Нерехта моя умиленная

   


  АЛ. АЛФЕРОВА



   НЕРЕХТА
   МОЯ
   УМИЛЕННАЯ






   

     Нерехта, 2011г.



































































Нерехта!

О Руси и о тебе, умиленная,

куполами в небеса устремленная,

думы  долгие мои

посвящаю!













Нере-хта! –хта! –хта!
Словно россыпью горох по досочке,
тарахтит её имя в веках.
 Неразгаданное!
Россыпь 1-я

То ли прозвана так за болотину,
что легла под неё между речками
и на древнем мерянском имени её созвучна.
То ль за рыбу гольца, что кишела в них
и прозваньем на мерянском тоже схожа.
А великий словознатец Даль обозначил гольцом
камень над водой.

А люди на горе Егорьевой нашей, на крутой
ещё в веке каменном жили, топор  каменный точили
с проушиной.
А может прозвище от слова
нерето - из лозы пузатая воронка,
в коей рыба речная вязла?
Кличут её нынче мордой иль вершой.
Есть мнение, что имя ты призанять могла
и у медвежьей морды – созвучна ей твоя «охта»
или «ехта».
И косолапый всем мерянам  был хорошо знаком!
В каком почете в Ярославле нынче он.
А с ним и мы с медвежьей мордою своей
впереди планеты всей!
Россыпь 2-я

Закавыка и в гербе  городском -
ладья костромская в поле голубом
и две улитки в золотом.
То, мол, речки Нерехта с Солоницею.

А допрежь города только так
и строили:
при слияньи рек,
недоступными врагу,
 чтоб вода и спереди, и с боков,
а позади глубокий ров
иль дремучий лес
частокольем.
А почто ж улитки-то
другим не рисовали? ...
А, может, всё  не так?

Славились в Залесье реки
жемчугами,
что растит улитка на теле своём.
Красотой мерцающей они
затмевали камень-самоцвет.
И ювелиры, бают,
в Нерехте водились,
и улитки не переводились.
Но … всему приходит конец!
Красоту живую извели,
на серебро с привозу перешли.
Стали броши, солонки клепать,
людей удивлять.
Теперь уж ни улиток,
ни серебра -
одна береста!

Какую сказку из сих принять -
не знаю,
но книжки читаю, размышляю,
сомневаться смею.
А что ракушки
не двустворки нарисованы –
так память людскую огонь пожрал.
Только звон и остался.
Им же имя города писано:
Нерехт …Мерехт …
Мерохт …Нерохт …
Нерехта …

По-карельски «хта»
с рекой соотносима,
а река -  с краем места обжитого.
А карелы здесь издревле жили,
языком своим изрядно наследили.




Россыпь 3-я

Во тьму веков
история мерянская уводит.

Когда ледник на север отступал,
на пятки наступал ему могучий лес.
И вот уж головой
коснулся он небес.
 За ним и древний человек пришёл.

Владел он камнем-топором,
потом и каменным копьём.
Жил общиной родовой
в избе земляной.
Научился лес рубить
на деревянный дом.
По речке побежал
 его долблёный чёлн.

Но с запада пришел
фатьяновец-чужак
с длинной головой,
с суровою надбровною дугой.
Этот уж и бронзу лил,
и посуду из глины лепил.
На шесть веков длинноголовый
племя местное закабалил.
Но с междуречья Волги и Оки,
с Прикамья, Зауралья
пришёл ему на смену угро-финн.
Уже с копьём железным да стрелой -
умелый зверобой.
Его считают  предком мери!
С него, мол, и пошла
мерянская земля!

Про неё историк готский
Иордан писал:
« На Белозере сидят весь,
на Ростовском озере меря,
а на Клещин озере меря же».

А там «леса великие, страшные, дикие,
непроходимые,
во всём свете таких лесов мало», -
писала и
«Книга, глаголемая Козмография»,
что найдена в Галичском монастыре.
И другие писменники говорят:
вдоль Солоницы, мол,
леса на сорок вёрст,
а посередь речной долины – Нерехта!

Россыпь 4-я

Жил себе мерянин да жил:
рыбу ловил,
 пчелу зорил,
зверя бил:
белку, соболя, бобра.

