Она Она. Или эволюция одной любви. 2000 г

Сборник молитв.

Ей 8,5 тысяч лет, а Она ничуть не изменилась:
родилась и опять – до рождения, вечный миг.

2

При рождении Человека небо дышало.
Твое счастье станет неизменно, подобно Всемирному океану, ярко, как земное ядро, неиссякаемо, как солнечный свет, когда взрастишь в себе силу духа.
- И что это такое? И с чем его едят? - говаривала порой мама, когда кормила младенца молоком. Heбo молчало.
Человек был один. Он играл пульсом своего сердца, будто это билось сердце его матери, и не слышал молчания.
«Котята, - раз подумал он, - обретают слух через несколько дней после рождения. Так и отверстия моих ушей находятся сначала во внутреннем ухе, а потом еще одно открывается во внешнем». Шум моря с этой минуты пронзили крики чаек.
Время шло. Глаза Человека стали блуждать в слепом стремлении забрести дальше, чем смотрели. Тогда открылся один глаз на лбу, другой - в груди. Стал виден смысл.
Время повернулось на несколько градусов и продолжало идти. Оба глаза Человек научил жить синхронно. Стала ощутима суть.
Топоча по тверди вокруг себя. Человек одним днем различил ясно путь, который упирался в горизонт. Влекло. Он пошел навстречу. Иногда дорога выступала четко, иногда - сквозь очки, или петляла в тумане. Путь был короче, чем длился. Человек выиграл немного жизни.
Устав дышать в тяжелом тумане, он подумал: «Я был один, теперь одинок». Он ясно увидел гору, на вершине которой стоял. Ему стало страшно. Внизу спала пропасть. Времени ее Человек, как ни старался, не мог различить. Ему стало страшно иначе, надолго. Страх побудил его к движению. Шаги Человека стали шагами его мыслей.
Его часы обернулись еще несколько раз. Вдали стала просматриваться гора. Внутренний голос донес до сознания: это твоя.
Человек сел и задумался, как дробить пропасть, чтобы сложить мост к своему счастью.

3

Есть еще более музыка
чем музыка души, природы –
музыка света.
 Юк.

Ждал.
Тихо.
Курил
-ся туман. Навис. Не дышал. Перебирал хмуро.
Поперхнулся, закашлял
-ся. Сипло выдыхал. Снова и снова брызги. Плевал
-ся брызгами в снежную пыль. Зависала. Парила белыми мухами. Оседала на нос. Зудела на коже.
- Пл.... - промозгло.
Остыли кусты. Поникли немым «м». Листья кое-где почернели гангреной, кое-где иссохли до жилок. Жизнь в них уже не растопила белый - неразбавленным пятном налег иней. Сковал в ледяную шершавую корку жужжащих - до - на цветках мух, хилые плодики. " Холод прожурчал за ворот. Захватил врасплох.
«Бог мой! Ну и погода: май мается».
Ждал.
Прояснилось. Из серого гласным проникло солнце.
Уже ощущал: Там - ни света, ни тени. Уже растеклось. Крапало. Каплей - в ямку. Сама - ямкой. Расходилась кругами. Круги - в нити. Дробились на тире. Тире резонировали. Ткали. Отражали волнами блики звуков. В точки, где ни звука. Еще не ритм, нечто, уже под кожей.
«Уже 8 дней анархия: за летом - зима, зима-весна, зима-осень. Обещали 21, гадаю: плюс или минус».
Беспокойно.
Вист-ветер метал снежной скорлупой. Бил по стволам, вниз - по лужам.
-Ни!
Норовил на голову. Вишня роняла свадебные слезы сном на траву. Тускли, не таяли. Суетились мухи. Тукали воздух до дыр. Птица разбирала напевы.
В ноздри - запах будущих ягод. Сердце забилось. «Слышишь? Уже ритм. Твоего сердца. Твой ритм».
Раз - бились паузы. Уже между, в пене. Расщеплены. Все более тонки, тоньше натянутой нити. Лопнули. Теперь света тоньше, тоньше тени. Скоро. Уже сейчас.
Два. Звуки сбежались, смешались, бурно перебивали друг друга.
Сорвался ветер. Винтом закружил картинку, стер до листа.
Видел: только на руках - папиллярными линиями - младенец. Вдохнул - звуки светотенью излились в грудь. Приобрели ритм и форму восьмерки (вселенная - объемом с вдох). Небо - в каплю.
Раздался крик.
Она родилась.

4

Он родился в полночь.
- Happy birthday to you, - бубенцом сквозь дряблую тишину.
Глаза куклы отражали. Его глаза - в ее синие глаза. В ее зрачок ныряет каплей, размыкая губы для поцелуя, - немой синий - в брызги. Глубже, за ним, - лунный желтый. Охватил и окрасил.
Моя ночь. Точкой пульсирует. Жадно глотает воздух. Обнажается черной дырой, без дна. Бездна засасывает. Разряжает желтый в звездную пыль.
«Я-с ночь». Пульс меряет тьму. Пыль сбивается, разлетается.
Вне дыхания. Вне закона. Звездной плицей летать до луны.
Капля мыльным пузырем обрисовала бездну в ноль. Дно. Увидел свою тень. В груди звучало: «Я есть».
Снится.
Зевнул. Темнота развеяла птицу.
Выдох: черные ветки карябали, фары ломались. Облака заслоняли, отблески гасли. Тень рвала, трещало пятно у фонаря.
Ночь птицей кричит от диафрагмы, гудит грудью, шумит от нёба. «Не дышать! Ну, хотя бы на миг! А потом еще и еще!»
Вдох - удержал. Снова россыпью - пыль. Невесома.
Выдох - обрыв. Миг. Повис светлый туман. Смягчил темноту в сумерки.
Отчаянно: «Скоро солнце взойдет...»
Туман осел на луч тяжелой росой. Блики пронзают тьму. Выдох давит. «Не могу не дышать!»
Восходит солнце в открытые глаза. Зрачок расширился в ноль. Становился стеклом.
Отразился в нем. Почувствовал: в глазах - вся вселенная, а дна нет, пусто.
Бьют часы.
- Зачем тебе это, твоя ночь?
- Я видел во сне: я могу летать.
- Ни наяву, ни во вне. Ты не готов. Зрачок криком «но-о-оль» выдохнул первую боль.

