Треуголка

           Как-то я шёл по улице, был солнечный летний день, всё было как всегда, на моей голове, словно на воре шапка, ярко светилась треуголка. Ну, знаете, такая, которая была надета на Бонапарте Наполеоне, в 1812 году. И я шёл, ничего и никого не замечая, потому что рассуждал про себя о величии этого человека, носившего чёрную треуголку. И я не знал о том, что такой же головной убор надевал ни только мой кумир, а и великий Кант в далёком 18-м веке, его образ в этой шляпе был запечатлён в камне, где он держит в руках сей головной убор, а я даже не знал, что именовался он двууголкой, и что, когда такая же скрученная из листов старой газеты шляпа была надета на маляре, то называлась она пидерка. Меня не волновали все эти вопросы, я продолжал рассуждать о величии человека… Стоит только такому надеть такую шляпу и он становится велик. И такая участь постигла и меня,  и давно. Я даже мечтал примкнуть к великому Хайяму, приблизиться к его славе, попутав времена и годы, и думая, что тот жил четыре века назад. Я даже стихи посвятил, нет, не Хайяму, а себе, конечно же, в которых упомянул, что забыл родиться четыре века назад. Ну, ничего, меня спасла треуголка Наполеона Бонапарта. И вообще, уже давно наступил 21-й век, а я всё ощущаю величие этих людей, что непосильной ношей легло на мои плечи, но я просто обязан через столетия пронести эту гордость за себя, разумеется, ибо их уже давно нет, а я здесь и сейчас…

И тут, прямо в тот момент, когда я осознавал всю правду своего предназначения, разумеется, никого кроме себя не замечая, я же почти тот Наполеон, только 21-го столетия, я своим плечом в надетом камзоле синего цвета, украшенном красными эполетами, с золотой бахромой по краям, довольно ощутимо задел прохожего, идущего мне навстречу. Но, клянусь богом, я его не видел ни тогда, и никогда раньше, я просто, вообще, его не знаю… Тем не менее, как мне показалось, этот псих намеренно своими башмаками отдавил мне все мозоли, на моих многострадальных ногах в надетых хромовых сапогах… Я в этом даже ни чуточки, не сомневаюсь. Правда, он зачем-то потом попытался мне пояснить, что всё это случайность, ненамеренность такая в его действиях была, но я ему не верю. Я вообще, никому не верю, кроме себя и Наполеона Бонапарта. А раз я носитель его треуголки, то и являюсь самим Бонапартом.

Короче, раз такое дело, то обидчик должен быть наказан,—  подумалось мне. И я вспомнил, что один мой знакомый должен мне денег. И я решил, что потребую возврат долга с этого незнакомого мне прохожего. А почему бы и нет, на мне же треуголка, как на моём кумире в 1812 году. Не важно, что такая же, и в 20 и 21 веке и на маляре называлась пидеркой. Этого я не знал и знать не хочу… И я, не задумываясь и совершенно не стесняясь потребовал с этого незнакомца свои деньги, заявив, при этом, что 50 штук не заменят мне его личность и его поступок, который я рассматриваю, как непревзойдённое хамство.

И вот, я до сих пор не понимаю, а где же моя треуголка…? Я —  человек адекватный, а такие, как этот прохожий, что отдавил мне все мои наполеоновские мозоли, и ещё умудрившийся заявить, что ничего не знает о долге в пятьдесят тысяч, должны находиться в правильных заведениях и под присмотром врачей, потому что совершенно не адекватны в отличие от меня.

Я ещё, как оружием, я же Наполеон, не видите, разве, ах, да, кажется, я потерял свой головной убор, ну не важно, в тот значимый для меня момент, повторюсь, я и угрозами размахивал, как оружием, перед его носом, пытаясь восстановить справедливость и выбить из него долг моего знакомого.

Но вы знаете, какая главная несправедливость, состоялась в этом деле… Этот прохожий совершенно не испугался меня и почему-то не отдал мне эти штуки, ну, эти, как их, деньги, пятьдесят штук. И тогда я решил обидеться. Я так и сказал ему это, прямо в глаза, что он де должен находиться под присмотром врача…



                ***


                — Ну, где же моя треуголка?  —  всё удивлялся Наполеон Бонапарт, шаря свободной рукой по деревянной поверхности казённого стула, на котором он сидел во время своего повествования…

Он продолжил громко недоумевать и тогда, когда к нему подошли два мужика суровой внешности в одежде, не как в 1812 году, не в синих камзолах, а в белых халатах, резко скрутили ему руки, чтобы больше он не искал свою шляпу и не дай бог, не попытался и им пояснить, кто тут, кто, и с обидными словами… « Мы тебе пидер, сейчас покажем твоих друзей, тут тебя не только Наполеон с Кантом ждут…. Вот у них и потребуешь сейчас возврата своих бабок» —   поволокли нового пациента со старой или обычной историей в сторону палаты…

      —  А пока что, прими-ка эту пилюлю,—  сказал подошедший в этот момент доктор, тоже, почему-то не в костюме военного наполеоновской армии, —    а то, что-то ты слишком обидчивый, братец, ну и заносчивый, а иначе, не понятно было бы, что ты тут делаешь, тем более, что треуголки давно на тебе не видать, а ты всё равно, всё про Наполеона, да про Наполеона, и его треуголку нам пытаешься впарить. И ещё про какого-то Хайяма, а у нас тут такой не значится. Видать, и впрямь опоздал ты родиться, родненький ты наш... Вишь как, наполеоновскую двууголку назвал треуголкой, а на твоей голове она-то и вовсе пидерка…

Всё нежно похлопывая по плечам без эполетов пациента, приговаривал доктор, препровождая того в его временное пристанище, не боясь при этом ещё больше обидеть Наполеона, Канта и всех вместе взятых, в одном лице этой гордости и величии с диссоциативным расстройством личности, потому что теперь он уже находился под бдительным присмотром врачей, как того желал прохожему, обвинив того в неадекватности…

    Разумеется, потому что все адекватные и великие давно собрались в одном месте и под одной крышей, где их никто не сможет обидеть, обвинив в ношении неположенного головного убора, ну, или пояснить, что на их головах он выглядит исключительно, как пидерка, но ни в коем случае, не двууголка Наполеона из 19-го века, ибо сейчас давно век 21-й…

11.09.2016
Марина Леванте