Свидание на троих

1. ЛЮБКА


На дворе стояла весна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Месяц май, день недели – понедельник.

Понедельник был самым обыкновенным. В меру скучным после воскресенья, в меру тяжеловатым с недосыпа. Но сегодня все события проходили на автомате, не задевая  Любкиного сознания, ибо она пребывала в растрепанных чувствах. Нет, не подумайте, вовсе не в расстроенных, а именно в растрепанных. У нее никак не получалось выстроить в правильной последовательности мысли и планы. К тому же и тех, и других было явно с избытком, поэтому нужно было еще и определить, какие важные, а какие – нет. И лишние выбросить к собачьим чертям. А вдруг не угадаешь и выбросишь важные?!
 
Ну вот сами посудите: кавалеров у нее на данный момент целых трое: черноволосый и черноглазый Жора Жопкин, гармонист и душа компании, предмет поголовных воздыханий всех девчонок  маленького городка. С некоторых пор он явно подкатывал  именно к Любе, устраивал при ней разные хохмы и не сказать, что он ей не нравился. А как смешно Жорка умел «ставить на место» новеньких учительниц в школе рабочей молодежи! Приходит важная краля, вся в строгом синем, да с кружевным воротничком, очками в пол-лица, указкой и журналом подмышкой… Каблучками по коридору цок-цок-цок! Входит такая в класс, губки поджатые, глазки со стрелками, морда министерская…
- Здравствуйте, садитесь!  Кто сегодня присутствует в классе? Аверьянов Василий!
- Есть!
- Банникова Таисия!
- Я!
- Евстафьев Алексей!
- Присутствую!
- Жо… Жо… Георгий Жоп… Как?!!!
- Да Жопкин я, Жора Жопкин! – вальяжно поднимался красавчик из-за парты, и вмиг растерявшая всю напыщенность, красная как вареный рак училка, суетливо тыкала карандашиком в журнал, пытаясь разглядеть сквозь съехавшие очки следующую по списку фамилию.

- Люб, хватит лыбиться, работай давай, вон Кондратьич идет, щас как увидит, как заорёт! – ткнула локтем в бок Галка, и Люба, спохватившись, склонилась над конвейером, возвращаясь в реалии рабочей смены.
Как только гроза в виде Кондратьича, кряхтя и покашливая,  прошла стороной и вышла из цеха, девичьи мысли вновь закрутились вокруг насущных проблем. Второй из кавалеров, во всех смыслах положительный бригадир электриков, был ее постоянной тенью. И на танцплощадке, куда не глянь – везде оказывался он; и в кино приглашал, и домой провожать порывался. И с виду – ничего себе, вполне даже ничего. И комнату, говорит, ему отдельную дадут в общежитии, если женится. Это он с намеком, и смотрел – как Люба отреагирует. А она что…  Есть и есть. Простой и понятный, весь как на ладони. На работе за целый день надоест, после работы рядом вертится, так еще и замуж за него?!  Вот ещё…  И поддакивала: «Да, Коля, уважают тебя на работе!..»

А на прошлой неделе город взбаламутил слух, что на Бромный завод прислали молодого специалиста. Вроде как в заводском общежитии его сразу в отдельную комнату поселили, значит, специалист-то – ценный!  И непьющий, и серьезный, и главное - неженатый!!!

- Любань, слыхала? А этот… новенький с Бромного… Девчонки говорят, воспитанный – страсть! Ко всем на «вы» и по имени-отчеству, и ничего такого – ни-ни!
- Сама-то видела его? Может, наврали, а ты и поверила?
- Да ты чё! Не врут, честное комсомольское! Бронька с ним уже две смены отработала, она точно не соврет! Говорит, - блондин…  В очках, правда.
- Фиии!!! Очкарик!  - разочарованно выдохнула Любка. Сморщила носик и припечатала: - Умереть-не встать, какой красавец! Как раз для Броньки!
- Люб, да погоди ты! Давай в воскресенье на танцы сходим, а? Может, и он там будет. Вот и поглядим, красавец или нет!
- Ну сходим, сходим! Мы же и так собирались .
- Любань…  А я тогда платье дошью, и «лодочки» у Нинки попрошу, она все равно в ночную… И-и-и!!! – тоненько запищала Галка и унеслась в свой угол цеха.

… В воскресенье, как и договаривались, ближе к вечеру пошли в парк. Вышли вдвоём, но пока добрались до танцплощадки, еще подружек прибилось, как репьяхов к собачьему хвосту. Погода стояла отменная, середина мая на юге  – это уже давно лето. Благоухали клумбы, кипенно-белым и розовым светились в ранних сумерках  кусты и деревья, и девушки в нарядных платьицах казались диковинными цветами на широких аллеях городского парка.

Постояли поодаль, потянули время, пока народ соберется, и только потом, будто нехотя, купили билетики и вошли внутрь высокой ограды. На бетонном круге для танцев было не протолкнуться, но еще больше народу толпилось у забора. Скамейки, стоящие почти впритык друг к другу, были забиты под завязку. Девушки на сиденьях, парни на спинках, а кому места не хватило – плотными кучками по бокам и сзади. Были и такие, кто подпирал спиной забор. На их лицах выражение безнадеги иногда сменялось робкой надеждой; но скользнув солнечным лучиком по пасмурной физиономии, надежда быстро исчезала и оставляла неудачников при своём, при кислом…

- Любаня, Галка, девчата – идите к нам, мы здесь! – звонко выкрикнул девичий голосок из толпы, и девушки, разглядев машущие им руки, вскоре протиснулись к одной из скамеек, где собрались все с Соковинного.
- Галь, а примарафетилась-то как, платье – новое, что ль?
- Да новое, новое! Она когда еще его кроила, наконец-то дошила!
- А че за спешка? Пусть бы и дальше валялось… Галь, а Галь! Признайся – для кого нарядилась?
- А для новенького с Бромного!
- Ну что вы за люди такие?! – деланно возмутилась Галка.  – Я его в глаза не видела, больно надо! У нас что, своих парней нет? – продолжала негодовать она, исподтишка осматривая собравшуюся публику и пытаясь понять, пришел этот новенький или нет.
- Не туда смотришь, Галь. Налево гляди, где фонарь. Рядом с Гришкой стоит. В рубашке белой, - видишь?

Любка все это время с безучастным видом ощипывала гроздь акации, отправляя полные  нектара цветки в рот. Процесс поглотил ее целиком, цветы были почти такими же вкусными, как конфеты. Она расслышала лишь последнюю фразу из всего разговора и автоматически повернулась туда, куда подсказывали посмотреть Галке.