5

Полдень. Смотрят на него. Сквозь него.
Потянулся за «хочу».
Просочилось сквозь пальцы. Затерялось в воздухе.
Искал: «Где же?» Закрыл глаза.
Видел: в щели - черно-белым - глаза. Не моргали. Смотрели прямо.
Кончикам пальца посмотрел.
Ничего.
Коснулся.
Холодное дерево.
Провел по пыли.
Стаяла кругом с двумя точками: лицо.
Ему: «Дай!»
Молчало.
Посмотрел в глаза.
Моргали. Отразился. В них - ветры.
Им: «Дай!»
Унесли немым.
Поднес ладошку. Проник.
В ее глазах - ответ: «Нет!» - больно обжёг льдом.
Отдернул руку.
Лед разбился. Сыпал желтые секунды со следа на след песком в букву «м» слова «дом». С-с-стаял. Дышал в порах. Объема не хватило - перелился через край каплей. Набухла. Отражала окно. За окно - свет.
Включился мыслью. Открыл глаза.
Перед ним: стакан в воде.
Потянулся: «Пить!» Крикнул:
-Дай!
- Поднесли стакан с водой. Уже воплощалось:
О - ноль - в е - есть,
N0 - свет - в е - цвет,
N0 - дом - е - окном,
N0 - вода - е - дном.
«Я Е-Е-Е-Есть!» - уже в голове.

6

Я есть дважды: волной и
частицей.
Между ними - пауза.
В ней...
 Юк.

Смотрел: два неба, два солнца.
Одно качалось туда - сюда, сюда - обратно, на стекле. По нему - капля. Отблескивала перьями птицы. Другое - за стеклом. Видел круг, на нем - рябь: лежала песня. Отражалась контуром лица. «Она».
Провел пальцем - влажный след. «Хочу в небо».
От неба" «вью-и-й» - сквозняк сквозь щель. «И-и-ишь ты!» Ветер собирал тучи в башни. Сорвал лист криком в небо. Молния развеяла птицу в пыль. Уколом иглы разбила стекло вдребезги. Осколки брызгали салютом. Переворачивались: песня - небо, небо - песня, капля - в капли. Вертелись, смешались. Небо плакало в лужи. Лицо расплылось за слезой.
Один. Вокруг - осколки, на них — пыль. Растерян. Ревел. Звал: «Где ты?»
Закрыла окно. Взяла на руки: пахли молоком. Потянулся навстречу, прильнул. Слышал: пела. Небо качалось туда - сюда, сюда - обратно. В сердце родилась и дышала теплая капля. Улыбнулся:
-Мама.
Птица — «пль» - начала свой полет.


Когда малыш научился ходить по песку, он отправился в путь, который начертили по его венам предки. Малыш шел весь день и всю ночь.
Темнота развеялась в туман, и тогда человек увидел, что находится у подножия огромной горы. Он сел и стал ждать, когда солнце первым лучом отопрет вход в гору.
Наконец гора разверзлась, и Ребенок увидел перед глазами цветущее поле, которое огненная дуга горизонта соединяла с небом. Там щебетали птицы. Впереди, на поле, стояли песочные часы. На них падал свет. Они были с рост человека.
Налетел ветер, и часы повернулись. Слышно было, как желтый песок барабанил по стеклу. Видно было, как желтый воздух в них курился вверх.
Ребенок остановился и задумался. Когда его тень выросла до середины часов, они перевернулись еще раз. Он продолжал думать. Тень взобралась до верхушки часов, поглотив их.
Человек пошел вперед. Была ясная ночь. Звезды рассыпались вдоль Млечного пути. Ребенок лег в траву и стал искать среди них свою звезду.
Уже засыпая, он различил на Востоке одну. На рассвете она горела ярче, чем остальные. Лучи звезды скрещивались в одной точке. Внутри нее горела вселенная.
Ребенок почувствовал, что Человеку в нем стало тесно.


7

Даже если то, что сейчас
существует вовне нас,
рождалось из недр человека,
и тогда остается истиной,
что сердце решает,
а ум действует.
 Юк.

