Цветы и песни Глава 9

Моя изощреннейшая ложь показалась Дэйзвелл более чем правдоподобной, поэтому я даже не покраснела, чувствуя, что мое лицо вот-вот примет то самое выражение, которое обычно бывает у человека в момент, когда он чувствует себя умнее всех вокруг. Действительно, Дэйзвелл порой казалась мне абсолютно несмышленой и страшно примитивной, несмотря на свой возраст и опыт общения, я уверена, с большим количеством интересных людей. Хотелось верить, что круг ее общения не ограничивался лишь такими, как она сама, хотя, возможно, так оно и было. Во всяком случае, мне было все равно, ведь в тот день все мои мысли занимал Джон, и это было приятнее всего. Да, я солгала Дэйзвелл, что весь день провела с Томасом, играя в поло, после чего они выделили мне гостевую комнату на одну ночь. Кажется, она действительно поверила.
Осознание того, что впервые в жизни я испытала подобное чувство, которое, я уверена, можно было назвать любовью, поражало меня и заставляло чувствовать себя крайне необычно. Вот он – второй мой поцелуй в жизни, но, одной мыслью перечеркнув все, что было до него, я посчитала его первым. Описывать сам поцелуй и эмоции, которые я испытывала в момент, когда это случилось, было бессмысленно, но я знала точно, что Джон был лучшим мужчиной из всех, что я должна была встретить в этой жизни.
Я не верила в Бога – наша семья не была одной из тех глубоко верующих, и, наверное, это каким-то образом повлияло на мое мировоззрение. Тем не менее, я всегда верила в то, что люди называли Высшим Разумом – эту тему не хотелось обсуждать с кем-либо, кроме самого себя, но тем-то и было лучше – ты наверняка не дашь соврать. Мне нравилось думать, рассуждать на эту тему часами, но не для того чтобы, – как многие приверженцы этой теории, – лишний раз обвинить нечто, что невозможно увидеть и доказать, точно так же как и опровергнуть; я просто любила думать о том, что Судьба, та самая Судьба с большой буквы «С», существовала, и что она наверняка была одной из составляющих, что создавали, как банально это и ни звучало, мир.
Проще говоря, я пролежала так в постели несколько часов, раздумывая на тему Высшего Разума и Судьбы, и на тему моей встречи с Джоном. Пару дней назад Дэйзвелл сказала мне о том, что моя мама хочет, чтобы я осталась здесь до конца сентября, и мысль эта повлияла на меня наилучшим образом – у нас с Джоном оставалось три месяца, об окончании которых даже и не хотелось думать. В самом деле, мысли о том, что однажды мне придется уехать отсюда и оставить Джона, казались недопустимыми, поэтому я просто отгоняла их, словно назойливых мух.
Иногда мне казалось, что Джон просто-напросто не дал бы мне уехать отсюда, от него, и эта мысль успокаивала меня, заставляя груз на душе, появлявшийся каждый раз, стоило мне подумать об отъезде, становиться легче.
Ближе к вечеру – до того времени, как начало темнеть – я вышла в сад, и, сев под одно из своих любимых деревьев, открыла книгу, проведя так еще несколько часов. Чтение было единственным средством против мыслей о Джоне, поэтому я читала одну книгу за другой – и все на русском, ведь, несмотря на всю мою любовь к английскому языку, я страшно скучала по звучанию более привычных для меня слов. Не это ли являлось первым признаком ностальгии?..

На следующий день Дэйзвелл снова потащила меня на очередной прием, вот только на этот раз в другой дом, к какой-то состоятельной чете, походившей, по их словам, из древнего и знатного рода. Когда хозяйка лично известила меня об этом, я прикусила язык, лишь бы не спросить ее: «что, сразу оба?», ведь мысль о том, что и она, и ее муж принадлежали одному происхождению, пускай даже и очень древнему, казалась ошибочной.
На этот раз Дэйзвелл проследила за тем, чтобы я надела одно из своих лучших платьев, которое, к слову, было единственным в моем гардеробе, прикрывающим колени. Музыка в зале, где проходил так называемый светский прием, была живой и такой же скучной, как обычно. В этот вечер я, не стесняясь, брала шампанское, чтобы хоть как-то развеселить себя после осознания того, что Джона на этом мероприятии все-таки не было. Не знаю, сколько раз я обошла этот зал, – вдоль и поперек, – чтобы попытаться найти его, прежде чем поняла, что занятие это бесполезно.