Среди парней с Бромного и впрямь стоял незнакомый мужчина. Ему наперебой что-то рассказывали, а он внимательно слушал, иногда улыбался и изредка отвечал. Роста чуть выше среднего, стройный, скорее даже сухощавый. Белоснежная отутюженная рубашка с расстегнутым воротом и короткими рукавами, открывающими сильные руки. Сдержанные жесты, строгая поза и такой же строгий профиль с прямым тонким носом. Цвета выгоревшей соломы волосы, аккуратно подстриженные и зачесанные по моде назад. Бледная кожа, как у всех блондинов, еще не тронута южным загаром.  И очки. Огромные, нелепые, в темной роговой оправе, из-за которой  молодой человек выглядел гораздо старше своих лет.

- Ой, какой представительный! – выдохнула Галка, а Любка, убитая наповал этими очками, разочарованно отвернулась.
 
Тем временем баянист,  отыгравший положенные для первой части вечера польки и вальсы, унес стул в темные недра эстрады-ракушки, убрал инструмент в футляр и поставил на него, как на стол, помятый термос. Отвинтил крышку, нацедил плодово-ягодного... Сел, вытянул затекшие ноги, и, потягивая прохладное винцо, наслаждался заслуженным отдыхом, наблюдая за веселящейся молодежью.

Баянисту на смену принесли радиолу и стопку грампластинок. Электрик поколдовал над проводами и на танцплощадке воцарился рок-н-рол: «Буги-Вуги» сменялись чарльстоном, затем шейком, биг-битом и еще чем-то незнакомо-иностранным. Но чаще всего, под одобрительный свист танцующих, ставили твист. Казалось, его можно было танцевать бесконечно, самозабвенно «давя окурки» сначала одной, потом другой,  и наконец – обеими ногами сразу.

Любу закрутил вихрь музыки и наслаждения от движения. Танцевала она хорошо и явно была в ударе. Усталости не чувствовала и хотела танцевать еще и еще, как вдруг совершенно некстати поставили медленный танец. Раздосадованная, она  своенравно притопнула каблучком и направилась к скамейке, как вдруг кто-то коснулся ее руки:
- Милая девушка, позвольте пригласить Вас на танец?
Любка обернулась. Перед ней, почтительно склонив голову, стоял тот самый очкарик в белой рубашке.

Она уж было открыла рот, чтобы съехидничать и отказать, но кавалер вдруг решился и посмотрел ей прямо в глаза. И взгляд этот был…  Такой прямой, такой бесхитростный…  И улыбка в глазах – лучиками.

…После медленного танца объявили перерыв, и доставленную в родную компанию Любку затормошили со всех сторон:
- Ну, как он?..
- Везучая, самый первый танец – и твой!
- Как зовут хоть его, сказал?
- Геннадием зовут!
- А что он тебе говорил?
- И правда, о чем говорили-то?
- Да ни о чем не говорили! Танцевали, и все! – отмахивалась Люба. Не признаваться  же, в самом деле, что он назвал ее какой-то Смиральдой, а она не поняла, хорошо это или плохо. Вроде, название хоть и книжное, но как-то не очень, а с другой стороны - говорил не обидно…

После перерыва еще несколько раз ставили медленные мелодии, и каждый раз Геннадий приглашал только  Любу. Правда, пару раз она выбирала не его, а Жору, и тогда он просто отходил и курил в сторонке. И только раз танцевал не с ней: когда объявили Белый вальс, а Любка даже не глянула в его сторону, Геннадий, смешно расшаркавшись с тремя претендентками, выбрал страхолюдную Броню и закружился с ней в самом центре площадки.

А потом…  Потом как-то так получилось, что из парка вышли шумной гурьбой, шли по ночному городу и смеялись, и никто не вспоминал уже, кто из какой компании. По очереди расходились  по домам и по общежитиям, а под конец, как специально, из всей компании остались только Люба с Геннадием. С Любкой-то понятно, она жила дальше всех в частном секторе, а вот общежитие Бромного завода осталось давно позади.

- Любушка, а давайте мы с Вами как-нибудь вечером встретимся, после работы? Может, в кино попадем, а нет – так просто погуляем.  Вы мне хоть  город покажете,  я же тут почти ничего не знаю!
Люба переминалась с ноги на ногу, ковыряла носком туфли пыль на тропинке, и в конце концов решилась:
- Ну ладно. Так и быть. В среду я в первую смену, так что вечером свободна.
- Отлично! И у меня как раз в среду утренняя смена по графику! Во сколько за Вами зайти?
- В четыре…  А лучше в пять. Ну все, мне пора!  - после короткого раздумья ответила Любка  и юркнула в калитку. – До свидания! – спохватившись, крикнула она уже из-за забора и исчезла в темноте двора.

- До свидания… До… свидания… - с расстановкой повторил Гена, чуть помедлил и пошел прочь, в том направлении, где, по его мнению, находилось  общежитие.
- Иди, иди! Как раз к утру дойдешь! – хихикала тихонько Любка, подсматривая из-за куста, как мечтательно считая звёзды, кавалер все дальше уходит в противоположную  от общежития сторону.

- Люб, Люба! – Галкин голос с трудом пробился сквозь воспоминания, возвращая девушку из вчерашних событий в реальность. – Сворачивайся  давай, домой пора!
Любка посмотрела на часы и ахнула: конец смены, а она и не заметила! Напарница снисходительно похлопала ее по плечу и съехидничала:
- Что, об очкарике своем мечтаешь? Говорила – «не надо мне таких красавцев!», а сама вона как, и глянуть в сторону ему не дала! Зря я и платье шила, и ноги Нинкиными туфлями натерла!
- Ой, да больно он мне нужен! Сам прицепился – не отклеился, забирай, мне не жалко!
Любка аж покраснела от негодования, быстро расписалась в сменном журнале и пулей вылетела из цеха.