Распахнулось окно. К часам ворвался запахом росы рассвет. Гудело красное жерло города. «Тик», - так колеса дробили воду. «Тик-так», - барабанил песок в перепонку. Гласные икали, не перебивали многоярусный ритм улиц.
Через окно гуляла шмелем. У земли вдыхала терпкий запах зеленого: смоляных почек, молодых листьев, набухшей пыльцы, грибного пара - кожей.
Утро. Желтый окропил. Мыл воздух. Обнажил контрасты. Стало прозрачно и далеко видно. Зрачок - по точкам - метил края, не брал целого. Зеркалами повисли в воздухе: тучи, дома, машины, толпы, - отразилась улица.
За столом, на скамейках, в таксо, дискоклубах разговаривали. Слова падали на лопасти, образуя кляксы-дыры. Отражались цветными нотами. Просачивались через поры кожи, через сетку глаза, отверстия ушей, ноздри, - антенной впитывала их. Фехтовала, отражала, тасовала их, метила ими. Ходила в их смыслах, как в лабиринте. Слова оставляли нити. Путали в клубок, что обозначали. Пыталась законсервировать его в ладонях - мимо.
Натыкалась на светофоры, перекрестки, бесконечные улочки, площади, тупики. Понимала: мимо. Много всего: моря, трав, неба, города - не сосчитать. А внутри перекати-полю не приткнуться, голо. День суетится по корешкам книг до истощения физических сил. С утра до вечера - «один в уме». Опустошена.
Вдруг знакомое «утром, я узнаю утром...» раздалось из динамика (дребезжал, трещал, теребил перепонки). Песня накатила, исчезла. Шаг за шагом восстанавливала ее ритм. Пела сверчком: перелистывала лица, в лицах - списки, лица-списки. Читала их контуры вдоль - поперек, вперед - назад пальцами, кожей, губами. Отстукивала ритм: люди - точки, лица - тире. По венам песня пульсировала от висков до кончиков пальцев. Уже в ритме предков, города, нового времени. Рисовала ноты темперой в темпе темперамента. Карусель закружила кадриль: песчинки по стеклу кадрами отстукивали секунды.
Целую тучу выжму. Из нее, кляксами, на стекла - нота за нотой. Безликие окна ритм окрасил в интонацию. В них стучалась песня. Распахнулись - ворвалась в город. Ее ритм окрасил то, что рядом. Рядом зазвучало. Какофония подчинилась. 
Почувствовала удары сердца в такт со средой: мир - мой.

8

В новый день отпустила себя гулять. По дороге. Тень мерила асфальт, кривлялась на травах. Тацы электричек взбивали воздух до сумерек. Фары резали сгущенную массу на кусочки. Клейкая, слипалась снова. «Вжжить», - забралась по стенам многоэтажек до луны. Дорога - указкой, дома прикованы к ней. Город - воронкой: кусочками проводов, шоссе, бетонных заборов, неба - в точку.
«Какая перспектива? - Закружила в бесконечный минус». Вернулась домой. На столе - чашка. Из нее губами тянула остывший кофе. Выключила свет. К окну: кофейная ночь. Различала на ее дне мозаичные контуры. Листья перебирали светом от фонарей, жонглировали огоньками окон. Капли плюхались в стекло в ритме метро-поли-тена.
- Тебе нравится...
- Мне нравится число 153.
-Как так?
- Как кошка родила нечетное количество котят, хотя до того был чет.
- Есть ли тут логика?
- Как и в том, что пешеход пересекает дорогу не по прямой, а по дуге. Та же логика, в русле которой наше настроение.
Летала всю ночь до вывиха физических сил. Перелистывала все лазурное лето до карнавальной осени, когда листопад замкнул в хороводе цикл; всю переливную весну, когда совпали в мой день числа 1,5,3,числа - имена.
Перемещалась по местам, которым когда-то дала имена, одухотворенным местам. Очищалась.
Устала. Переполнена. Присела на ритуальный пенек. Он - в центре города, во дворике старинного дома. На нём, среди морщин, время нарисовало мелодию, дышало через его поры, шептало свою молитву. Угадывала ее ноты. Доносились по сосудам издалека, от предков. Пела смычком по струнам. Чиркала огоньки-импульсы духам, водила хороводы воспоминаний.
Дворик жил моими снами. На его лице огни фонарей рисовали мои переживания. Город жил вместе со мной до утра. «Мир - мой».
На старте - конец трубы, точкой отсчета - вовне. Точка стартовала незамкнутым кругом. Ее нить заворачивалась в спираль: очерчивала воронку в бесконечный плюс.
Ритмом - пль - луч рассыпался на ресницах. Погружался в приоткрытые глаза. В них включился желтым прозрачным огоньком. Расходился кольцами жизни по сетке глаза. Распахнула окно: за ним - солнечный дождь, мелкий, ма-а-аленький, уже большой, ба-а-альшой. Ба-а-а-а-...

9

Толкнула часы. Завертелись, качались, остановились. Сыпался песок.
В квадратной комнатушке-клетушке, заставленной мебелью, негде развернуться. Душно, как в прокуренных легких. Здесь вполсилы говорю. Играю прилично, при лицах. Звуки глотают соседи. «Приятно», - поперек горла застряло небо. День прожит вполсилы, небо - вполсилы: «приятно», «симпатично», «неглупо». Из нее!
Ушла. В городе небо скуксилось в квадрате домов. Бросила его. Бежала - за - на велосипеде. И... вот это да-а-а! Околдована: позади, впереди, вокруг - серо-буро-малиновая даль
Лежала в бескрайнем поле. Смотрела в бездонное небо. Журчало. Плыли облака. В них исчезали птицы. Ветер играл травами и волосами. Пыталась поймать воздух - вдохнула полной грудью. Выдохнула: урра-а-а. Остыло с шипением у горла. Ткнула пальцем в небо — сразу полнеба как не бывало. А дальше — бескрайнее небо. Палец истончился, растворился: мал ишшо. Гол мир. Сам от себя одинок. Собирал тучи. Хмурился.
Закрыла глаза. Палец коснулся груди. Проник. Там зноем шипел законсервированный воздух.
«В голой квадратной комнатушке - мой мир».
На нос - капля. Отразила вспышку. Небо в полную силу выдохнуло басом. Капли - по векам, ресницам, на нос.
Пила их. «Уже по венам - живая вода. Отстукивает секунды: одна, еще одна - точкой. В груди луч от молнии прокалывает воздух. Тот взрывается в пятно света. Фыркает бликами во все стороны. Отбиваются от стен: «Динь! Динь!» — золотыми, серебряными тире. Колоколят. Среди них басит тень: надтреснута, растормошена. Растворяется томно. Воздух, переполненный, сгущается. Вьется в спирали. Курится до потолка. Там набухает, нависает, наэлектризован. Разряжается молнией. Раскалывает с треском: верх-низ, вдоль - поперек. Капля качается на ее лезвии, дрожит, невольная, на ветру. Вспыхивает».
С неба - ливень.
Сорвалась. На перегонки с ветром мчалась по полю, разбивая капли вдребезги, и орала песни.
Запыхалась, упала в траву. Ощущала тяжесть земли. Удары сердца пробивались к ее ядру. Расходились по воде. Захватили «цр» жаворонка в шар. Пульсировал единым ритмом моего сердца: я - мир!

