РИМБ 16 - Всё в крови

— Держись — шепчет моё чудо, единственное существо, которое приняло меня такой, какая я есть. Шарль, с непонятно откуда взявшейся в волосах резинкой и закатанными рукавами, поддерживает меня за талию и тянет вверх по лестнице.

Повреждённая нога (уже и не помню, когда) сгибалась крайне неуверенно, грудь отзывалась тянущей болью на каждый вдох. Движение вверх по лестнице раскладывалось в сознании на последовательность мелких действий — поднять ногу, согнуть ногу, поставить ногу на ступеньку, опереться на нее, повторить с другой ногой. Вцепившись в перила и чуть не плача от боли, я продолжала идти вперед и вверх.

— Что делать-то будем? — спросила я у своего спутника, когда оставался один пролёт до заветной двери в квартиру.

— Я не знаю — парень грустно глядел в маленькое окошко, за которым умирал солнечный зной — Давай сначала доберёмся, а там…

— Мне плохо.

— Вызовем помощь. Твой отец вроде обещал на симпозиум уехать? На несколько дней? Скажем ему, что упала…

— С крыльца. Хорошо. Вот бы меня уже… отпустило.

Я продолжила путь. Соседка, вышедшая на лестничную клетку, заметила меня и поздоровалась. Я вяло ответила тем же. Вроде ничего не заметила… Вот бы не заметила…

— Наркотики — это зло — прошептала я, закрыв дверь. Наркотики берут сильного и делают его слабым. Боль с новой яростью вгрызлась в обе ноги и я с криком сползла по стене.

— Какого… — прошептала я. Потрогала штанины. Они были влажными.

Но это была не кровь.

— ****ь — промолвила я, разглядывая руку, перемазанную зеленоватым гноем, в котором извивались личинки.

Грохот навалился на меня с грацией КАМАЗа на шоссе. Неведомая сила пригнула к земле и меня снова вырвало.

Шарль сидел рядом и смотрел на мою скорченную фигуру. Он улыбался и не шевелился. Бледное лицо на глазах приобретало синеватый оттенок. Я заорала и метнулась к нему, хватаясь своими руками за его, покрытые трупными пятнами.

— Нет! — выкрикнула я и всхлипнула — Не смей, слышишь, ты?!

Хлынули черви. Гул перерос в писк. Мои пальцы раздулись и лопнули потоками личинок.

— Это мир моего воображения! Ты жив! — я перешла на ультразвук — Ты жив, понял? Ты жив!

Чернота заколосилась и взошла повсюду, сожрав даже мой голос. Последнее, что мне удалось различить — тихий шепот:

— Мы ещё встретимся.


— А ведь это всё была твоя вина. Изначально.

Я была в комнате, заполненной ярчайшим светом, который не согревал, а будто высасывал остатки теплоты. Человек передо мной стоял, заложив руки за спину, и глядел на меня с профессиональным раздражением скучающего садиста.

— Я… умерла? — я сказала эти слова очень тихо, страшась их смысла. Ужас пробирал меня до самого основания, но ощущался как-то отстранено.

— Да ты и не жила, девочка. — светоносный усмехнулся — Просто так болталась. Существовала.

— В чём тогда моя вина? Если я ничего не делала…

— Да в том, что ты родилась. Ведь это никому не было нужно. Как там у Кастанеды? «Дети зачатые вне страсти, обречены жить без силы»? Или как, я уже забыл. Сто лет не читал старика — светоносный отвернулся — Противно глядеть на тебя.

— А что я…

— Что ты могла сделать, такая дефектная и ненужная? Да не знаю. Сдохнуть, как тебе такой вариант? — черты его лица казались смутно знакомыми. Он напоминал моего знакомого из парка и кого-то ещё. — Или нет, слишком просто.

— А ты сам кто такой?

— Да какая к чёрту разница — собеседник поморщился и сделал движение рукой. С этого момента он стал плавно отдаляться.

Невероятный страх полыхнул с новой силой…

— Смотри, можно ведь стараться никому не мешать? — светоносный ухмылялся — Подумай о чувствах людей. Можно учиться ради отца, быть преданной гражданкой своего государства, служить своему мужу эмоциональным унитазом и своим детям нянькой, изображать религиозность, изображать счастье, чтобы никого не смущать своим унынием. Хорошая же идея, нет? Твои страдания искупят твой грех — быть не одной из них! Ты умрёшь, не выходя из своего хлева, не увидев и половину того, что могла бы, но о тебе вспомнят. Пару раз.