Пока ... молва людская
о богатствах края
до славянина не дошла.
За  данью к мере
Русь пришла.
А князь Олег,
что правил Киевом в десятом веке,
уже повёл мерянскую дружину
на Царьград!

Россыпь 5-я

В Солигаличе "акают" по Москве,
по-московски "акают" и в Чухломе.
Мы же "окаем" по-владимирски
на мерянский распев.

Знать, притёк к нам из Владимира славянин
по Уводи-реке,
а та с Солоницею - кровная родня:
из одной болотины воду пьют,
лишь в разны стороны текут.

Как и меря, славянин язычником был,
тоже идолу поклоны бил.
Велесом бога звал,
его и почитал.
А в Нерехте
  камень Велесов лежал.
К нему язычник припадал
и в счастье, и в горести,
милости у бога своего просил.
Поздней над ним
Сыпанов монастырь построен был.

Стал с мерей славянин
  рыбу ловить,
 смолу курить,
дёготь гнать,
 доску тесать,
и ... соль научился добывать.
Её немерено в Нерехте-то было! Мерянин и сам уже маленько добывал,
сам ею по-маленьку торговал.
А славянин и мастера привёл с собой:
мол, яму рой,
солеварню строй!
С размахом взялся за дело.

Работа закипела.
И побежали с нашей солью кули
по всей Руси.
Меря чужака приняла.
Залюбилась с ним!.. Переженилась!..
Народила прорву детворы!
Русскими зовёмся с той поры!

И стала Нерехта потихоньку богатеть:
соль-то была в цене,
что нынче нефть.

"Без хлеба не сытно,
а без соли не сладко", -
народ причитал.
Князь Константин у брата  Ярослава
богатейку Нерехту отнял,
а Кострому "пожже" князёва рать!
От великого добра, видать!
 Добрым летопись его зовёт!
Летописцу с колокольни своей видней!
А как его винить,
коль под князем ходил,
летопись под князя своего лепил?!
Нам остаётся ему лишь верить,
да по летописи век свой мерить
от первой в ней записи о Нерехте
в 1214 году.
Иль опять всё не так?

Нерехта, мол, раньше родилась -
 из столицы донеслась
к нам благая весть.
Слово летописное, мол, есть,
что государевых людей отряд,
ещё раньше вёл за Нерехтой догляд -
толь, чтоб нерехтчанин не бузил,
толи соль с пристрастьем сторожил.
В нерехтской низине, мол, стояла рать!
Но это ещё надо доказать!

Из века в век то галопом, то шажком,
стежок за стежком
летописец нашу жизнь писал:
как мерянин со славянами роднился,
как мерянин в славянине растворился, иль в лесах дремучих затаился,
иль в бега пустился
 черемисам да мордве ...
И было то не так давно:
чуть больше тыщи лет назад!

Россыпь 6-я

А в четырнадцатом веке
 постучалось православье
в каждый нерехтский дом.

И опять же из Владимира речным путём
прибыл в Нерехту Пахомий, монах.
На  Сыпановой горе, в лесу густом
сотворил обители он первый дом.

Преподобный сам
к строительству руку приложил,
и нерехтчан угодник Божий
к православью прислонил.

С той поры и существует монастырь:
деревянный поначалу, потом каменный.
И зовётся ныне 
Троице-Сыпановым
Пахомиево-Нерехтским.

Россыпь 7-я

Жить бы Руси да жить! Денежку копить!
Ан нет!
Растащили княжичи её на клочки:
пятнадцать княжеств
в веку двенадцатом было,
в четырнадцатом -
их уж двести пятьдесят.
"В Ростовской земле -
князь в каждом селе", - горевал народ.
Князей-то много, да стол великий один!
И били князюшки за него друг дружку!
Насмерть били!

Много кровушки за него пролили!
И слепили! И травили!
И головы родичам рубили!
Недаром говорят:
где козни - там розни,
где розно - там грозно!

Рано княгини вдовели,
рано княжичи взрослели,
но право старшинства
имела только мать.
"Детям воли не давать!" -
в завещании писал
Дмитрий Донской.
Княгиня Евдокия и не давала,
сама землею управляла,
сама земли раздавала
монастырям да церквам.
От княгинь великих Софьи да Марьи
достались Троицкой лавре
солеварницы в Нерехте
да под слободу земля.