10

Когда из Ребенка вырос Человек, он начал искать место, где построить дом, чтобы в нем жить. Человек бродил в лабиринте пространства. Мир казался ему бесконечно большим, размером с пропасть, когда он пытался угадать, что за горизонтом, и бесконечно маленьким, размером со стопу Человека, там, где он оставил след.
Человек сыпал песок со следа на след. Какая-то неведомая сила толкала его. «Я родился и с тех пор иду, бесконечно долго, одновременно с разных концов».
Время складывало минуты в часы.
Однажды Человек уловил в вышине едва различимый звук. Он прислушался: в небе пела флейта. «В моей вселенной есть центр, куда стекаются все мои пути», - подумал он и пошел на звук флейты.
Когда мелодия стала ощущаться кончиками пальцев и шаги Человека стали подобны слезам из глаз, он увидел, что стоит на перекрестке. Здесь день не имел утра и ночи, только линию горизонта. Человек понял, что это то место, где он сможет заглянуть в свое сердце: вынуть из груди семя и посадить его в землю.
Здесь, в чистом поле, он построил мельницу.

11

Когда мой мир наедине 
с собой,
его много во мне,
его мало вне меня.
Мой мир одинок.
 Юк.

Ехала в маршрутке. Из динамика - не моя, немая, песня прозвучала знакомой фразой:« Say me free». Настроилась. Мелькали дома набережной, памятники, церквушки. Стоп! - На стене, тронутой временем, - крупная «Z», меткой на ритм. Уже в висках - мелодия намеком: «Ты где-то...»
В завершение дня услышала ту же песню вовне. Обернулась: пел еще кто-то. Это из ночи - шага. Ночь - перекресток. Из точки раскрылась. Шаг - глубже. Еще шаг - еще глубже. Уже не дотянуться, так глубоко. Уже стерео ночь. Приближалась силуэтом. В ее движениях свет играет по контурам от пяток до рук. Она так близко, что видно глаза. Глаза - очки. В них - ночь. Сняла их: «Эй!» - солнце лучится из глаз, обволакивает. В нем море тепла, без дна.
Луна очертила круг. В нем - двое. Из окружности дымка света вилась кверху спиралью. Дымка струилась по рукам, чертила контуры-фигуры.
Смотрели глаза в глаза. Между - пауза, скрипичным и басовым ключами. Плечо-к плечу танцуем: на языке одного ритма, одной мелодии говорим друг с другом. Танец закружил: две точки бежали навстречу друг другу, сталкивались, разбегались, повторяли так. Обнялись - тени слились. Отражались единым силуэтом одного сердца на двоих. Его зрачок пульсировал в ритме песни, расходился лучами. Из закрытых глаз по щеке катилась слеза: мимо этажей (тень - свет, тень - свет). В капле цветомузыкой восходило солнце, едва успев умыться водой. От него лучи разлились золотом.
Капля упала на ладонь. Светилась изнутри. Ее несла в ладони (теплый пушистый комочек).
Ладонь - в ладонь, шли навстречу восходу. В переполненном небе поднимались, ловя потоки, ощущали свою невесомость. Наедине—рука в руке—несли свою тайну.
Сделала шаг. Один шаг - в небо, где летать до самого своего рождения. Один шаг - в пропасть, куда падать до самой своей смерти.

12

На ладонях у каждого человека
есть кресты, которые оставили ему
его предки,
а в теле течет кровь по дорогам,
которые еще надо преодолеть.
Юк.
Послушный, включал - выключал свет. Светло: изображение кривится от суетливо мелькающих фар. Темно: в зеркале - объемная тень.
Нажала на кнопку «ЮГ».
Где дорога, облака, деревья сходятся в точку, стояла. Тень изрезана травами и цветами. Повернулась. Ветер донес по листве ремиксом эхо:
- А Баба меня любит?
- Да.
- А Деда?
- Тоже
- А ты меня любишь?
- Люблю.
- А телевизор ты смотреть любишь?
- И...
Ласточки встрепенулись, вспорхнули. Купались в янтарном воздухе. Слились с небом в пушистое облако. Парило.
Смотрела на него, видела: «Ее язык - молчание. Его не видит никто. Но оно весомее, чем гора слов».
Достала из грудного кармана янтарь. Пальцы нащупали след от коры, линии жизни. Положила камень на ладонь: янтарь - свеча, стержень меняется, а ее воск плавится, но остается прежним. «Такая ее любовь».
Ловила луч в кусочек янтаря. Отсвечивал в зрачке солнечным зайчиком. Из кусочка неба — капля, янтарная, чистая, скользила по мшистому стволу. Соединила кусочек солнца, моря и земли в один такт Вечного времени.... Пока не прорастет сквозь его неприподьемную толщу росток нового сада. «В моих сосудах течет ее янтарная кровь».
В чужом городе ищу точку, где домик. Из его окна - янтарное солнце. Здесь ясно. Тянусь согреть озябшие руки. К дому рассветный луч иероглифами-загадками рисует путь: дорогу возвращения блудной дочери к себе.

