Цветы и песни Глава 8

На побережье, где мы с Джоном просидели до самого вечера, оставив автомобиль позади, нас ожидал самый красивый закат из всех, что я когда-либо видела. Мы не говорили ни о чем серьезном, просто сидя рядом и даже не держась за руки. Я чувствовала полное удовлетворение по поводу того, что вокруг совсем не было людей, ни единой души – это добавляло мне того спокойствия, которого так требовала моя душа.
Когда солнце скрылось за горизонтом, позволив сумеркам нависнуть над нами, Джон снял с себя пиджак и накинул его на мои голые плечи, после чего я спросила у него, который час.
– Девять, – ответил Джон, посмотрев на наручные часы, после чего снова повернулся ко мне. – Хочешь, я отвезу тебя домой?
– Нет, – честно сказала я.
– Но Дэйзвелл будет волноваться за тебя.
– Сомневаюсь. Сегодня ночью она напивается вместе с друзьями на очередном светском приеме.
Какое-то время мы молчали – я смотрела на темную гладь воды, уходящую куда-то далеко-далеко – туда, где расстилалась идеально ровная линия горизонта. Не знаю, куда смотрел Джон, но вскоре он снова заговорил.
– Скажи, – негромко произнес он своим бархатным голосом, от которого всегда возникало чувство глубокой симпатии к этому харизматичному мужчине. – Тебе нравится здесь?
– На побережье? – спросила я, на секунду заглянув в его глаза, которые теперь были даже голубее воды перед нами.
– Нет, здесь – значит в Англии.
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что я знаю, каково это – быть вдали от родного дома. Иногда, когда я смотрю на тебя, мне начинает казаться, что что-то гложет тебя, несмотря на то, что ты все равно продолжаешь вести себя так, будто бы ничего не происходит. Ты действительно очень сдержанная. Тем не менее, порой мне кажется, что все, чего ты хочешь – так это поскорее уехать отсюда, от всех этих вечно болтающих англичан.
– Я должна быть благодарна Дэйзвелл и всем остальным за все это, – сказала я негромко, бездумно разглядывая собственную обувь. – Я не шучу, Джон, это правда. Иногда я теряю контроль и веду себя словно капризный ребенок, и мне стыдно за это. какой бы противной порой мне ни казалась Дэйзвелл и все эти, – как ты сказал? – вечно болтающие англичане, я не должна вести себя так, как мне хочется. Поверь, Джон, я привязана к своему дому далеко не так сильно, как тебе, должно быть, кажется, но люди здесь действительно другие. Здесь вес иначе, и порой, как бы паршиво это ни звучало, меня тошнит от каждого из них.
Я помолчала, но Джон ничего не ответил, поэтому я продолжила:
– Я всегда представляла себе Англию как нечто пленяющее, идеальное – меня всегда тянуло сюда, хотя, как оказалось, я никогда и понятия не имела, что именно меня ждет. В моих глазах Англия все еще воплощает ту культуру, которая восхищала меня, Джон, но эти люди…меня пугает то, что за все это время тесного общения с высшим английским обществом я повстречала не более трех честных и достойных людей, от одного вида которых не хотелось бы блевать. Если бы и существовала та – другая – сторона, в которую мне страшно хочется верить, то я просто не появлялась бы в доме Дэйзвелл и ее буржуазных посмешищ.
– Это как раз то, о чем я и говорил, – ответил Джон после долгой паузы, как мне показалось, даже несколько огорченно. – Я боялся, что именно так ты все это и видишь – всех этих людей, всех нас.
– Вас? – переспросила я, тут же отыскав взгляд Джона. – Но ведь к тебе это не никак не относится, Джон, неужели ты не понимаешь?
– Но, может быть, в самом начале…
– Нет, – перебила я. – Я никогда не считала тебя одним из них, потому что ты другой. Ты лучше их всех, понимаешь?
– Но что если ты ошибаешься? Что если я – всего лишь очередное буржуазное посмешище, прямо как Дэйзвелл?
– Тогда я не сидела бы здесь с тобой. Ни здесь, ни где-либо еще.