А дома она обнаружила нежданных гостей.  Из деревни приехали двоюродная сестра Катя с братом Вовкой, и у Любки мгновенно вылетели из головы все сегодняшние проблемы. Пока разобрали нехитрые гостинцы и приготовили ужин, пока рассказали друг другу и обсудили все новости, пока, наконец, не угомонился переполненный впечатлениями маленький Вовка, думать о кавалерах было некогда.
И только глубокой ночью, уложив братишку на единственную скрипучую кровать, девушки постелили себе на полу и улеглись рядышком. Но сон не шел, и девчонки потихоньку шушукались о всяком-разном, пытаясь наговориться впрок.
- Кать, а ты же книжек много прочитала, да?
- Ну… Немало, библиотека в сельсовете у нас большая.  А что?
- А ты не знаешь, случайно… Про Смиральду есть какая-нибудь книжка?
- Про кого-кого?!
- Про Смиральду. Или как-то похоже, я точно не помню…
Катька вдруг закрыла ладошками рот и затряслась; она дрыгала ногами и каталась по постели, путаясь в простынях, тыкалась головой в подушку, и никак не могла продышаться.
- Кать, ты чего?..
- Сми… Смиральда!.. – вновь и вновь заходилась в смехе сестрица, пока Любка всерьез не обиделась.
- И что смешного?! Не знаешь – так и скажи, подумаешь, грамотейка нашлась!
- Знаю, Люб, знаю, только не Смиральда, а Эсмеральда! Любань, ну прости, просто так смешно, ну просто спасу нет, остановиться не могу!
- Ну так рассказывай скорее, что за Сми… Ну эта, кто она такая?

Катерина, наконец, успокоилась, прислонила подушку к дверце шифоньера и села, обняв руками колени. Вздохнула, собираясь с мыслями, и маленькую комнатку заполнили призраки  героев  красивой и печальной истории о прекрасной танцовщице, мести, предательстве и великой Любви…

За окном уже занимался весенний рассвет, а Любка невидяще смотрела перед собой широко раскрытыми глазами и не замечала слез, проложивших по щекам мокрые дорожки. Тихонько всхлипывала и Катя, пережившая во время рассказа всю историю заново, и даже давно проснувшийся и всё слышавший Вовка подозрительно сопел и изо всех сил тер кулаками покрасневшие глаза.

Вскоре зазвенел будильник, а потом в дверь заглянула хозяйка, Анна Ивановна:
- Люба, Катюша, вставать пора! – нараспев сказала она и осеклась, разглядев в полумраке сидящих зареванных девчонок. – А вы что, и не спали совсем? И глаза вон красные… Вот беда, беда с вами, дурочками молоденькими!.. Давайте, умывайтесь скорей и завтракать, остынет всё!

Девчонок дважды звать было не нужно. Споро подхватились, быстренько скатали постель, на дворе, толкаясь и брызгаясь, умылись из рукомойника и вскоре с аппетитом запивали чаем пышные оладушки.

Не утерпел и выполз на запах сонный Вовка. Клюя носом, умял немаленькую горку оладьев, а потом его совсем разморило и он поплелся  обратно в постель - досыпать.
Спешить Вовке было некуда. Он только что закончил третий класс  и со вчерашнего дня наслаждался законными каникулами. Катя привезла его на пару недель к Любе в райцентр, погостить, город посмотреть, и может, кой-чего из одежды поприличней прикупить в городском универмаге.

Сама же Катя заканчивала девятый, у нее еще оставалось два экзамена и летняя практика, поэтому сразу после завтрака она поспешила обратно, на первый утренний автобус.

Любке тоже пора была на работу. Сёстры вышли со двора и дошли вместе до перекрёстка, там обнялись и разошлись в разные стороны. Но пройдя несколько метров, Катя вдруг обернулась:
- Люб, совсем забыла! Про Эсмеральду ты почему спросила?
- Да так, пустяки! Не обращай внимания! – Любка дурашливо сделала Кате ручкой и быстро пошла по улице, стараясь ставить ногу сначала на носок, а затем на пятку, чтобы походка была летящей и как бы танцующей. Как у Эсмеральды.

"Пустяки! Не обращай внимания!" – противным голоском передразнила ее Катя, показала в спину неблагодарной сестре язык и возмущенно добавила:
- Вот же хитрюга какая!!!
Подумав, показала язык еще раз и скорчила рожу, а потом махнула рукой и заторопилась на станцию, решив, что в следующий приезд  никаких новостей Любке рассказывать не станет, пока не выведает секрет про Эсмеральду. В чем в чем, а уж в том, что это Секрет с Большой Буквы, Катя ни секунды не сомневалась!

К великому Любкиному удивлению, смену она отработала легко, несмотря на бессонную ночь. Возможно, потому, что из головы не шли образы книжных героев, и она вновь и вновь представляла себя Эсмеральдой, то танцующей на площади, то в объятиях легкомысленного капитана Феба, то лежащей мертвой, но все еще безумно прекрасной, на холодных камнях Монфокона.

Эти видения перемежались с мыслями о молодом инженере, и Любка краснела от удовольствия, осознавая, какое впечатление на него произвела. И если вчера еще она готова была отдать нового ухажера кому угодно, хоть Галке, хоть даже Броне, то сегодня твердо решила, что на свидание завтра пойдет, а потом уж будет думать, что делать с ним дальше.

Любка даже на занятия в школе рабочей молодежи не пошла, все равно уже почти каникулы, и целиком посвятила вечер подготовке к свиданию. Вынула из шифоньера все немногочисленные наряды и по несколько раз перемеряла. Выбранное платье на всякий случай повторно выстирала и через марлю отутюжила. Единственные выходные туфельки-лодочки, на которые откладывала деньги несколько месяцев, накремила и начистила до блеска. Роскошные черные волосы вымыла, ополоснула  ромашковым отваром  и накрутила на деревянные самодельные бигуди.

За неимением альтернативы, Вовка был удостоен статуса главного модного советника и смотрел во все глаза, стараясь правильно угадать и насоветовать сестре чего получше. Попутно он пытался выведать, что за кавалер такой у Любки, что она в лепешку готова расшибиться, но выглядеть на все сто, и даже немного преуспел. Но как только услышал про злополучные очки, пренебрежительно скривил губы:
- Тююю…  - разочарованно протянул он.  – Разве в городе покрасивше никого не нашлось?! У нас и то парни без очков, несмотря что деревенские!
- Много ты понимаешь! – фыркнула Любка. – Деревенским зачем очки? Быкам хвосты крутить? Так их и без очков видно! А Геннадий, чтоб ты знал – инженер. В институте в большом городе на химика учился! А в химии знаешь, какие молекулы махонькие? Без очков никак не разглядишь! – выдала она профессорским тоном.

- Квазимода он страшный, а не инженер! – гнул своё Вовка. – Давай ты лучше на другое свидание пойдешь, найди, кто без очков, и иди!
- Нос не дорос про взрослых рассуждать! – прикрикнула на него Любка и для пущей острастки добавила: - А не будешь слушаться  – завтра же домой отправлю! Посажу на автобус и езжай обратно, сиди в деревне, пока не поумнеешь!