13

Нажала на кнопку «СЕВЕР».
Хрустальный воздух разбился на груду камешков - в «секретик» - за пожухлыми листьями. Очистила рукой. Из осколков - глаз насекомого. Глаз — гримаса. В нем - минорная ночь, отразилась лицом-амебой.
Небо дышало облаками. От него осколки - ртутью - меняли цвета: до белого, если повернуты от, до черного, если - к, - эмоции в шрамах. По небу - птица. Отразилась на стекле кривенькими птичками. Зрачок следил, где оступишься. Осуждена, приколота взглядом из-под бровей.
В небе годами писал закорючки-заморочки, песком о стекло. Тоска-а-а-а.... Читала его мысли-миражи. Ходила по их дорогам и видела: блудил один в поисках своей ноты.
По проводам - стоны (не его). Он - сам по себе: в конуре — его город. Среди «р-р-р» и плевков - улицы-кляксы. Зыбки.
Его путь - точкой. Воткнут в черную пасть между небом и водой. Он потерян среди песчинок Млечного пути. Он не дошел: «недо-» - его степень сравнения.
Его язык - язык его крови, кипение зноя. Он привык пить воду из своего кулака. И потому его мучает жажда.
«Когда он иссохнет, его станет жаль».
...Скрип половицы - состояние Строго. Задула свечу, затаилась в углу, ожидая Громко. Так, что не заметит, как во мне умрет. В его доме нет Мягко, болезненной пленкой - пыль, тяжелая, такая, что поднимет. Ему мало: он слеп. Его, - как ядер на поле.
Приблизился. Его шаг прячет ухмылку.
Столкнулись. В его глазах пламя жжется. Отдернула руку. Отвернулась. Шла прочь. Дальше - с каждым «обернусь». Несла в памяти: огонь - стена. Чем дальше уходила, тем яснее становилось, что возвращение впереди: предстоит узнать, что в камере - я.

14

Выключила. Завиток. Ноздря, крылатая, сильная, - атлантом. Жадный вдох. Каждый вдох - новые луны. Мыслью - до точки, где переносица - в брови: клюв - ушастой птицы. Миг, и бросок, и… забвение.
Включила. Линии сходились в кресты на лбу. Утопали у глаз. Замыкались в решетку. Ниже, от носа в подбородок, расходились другим кольцом восьмерки. Смыкали рот плотным забором. Глубокий, где мысли, неровный, где эмоции.
Выключила. Штрихи мягкой дымкой - по контурам. Волнами - от бровей. Лучиками - от глаз. Губы - приоткрытые двери. Оттуда - душа. Выдох - заливается малиновкой.
Включила. В зеркале - контрасты.
Вышло лицо старика, из тех восьмидесяти трех, которых мучает бессонница. Страх в них сожрал мою молодость.
Лицо - маска. Под ней идет война. Самая крутая. С самой собой. Не знаешь, где друг, где враг, в которой меряешь на «пан или пропал». Где победитель, значит, украл, где побежденный, значит, утратил. В которой «беда не приходит одна» и «счастье с оглядкой».

15

Небо мутное. В нем смешаны на десерт оттенки, не различимые глазу: он слеп.
Маршрутка трясла железяками. Снующие туда-сюда авто раздирали ее на части. Народу - толпа. Шушукалась в оба уха. Впереди песня мешалась с рыканьем и клацаньем. Ударники частые, настороженные - треск сердца перед броском. С ними сливались настойчиво строгие дум думы. Светофор загорелся красным. Прорвалась знакомая мелодия, через облака —гласными - по клавишам. И опять смешались: треск в динамике, сигналы, грохот, шум.
Отключилась. Пыталась вспомнить мелодию по впечатлениям. Уловила: «Нам не простят, что мы не люди... Люди, которые играют в игры».
Дверь хохотнулась, распахнулась: «Конечная».
Вышла. Из-под смутного тумана вырвались облака. Царапали небо, рвали его на куски.
Со мной звучали люди из моего сна:
Книги около кровати. Всю полярную ночь до утра - новая книга. В ней характеры -за! - заимствовала. Просыпалась: под подушкой — конфета от мамы....
Каждую ночь ждала возвращения в детство.
«До дома!»
Дартс не спасает. Гиря тоже. Кофе с лимоном остыл. Работа - жененный чай.
Огляделась: подъехало сочное авто. Из него вылезла дородная женщина, смеялась, излучала флюиды добропорядочной семейственности, спустилась к детсаду. Скрипнула дверь, выпустила женщину с ребенком. Тот смотрел прямо, без углов, и на меня тоже. Сиам нюхал траву, смотрел небесно-голубыми глазами. Увидел меня, юркнул в дыру. Вернулась «щедрая» женщина. Продолжала смеяться. Уехали.
Скрестила руки на груди, замечаю:
Шаг - тявкает сзади, того гляди укусит.
За шагом - от мусорки до мусорки - два шага, а мусора - куча.
Шаг - мэн неприкрыто пьяный клеится.
За шагом - мелодия электронными бубенцами. Вводит в шок, как «Дьявольские куклы мадам Мэндилип».
«Что дальше?»
Это игра наобум (пальцем в небо): крыса тычется в окошки, ищет дверь вслепую. Она не различает цвета. Ее цвет пахнет красным, а выход - один.
За спиной говорили о школе, экзаменах. Гадали, куда дальше.
«Есть ли выбор?»

16

Ребенок пьет из двух источников,
живой и мертвой воды.
 Юк.

