий труд перейти, врачи именно так и рекомендовали. Но где в колхозе найдешь «мягкое место»? Бухгалтерские работники – и те коров доить на ферму ходят, инженеры на комбайнах зерно, свеклу убирают. Людей-то не хватает. А если бы их в достатке было, глядишь, и целую фабрику можно было бы при колхозе открыть по изготовлению валенок. Я бы им свою технологию от корки до корки выложил, да и спокойно бы умер с сознанием того, что кто-то принял эстафету. Из грубошерстной породы овец валенки не получаются гожие. Нужно разводить тонкорунных, как в личных подворьях. Вот тогда мы и своих колхозников обеспечивали бы теплой зимней обувью, и на продажу хватало. Эх, бывало, запряжешь пару гнедых лошадей – и в Калач, на базар. Не успеешь подъехать – громадная очередь. Другие торгаши нервничают, почему, мол, у них не покупают обувь, а у этого Бабая. Меня уже все признали. Признание – оно по кругу ходит, не задерживается. Дождутся остальные вальщики, когда я уеду, тогда уже и свой товар продадут. Кстати, дед мой Егор сюда же возил лапти продавать, тоже были нарасхват. Да, давно это было. А как сейчас все помню.

  Я заметила, что он не курит, даже когда волнуется. Поинтересовалась, неужели не пристрастился с такой горькой долей к табаку, и он ответил:

  - Никогда не тянуло к куреву, хотя отец мой прямо-таки захлебывался табачным дымом. Самосад курил с перерывом 3-4 часа в сутки. Прожил все-таки 93 года. Сила в нем была богатырская. Добра – через край. Видно, за это и отпустил ему Бог такую долгую жизнь. Я свои горе-беду никогда не выплескивал наружу, ни водкой, ни табаком не заглушал. Такой характер. Много я тебе, дочка, рассказал из «летописи» семейной нашей. Надоело, поди. А теперь в дом проходи. Посмотри, как живем. Лично я доволен. Телевизор есть, радио, холодильник – за то государству спасибо. Он посмотрел в угол дома, где крепились несколько икон, висела лампада.

  - Зажигаете по праздникам? – спросила я.

  - Почти что нет. Это супруга все религиозные обычаи соблюдала, молилась, в церковь ходила, постилась. Я тоже верующий, крещеный.

  Обратила внимание: чисто кругом, уютно. Посуда начищена до блеска, синевой отдают белые стены и шторы. Можно подумать, чьи-то женские руки здесь наводили порядок, ан нет, сами мужики домашние дела справляют.

  Общались отец и сын жестами, понимали друг друга. В праздничные дни тесто бывает у них за столом: родственники приходят в гости, друзья, товарищи. Немудрено удивиться: старый, пенсионер, а все еще в работниках числился. В самом деле, не сиделось ему дома, когда было куда руки приложить.

  - О, я в колхозе еще нужен, - возвышенным тоном произнес Василий Семенович. – С весны до осени воду вожу на лошади по хлебным полям, да свекловичным плантациям. Люди ждут меня, особенно в жару. Сейчас я «на приколе». Зима ведь. Нет, не хочу я в оторванности от народа быть. До самой смерти не смогу.

  … Уже совсем стемнело, и он вызвался проводить меня до центральной усадьбы колхоза. Я просила его вернуться, а он все шел и шел, на ходу стараясь выговорить боль свою и планы свои.

  - Приезжай ко мне, дочка, в следующий раз, обязательно приезжай. Я тебе валенки приготовлю красивые. Размер-то какой носишь? Ну заладила «не надо». Не модно, скажешь? Да разве в моде дело? Главное для человека – здоровье. Сберечь его валенки помогут. В них само солнце тепло оставило. Не зря же с овцами связаны народные обряды. Между прочим, я нашему колхозному председателю Медведеву тоже предлагал пимы свалять, а он в ответ только улыбался. Понял я: не хочет. Молодой он, современный парень. На ферму в полусапожках бегает, дойку контролирует. Но однажды сказал: «Я, Василий Семенович, тогда вам валенки закажу, когда на пенсию пойду». Не подумал он, что к тому времени меня на этом свете уже не будет.

  Кто придет на смену Бабайцеву – ответить трудно. Если никто – худо будет и тем, кто тракторами бороздят снежное покрывало полей, и тем, кто под открытым небом занимаются ремонтом техники, да и сельским ребятишкам, пристрастившимся к катанию на лыжах и коньках. Нужны вальщики, ох как нужны эти умельцы старинного народного промысла.

  … Василий Семенович медленно исчезал в вечерней темноте. Я с грустью смотрела ему вслед и на след на белой стезе, оставляемый его черными валенками с калошами…

                (1992 г. Воробьевский район)