Угроза возымела действие, и Вовка благоразумно заткнулся, припомнив, что у Любки нрав горячий, и если ее разозлить, то чего доброго, и правда все каникулы  дома проведешь.

… В эту ночь Люба спала не очень хорошо: мешали твердые бигуди, впивавшиеся в голову и нещадно тянувшие волосы. Но упрямства ей было не занимать, и если уж решила быть неотразимой, то терпела неудобства до конца. Даже на работу пошла, повязав голову в бигуди большим платком, чтобы кудри не выпрямились раньше времени.

На том все переживания и закончились. В своей красоте Любка была уверена, а волноваться насчет всего остального ей и в голову не пришло. Любовь еще ни разу не брала в плен ее сердечка, и как оно может трепетать в предвкушении встречи с любимым, Люба пока и понятия не имела!



2. ГЕННАДИЙ


А молодому химику Геннадию впервые в жизни любимая работа была в тягость.  Он то и дело переводил взгляд с наручных часов на цеховые, висевшие над каптеркой начальника смены, но педантичные механизмы не желали потакать ничьим слабостям. Они синхронно показывали одно и то же время, весьма далекое не только от конца смены, но даже от обеда.  Геннадий тяжко вздыхал и пытался сосредоточиться на чертежах, но вместо линий и формул перед его глазами стояла совершенно иная картина: статичная размытая толпа на танцплощадке и на этом фоне – девушка необыкновенной красоты.
 
… Он заметил её сразу, как только она с подругами подошла к билетной кассе. Генкино сердце ёкнуло и пропало навеки, жаркая волна прошла по телу, а массивные очки чуть сами по себе не вспрыгнули на лоб: увидеть в провинциальном городишке, пусть и в райцентре, такую красоту он никак не ожидал.
 
Совсем юная, лет семнадцати с виду, и красивая, как артистка с открытки. Нежнейший овал лица, соболиные брови вразлет над лукавыми глазами. Точеный вздернутый носик и очаровательной формы губки. Вместо обрамления - лавина длинных черных волос до пояса. Талию пальцами обхватить можно. Идеальная изящная фигурка, стройные ножки в туфлях-лодочках с каблучками рюмочкой…

Парню стОило огромных усилий не застыть столбом, по-дурацки отрыв рот, а как ни в чем не бывало, дышать, улыбаться, разговаривать и даже отвечать в тему. Но что бы он ни делал, старался не выпускать незнакомку из поля зрения и жадно примечал всё, что видел. Вот девушка пошла танцевать, и Гена с радостью отметил, что движения ее грациозны и легки. Засмеялась – смех звонок, как колокольчик. А волосы откинула с лица так, что смотрел бы и смотрел бесконечно.

Потихоньку, как бы между прочим, выяснил, кто она и откуда, как звать-величать красавицу. Правда, попутно получил кучу сведений практически обо всех присутствующих и мало-мальски интересных дамах, но лишние знания, как известно, рук не оттягивают. А то, что узнал об интересующем его предмете, Гене очень даже понравилось. Девушка в городке немногим меньше года, деревенская, кокетничать не особо любит, но и цену себе знает. Поведения строгого  и за себя постоять умеет. Много кто к ней клеился, да немногим фартило; а точнее – так, чтобы по-настоящему, - никому. Тут Геннадию, можно сказать, повезло: среди местных парней бОльшим успехом пользовались девушки постарше и поопытнее, а этой и семнадцати не исполнилось. И была она пока больше похожа на бутон, чем на распустившийся цветок. Ну, что ещё? Днём работает, вечером в школе рабочей молодежи учится, ничего особенного, всё как у всех.

Зовут… А вот зовут-то её не как-нибудь, а Любовью!

- Любовь… Люба. Любочка… Нет! – Любушка, - вот как я тебя буду называть! – на все лады смакуя девичье имя, Гена старался не отходить далеко и поэтому, как только поставили пластинку с медленной мелодией, успел первым пригласить ее на танец.
И хотя к этому моменту он готовился, все равно… Девушка была настолько хороша, настолько свежа и не похожа на других, что всё Генкино красноречие куда-то моментально улетучилось. И почти весь танец он только и мог, что смотреть ей в глаза и млеть от восторга.

- Люба, Любушка… Вам никто не говорил, что Вы похожи на Эсмеральду?- наконец нашел, что сказать Гена, но тонко завуалированный комплимент оставил девушку равнодушной.
- Нет, не говорили пока, - пожала она плечами и тут музыка закончилась.
Гене ничего не оставалось, как проводить ее к подругам, но план действий уже созрел: приглашать сегодня он будет только Любушку – пусть видит, что намерения у него самые серьёзные.

К концу вечера Геннадий мог себя поздравить: восемь – три, в его пользу. И пусть Люба не пригласила его на белый танец (это он тоже засчитал в «плюс»), зато проводить её до самого дома выпало именно ему. И на свидание пригласить удалось тоже. 

Блуждая по ночному городку в поисках общежития, Гена перебирал в памяти события прошедшего вечера и чувствовал, что все у него… Вернее, у НИХ с этой девушкой будет хорошо!

… Наконец, эта бесконечная, тянувшаяся резиной смена закончилась. Геннадий вышел из цеха с таким чувством, будто не с утра он здесь, а как минимум, с прошлой недели. До назначенного времени оставалось полтора часа, и он, проигнорировав заводской автобус, пошел пешком  через город, наслаждаясь каждой минутой, приближающей его к Любе.

Внезапно он почувствовал аромат чего-то жареного, вкусного, и сквозь ветви огромной плакучей ивы с трудом разглядел на утопающем в зелени здании вывеску  «Столовая». Оказывается, он зверски проголодался, ведь с утра кусок в горло не лез, но пока не запахло котлетами, даже не подозревал об этом!  Гена решительно вошел внутрь, взял полный комплексный обед и дополнительную порцию второго, наелся до отвала и удовлетворенно отметил, что время за едой прошло незаметно, и уже можно, не боясь показаться невежливым, идти… за Любовью.

Без четверти пять Геннадий прогуливался по тихой улочке перед Любкиным домом. Естественно, волновался. Конечно же – опасался, не передумала ли она насчет свидания. И, как ни старался, не мог реже, чем раз в минуту, смотреть на часы. Вот уже и пять…  Десять минут шестого, двадцать… В половине шестого  хлопнула дверь, послышался стук каблучков и Любка, даже прекраснее, чем он ее помнил, выпорхнула из калитки. Гена хотел было попенять ей за опоздание, но только сглотнул и решил: главное – пришла, а все остальное неважно.