Шла от ритма матери в свободный полет, во все стороны сразу. Комната - в тамбур. Поезд - в тоннель. Звуки песни - в эхо: далеко-ле-о-ко. В метро - остановка. Толпа вывалилась. Люди суетились, отстукивали: «д-д-д» - стиснутыми зубами.
Еду в маршрутке: бетонные пришлые здания сменяются кирпичными стенами кремля. В салоне пахнет бензином и потом: жаркое лето.
От выхода вдруг - дух клубничный. Вернулась в лета, что в крови с детства:
По ночам летала птицей. Просыпаясь, грела под подушкой руку остатками сна, находила конфету - мост-радугу в новый день. Утро звучало рассветом, ветром по листве берез; ныряли весла в воду, мелодию продолжали жаворонки. Их пение подхватывали хором: «Я любила и люблю». Пела вместе с ними оды заре, закату, погожему деньку, дождю: и ритм один на всех, и бог один на всех. Вечером, усталые, сидели на пороге избы. (В ней жили бабочки, много, как воздуха). Сидели и пели: «Ой, да не вечер, да не ве-е-чо-о-о-ор...» Вдруг смеялись на пару до коликов. И только что в паузах могли выдохнуть: «Ой!» Жили весело, без вопросов, очевидно, с полу жеста.
...Воздух осел на окно маршрутки, таял. Стерла его рукой: закат прокручивал день.
Вышла, оглянулась: дом - тень, не реален. В нем огни горят синим. В нем люди не ждут. Его окно - кисть: острые пальцы, узкая ладонь. Кисть мать-и-мачехой: гладит - пух, бьет — плеть».
Пила очередной глоток свободы, приторный, кислый от одиночества. Окунулась в ночь. Шла (тень обгоняла). Думала о том, что тоска такая же бездонная, как ночь. Хотелось растворить, разбавить, чтобы чувство не выпало в осадок. Лучи ночных фонарей крошили темноту.
Тенью - птица.
Повернула в старинный квартал (тень убегала от ног). Чувство - не покаявшейся грешницей. Шла мимо скамейки. На ней - двое. Курили, молчали. Смотрели в сторону - от.
Обернулась: одинокая звезда. Двигалась по ее лучам - к, приходила - от. Центр ее - чернильной точкой. Засасывал воронкой.
Не удержала равновесие: несло потоком по лучам от чернильной амбразуры. В ней будут белым проступать черты лица.

17

Устала так, что сама себе снилась: прозрачна, размыта, глаза на затылке. Уставились в небо, отражали серые облака без птиц. Ноги прикованы к земному ядру: притягивают его к себе с его же силой - страус на костылях.
- А летать?
- Даже зайца можно научить курить. Нет ничего невозможного для человека с интеллектом.
Выглянула на улицу. Смотрела на окна-соты: в них существуют по сто лет. Нажимают клавиши-буквы, клавиши-цифры - получают слова-числа. Тасуют от А до 9, от 1 до Я - в дни. Время - от ноля до 00, сосчитать - не перечесть. Выискивала среди букв и цифр свои — выстраивала коды.
Собиралась с силами. В зеркале отразился уличный фонарь. В него ляпались мухи. Их отбрасывало на исписанный лист будущей книги.
Чистый холст. На нем пишут магический стих, неясный создателю. Пахнет ядом спелого яблока. Откусить, проглотить, прорасти, вскрыть через тысячу лет, узнать в нем самого себя и... назад, чтобы жить.
На чистом листе чертами Ее лицо. Снилась. Она на пароходе, где время между землей и небом плывет и качается. Уютно.
Она подошла сзади, обняла нежно. Стали качаться в такт.
- Я знаю, и ты уйдешь, - с горечью.
- Никогда, - промолчала в ответ.

18

Посмотрела на свою левую ладонь. Увидела много штрихов на линии жизни.
На экране блек-вайта решали вопросы: страхи, привязанности, вкусы, мечты - относительное....
Этот вопрос стала читать на стенах детской, когда сердце стало биться в ритме осени. Его как будто посадили в камеру. Появилось другое измерение. В нём появилась тень. Временами она размыкала глаза. Тень знала многое, но молчала. Вела с ней диалоги. Она росла вместе со мной.
Кто сказал, что жизнь пробуждается весной? - Осенью осознала, что одинока, - мне стало мало себя одной.
«Бог выступил из пространства,
Поглядел вокруг и произнес:
«Я - одинок -
Я создам себе мир...
Я сделаю себе человека».*
Так было. Из тумана слов вдруг падал дождь на щеки, на нос. Язык слизывал капли. Одежда прилипла к телу. Кожа осязала каждую складку. Ноги — в луже, босые. Вода отражала выдумку за чертами лица. Выдумка кривлялась и пряталась. Играла еще. Та же игра: есть слова и есть вода, до - слова, из букв: «Я, ты, он, она - вместе...» - коснуться - круги по воде, не собрать до поры.
Утром, если встать рано-рано, вода покоится. Войти в нее, дождаться, пока примет за своего, и подсмотреть: вот и они, черты лица. Знакомого, из детства, до того не узнанного. Ее лица: доброго, уютного - для тишины. Из глаз - янтарное солнце.
Потом: город, динамики, окна-соты - бега. И оно, вновь приобретенное.
Бережно несла в ладонях воду. Та плескалась, переливалась на солнце и... утекала сквозь пальцы.
Так наступает время, когда понимаешь, что уже есть, что терять.