И вотчина монастыря
освобождена была
от всех даней-податей:
"Не надобе с тех варниц,
и с тех дворов,
и с того починка Родинского
ни дань, ни ям, ни подводы,
ни мыт, ни тамга,
ни за косное, ни портное,
ни скатертное, ни пятенное,
ни навоженные куницы,
ни хмелевого докладу,
ни двора волостеева не ставят,
ни к становщикам,
ни к десятскому не тянут,
ни в какие пошлины, ни в разметы,
а волостели мои нерехотские и их тиуны
кормов своих не емлют
и не судят их ни в чем,
оприч душегубства".
За заслуги какие
милости такие -
в летописи слова нет.

Россыпь 8-я

Княжий разброд
землю русскую в конец разорил!
Татарин наглый русича закабалил!
Нерехту панове сжег дотла!
Защитников города
тьма полегла.
Не единожды он вымирал
и от язвы моровой, и от чумы.

Как выжили мы,
когда некому было
даже жито жать?!
Некуда было от беды бежать?!

Сколько раз городок деревянный
огонь нещадный
пожирал!
Город голодал!
Город умирал!
Но ... возрождался вновь и вновь!

Славу тебе пою,
Нерехта, моя любовь!

Россыпь 9-я

И Русь не однажды
 из пепла восставала,
державу в кулак собирала!

Край, мол, чрезвычайно богат, 
писал итальянский дипломат.
И базары, мол, хороши.
И товары продают любые!
А женщины какие!

Россиянок и тогда любили
и в плен уводили,
и в жены брали!
Русской крови в свою намешали.
Теперь и не понять:
кто нам сват, кто кровный брат.

Прав дипломат!
И нынче россияночка в цене,
да цены не знает себе.

Где вы, скромные мои да ласковые?
С потупленными долу глазками?
Или позалили глазыньки пивком?
Или позабыли серенады под окном?

Но опять вернётся рыцарь!
Вернётся!
Сердце девоньки моей встрепенется!
В губки ладушку мою поцелует!
И на веки ладушку завоюет!
Так будет! Так будет!

Прямых путей история не любит:
 то в кольцо свивается,
 то опять спрямляется!
И времена меняются, и нравы.

Историки правы:
предки целомудренней были.
Муж жене не изменял
и в жёны непорочную брал.
А умирал - так с телом мужа на костре
и жена себя сжигала.
Русь считала:
мол, живая вдова - бесчестье семьи!

Но чтоб жена сама схотела
 на костёр взойти -
дозвольте усомниться!
Скорее так стращала Русь блудницу,
чтоб полюбовника не заводила,
нелюбого чтоб мужа не травила!
В страхе женщину держала
держава!
Россыпь 10-я

При Иване Третьем Русь окрепла,
возмужала!
Европа нас зауважала!
И незазорным уже считала
дочерей за русских выдавать.

Из царственного рода Византии
Русь возмечтала Софью в жены взять.
 Взяла!
А та с собою грека привела.
Зачастили и другие иностранцы.
Принялись Москву каменьем одевать.
И наш земляк взялся им помогать.

В стольном граде, как и нынче,
рупь был длинней
и грядущее, стало быть, верней!
Да не всякому рукастому
уход от барина по силам был!
Выкуп барину холоп платил.
И не малый!
Чаще потому бежал
из кабалы тайком.

Где пешочком, где ползком
до столицы добирался.
Бывало, в ней и обживался,
если повезёт!

Россыпь 11-я

Царь Иван женился на гречанке,
сынка женить на иностранке не удалось!
Невесту пришлось
выбирать из своих.

Объявили конкурс красоты.
Раздели девонек до наготы,
оглядели даже срамные места,
отобрали одну из многих ста:
не знатную, не богатую,
не щербатую зато, не горбатую -
государыню по всем статьям!

С Соломонией Василий Третий
прожил чуть не двадцать лет,
а деток нет да нет!
Сильно государь горевал!

Горе, мол, мне!
Птица и та плодится,
земля родит во всяко время,
а у жены нет и нет беремя!
Обвинил Соломонию в "неплодстве"
и в монастырь отправил,
с Еленой Глинской свадьбу справил.
Новая жена и родила Руси
 в жестокую грозу, жестокого царя.
Четвертого Ивана -
Грозного!

