Проза поэзии

Поэт Нимфоманов любил дарить большие и малые небесные светила, по отдельности и оптом, целыми галактиками. «А хочешь, я подарю тебе Месяц?», — завёртывал он в рифмы лунное сияние вместе с кратерами и тёмной стороной. «А хочешь, я подарю тебе звёзды?», — томился он снова романтической щедростью.

Так и надо. Зачем идти в ювелирный магазин за примитивными украшениями с какими-то там пусть и блестящими камешками, когда можно любому объекту своих воздыханий — проникновенно в нежных строках: «А хочешь, я подарю тебе солнечную систему епсилон zx102847/15?».

...Мечта всей жизни. Нахрена провинциальным рукоблудницам золотые браслетики и колечки, когда они от одной только рифмы «любовь-кровь-которая вновь» впадают в экстатическое состояние «сверхновых звезд», а если увидят перед собой живого поэта, некогда столько искренне обещавшего звёздные диаманты, то жизнь, можно сказать, — удалась.

Жизнь поэта Нимфоманова была яркой и насыщенной. Он, как стремительный метеорит, вторгался в небесное пространство прелестниц с филологическими наклонностями, оставляя после себя кратеры разбитых сердец, а также — наследников, уверенных, что их папа не вернулся после выхода в открытый космос и теперь, став вечным памятником самому себе, нарезает круги по околоземной орбите.

«Смотри, мама: это наш папа пролетел», — радостный детский пальчик ткнул на искорку спутника связи, который мелькнул в благоуханном бархате майского неба среди дареных и передаренных любовных бриллиантов.

Если бы поэт Нимфоманов увидел повлажневшие и заблестевшие сильнее самых больших звезд глаза покинутой возлюбленной, он непременно бы расчувствовался и вернулся, чтобы задать глубоко интригующий и завораживающий вопрос из своего нового поэтического сборника: «А хочешь, я подарю тебе созвездие Южного креста?». «Хоть я уже — почти что стар...», но благодаря виагре и другим афродизиакам детородный орган поэта Нимфоманова был, как огурец. Н-да... А за «базар» надо отвечать...

 — Простите, как это понимать? — поэт Нимфоманов поднялся из-за письменного стола навстречу нагловатому гостю с хмурым взглядом, вызывающим опасения.
 — Тут предъява на тебя поступила.
 — И от кого же эта, извините, предъява? — любезно и настороженно, поглядывая на кулаки с наколками, осведомился Нимфоманов.
 — От матери твоего ребёнка, которую ты трахнул... сейчас, — достал листок с женским почерком, — «...прекрасным майским вечером десять лет тому назад. Пахло неземными ароматами и первозданным счастьем. Над нашей головой сияли яркие звёзды. Это было, как в раю...». Короче. Ты обещал подарить... ээ-э... «Венеру яркую, любви избранницу и купидонов дивную усладу с небес достать хотел и положить к ногам за поцелуй».
 — Ну-у, я.., — с оторопелым видом выдавил из себя поэт.
 — Что «ну»? Поцелуй — был?
 — Ну-у... Э-э...
 — Я тебя спрашиваю: поцелуй — получил?
 — Но позвольте!..
 — Это тебе сладкие дамочки будут позволять... «купидонов дивные услады»... На тебя предъява поступила. Короче, за базар надо ответить.
 — Ничего не понимаю, — Нимфоманов устало промокнул вспотевший лоб кружевным платочком. Увидев кружева, взгляд гостя стал брезгливым, еще более хмурым и сосредоточенным.
 — Ты что, п*дар что-ли?
Глаза поэта изумлённо и очень широко раскрылись, очевидно, выражая усиленный мыслительный процесс поиска рифмы к столь «элегантному эпитету».
 — Чего уставился? Ты что, и мужикам, в натуре, «луну с неба достать обещаешь»? Только кто там у «вас» достаёт, а кто принимает такие «подарочки» — хрен разберёшь!

Озлобившийся гость сделал шаг вперёд и резко опёрся тяжёлой рукой о скрипнувший стол.
 — П*дар?! — я спрашиваю!
 — Кто?! — Нимфоманов от неожиданности пукнул.
 — Фу, бл*ть! — рука с сугубо правильными наколками страдальчески зажала сломанный в двух местах нос. — Ну, с*ка: точно п*дар! — по причине зажатого носа выражение получилось, словно из динамика рации (Первый, первый! Я второй. «Клиент» оказался п*даром).
 — Ой, извините, пожалуйста; вырвалось.
Гость от удивления разжал пальцами нос. — Фу, бл*ть! — снова зажал. — Ты что, с*ка, обосрался?! (Первый, первый! Я второй! Ситуация критическая: «клиент», видимо, наложил в штаны. Что делать? Приём).
 — Нет, нет. Вы не волнуйтесь, — поэт в сторону гостя успокаивающе замахал ладошками.
 — Фу-у, бл*я-ять! — глаза сначала с ненавистью сконцентрировались — на руки, которые своими махами создавали «лёгкий сквознячок», а потом страдальчески свелись к поломанной в двух местах переносице.
 — Вам плохо? Может, воды? — засуетился хозяин во многих отношениях поэтической комнаты.

Нимфоманов схватил стакан, плеснул минеральной воды, выставил руку, расплескал; делая три семенящих быстрых шага в обход стола, зацепился о край и с ускорением тела, потерявшего равновесие, рванул на крепкого короткостриженого мужчину, который встретил приближающуюся к нему голову умелым боксерским ударом. При этом крепыш выпустил из вида руку с минералкой, и стакан с хрустом ломающегося стекла треснул его по зубам...

Нимфоманов очнулся от проклятий гостя, пытающегося остановить кровь.
 — Твою мать! С*ка!.. (Первый, первый! Я второй! Этот п*дар порезал мне губу и теперь уже точно — обосрался).
Поэт разлепил глаза. Постепенно настраивающимся зрачком на ковролине рядом со своим лицом он увидел записку и женский почерк: «А хочешь, я подарю тебе...», — и снова потерял сознание.