/Из «Талмуда»./

19

«13/14. XI 99 г.
На тротуаре обыденно прошаркали шаги, еще сонные, шаги-паузы. Курантами открыли звуки нового утра. Эти редкие капли сменились прицельной, бодрой дробью. Тускнеющий свет от фонаря ощупал матовую наждачную коросту льда и растворился в ней. Она раскрошилась под чьей-то суетливой стопой и обнажила дыру, наполненную мутной водой. Облака, сковавшие рассвет, стаяли. Солнце освободилось от покрывала, зевнуло томно и, надев плюшевые тапки, начало подъем, перебирая складками одежд. Теперь уже шипение, визги, хлопки, зудение поглотили мир. Город начал деловой бег.
Сквозь мокрое стекло глаза проходит луч, тая и возникая опять на другом конце, - рассеивающийся в поток луч.
Вспомнила:
«Свет от лампы падает перпендикуляром в глаза, отражаясь волнами на ресницах. Его прозрачно-желтая сетка греет глаз. Взгляд направлен на картину, которая - на стене. На ней - солнце - глаз, погруженный между плоскостью неба и снежным кочковатым покровом. Через время внимание проходит от четких границ к световым пятнам. На прямую линию горизонта наступает магма, бежевая, затаенная. Она перетекает в другую, отражающую золото луны. Гармония перехода рождает мелодию: динамику движения от такта к такту, мягкую и ласкающую. Тепло поглощается глазом и распространяется дальше. Возникает эффект: мой глаз - глаз картины. Картина - его мир».
...Двое приближались к нестройной арке, образованной столкнувшимися в темноте домами. Арка замыкала дворик. Сейчас она была сзади. Ее амбразура очерчивала границу между шумом и молчанием.
Во дворик вальяжно вошел луч. Вместе с ветром пробовал ноты по ветвям дерева, коснулся лужи и сыграл аккорды над крышами. Там музыка перешла в шепот капели. Стены млели, согревая свои носы в пушистом солнечном свете.
Рука одного из молчавших тронула невидимую упругую пленку, одевшую кирпич. «Стены старых домов: на них пядь времени нарисовала характеры». Пальцы скользят по морщинам замшевой вертикали, которая, поглощая тепло ладони, греет. Тихо. Стены смотрят порами камня. Дыхание тихое, как у ребенка, еще не родившегося. В их глазах — жизнь. Стены делятся молчанием. Его можно услышать КОЖЕЙ.
Двое присели на огарок дерева и застыли в ожидании мига.
На ветки прилип снег. Он затаился там со вчерашнего дня. Постепенно солнце залило двор, согрело его. Рисовало четкие корявые тени. Снег отогрелся и осыпался острой стеклянной пылью. Надрывно, из-под такта, его иглы прокалывали пятнистый покров. Атмосфера замерла, оторопев. В образовавшейся паузе стал слышен хрустальный перезвон льдинок. Переливаясь на солнце, звуки рассеивали безмолвие. Эхо от них переливалось кругами где-то во внутреннем ухе. Ухо было одно на двоих.
Солнце заканчивало мелодию откровения.
- Спасибо, - зачарованно. Руки соприкоснулись. Между ними согрета мелодия...»

20

После Ей говорила:
-Останься.
- Я вернусь. Только на два слова: там и тут.
- Что тебе? - Пустяк. Когда ты рядом, мне и двух слов ветру жалко.
Ушла. Забыла затворить.
Ждала Ее. Пошла искать. Далеко, не знаю, где. Там, где я не знаю. Звучала скрипкой нота-тоска. Без Нее пароход не был уютен. И уже не будет ни парохода, ни города. Без Нее - голод. От сердца тянулась к полуоткрытой двери. Она указывала путь. Из нее вывалилась толпа на берег прибыли. А Она осталась где-то, на полпути.
Дождь. Свет от фонаря выхватил клочок лужи. Капли моросили в нее ритмом уходящего поезда.
Отпустила себя. Плыла над фонарями, домами, кварталами — между городом и небом, скрипичной слезой, далеко. За поворот. «Заповорот». Там, может, отыщу Ее. Но там - люди. Не различала: сброд. Через поры кожи впитывала их слова. С ума сойти! Сумасбродина. Бег без движения, изнуряющий: одна нога делает короче шаг, чем другая.
Сбивала паутину привязанности в кокон. Окутала, околдовала себя сама. Время - тире. За ним — А-а-а — в точку. Дуешь в трубу, легкие чистишь. А ржа так же грызет от невозвращений. Вдвоем—уже не вместе. Внутри дыра все больше обнажается. Рассыпаешься. Хотелось бы озоном, фотоном, водой. А получилось: кирпичной крошкой, опаленной шерстью, жвачкой на ботинке.
Выключила свет. Шла в темноте от стены к окну напротив, на ощупь. Слышала, как стопы отлипают от пола. Насторожена. На стене отразился еще кто-то. Открыла окно. Из него видела другое окно: глаз в магическом квадрате ночи. В нем - тепло. Но меня в нем нет. Мне холодно. В моем окне темная ночь отразилась маской. Услышала, как редкие капли с листьев плюхались в асфальт. Внутри скрипичной нотой капля-смычок скользила по сердцу:
 «Высокомерна ночь и холодна:
Без красок, без цветов, без звезд - одна.
Под смуглой синевой чернеет даль.
Кто ночь не в настроении видал?
Ни грома, ни мечты скупая ночь
Не может подарить, ничем помочь.
Под прочным пологом - не плачь, не вой -
Дань одиночеству останется с тобой».