Был слух -  Соломония, мол, тоже понесла,
сына родила: да помер,
в монастыре и схоронили.
Могилку ту позднее вскрыли -
в дорогой одёжке лишь
куклу нашли ...
Потоптались в недоумке да ушли!

А Московия землей всё прирастала,
могучею державой стала.
Но ни Василий Третий, ни его отец
царями ещё не звались,
иноземцам лишь писались:
"Божьею милостиею царь
и государь всея Руси".

Россыпь 12-я

И наступил грозный век.
Князь великий - тоже человек.
Эка беда - ногу натереть!
А князю Василью пришлось помереть.

Править стала Глинская -
его жена.
 Да небеса в тридцать пять
и её прибрали к себе -
говорят, бояре яду дали в еде.

Сиротою отрок княжий остался,
с редким умом, с пылкой душой, волевой!
Может и стал бы царь земной
угодным Богу,
да вывели бояре на кровавую дорогу.
Всех убили, кого любил,
слёзно за кого просил!
Тревога за собственную жизнь
сделала царя волчонком.
Но однажды безусый мальчонка
ненавистного боярина
псами растерзал!

"От тех мест начали бояре от государя
страх имети", -
летописец заметил.
Стоило кому ни то
ножкой взбрыкнуть
иль очами, не дай Бог, сверкнуть,
или молвить дерзкую речь,
тотчас головушка слетала с плеч.
И не было удержу ярости мальца!
Не зря!
Не зря поджал боярин хвост -
кому до времени охота на погост?!
У Бога милости боярин просил,
чтоб зверя малолетнего окоротил.
А тот в шестнадцать
повенчался на царство.
Шапка Мономаха пришлась
мальцу к лицу,
Богом венчанный царь
прочно сел на троне
в монаршей короне
и погнал дрожащее боярство по Руси
невесту ему искать.

Ложе царское довелось занять
нежной, кроткой дочке
небогатой вдовы.
Тише воды, ниже травы
стал свирепый царь,
ровно покаяния дал обет.

Но в расцвете лет,
подарив ему пятерых детей,
Настасья Захарьина померла.
Опять побежала по Москве молва:
бояре, мол, царицу отравили!
Охочие уши молву ловили,
царю несли.
Снова сорвался царь с цепи!
Снова полетели головы с плеч
без повода и без суда.
Московия опричнину тогда ввела.
И на веки запомнила Русь
лютые казни палачей, грабежи.
Людей пытали, жгли,
живыми спускали под лёд ...
Кровью захлебнулся народ!
Бешеный царь и жен не щадил:
двух отравил, одну утопил,
трёх постриг в монастырь.
Ей же ей, такого страху
Русь ещё не знала.
Семь лет опричнина её разоряла!
За "изменные", якобы, дела
боярину - петля,
опричнику - его земля.

Опричной Нерехта  тогда и стала.
Вряд ли в жестокости Москве уступала:
рыба тухнет с головы.
Душегубцы были и царские, и свои.
Царь божился -
мол, крестьян, людей работных не трону.
Лишь враги трону -
духовенство, дворяне, знать - изменщики должны дрожать!

А на деле простолюдину достались
и мор,
и налог,
и барина батог, и недород!
Победила опричнина
свой народ!

Яростный, грозный был царь!
Яростно жил!
В ярости старшего сына убил!
В ярость ушла вся сила!

На младшего её не хватило.
Слабоумному Фёдору
Нерехту царь отказал.
На деле ею управлял
царёв любимчик - Годунов.

Россыпь 13-я

Чем запомнила Русь Годунова?
Убиеньем наследника престола, малого,
да смуты размахом с беглым монахом,
что поднял Русь на дыбы.
За одним "вором" явился другой -
Лжедмитрий второй
да польские паны.

Всем бы чохом дать им отпор,
а на Руси - снова раздор:
замучились решать -
кому присягать?!

Пока боярин размышлял -
поляк пол России под себя подмял:
и Ярославль, и Кострому!
Оба города в плену!
Пожары, разоренье, разбой!
А Нерехта пошла в неравный бой
со шляхтой у Больших Солей!
За строптивость пан Стравинский
ей жестоко помстил:
дома пожег, лавки разорил,
варницы разгромил -
две остались из двадцати пяти.