Откуда ему было знать, что Любка была готова еще в половине пятого, и заметила его сразу, как только он появился перед домом. И что все это время наблюдала за ним из окна, прячась за шторкой, решая, как долго будет испытывать его терпение. И что из-за другой шторы его рассматривал Вовка, выкладывая Любке результаты своих наблюдений:
- Гляди-ка, явился - не запылился!
- На целых пятнадцать минут раньше! – посмотрела на ходики Любка. Ну, пусть теперь подождет, не развалится!
- Белый совсем, га-рад-ско-о-ой! – нараспев, по-старушечьи, делился впечатлениями Вова.
- Ничего, у нас быстро загорит, никуда не денется!
- Сам белый, волосы белые, одни очки черные – загорелые!
- Дурак!
- Ты зато умная - с очкариком ходить! Засмеют ведь в деревне!
- Ой, что б ты в этом понимал, с кем засмеют, а с кем – нет!
- Жорка красивше! И почерк у него хороший, с завитушками!
- А ты откуда про почерк знаешь?
– На открытке видел, он тебе стих написал! А Колька выше.
- Ну и что? Главное, чтоб выше меня!
- Ой, фу ты, ну ты – ножки гнуты!  – кривлялся от души пацанёнок.
- Ой, получит сейчас у меня кто-то! – в тон ему дразнилась Любка.
- Квазимода, Квазимода! – пританцовывал Вовка. - Настоящий Квазимода, как из книжки, точь-в точь, как Катька рассказывала!..

И так – все сорок пять минут Генкиных переживаний. Люба, конечно, чувствовала, что поступает не совсем хорошо, но…  Выйди она сразу, и вреднючий Вовка обязательно растреплет, как Любка бегом бежит к приезжему инженеришке на свидание. Ещё и от себя приврёт так, что вся деревня год судачить будет, перемывая ей косточки.

Наконец, решив, что времени выдержала достаточно, Люба выдала Вовке тетрадку и несколько цветных карандашей, включила погромче радио, велела сидеть смирно и ждать Анну Ивановну. В последний раз глянула в зеркало и вышла из дома.




3. ВОВКА


Увидев, как просиял Геннадий, как радостно шагнул ей навстречу, Любка ощутила  жгучий стыд за то, что заставила его волноваться просто так, из-за нелепого каприза. И решила, что больше никогда…  Ну, в ближайшее время… Не станет вредничать… Наверное.

- Любушка, здравствуйте! Хорошо, что Вы не передумали и вышли! Пойдемте гулять?
- Пойдемте, конечно, раз договаривались! Только давайте, раз мы гуляем, перейдем на «ты», а то будто не на прогулке, а на работе!
- Я – с радостью, если Вы… Если ты не против! Такую милую девушку гораздо приятнее называть просто, чем «выкать», как чужой! – проглотил Геннадий Любину «конфетку» за долгое ожидание, не подозревая, что минуту назад ей бы и в голову такое не пришло. Наоборот, она собиралась держать дистанцию как можно дольше и дальше, насколько это возможно.

Воодушевленный началом свидания, Геннадий галантно предложил девушке руку и они медленно пошли в сторону центра.

- Ну, раз мы на «ты», - возобновил светскую беседу Геннадий, может, расскажешь, что ты делала в эти три дня, где была, что видела?
- Да нигде особенно не была, кроме работы. В магазин ходила, Анне Петровне в огороде помогала, с Вовкой вечерами гуляла.
- С Вовкой?!.  – замедлил шаг Геннадий.
- Ну да, это брат мой младший. Двоюродный.
- Он с тобой здесь живет?
- Нет, в гости приехал. В понедельник Катя привезла. У него каникулы сейчас, третий класс закончил.
- А Катя – это кто?
- Сестра Вовкина старшая. На год меня младше.
- И надолго – в гости?
- Катя уже обратно уехала, экзамены у неё, а Вовку на пару недель оставила. Город посмотрит – никогда здесь не был ещё. В универмаг сходим  – костюм к школе купить, ботинки, ранец.
- Погоди! Так значит, Вовка сейчас один дома остался?
- Ну… Пока – один, а скоро Анна Ивановна придет, приглядит за ним.
- Вот те раз… - расстроился Гена. Первый раз ребенок в гости приехал – и дома сидит…

Он некоторое время шел молча, о чем-то напряженно думая, а потом внезапно остановился:
- Нет, так не годится. Любушка, а давай мы Вовку с собой возьмем. Пока недалеко ушли – вернемся, заберем его и все вместе погуляем!
- Так а как же… Мешать, наверное, будет? – опешила Люба.
- Чем же он нам на прогулке помешает? Мы еще вдвоём успеем нагуляться, а он маленький, скучно одному, и времени в гостях всего две недели побудет. Любушка, давай вернемся, я тебе обещаю – все хорошо получится!
- Ну хорошо, раз ты так хочешь…  Давай с Вовкой пойдем, мне всё равно!

По правде говоря, Люба была очень удивлена: где это видано, чтоб на свидания младших братьев с собой брали, пусть даже и двоюродных? Но перечить Геннадию в первый же вечер не хотелось. Да и Вовку, действительно, было жаль. В конце концов, женихов может быть сколько угодно, а брат у нее один! И Люба уважительно подумала: какой Гена внимательный, оказывается!

Они быстро вернулись, Гена остался на улице, а Любка вошла в комнату.

Братишка чинно, как было велено, сидел за столом и рисовал. По тетрадным страницам ехали зеленые танки с красными звездами, пыхали пушки оранжевым пламенем, по синему небу летели кривобокие самолёты. А во всех незанятых местах картинки кустами дыбились черные взрывы.

Вовка удивленно уставился на ворвавшуюся Любку:
- Ты чего вернулась?!  Поругались, да?
- Ничего мы не поругались. За тобой вернулись. Давай, собирайся живее и пошли!
- Куда пошли? – недоумевал Вовка. - С кем? С тобой?
- Да нет же, не со мной! А с нами! Со мной и с Геной! Вместе гулять пойдем!
- С Квазимодой?! Гулять? А он не заругается?
- Не заругается. Он добрый. Это он придумал тебя позвать, чтоб тебе не скучно было!

Вовка не верил своим ушам и никак не мог понять, что это все взаправду: вместо скучной нарисованной войнушки он сейчас пойдет гулять. Да не просто на улицу, а в город! И не с пацанами, а с нарядно одетой старшей сестрой. Да еще и с важным городским очкастым дядькой. "Во дела-а…" - только и успел подумать Вовка, а ноги уже несли его к выходу, и рот сам по себе вопил:
- Урррааааа!!!

