РИМБ 18 - Бессвязность

Солнечный свет наполнял комнату. Я вздохнула и открыла глаза. Сознание ёще было спутанным, но я держалась. Мой лечащий врач сказал, что это пройдёт.

На стенах моей небольшой палаты нет часов. Санитары со мной не разговаривают. Я не могу даже сказать, сколько я уже здесь нахожусь.

В первый же день меня обрили наголо и зачем-то вымыли из шланга. Людей в отделении слишком мало, но по указанию доктора мне влепили какого-то препарата… И стало не до того. Помню, меня трясло, а позвоночник угрожал сломаться. Кололи какое-то седативное. Проспала несколько суток неприятным сном. Потом началась психотерапия.

Группа людей на скрипучих стульях. Подавляющее большинство — мужчины. Маленькие бегающие глаза, нервные движения, постоянно вертят головами. Будто бы кого-то ищут. Ведёт группу один из бывших пациентов.

— Лидия, ваша очередь. Расскажите о своём грехе — он кивает мне и улыбается во весь рот. Короткая стрижка, деловой костюм, фальшь полная. Я выхожу и начинаю что-то говорить про то, что попала сюда после абузуса, что ничего не помню. Один из санитаров смотрит на меня и вздыхает. Это Алексей. Он учился в нашей школе, а теперь он — студент-медик, подрабатывает. Наверное, ему не хватает денег на карманные траты, но это странно, учитывая, кто его отец.

— Вы однажды вспомните, Лидия — мягко говорит ведущий группы. Неожиданно он встает, словно увидев кого-то за моей спиной. Уверенный и изящный, он вздрагивает, нелепо выворачивает шею и бьёт себя по голове.

— Что, увидел? — шепчет жирный пациент со злым лицом, лет 17 на вид — Увидел?!

— Нет! — кричит ведущий и выбегает из комнаты. Алексей отходит в сторону и пропускает ведущего вперёд.

— Увидел — ухмыляется жирный. Кудрявый пациент напротив меня сгорбился на своем стуле. По его лицу стекают слёзы.

— Мразь ты — говорит беззлобно щуплый очкарик — Он же исправился. Он же хочет стать здоровым.

— Больной он.

Поднимается паника и шум. Санитары выбегают из комнаты, я неторопливо выхожу следом. Санитары мчатся через коридор к туалету, поднимают страшный тарарам и вытаскивают оттуда ведущего. Весь в крови, он вертится как уж и пронзительно орёт. Алексей, самый сильный из персонала, крепко держит его за руки, но бывший ведущий вырывается и бежит в мою сторону. У него окровавлено всё лицо, один глаз выдавлен из орбиты и сплющен, из левой глазницы торчит кусок фаянса, шея исполосована. Как скажет потом один из пациентов, «К Константину пришла эта… его самая. его грех. Он разбил бачок унитаза и порезал себя, чтобы больше её не видеть». Бывший ведущий бежит ко мне, натягивая спадающие штаны, орёт что-то, а я даже пошевелиться не могу. Слова непонятны. Кажется, он в чем-то меня обвиняет.

Окончательно запутавшись в съезжающих брюках, бывший ведущий падает лицом в пол. Раздается треск, парень несколько секунд дёргается, но потом затихает, издавая что-то, похожее на вздох.

— Врача сюда! — орёт санитар, затем сгибается и оставляет на больничном линолеуме свой завтрак. Подходит Алексей. Смотрит на меня. Его лицо до ужаса бледное. Он еще что-то говорит, а я уже неторопливо удаляюсь в свою палату.

Группу расформировывают. С этого момента общение между пациентами запрещено. За мной следит лично Алексей. Это распоряжение его отца, моего лечащего врача.

Проходит время. Я ничего не помню и не хочу вспоминать. Так, какие-то обрывки. Вот отец, выдирающий из моих рук трупик котёнка. Вот жирного пациента вытаскивают из петли, которую он привязал к спинке кровати и умудрился удавиться так незаметно, что спасать оказалось некого. Он был самым шумным среди прочих. Вот Алексей отталкивает кудрявого, который хочет со мной поговорить. Мне не помешало бы с кем-нибудь пообщаться, но приказ есть приказ. Лекарства опять меняют. Я не могу спать. Несколько раз меня рвёт, поэтому всё, что раньше давали в таблетках, начинают колоть. Невозможно ходить, сидеть и лежать на спине.

Чья-то рука касается моего плеча.

— Крылова — к врачу.

Я послушно иду по коридору. Кровь с линолеума давно смыли.