Не сладкая каторга - солеварня,
но она кормила.
И Нерехта ей дарила
звучные имена:
"Соболь", "Медведь",
"Горышка", "Крапива", "Дубрава" ...
"Орехом", "Пирогом" называла ...

Всё поляк разорил,
в дым пустил.
Тяжкое время для Нерехты настало.
И умиленная моя забунтовала.
А предлог найти -
только захоти!

Воевода нерехтский
по указу царя запретил
сквернословить,
непотребные песни петь,
поносными словами браниться -
нерехтчанин посмел не подчиниться.
Одного из бунтарей арестовали,
другие его вызволяли,
отбили и пошли громить
торговые ряды, склады ...

Не по нраву стал и запрет -
вино и пиво по домам варить.
Воеводе надлежало за тем следить,
разбойников и татей имать,
в тюрьму сажать,
в Кострому об них писать!

Бунт опять!
Побунтовали!
Поустали!
Нужно доходное дело!

Нет соли - будет деньга
с продажи льна!

А его в округе до полна.
Крестьянин растит,
теребит, прядёт,
полотно ткет.

А нерехотскому купцу-дельцу
купить-продать - родное дело!
И дело закипело -
только денежку считай!


Россыпь 14-я

"Ропа кимать полумеркот,  рыхло ворыханы,
пора спать, полночь: скоро запоют петухи".
В.И.Даль "Толковый словарь живого
           великорусского языка"


На такой тарабарщине
ловкий наш земляк говорил,
когда с коробом по деревням ходил,
торговал, плутовал, приговаривал:
мол, не обманешь - не продашь!
Елтонской иль офенской её звали.
Офени - коробейники знали,
что "елтыш" в переводе - безмен.

Древний "бизнесмен" сам для себя
придумал скрытное слово,
чтоб никто его не понимал.

А земляк наш не дремал:
как на родном на нем заговорил!
И людей ученых с толку сбил:
что, мол, за неведомый народ такой?
Откуда взялся? Куда подался,
коли слово нынче не звучит?
Ой, ли! Не молчит офеня-феня! Не молчит!
Кое-кто, кое-где
резво "ботает" по ней до сих!

Ловкий перекупщик-прасол,
что хитрый хохол, твердил:
мол, трафилку проначишь,
проначишь и хруст!
(Проиграешь копейку,
проиграешь и рупь!)

Плутоватый златоуст
речью сладкой любого оплетёт,
вокруг пальца обведёт -
барыш возьмёт!

Носил лён в коробе на горбе
от села к селу,
изрядно потел,
тем и богател!
Пряжу и тканину купцу продавал,
а тот - и дома торговал,
и вдали от дома,
в портах приморских.
О тканях нерехотских
прознала и заграница.
Редкая девица не носила наших холстов.
И узнала Нерехта зажиточных купцов.
По богатству их так различали:
"гости" - купецкая знать -
самый богатый, удалой
рисковый люд!
И рисковый труд!
Недаром их былины воспевали
 государи привечали.

Ну-ка! За три моря с товаром сходи!
А шаек разбойных на пути -
пруд пруди!
И ограбят, и убьют
иль в плен возьмут.

Победней особа - "купец"!
Этот - торговал лишь на Руси.
И хоть ближе товар везти,
тоже весь настороже!

А тот, что по мелочи скупает,
да купцам продаёт,
малым наваром живёт -
сошка мелкая.
То - прасол, торгован, офеня.

Таскать на спине льна беремя -
тоже не лёгкий труд.
И копейку малую за него дают,
но большие купцы все так начинали.
Товар у крестьян закупали,
в долг смело брали.
Конечно, рисковали!
А без риска дела торгового не бывает!
Его затевает только рисковый!   

Россыпь 15-я

На нерехтской земле
лён всегда давал хороший урожай.
Только поспевай
убирать, мять, прясть, ткать и ...
коробейнику продавать,
чья коробочка "полным полна".

Сыздавна бродил он
по этой земле,
и мало кто знал,
где привал разбитного мужика.

В Костромской губернии наш уезд
больше других был заражён расколом.
Бегунком-богомолом коробейник и был.
Народ говорил - мол, как песню поёт,
по земле идёт.