Профессор скривил лицо и мерзко заблеял:

— Беееее, овечка! Беее!

И тут снова этот голос, разрывающий голосовые связки. Концентрат зла, вырвавшийся из моего горла, как тогда, в парке:

— Что за ***ню ты несёшь, сраный раб?!

Профессор изменился в лице и стремительно направился ко мне. Подошел, замахиваясь.

— А вот это уже звучит веселее.

Пощёчина обожгла лицо. Тщедушная рука схватила меня за горло.

— Ты что творишь, соплячка?! — визгливый голос отца заставил меня распахнуть глаза. В груди и животе пульсировала боль, нога казалась чужой, но буйство изменений вокруг почти сошло на нет.

— Я… — хрип, за ним ещё одна пощёчина.

— Наркоманка! — взвыл он и мелко задрожал — Я давно должен был догадаться! Всё твоё поведение! Дефективная!

Он ударил меня в грудь. Я бессильно застонала и попробовала отползти подальше, отталкиваясь локтями, но они бессильно скользили на старом паласе.

— Папа, пож…

— Вся в свою мать! — взвизгнул отец, пиная меня — Яблочко от яблони! Как я только тебя в детдом не отдал!

Слёзы заструились по лицу. Горькая обида и непонимание встали комком в горле.

— Я больше так не буду!

— Сколько времени потратил! — отец ещё раз пнул меня и тяжело задышал. Отошел на метр — Сумасшедшая, ненормальная… тварь… Хоть усыпляй… Одни проблемы от тебя…

Я подняла глаза. Отец рвал воротник футболки и пыхтел.

— Тебе плохо? Скорую… вызвать? — проговорила я сквозь слёзы.

— Всё из-за тебя, стерва! — выплюнул он и нацелился пнуть меня в лицо.

— Прекрати, пожалуйста! Я тебе ничего не сделала! Прости! Прости!

— Позор… Что скажут на кафедре… — отец зашаркал на кухню к телефону. Я осталась лежать. Рёбра горели огнем, не давая отрубиться. Меня ещё раз вырвало чем-то тёплым и липким.

— Эй, скорую кто вызывал? — послышался голос.

— Дверь не закрыта… Давайте внутрь.

— На кухне есть один! Лежит, не двигается! Всё в крови! Башкой об стол приложился, пока падал.

— В коридоре ещё одна. Отравление, судя по всему. Или передозировка. Блевотина кругом…

— На кухне без признаков жизни! Доктор!

— С девочкой-то разберитесь, а?!

— У мужика пульса нет, дыхание отсутствует. Он тут долго уже валяется, похоже, сердце отказало! Доктор, ваша помощь нужна! Новенький, эй, новенький! Иди сюда, будешь на мешке.

— Стойте! Я знаю эту девушку! Она со мной в одной школе училась! Лида! Лида! Крылова, очнись!

Я открываю глаза и пытаюсь оглядеться. Вижу одни неясные пятна.

— Шарль! — зову я, глядя сквозь обескураженного Лешку — Шарль!

Алексей меняется в лице, у него наворачиваются слёзы.

— Ты всё-таки из этих — говорит он — Не двигайся, мы тебя вылечим.

— Новенький, мля, ты будешь мужика реанимировать или как? Хотя у него наверняка уже мозг на хрен отключился. Давно валяется. Доктор?

— Время смерти — 20:51. Девушку в ближайшую больницу на промывку, потом в нарколожку. Мужчину пакуйте.

— Всё будет хорошо — Алексей неловко берет меня на руки — Я тебя вытащу.

— Шарль! — кричу и пытаюсь вырваться. Алексей тут же роняет меня, я падаю на затоптанный палас и ползу к кухне, но в здоровую ногу вонзается шприц.

— Бедная девочка — говорит доктор и профессионально берет мне пульс. На секунду я вижу его лицо и мгновенно узнаю. Седина, аристократический лоб, изящная оправа очков, выдающийся нос.

Чёрные глаза Профессора смотрят на меня с досадой. Картинка гаснет.