Мы молчали, видимо, совершенно не представляя, что можно было сказать друг другу. От пиджака Джона пахло одеколоном, и запах этот дарил мне ощущение покоя, как будто то мгновение на побережье вовсе не собиралось подходить к концу, обрываться. Когда вновь поднялся влажный ветер, который можно повстречать только лишь в подобных местах, лежащих близ воды, я почувствовала приятную усталость, от которой в буквальном смысле закрывались глаза.
– Ты вовсе не ведешь себя как капризный ребенок, – отозвался Джон через какое-то время, заставив меня снова открыть глаза. – Иной раз этого даже хочется, но ты никогда не даешь повода.
– Потому что мне стыдно быть такой, понимаешь? – сказала я. – Я не хочу притворяться, не хочу притворствовать, но в то же время иногда бывает очень приятно стать кем-то другим. Вот ты, Джон, ты когда-нибудь хотел стать другим, хотя бы на один день? Не становилось ли тебе скучно от самого себя?
В ответ Джон улыбнулся, после чего сказал:
– Как ни странно, становилось.
– Расскажи.
– Мне легче говорить об этом, зная, что ты прекрасно понимаешь это чувство. Так ведь?
Я кивнула, внимательно глядя на него. Джон продолжил:
– Кажется, в двадцать лет меня вовсе не тревожили подобные мысли – моя студентская жизнь была, можно сказать, почти что сумасшедшей, хотя, честно говоря, я мало что помню – видимо, мы много пили. Даже симпатии и влюбленности становились просто чередой безрассудства, веселья и сплошного удовольствия, ведь на все остальное нам было просто-напросто плевать. Мы, и я в том числе, мало придавали значения тому, что кажется важным теперь. Но тогда, в ранние двадцать лет, мне не приходилось притворяться кем-то, ведь мое собственное «я» всегда играло мне на руку. Я нравился слишком многим.
– Девушкам, – подсказала я.
– Ну, по большому счету, да, – ответил Джон, все еще скромно улыбаясь, – но, Лиза, поверь, поначалу я был слишком стеснителен и робок, чтобы хоть как-то реагировать на их внимание.
– Поначалу – это до пятнадцати лет? – спросила я с усмешкой.
– Неужели ты такого плохого обо мне мнения? – вопросом на вопрос ответил Джон, удивленно глядя на меня.
– Нет, просто ты очень красивый. Неудивительно, что девушки во все времена западали на тебя.
– Поверь, я совершенно не знал, что с этим нужно было делать, – сказал Джон, после чего, заметив мой взгляд, добавил: – нет, не в том смысле. Я просто боялся сделать что-то не так. Не знаю, почему.
– И что же было дальше? – с интересом спросила я.
– Ну, скажем так, – отозвался Джон, и на какую-то секунду я заметила в его лице явные черты подростка, словно эти воспоминания делали его моложе. Может быть, так оно и было – мой возраст пока что не позволял мне таких же перевоплощений. Они явно приходили с годами. – Одного раза вполне хватило, чтобы почувствовать себя увереннее. Мне кажется, тебе не очень приятно слышать это.
– Ничего подобного, я просто очень хочу спать.
– Значит, нам пора ехать.
Чувствуя, что еще немного, и во мне заговорит тот самый капризный ребенок, я выдохнула:
– Пожалуйста, не вези меня в этот чертов дом.
Кажется, несколько раз я действительно засыпала, ведь контролировать себя становилось все труднее и труднее; похоже, в какой-то момент я достигла максимальной точки, когда контролировать себя стало невозможно – и это волновало меня меньше всего. Открыв глаза, я поняла, что Джон нес меня на руках – мне хотелось сказать ему что-то, либо же извиниться за все эти неудобства, но, чувствуя, что мозг решительно отказывается складывать слова в предложения, я просто в очередной раз уснула.
Когда я открыла глаза в следующий раз, мне в лицо ударил яркий солнечный луч, от которого страшно хотелось закрыться. Я лежала в широкой кровати посреди такой же широкой спальни, обставленной модной и уютной мебелью. В первые секунды я почувствовала смятение, ведь комната показалась мне абсолютно незнакомой – я действительно никогда не была здесь. Мне понадобилось несколько секунд, прежде чем вспомнить вчерашний день, затем увидеть пиджак, лежащий на спинке стула – пиджак, который был надет на мне, когда мы сидели на побережье.