Больше чем после часа пребывания на этом сомнительном торжестве я вдруг заметила в толпе единственную знакомую мне фигуру – в этот раз Томас был в бежевом костюме, так интересно сливавшимся с его белобрысой головой. Несколько минут я наблюдала за ним со стороны, ожидая, пока Томас договорит с пожилым человеком, однако их разговор, похоже, затянулся, поэтому я просто подошла, с улыбкой положив ладонь ему на плечо.
– Привет, – поздоровалась я, улыбнувшись и второму мужчине, который ответил мне сдержанной, но приветливой улыбкой. Томас, казалось, был слишком смущен, чтобы улыбаться.
– Привет, – пробормотал он.
– Вы не против, если я побуду с вами? – спросила я. – Умираю со скуки.
– Конечно, нет, – добродушно ответил мужчина, в то время как Томас просто помотал головой. – Я как раз рассказывал мистеру Эртону занимательную историю о том, как недавно встретил своего старого приятеля, с которым вместе учился в России более тридцати лет назад. Угадайте, где я его встретил спустя все эти годы? Нет, не в России, где мы оба родились и провели большую часть своей жизни – здесь, в Британии! Страшно подумать, где судьба подготовит нам следующую встречу, и еще страшнее представить, через сколько лет. Только бы не во Франции.
– Вам не нравится Франция? – вежливо поинтересовался Томас, но я тут же перебила его, напрочь забыв о манерах:
– Вы родились в России?
Удивленный моей реакцией, мужчина взглянул на меня с неподдельным интересом, все так же добродушно улыбаясь.
– Верно. Вы бывали там? Я, к сожалению, не знаю вашего имени.
– Лиза приехала к нам из Москвы, – сказал Томас. – Все называют ее «очаровательной иностранкой», вы не слышали?
– В сочетании с «очаровательной» – нет, – ответил мужчина, едва заметно усмехнувшись. Он повернулся ко мне и заговорил по-русски: – Лиза? Прекрасное имя.
– Спасибо. – Ответила я, последовав его примеру, не в силах скрыть улыбки. Впервые за все время пребывания здесь я почувствовала самую настоящую тоску по дому, о которой обычно только пишут в книгах.
Оказалось, что мужчину звали Сергеем – он разрешил мне называть его просто по имени – и что его жена была англичанкой. Все то время, пока мы общались исключительно по-русски, на Томаса было больно смотреть – абсолютно растерянный, он смотрел то на меня, то на Сергея, пытаясь, видимо, расслышать хотя бы одно знакомое слово в нашем разговоре. В конце концов, улыбнувшись, мужчина поцеловал мою руку, после чего сказал, что ему нужно присоединиться к своей жене, и покинул нас. Я посмотрела на Томаса, негромко сказав по-английски:
– Я хотела еще раз извиниться, Томас.
Он сразу понял, о чем шла речь.
– Все в порядке, – сдержанно произнес Томас. – То, что ты вообще согласилась встретиться со мной – уже очень мило с твоей стороны.
Я вдруг почувствовала себя неловко. Мне показалось, что я даже покраснела, хотя обычно за меня это делал Томас. Сейчас его лицо было бледным.
– Мы можем встретиться снова, если ты не против, – предложила я. – Правда, Томас, я сама хочу этого. Ты кажешься мне очень милым.
Это не было ложью – несмотря на всю скромность и застенчивость Томаса, я действительно считала его милым, даже очень.
– Но любишь ты его, а не меня. – Тихо добавил он, всячески избегая смотреть мне в глаза. Впервые я слышала в его голосе нотки скорее разочарования, нежели стеснения.
– Что?
Он продолжал молчать, глядя на свой бокал шампанского, словно игнорируя мой пораженный взгляд. Я почему-то почувствовала страх.
– О ком ты говоришь? – спросила я, не отрывая от него глаз. Теперь мне казалось, что мое лицо было даже бледнее, чем Томаса, если это вообще было возможно.
– О мистере Брайере, конечно.
Алкоголь играл внутри меня, и это мешало нормально соображать. Мне даже показалось, что мои руки похолодели – так часто бывало в моменты, когда я сильно нервничала.
– Откуда ты знаешь? – прошептала я.
– Нетрудно было догадаться, – Томас скромно улыбнулся, и, заметив мой взгляд, поспешно добавил: – не волнуйся, больше никто не заметил.
– Почему ты так уверен?
– Не обижайся, но, кажется, никто просто не верит тому, что мистер Брайер мог обратить внимание на такую, как ты, – улыбка исчезла с его лица. – Если что, это не мои слова – я так не считаю. Как по мне, ты прекрасна.
– Ох, Томас, – вздохнула я, и, почувствовав дикую усталость, подошла ближе, положив голову ему на плечо. В ответ Томас приобнял меня одной рукой, сильнее прижав к себе.
– Я никому не скажу, – прошептал он. – Обещаю.