В считанные секунды была надета и заправлена в шорты рубашка, ноги в белых выходных носках впрыгнули в единственные растоптанные сандалии, а лопоухую голову прикрыла стиранная-перестиранная панамка. И вот уже присмиревший Вовка, держась за Любину руку, выходит со двора, робко выглядывая из-за сестриной спины: а ну как Любка рассказала очкарику, как Вовка на него обзывался?!

Но очкарик, слышавший минуту назад восторженный вопль, стоял у калитки и улыбался во весь рот. Он протянул Вовке руку, как взрослому, и совсем по-простому сказал:
- Здравствуй! Меня Гена зовут, а тебя?
Вовка, не поднимая глаз, сунул ладошку лодочкой и выдавил:
- Ввоввка…
Затем, набравшись храбрости, взглянул Геннадию в лицо, в, как ему казалось, страшные очки и… увидел за стёклами совсем-совсем добрые, смеющиеся глаза.
- Я очень рад, что мы с тобой познакомились!  – пожал Вовкину руку Геннадий и мальчик с изумлением понял, что Любин жених и правда ему рад.
- А теперь давай одну руку мне, другую Любе, и пошли быстрым шагом, пока вечер не закончился!

Вовка еще ни разу в жизни так не гулял! Почти как в кино показывают: мама, папа и ребенок. Его собственные родители работали в совхозе, отец  – комбайнером, а мама у него помощником. В страду оба пропадали в поле, приходя домой только поспать,  да и то ненадолго. Зимой работали на моторно-технической станции, подготавливая технику к новой посевной.

В селе, конечно же, отмечали праздники, но это было редко и совсем по-другому. Накрывали у Правления общий стол, взрослые сидели, ели, говорили много и скучно. И то и дело выпивали. Потом под гармошку хором пели про революцию, аж пока самим нудно не становилось. Тогда самая голосистая из женщин сдергивала платок с головы, вскакивала из-за стола и с криком «Ваня, а вжарь-ка нашу, любимую!» заводила крикливым голосом частушки. Остальные выкрикивали по очереди свои куплеты, начиналась веселая кутерьма, но Вовке, как и его друзьям-подругам, до взрослого веселья дела не было. Они носились вокруг стола, играли в догонялки и в прятки, на бегу хватая румяные пирожки с огромных блюд. Иногда удавалось стянуть у захмелевших мужиков коробок спичек или даже папироску, и это была настоящая удача. Можно было пошмалить втихаря за коровником или обменять трофеи на что-нибудь ценное у взрослых парней.
 
В городе же было все иначе. Вот сегодня, например, обычный день, никакой не праздник и даже не выходной, а он, нарядный, шел по красивым улицам и во все глаза рассматривал диковинные дома в два, и даже в три этажа, большие витрины магазинов, и таких же, как и они, гуляющих людей. Больше всего Вовку поразили длинные клумбы прямо посреди широкой улицы. На клумбах цвели розы, а рвать их никто не собирался.

Люба с Геной шли быстро, наверстывая упущенное время (вот же дураки они с Любкой – столько его зря потратили, пока за шторами сидели!), и Вовка, чтобы поспевать, почти бежал между ними вприпрыжку озорным козликом. Иногда на дороге попадалась канава или лужа, и тогда Гена считал: «Раз, два…», а на счет «три!» Вовка повисал на руках, поджимал ноги, и перелетал препятствие по воздуху, как волшебник. Сердце замирало и в животе становилось щекотно, и хотелось, чтобы дорога никогда не заканчивалась.
 
Таким темпом они быстро добрались до центральной площади и Гена скомандовал:
- Всё, дальше можно не бежать, а ходить, как вздумается и делать, что хочется! Итак, товарищи отдыхающие, какие будут пожелания? – склонился он в шутливом поклоне и Любка с Вовкой, забыв, что нужно держаться «прилично», принялись загибать пальцы:
- На качели!
- В кино!
- Стадион!
- В парк!
- Газировки с сиропом!
- Стоп-стоп-стоп!!! – замахал руками Гена. Давайте по порядку. И я предлагаю для начала охладиться, выпить газировки и спокойно решить, что дальше будем делать! Идёт?
- Идёт! Даёшь газировку!!! Чур, мне сиропа двойную… Нет, тройную порцию! – с горящими глазами вопил Вовка, а Люба только смеялась и ничуть не возражала, что Гена ими командует.

Они дождались очереди к автомату с водой и организовали три порции с тройным  сиропом. Это оказалось очень просто, но очень смешно: бросаешь в щелку три копейки, и подставляешь стакан только тогда, когда льется сироп. Главное – вовремя стакан убрать и отскочить от аппарата подальше, когда шипящей струёй ударит сама газировка. И так – три  раза, и только в последний раз стакан можно оставить, чтобы все-таки получился напиток, а не сплошной сироп. Любка, неумеха, замешкалась и не отпрыгнула, и ее обдало фонтаном из холодных брызг. Она визжала, как резаная, Вовка хохотал, а Гена достал откуда-то чистый, сложенный аккуратным квадратиком носовой платок вытер насухо Любино лицо и руки.

Потом они отошли в сторонку, нашли свободную скамейку и стали смаковать получившуюся вкуснятину. Любка выбрала вишнёвый сироп, Гена – лимонный, а Вовка намешал все три вида, которые были в автомате: вишнёвый, лимонный и какой-то зеленый, со странным названием «Тархун». Было безумно вкусно и сладко, пузырьки щипали язык, и полные стаканы опустели в одно мгновение.

Но Гена моментально поправил ситуацию. Пока «отдыхающие» растягивали удовольствие, он отошел куда-то на минуту и вернулся с тремя порциями мороженого в картонных стаканчиках, с воткнутыми сбоку деревянными палочками. У Вовки аж дух захватило от небывалой удачи: подумать только, в один день – и газировка, и мороженое…

Однако и мороженое исчезло быстро, будто испарилось. Вовка вылизал стаканчик почти до донышка, докуда язык достал, но после этого стакан пришлось выбросить: картон совсем размок и расклеился. А вот палочка была еще хоть куда: и пахла мороженым, и на вкус как мороженое. И сосать ее можно было сколько угодно. Правда, Любка, заметив такое дело, велела палочку выбросить, но Вовка схитрил: послушно отошел и вместо урны незаметно сунул ее в карман шорт. Любке хорошо, она  каждый день может с Генкой гулять и мороженое трескать, а ему хоть палочка останется. И как еще он ребятам в деревне докажет, что в гостях он жил шикарно и лакомился такими деликатесами!