На мне все еще было желтое платье, в то время как бежевые босоножки стояли на полу рядом с кроватью, хотя я была почти уверена, что не помнила, в какой именно момент сняла их. Пролежав так еще несколько минут, я пришла к выводу, что не помнила решительно ничего с того самого момента, когда мы с Джоном уехали с побережья – оглянувшись в поисках самого Джона, я увидела лишь расстеленную половину кровати, которая пустовала, несмотря на смятое одеяло и неровно лежащую подушку, показывающую, что кто-то все-таки лежал здесь, и, конечно же, это был именно он. Пытаясь представить, как мы с Джоном лежали в одной кровати, словно влюбленная пара, я почувствовала разочарование от того, что теперь его не было рядом. После этого я снова посмотрела на собственную обувь, не сдержав улыбки, – мое воображение пыталось представить, как Джон уложил меня, спящую, в постель, после чего аккуратно снял с моих ног эти босоножки, всячески стараясь сделать это так, чтобы я не проснулась. Не знаю, сколько раз я пыталась представить это, но с каждой последующей секундой мне все сильнее и сильнее хотелось увидеть Джона, так что я встала с постели, и, подняв с пола обувь, босиком вышла из комнаты.
Он сидел в гостиной на первом этаже, в одной руке держа сигарету, а в другой – книгу. На нем были домашние штаны и обычная светлая кофта с какой-то надписью на груди и закатанными до локтей рукавами.
– Доброе утро, – сказала я.
Оторвавшись от книги, он посмотрел на меня – сначала удивленно, словно впервые в жизни увидел, а потом с улыбкой, тут же потушив сигарету в пепельнице.
– Как спалось? – спросил он, все еще улыбаясь.
– Отлично. Джон, я хотела сказать тебе спасибо.
– За что?
– За все, – просто ответила я, сев на свободное кресло и натянув босоножки на ноги.
Застегнув последний ремешок на тощей щиколотке, я заметила, что Джон продолжал смущенно улыбаться, выглядя явно польщенным.
– Ты голодная? – спросил он через какое-то время.
– Нет, но от чая не откажусь.
Я почему-то ожидала, что Джон тут же вызовет какого-то своего подчиненного, который сделает нам чай, но, к моему удивлению, он спокойно отложил книгу в сторону, и, поднявшись с кресла, скрылся на кухне. Когда он вернулся с заварным чайником, двумя чашками и печеньем, я подумала о том, чтобы сесть с ним на диван, но, прежде чем я успела произнести это вслух, Джон опустился обратно в кресло. Я с благодарностью взяла чашку чая и печенье.
– И что же ты собираешься сказать Дэйзвелл? – поинтересовался Джон, взяв вторую чашку.
– Я не знаю, – ответила я, тут же с надеждой взглянув на Джона, однако тот лишь пожал плечами.
– Я тоже не знаю.
Несколько минут я растерянно пыталась сообразить, какая ложь может показаться Дэйзвелл более-менее приемлемой, однако, так ничего и не решив, я вдруг задумалась о правде. В конце концов, я ни разу не давала ей повода не верить мне, поэтому у Дэйзвелл не было ни единой причины подозревать меня в чем-либо.
– Наверное, я скажу ей правду, – произнесла я наконец, выжидательно глядя на Джона.
– Да ну? – рассмеялся он в ответ, не глядя на меня. – Серьезно?
– Да, – я растерялась. – Почему ты смеешься?
– Я правильно понял? – все еще улыбаясь, он поставил чашку на стол и посмотрел на меня. – Ты собираешься сказать старушке Дэйзвелл, у которой вот уже двадцать лет нет постоянного мужчины, только шумные интрижки, что я любезно предложил тебе переночевать в моем доме? Думаешь, она не сопоставит факты?
– Я вовсе не собиралась впутывать тебя в эту историю, – запротестовала я. – Я бы сказала, что сама попросила остаться у тебя, ведь это правда.
– Иногда ты так наивна, – вздохнул Джон, после чего терпеливо посмотрел на меня. – Тогда ты можешь представить себе, что Дэйзвелл подумает о тебе.
