старики

Старики

-Иваныч! Это я!
-Заходи!
-А ты где, Иваныч?
-Да сейчас! Погоди!
-А! В туалете ты!
Иваныч вышел из укрытия. Алексеич уже сидел за столом. Он чинно сложил руки на коленях, ждал завтрака.
-Прости, Алексеич. Не успел, того...Сготовить. Прихватило живот. Я же ведь вот тебя предупреждал, что прихватит!
-Прости, Иваныч. Очень уж щавельку захотелось!
-Так нарвали бы, щей бы сварили! А то так!
-В детстве ели - ниче не было!
Иваныч зашелся от смеха, держась за живот.
-В детстве! Семьсят лет назад было то детство! Сейчас вон кашки манной и то на полводе!
-Да, старось. Ну ее! Не хочу. Я вон поел щавеля того - и ниче. Как молодой.
Иваныч быстро сварил каши на полводе, как и грозился, и Алексеич, вздохнув, принялся есть. Сам он готовить не умел вообще.
...Они оба вдовцы. Только Иваныч рукастый, проворный, деловитый, а Алексеич всю жизнь проруководил в каком-то бюро. Делать сам особо ничего не умел. На работе подчиненные шуршали, а дома - жена любимая. Но, к чести Алексеича надо сказать, что никаких начальственных замашек у него не было. Он с готовностью признавал первенство за Иванычем. А тот любил, что к нему приходит сосед, такой же вдовец.
В первое время, как они сошлись, все убивались по женам. Горе их сблизило сильно. Обе умерли в один год. То приезжали на дачу с женами, а то вдруг что один, что другой - без жен. Вот и плакались друг дружке.
Потом горе стало забываться. Соседи договорились приезжать на дачу по самой весне, чуть снег сойдет, и жили до поздней осени. Ждали встречи каждый год, ждали мирной дачной жизни, душевной дружбы, тепла, которое дарили друг другу щедро...
-Ну, поел? - спросил Иваныч. - Не отравился?
-Да нормально. Оно тоже иногда и кашу надо! Там в ларьке колбасу дают. Мне Светлана сказала.
Светлана - тоже вдова, соседка.
-Какую колбасу?
-Вареную, говорит. Она сказала, что ее с яйцами хорошо. Глазунью.
-Ой, поучи еще меня! А то я не знаю...
Помолчали. Алексеич чего-то мялся все. Иваныч спросил:
-Ну, чем займемся сегодня? Чего молчишь?
Алексеич глаза в пол совсем опустил. Иваныч всполошился. Какое-то предчувствие кольнуло его.
-Слушай, говори, а! Я вот это не люблю!
-Да что говорить... Дело такое... Прямо вот разрываюсь я надвое!
-Ну! Не тяни, а то меня кондратий хватит!
-Да упаси Бог! Что ты! Ничего же страшного. Просто тут это... Ну, вечером, как уж мы с тобой подосвиданькались, зашел я к Светлане. Ты не перебивай только.
Иваныч и не думал перебивать. На душе его стало грустно, тоскливо.
-Понимаешь, Иваныч. Согласилась она сойтись, чтоб вместе жить. Мне ведь тяжко одному! И тоска, и делать не умею ничего, и руки не лежат ни к чему. Зимой особо, когда дома там, в городе! А тут все женщина рядом. Мне-то уж ничего такого не надо. А ласки хочется, заботы. Алечку мою не вернешь! Тут уж другое, конечно...
-Да ладно, Алексеич. Я рад за тебя, не раздваивайся. Ты ж женишься если, все равно захаживать будешь, хоть иногда.
-Да Иваныч! Да друг ты мой! Как же это я не буду захаживать!
.... Вечером Иваныч сидел один. Алексеич у него уже даже не обедал. К Светлане ушел обедать. А Иванычу без соседа и готовить ничего не хотелось. Хлебом с чаем  угостился, да и полез в шкафчик. Там были фотографии. Он нашел фотографию жены: его Мария стояла у цветущей яблони и была такая красивая, такая родная! Иваныч вытащил фотографию из альбома и поставил ее на столик к маленькой иконке Иисуса.
-Ну вот, Машенька. Хоть теперь поговорю я с тобой. Теперь только ты у меня осталась. Да и Господь-батюшка с нами. Вы уж не задерживайте меня тут. Хочу я к вам туда.
На глазах были слезы, но Иваныч не вытирал их. Не перед кем стыдиться. Все свои. Поймут!

Наталия Жукова (с)