А судьбу какую страшную
на плечах-то несёт!
Бегунковский пророк провозгласил:
антихрист землю ересью, мол, заразил!
Не признавайте власть!
Не обживайте дом!
Себя клеймом на их бумагах
не дайте осквернить.
Тайно живите!
Тайно безымянными в землю уходите!

И откроется, мол, царство божье вам
на небеси!
Такой судьбы - Боже, упаси!

Где жил коробейник -
никто и не знал.
Домом был тайный подвал.
Мраком крытая кабала!

Власти про секту либо не знали,
либо крепко жмурили глаз.
Это сейчас о расколе
можно смело говорить,
а тогда ненароком
могли и зашибить -
большие деньги стояли на кону.

Секту, и не одну,
содержали наши купцы.
Дьякон из Нерехты даже
толк свой завёл.
При Петре Великом
и на костёр за него взошёл.

Россыпь 16-я


Мельников-Печерский так писал:
купец, мол, что стрелец,
оплошного ждёт.
Сват - сватом,
брат - братом,
а денежки - не родня.
Лишь дурак, мол, упустит
своего - надуть.
Обмануть - не грех,
 сплутовать - тоже!
А нищему не подать - упаси Боже!
Из недельных барышей
нищей братье всей
по копеечке, по пряничку,
но подай!
 
В нынешний век не купцом -
предпринимателем такого зовут.

Есть честный,
есть бесчестный - плут!
Прежде за торговую вину
на торговой площади
торговую казнь учиняли:
прав, состоянья лишали,
на каторгу ссылали
под строгий надзор.
Всему роду - позор!
Всё одно блудили,
но с опаской!
А нынче у тёмного дела 
другая окраска:
теневой экономикой зовётся!
А мне сдаётся:
хрен редьки не слаще!
Было б честнее,
боле подходяще,
блудом ее звать!

Но я не про то хочу сказать.
Что прежний купец, 
что нынешний рьяный делец -
ни в чём меры не знали.
Гляньте-ка, что вкушали и вкушают
 на Москве за один присест!
            
 Прежде:
бульон на живом ерше,
стерлядь, лосось, сиг, белужина,
рачьи шейки, осетрина,
рябчики, гусь жареный под яблоками,
каша ананасная,
икра черная, красная,
пломбир в шампанском.
          
  И нынче:
сыры французские
сортов пятьдесят,
рыба белая и розовая,
мясо от свинины до медвежатины,
от курицы до страуса,
фрукты поставляет весь мир.
И разливанное море вин.

Сто лет прошло!
Новое выросло теля,
а всё те же кренделя!

Нерехтчане, конечно, скромней,
но в бильярд уже,
как большие, играем,
иномарки дорогие покупаем,
забили ими все дворы.
Где уж нам до детворы!
То ли ещё будет!


Россыпь 17-я

Но время делу, потехе - час!
Деловой и посейчас

за собственное дело в большой тревоге.
Без подможья, без подмоги
на ноги нипочем не встать.

Купцова стать требует сноровки
и не малых затрат.
В помощниках был и сват, и брат.
А чтоб дело и впредь не хирело,
купец наследникам завещал
капитала не дробить,
в согласье жить,
вместе промышлять,
а буде кто без общего совета
деньги раздавать,
"до дому моего и до пожитков
ему дела нет" -
суровый давал купец завет!

Тем и крепок был купеческий род,
что вся родня в сподручниках ходила,
живота не щадила.
Зачинала торг крестьянская изба.
И коль судьба калачи её сыну есть,
коль жилка в нём торговая есть -
побежит деньга в карман косяком.

Будет ему и чин
и каменный дом!

Баре спесивые завсегда
на купца глядели свысока:
темень, мол, лапотник!..
Из грязи князь!
А Россия, как великая держава,
из грязи той и зачалась!

Кто заводы строил,
 фабрики на Руси пускал?
Барин? Нет! Фабрикант-купец!
Он товар создавал,
он его и продавал.
Не без выгоды, конечно!
И выгода немалая была!
А кто ж работать будет задарма?
Барин что ль?
Вон, Савва Морозов!
Был пастухом, извозчиком,
наёмным ткачом,
а стал каким богачом!
И фабрикантом, и купцом!
Позапрошлого века
знатнейшим лицом!
Его фамилия крылья дала
и другим деловым.
Государи купцов зауважали.
 Купцы, а не баре,
 богатство государства создавали.