– Но мне плевать, – начала я, как вдруг Джон резко перебил меня:
– Она подруга твоей матери!
Закрыв рот, я продолжала несколько секунд молча наблюдать за Джоном, который выглядел слегка раздраженным, хотя я никогда раньше не замечала за ним этого. Мне всегда казалось, что его невозможно вывести из себя.
– Но это полный бред, – беспомощно пролепетала я, даже не зная, возмущаться мне, либо же просто негодовать. – Мы ведь просто…спали в одной постели, и все. Просто спали!
– Дэйзвелл лучше и эти подробности не сообщать, – ответил Джон без намека на улыбку. – У нее чересчур богатое воображение.
– Неужели я выгляжу как девушка, которая…
– Конечно же нет, черт возьми! – Раздраженно воскликнул он, и, встав с кресла, подошел к шкафу, взяв с полки пачку сигарет. Я наблюдала за тем, как Джон зажег сигарету с помощью спичек, после чего повернулся ко мне, все еще сидящей в кресле. – Мне кажется, что из-за своего юного возраста ты не очень хорошо представляешь, из каких частей состоит жизнь взрослых людей в обществе – здесь даже не важно, к какому классу они относятся, ведь так происходит везде.
– Хватит разговаривать со мной как с ребенком, – раздраженно воскликнула я, продолжая в упор смотреть на Джона, который все еще стоял рядом со своим креслом, будто бы не решаясь присесть. – Мне не десять лет, Джон, даже если ты и считаешь меня ребенком.
– Я не считаю тебя ребенком, – тут же ответил он.
– Нет, считаешь! Ты думаешь, я не вижу, как вы все относитесь ко мне? Будто бы я – просто-напросто инфантильная дурочка, которая не умеет ничего, кроме как вежливо молчать или хихикать над идиотскими шутками, когда этого хотят остальные, только не я.
– Ты можешь кричать на меня, сколько хочешь, Лиза, но есть одна деталь – в отличие от других людей, я не знаю, сколько тебе лет.
– Точно так же, как и я не знаю, сколько тебе, – ответила я.
– Да?
Реакция Джона оказалась несколько другой, чем я себе представляла – его лицо тут же приняло растерянное выражение, после чего он молча опустился в кресло, продолжая нервно курить сигарету.
– Неужели еще никто не успел сказать тебе? – спросил он.
Я покачала головой. Какое-то время мы продолжали молча смотреть друг на друга – впервые за все это время над нами нависло напряжение, прямо-таки ощутимое.
– Ну, а ты сама-то как думаешь? – медленно произнес Джон.
Я бросила ему вопросительный взгляд.
– Сколько мне лет? – объяснил он, внимательно глядя на меня своими голубыми глазами сквозь облако табачного дыма.
– Не знаю, – ответила я. – Может быть, около тридцати.
– Конкретнее?
– Тридцать один?
– Нет.
– Хорошо, не говори мне, – моментально отозвалась я. – Мне все равно.
– Ты все же хочешь знать, – деликатно заметил Джон.
– Нет. Ты молод, Джон, и я вижу это. Все видят, ты и сам видишь.
– Я и не говорю, что я старик.
Я молчала, не зная, что сказать. Мой чай давно остыл, но я все еще пыталась растянуть его остатки в чашке, лишь бы избегать его взгляда, который казался слишком, слишком проницательным.
– Скажи, почему ты сейчас сидишь здесь, со мной?
Я снова растерялась, заставив себя все-таки отставить чашку.
– Потому что ты привез меня сюда вчера ночью.
Джон внимательно смотрел на меня пару секунд, склонив голову, после чего сказал:
– Хорошо, спрошу по-другому: почему ты согласилась, чтобы я привез тебя к себе?
– Я не хотела возвращаться в дом Дэйзвелл.
– И все?
Меня начало раздражать то, что я совершенно не понимала, что ему, Джону, было от меня нужно. В чашке закончился чай, и я даже начала жалеть, что у меня не было сигареты, как у него, лишь бы чем-то занять руки. Печенья мне не хотелось.
– Что ты хочешь услышать? – не выдержав, воскликнула я.