Гена хотел купить еще по стаканчику, но мороженое уже расхватали и продавщица собирала в тележку пустые коробки. Вот тогда он и подумал про столовую, в которой то ли обедал, то ли уже ужинал пару часов назад. Он совершенно точно помнил, что видел там в витрине множество разных пирожных и огромный аппарат для молочных коктейлей.

- Дорогие отдыхающие! – снова перешел он на шутливый тон конферансье. – Поскольку мы чуточку подкрепились, у нас теперь наверняка хватит сил дойти до одного секретного места! Там мы и продолжим наш вечер отдыха! Прошу всех встать, взяться снова за руки и следовать за… вернее, со  мной!

Заинтригованный Вовка моментально выполнил команду, и даже Любе было интересно, что же еще придумал ее кавалер. Она, чтобы уж совсем не впадать в детство, состроила равнодушную мину, но послушно взяла брата за руку и маленькая шеренга отправилась дальше.

Когда Люба поняла, куда именно они пришли, не на шутку забеспокоилась: это была столовая Бромного завода, готовили здесь отменно, по слухам - не хуже, чем в ресторане, но и цены заламывали – ого-го, какие. Галка как-то была здесь у подружки на свадьбе, - рассказывала. Сама же Люба ни разу не заходила, ей эта роскошь была совсем не по карману.

Но Гена уже распахнул дверь и приглашал внутрь:
- Проходите, граждане, не стесняйтесь, витрина с пирожными направо, столики у окна налево, руки можно помыть у входа, вот раковина, кран и мыло!
Люба с Вовкой с помывкой управились быстро и отправились рассматривать пирожные, Гена же мыл руки тщательно и не торопясь, давая время им освоиться.

- Люююб… Вот это да!.. – только и смог выдохнуть Вовка, рассматривая невиданное доселе зрелище.

Да что там Вовка, если даже у Любы глаза разбежались от кремового изобилия. Гена, наслаждаясь произведенным эффектом, широко повел рукой:
- Выбирайте, кому что нравится, не стесняйтесь!

Однако в рядах сладкоежек возникла непредвиденная заминка: всего лежало так много, и всё такое аппетитное, что выбрать было практически невозможно. К тому же, мудрёные названия многих лакомств были им незнакомы, и их раздирали противоречия: взять что-то известное, но точно вкусное, или рискнуть попробовать новое.

Вовка сделал попытку, но она бесславно провалилась: когда он потыкал пальцем в то, что просилось в рот в первую очередь, получилось столько, что при всем желании он бы столько не съел.

Подобно Буриданову ослу он стоял у витрины, решая непосильную задачу, как вдруг дверь из кухни распахнулась и в клубах пара в обеденный зал вплыли подносы с блюдами для ужина. Повара расставляли все это богатство на стойке, а Вовка, как гончая, учуявшая след, раздувая ноздри вдыхал восхитительнейшие ароматы: вот исходят соком огромные отбивные, рядом золотятся поджаренными боками котлеты по-киевски, а в глубоком прямоугольном противне плавают в томатной подливе круглые тефтели…

Гена моментально засёк перемену и его внезапно осенило…

- Любушка, Вова, давайте на несколько минут сядем за столик, чтобы не мешать поварам, а потом продолжим выбор!

Послушно, как под гипнозом, его гости расселись за столом, и Гена начал разведку:
- Я вот о чем спросить хотел. Может быть, нам чего-нибудь поосновательнее пирожных съесть?
Вовка вскинул на него загоревшиеся глаза и хотел было кивнуть, но Любка вовремя спохватилась и ткнула его локтем в бок.
- Мы не голодные!
- Не голодные… - уныло повторил за ней Вовка и покраснел.
- А когда вы ели? Мы уже столько времени гуляем, что сто раз можно заново проголодаться!
- Дома ели, перед выходом! Пирожные – это одно, а есть мы не хотим! – отнекивалась Любка.
- А что ели-то? Вова, а ну, расскажи, чем тебя в гостях кормили?
- Ну… Супом сегодня кормили… - мямлил Вовка, чертя пальцем по столу.
- А с чем суп был?
- Обычный суп!
- Супы, братец, разные бывают! Вот в сегодняшнем – что было?
- Вода…
- Вода? Хорошо. А ещё?
- Ещё картошка. Люб, ты мне на ногу наступила, больно же!
Любка сидела красная, как варёный рак, а Вовка простодушно добавил:
- Вермишель там еще была, вспомнил!
- Ясно! – сказал Гена и вздохнул: - Обожаю вермишелевый суп! Но варить не умею, к сожалению. А ты так рассказал, что у меня слюнки потекли! И вообще… Я ж сегодня без обеда, - самозабвенно врал Гена, - а со смены так к вам торопился, что поесть не успел. Только сейчас понял, как проголодался!
- Так поешь, кто не дает? А мы с Вовкой тебя подождем, а потом вместе пирожные попробуем! Правда, Вов?
- Правда… - сглотнул слюну тот и окончательно скуксился.
- Ну нет, так дело не пойдет! Один я есть не могу. Раз вы не хотите, то и я обойдусь! – пошел ва-банк Гена, состроил печальную рожицу и замер: сработало или нет?

- Люб, а может, мы тоже поедим? За компанию, а? – попытался спасти нового друга от голодной смерти Вовка. И насколько мог жалобно добавил: -  А то Гена что, так и останется и без обеда, и без ужина?..

Любка не знала, как быть. Есть то она хотела, еще как хотела. Но гордость  не позволяла в этом признаться, и ужинать за чужой счет было неудобно - не так была воспитана.
С другой стороны, оставлять голодным Геннадия было еще неудобнее. Он так добр и к ней, и к Вовке…  Да и Вовку жаль. Она-то точно знала, сколько квёлых вермишелин плавало в том несчастном супе…

Люба посмотрела на обоих своих спутников. Оба сидели с постными физиономиями и скорбными глазами смотрели на нее, ожидая решения.
- Ну ладно... Если ты даже не обедал – то как гулять на пустой желудок? – сдалась она.
- Уррааа!!! – Второй раз за день, но уже дуэтом рявкнули Гена с Вовкой и наперегонки рванули к раздаче.

- Вермишелевого супа сегодня, к сожалению, нет, но зато есть борщ! – нахваливал Геннадий  наваристое блюдо, ставя тарелки на Вовкин и Любин подносы. Он-то уже успел оценить его по достоинству, и радовался, что и Люба с Вовкой поедят горячего.
- А себе?! – проявил бдительность Вовка, и Гена со вздохом поставил тарелку и на свой поднос.