Без их напористой силы
не видать бы России
столь быстрого расцвета!

За всё за это
и презирала их знать,
а деньги не гнушалась брать
на не робкие свои затеи.

И купцы захотели
вовсе отделиться от знати.
В деловое сословье сомкнулись.
Ни один чужак, за просто так,
войти в него уже не мог.

Высочайший порог -
у фабрикантов, торговцев-оптовиков,
кредиторов, страховиков.
Самый солидный народ!

Порог пониже - у купцов пожиже,
всех остальных мастей,
но ведущих дело без обмана.

А любителей чужого кармана
(были средь купцов и мошенники -
всякий сброд!)
ждала крутая расправа:
плут голову на плаху клал,
ежели веру в купца подрывал.

Россыпь 18-я

И в Нерехте были крупные дельцы.
Чего стоил Грязновский-Лапшин,
и не он один.
Но выше никто не подымался.
Грязновский назывался
директором имперского двора
при дочери Великого Петра
Елизавете Петровне.

Удалая женщина
и любила удальцов.
Грязновский, видать, купец из купцов -
эка, на какую поднялся высоту.

Сам при троне был
и своих не забыл:
знатными стали нерехотские купцы
Хвориновы, Пастуховы.


С Пастуховым Грязновский мануфактуру
 в Нерехте льняную зачинали.
За ними фабрики открывали
Суворовы, Князевы,
Дьяконовы, Брюхановы -
из духовного сословья все.
А чтоб сословье сменить,
наследство надо было получить
иль жениться на мещанке.
Прихожанки за лиц духовных
охотно выходили,
в приданое им приносили
деньги отцов.
Ряды купцов не редели,
с годами дельцы матерели.
С достатков стали Нерехту
вденьги церквям давать,
колокола отливать,
иконы дарить ...
Подарки и милости полились рекой.

Россыпь 19-я

Похорошел несказанно наш городок!
Больно ловко он прилёг
на большом пути из Москвы
хоть на запад,
хоть на восток.

Ни с товаром возок, ни сани,
ни сами государи
в каретах цугом
мимо нас не проезжали.

Нерехту не миновали
ни Фёдор Алексеич,
ни Павел Первый,
ни Пётр Великий,
ни Александр Второй.
Бывало,
оставались на постой!

Город хвалили!
И очень к нам благоволили!
Екатерина Великая
гербом одарила,
городом уездным назвала.

Такой ты, Нерехта, была,
такой ты будешь -
чудом из чудес!
Ты же крутой замес
мерянской и славянской
работящих кровей!
Город - сказка!
Город - музей!
Гости изумленные
восхищаться будут умиленною!

И Господь в тебе пребудет!
Так будет! Так будет!


И по секрету:

на Егорьевой горе
клад, говорят, зарыт!
Пламя синее над кладом
по ночам горит!
Вот бы!..
 


               


Примечания
 
  варница - сооружение, где выпаривали соль;
   волостель - властитель области, начальник;
   дань - поборы;
   Залесье - междуречье Волги и Оки;
   козмография - описание Вселенной;
   косное - прибавочные деньги бурлакам
        за сбрасывание бечевы с кустов и деревьев;
   меряне - народ, населявший Залесье;
   мыт - таможенный сбор за приложение клейма на
   товар;
    навоженные куницы - подать с молодоженов;
   опричнина - особое войско, телохранители и
    карател при Иване Грозном;
   портное - денежная повинность, раскладываемая
    на крестьян за обшивку барской дворни;
   пятенное - пошлина за клеймение на таможне
    купленно лошади;
    разметы - раскидка, раскладка  податей;
   становщик - смотритель яма, стана, где проезжие
         меняли лошадей. Станционный смотритель;
   тамга - таможенная пошлина;
    тиун -  приказчик, управитель;
    толк - особое учение о вере, его последователи;
    фатьяновцы - представитель пришлого племени.
         Первая половина 2-го тыс. до н. э.;
    черемисы - нынешние марийцы.