– Мне нужно принять одно очень важное решение прямо сейчас, пойми! – Пепел с конца его сигареты случайно просыпался прямо на ковер, но Джон этого даже не заметил. – Ответишь ты мне или нет?
– Нет, – сказала я. – Я не хочу отвечать.
– Почему?
– Не хочу, и все.
– Ладно. А чая еще хочешь?
Подозрительно посмотрев на Джона, я заметила, что он снова улыбнулся мне.
– Хочу, – ответила я.

По дороге к автомобилю я чувствовала себя разбитой, ведь от мысли, что еще двадцать минут – и мне придется расстаться с Джоном и вернуться в дом Дэйзвелл, ноги попросту отказывались нести меня. По пути домой я без настроения наблюдала за мелькающими природными ландшафтами и усадьбами, которые встречались на нашем пути, но ничто из этого не привлекало меня.
Через десять минут я заметила, что скорость автомобиля снижается, после чего мы вовсе остановились рядом с какой-то дикой рощей, несмотря на то, что до дома Дэйзвелл было еще довольно-таки далеко. Я повернулась к Джону, вопросительно вскинув брови.
– Мне просто кажется, что нам нужно поговорить, – ответил Джон, левой рукой все еще держась за руль. – Я подумал, что лучше сделать это здесь, а не под окнами Дэйзвелл.
Я ничего не ответила.
– Почему ты расстроена? – спросил он.
– Я не хочу домой, – честно ответила я.
– Это ненадолго, я обещаю, – тихо произнес Джон, как будто кто-то мог подслушать наш разговор – оглянувшись, я заметила, что вокруг не было ни души. – Тебе просто нужно показаться Дэйзвелл, чтобы она не переживала, и все. Мы увидимся при первой же возможности, ладно?
Продолжая сидеть в автомобиле, я старалась избегать его проницательного взгляда, но, не выдержав, почувствовала, как к горлу подступили слезы. Я чувствовала себя самой большой идиоткой на свете, но слезы продолжали наступать, и теперь я не могла сдерживать их.
– Мне семнадцать, – сказала я дрогнувшим голосом, и слезы полились у меня из глаз. Я попыталась отвернуться, но Джон тут же взял меня за руку, подтянув к себе. Его лицо расплывалось в моих слезах, так что я почти ничего не видела.
Не знаю, как долго я плакала на его плече, но с каждой секундой мне становилось все больнее от осознания, как глупо я себя вела, хотя мне не очень-то и хотелось думать об этом. Джон нежно гладил меня по затылку – порой в молчании, лишь изредка шепча мне на ухо какие-то теплые успокаивающие слова, как маленькому ребенку.
– Это ведь ничего не меняет, – произнес он через какое-то время. – Совсем ничего.
– Да?
Мое лицо было все в слезах – я могла представить, какими красными были мои глаза, но Джона, судя по всему, это не волновало – он продолжал смотреть в них, как будто стремясь разглядеть что-то.
– Конечно.
Я знала, что именно он собирался сказать мне в следующую секунду, поэтому попыталась спрятаться как можно глубже в его объятия, хотя это все равно было невозможно. Когда мои всхлипывания прекратились, я услышала, как Джон произнес своим тихим бархатным голосом всего два слова:
– Тридцать семь.

Когда автомобиль остановился у ворот дома Дэйзвелл в виде толстых черных прутьев, обросшие диким плющом, который, по ее словам, рос здесь не по своему желанию, а по креативной задумке одного из модных дизайнеров, что трудились над превращением этого миловидного особняка в настоящую старомодную безвкусицу, я увидела свое отражение в зеркале заднего вида, отметив, что глаза уже не были такими красными. Джон даже сделал мне комплимент по поводу того, как прекрасно я выглядела, но в ответ я только уныло улыбнулась. Его глаза казались такими ясными, что я не могла перестать смотреть в них, думая о том, что просидела бы так целую вечность, безмолвно глядя на Джона. Не успела я, однако, довести эту мысль до конца где-то внутри своей головы, как он наклонился и поцеловал меня – и это чувство было лучшим из тех, что я когда-либо в жизни имела возможность испытать.