Чувство и разум

«Все спасутся, только я не спасусь». Эта мысль рекомендуется, как благая, в руководствах ко спасению, во множестве предлагаемых магазинами церковной книги. Эти слова из притчи об Антонии и смиренном сапожнике весьма популярны в деле проповедования «правильных» мыслей.

 Новоначальные усердно примеривают эту мысль на себя, но сердце их наполняется обычно не благодатью, а ужасом и тоской. Обесцениваются все труды и достижения, нет смысла стараться и менять себя к лучшему, все напрасно, дело вовсе не в трудах, а в чем-то ином, неведомом, ведь все равно убийцы и воры будут впереди на пути в Царство Небесное.

В результате - тонкое  дуновение святооотеческой мысли, вошедшее в церковное Предание, предложенное во времена оны людям духовно опытным и крепким, в наше время вульгаризируется пропагандой среди новоначальных христиан, неспособных еще понять и принять это в силу отсутствия соответствующего духовного опыта. И пропагандируется теми священнослужителями и мирянами, которые тоже этим опытом не обладают, а потому не в состоянии донести мысль правильно. Круг замыкается. На выходе мы получаем религию жестокую, веру -беспощадную к слабому человеку,  духовную практику продуцирующую безысходность.

В чем же дело, и как трактовать эту часть Предания?

Совершенно очевидно, что данная мысль не может быть руководством к действию, не может быть образцом «идеологически выдержанного» мышления, не может быть аффирмацией для духовного роста. Это всего-навсего маячок в бурном и темном море наших страстей, показывающий, что после долгого плавания мы идем к берегу, который где-то там  уже начинает маячить. То есть, если появились какие-то подобные мысли и чувства, значит, все не так плохо у нас душе, и мы правильно практиковали до этого. А правильная практика новоначального и среднего, и всякого христианина  – это хождение по заповедям Христовым, изложенным в Евангелии.
Нам очень долго может не даваться любовь к ближнему. Могут мучить осуждение, раздражение, ненависть, месть, зависть. И вот, долгим многолетним покаянием и стараниями поступать вопреки нашим чувствам, если они осознаются как нежеланные или неправильные, мы начинаем вдруг понимать, что каждого человека любит Господь, что никто не рождается в этот мир готовым преступником, что душа человека нам неизвестна. И появляется родительское желание оправдать свое чадо даже в самых неблаговидных делах. И только тогда мы приближаемся ко Христу, молившему «отпусти им, Отче, ибо не ведают, что творят!» (от  Луки, 23,34)

Речь больше о чувстве, нежели об идее.

Вот почему смиренный сапожник был указан Антонию, как преуспевший в духовном делании. А вовсе не для того, чтобы каждый в массовом порядке тут же принялся думать так же. Никому ведь не приходит в голову ставить логарифмы в учебник арифметики для первоклассника. Но в духовной жизни все представляется почему-то делом простым.

Так же и об отношении к себе. Можно сколько угодно бить себя в грудь, стеная о собственной греховности и ни секунды при этом не верить, что ты хуже маньяка-людоеда. Ну, неправда это, фальшь. Лучше вообще не сравнивать, запретить себе сравнение, как невозможное, неподвластное человеческому разуму, оставить это Богу. Собственный грех становится виден отчетливо только в свете Божественного Сияния, и только тогда появляется искреннее желание избавиться от греха и быть с Богом. Значит, покаяние, как чувство греховности, как метанойя (перемена ума – греч.) появляется только по мере стяжания благодати Духа Святаго, что сами понимаете, дело непростое и не всегда нам подвластное.
 
Что нам подвластно – так это иметь Евангелие, как руководство к жизни, с большей или меньшей мерой успеха в его выполнении.