Передвинулись ко вторым блюдам, и история повторилась. Вовка никак не мог допустить, чтобы голодный взрослый мужчина съел меньше его. Если Гена от чего-то пытался отказаться, то его подопечные  тут же сдвигали обратно на раздачу и свои тарелки. Так что пришлось ему взять себе весь набор во второй раз: борщ, отбивную, киевскую котлету и пюре со сливочным маслом на гарнир. Пробивая покупки на кассе, он сделал страшные глаза кассирше, которая явно не успела забыть его за два часа, и изо всех сил изображал радость голодного человека, предвкушающего плотный ужин в отличной компании.

Чего ему это стОило, история умалчивает. Но Гена мужественно справился с ролью, еще и подбадривал по ходу дела Вовку, с трудом впихивающего в себя остатки котлеты:
- Давай-давай, тарелка должна остаться чистой! – и показывал, какой именно, вытирая остатки масла кусочком хлеба и отправляя его в рот.

… Через полчаса, сытые и довольные (сытыми были все, а вот довольным одного из троицы можно было назвать с большой натяжкой!), они вышли из столовой, решив за пирожными зайти в другой раз. И Геннадий хотя бы за это возблагодарил Судьбу: пирожных с кремом он бы уже точно не выдержал…

Впереди был длинный весенний вечер, и они от души нагулялись по парку, покривлялись в Комнате Смеха и вдоволь накатались на качелях-каруселях. Геннадий тихо радовался, что на детскую карусель взрослых не пускали (Любка сошла за подростка), а в «лодочке» было всего два места. Он с помоста помогал ее раскачивать, а сам даже представить боялся, что было бы, окажись он в той «лодочке».

Гена чувствовал себя удавом, проглотившим бегемота, и потому дал себе страшный зарок: впредь на свидания при любых обстоятельствах ходить только натощак!..

Когда же ночь опустилась на город, все трое прощались возле Любкиной калитки. Прощались ненадолго, а всего лишь до завтра. И чувствовали себя так, будто не вечер прошел, а много-много вечеров, так легко и хорошо было им в этой тесной веселой компании.

На следующий день, вернее, вечер, свидание снова было на троих. Первым делом они наверстали недоделанное вчера: наведались в полюбившуюся столовую, снова поужинали и добрались-таки до вожделенных пирожных и коктейля.

...За те две недели, что Вовка гостил у Любы, Гена стал обоим близким другом. Они  вместе ходили по магазинам и, конечно же, купили Вовке все, что требовалось, и даже сверх того. Обошли все городские достопримечательности и пересмотрели все фильмы, которые шли в двух кинотеатрах. Когда Люба работала в вечернюю смену, Геннадий забирал Вовку из дома, и они вдвоём ходили на канал на рыбалку, ездили в степь на велосипедах, которые Гена где-то раздобыл напрокат. Ловили сусликов а потом отпускали и смотрели, как они смешно убегают обратно в свои норы. Выманивали на пластилин тарантулов из дырок в земле и сравнивали, на чьем пластилиновом шарике остались бОльшие отпечатки паучьих клыков. А вечером шли к проходной соковинного завода и встречали Любу с работы.

Вовка был в полнейшем восторге от Геннадия, и горько жалел только о двух вещах: что скоро нужно уезжать, и что нет у него такого старшего брата, как Гена. Ночами, когда сон еще только подбирался к подушке, Вовка думал одну-единственную думу…

И все-таки кое-что придумал.

Когда через две недели за ним приехала Катя, Вовка с порога ее огорошил:
- Катя, Кать, что скажу!!! У Любки жених есть!!!
- Прям так сразу и жених! – недоверчиво осадила она Вовку. – Две недели назад не было, а тут вдруг появился!
- Ты ничего не понимаешь, Катька! У Любки – самый лучший жених на свете!!!
 
После этих слов Любе уже трудно было отпираться, факты, как говорится, налицо. Да и, если честно, не хотелось: Люба с каждым днем открывала в Геннадии новые и новые достоинства, и никого другого рядом с собой уже не представляла. Пришлось ей-таки  рассказать Кате и про танцы, и про Эсмеральду, и про свидания на троих -  с Вовкой в компании.

А что же Гена?

Во время совместных походов он выспросил у Вовки про Любу всё.
Про добрейшую маму, работавшую в школе уборщицей и которую дети обожали и слушались иногда лучше учителей. Про отца, ушедшего из семьи, не дождавшись Любиного рождения. Про отчима-пьяницу, который на трезвую голову был отличным механиком - золотые руки, но как только начинал пить, то дурел на всю голову и становился похожим на кровожадного зверя. И как приходилось Любе с матерью иногда среди ночи убегать из дома, прячась у соседей и родственников, а то и вовсе ночуя  в скирде соломы посреди поля.

Про то, что Любка с шести лет работала в совхозе. Пасла гусей и барашек, работала и в поле, и в саду, и в огороде. Что пела хорошо и по-английски быстро выучилась говорить, и мечтала стать артисткой или переводчицей. Но пришлось ей вместо института ехать в город на заработки и доучиваться в вечерней школе: заветной Любкиной мечтой было устроиться в городе и забрать к себе маму, чтобы отчим никогда не смог их найти…

Слушая простодушные рассказы мальчика, Геннадий в бессильной ярости сжимал кулаки, глотал закипавшие слёзы и благодарил судьбу, что за очками их трудно разглядеть… Он понял, как одинока и беззащитна на самом деле была Люба, как уязвима, несмотря на всю свою силу и гордость. Маленькая, дерзкая, юная девушка. Его Эсмеральда. Его Любка. Его Любушка…

Наверное, именно тогда Генкина влюбленность переродилась в зрелую любовь взрослого мужчины. Он понял, что хочет быть рядом с этой девушкой всегда: в праздники и в будни, в радости и в горе. Чтобы никогда больше не пришлось его любимой испытывать страх и голод, чтобы никто не смог ее обидеть.

Они провстречались год, и Гена четко соблюдал данный себе зарок: каждое свидание  он начинал с вопроса:

- Любушка, а что ты сегодня ела? Вот я, например, ужасно проголодался! Не пойти ли нам перекусить?..

Следующим летом, как только Любе исполнилось восемнадцать, они подали заявление в ЗАГС. В начале августа поженились. А в конце апреля у них родилась я.


               
                Моим маме и папе посвящается