21

Это луна? Нет, это ее тень, чернее ночи, моим силуэтом. В нем, кроме пусто, нет ничего. Можно потрогать вот здесь, в центре груди: осень лужей с окурком отражает небо, в небе - окурок. Бывает со всеми. Но каждый в этом одинок. Осень звучит только одной нотой, немой нотой «о-о-о-о». Не-бо. Бо-лит. Не болит.
«Завтра герой только потеряет память. В пятницу красотка будет целиться в красавчика. И то же будет делать до понедельника. Ее выстрел превратится в кляксу. Очередной голливудский будет бить морду земляку. Программа для тех, кто смотрит TVset спиной», - использовала способ убежать от тоски, от одной болезни к другой, хотя у них общий корень.
Опять ждать. Без времени: нет ни будущего, ни прошлого, только настоящее, вечной чертой.
Открыла окно. Стекло направила напротив восходу, чтобы не проспать.

22

Город в конце июня. Большие стены, мертвые, немые, равнодушные. Дома с грязными пятнами окон. Пыль без времени - на его улочках. Уже много лет живу здесь. Вчера знала: есть путь домой - не ощущала голода. Сегодня: дом за забором. На него нельзя опереться. Город чужой. Город - пропасть: он безжалостен, не чтит, не помнит, не благодарен. В нем существуют манекены в сюртуках. Они играют в кости: чем больше их стоимость, тем меньше шансов жить. Хочу позволить себе жить в этом городе.
Окна мелькавших авто тасовали кадры, пролистывали картинки: лица - в лицо, обезображенное суетой, лицо толпы. В ней задевали, толкали в грудь, метили в спину, - раздражало.
Уходила прочь в тоннели темных улиц. Тупик: в углу, в замке. «Вон!» - разбивала витрину, где отражалась. Так бежала в темпе нового города week-end. Тогда, тяжело дыша, забывалась в смоге собственных снов. Кто-то стучался в них - не отпирала. Изнуренная, обнаруживала в снах новыми чертами старую тоску. Убегала из дома в поисках новой ноты. За углами, на ветках ухали обрывки тех же снов - пугали.
- Должен же быть какой-то выход!
Решила ломать - остался только фундамент под грудой искореженных бревен. Села и развела костер. И... увидела луну. Наконец, за три года в первый раз, луна повернулась ко мне лицом. У нее теплая, ясная, желтая улыбка. Притягивала. Обнимала. Грела мое тело.

23

Это лицо - новый сон на страницах моей книги. Не прошло и дня, уже могла нарисовать Ее портрет: каждую родинку, неповторимую черточку - черты в овале, обрамленном глубокой тенью. В ней дышит бархатная нежность Ее кожи, поет хрипловатое плюшевое эхо Ее голоса. У Нее четко расставлены акценты: in time, in moment - «Ясно».
В городе включили электричество. Гуляли вдвоем по его улицам. Она пускала мысли в оборот, жонглировала словами и переворачивала мир с ног на голову. Мир улыбался. Мы смеялись. Легко жилось в Ее городе.
Возвращалась в Ее дом: серьезно. Внимала Ее словам-жестам. Искала точки соприкосновения в глазах.
Смотрела в зеркало: у меня Ее глаза, но не Ее руки. Их при-кос-новений ждала, как воспоминаний из сокровенных снов.

24

Отмечали день нашего города (ему много сотен лет).
В сумерках стояли на мосту и ждали салют. В стеклах отражались светлячки от сигарет, фонари, окна домов. Толпа шумела. Из ее гула выныривали свистки, ура. В небо взмыла ракета. Она рассыпалась букетом разноцветных огней. Очередями пуляли шары. Ветер нес салют выше - ближе - ближе.
Запрокинула голову: шары уже фыркались о крыши. Один из них взмыл выше всех, исчез до точки, из нее вынырнули пальцы. Один указал прямо на меня, коснулся самого сердца. Захватило дух. Свет растаял в дымную гидру. Толпа визжала, я - вместе с ней.
Свершилось! Стояли рядом, близко, совсем близко. Глаза - в глаза. Воздух -между - приобрел очертания наших мыслей и запах вашего желания. Без кожи: обнажены. По контурам скользило покрывало разреженного воздуха. Обнял, увлек. Время: не надо переключать каналы. Закружило в невесомость. Тела рассыпались на молекулы. Поток воздуха кружил в одном ритме мои и Её частички, светился ионами. Пламя устремилось из черной дыры, жадно глотало прикосновения. Молекулы расположились по ее экватору, кружились, сталкивались — губы к губам - светомузыкой.
Выдохнула. Стояли вместе, близко, Она - сзади. Отражались в стекле окна одним силуэтом. Он утопал в ночи. По его небу мелькали зарницы отдаленных салютов.
«Ей 8,5 тысяч лет, а Она ничуть не изменилась: родилась и опять - до рождения, вечный миг». Неповторимый, единственный.

25

Тесно сплетены единственным мигом в узкую трубу. Труба - дуло. Выстрелила стрелой с ядом по нашей тайне.
Стрела, расколола время на две части. Мое время - за пологом ночи. Смотрела в Её глаза и жаждала смерти. Ее время - за стеклами очков, ± 1. Смотрела в мои глаза и крала мою память.
Наши часы лгали: они показывали точное время раз в год. Год закончился. Пространство опять разделилось на Север и Юг. Между ними черта сжалась в черную дыру. В нее камнями падали остатки моих иллюзий.

26

Никогда - емкое слово: никогда не попробовать устрицу, никогда не быть Софи Лорен. «Никогда не» заканчивается там, где начинается мир фантазий.
Но... «никогда больше» - это не просто фраза, это приговор. Никогда больше не полюбить в первый раз, никогда больше не ощутить такого желания, какое возникает между влюбленными перед первым поцелуем. Никогда больше не приобрести... этого человека. «Чем дольше живешь, тем меньше имеешь. Чаши весов не равны: потери перевешивают».
Это повторяется. Такое уже было когда-то.
Летом выпал снег: тополиный пух насытил атмосферу, парил в воздухе, обрамил лужи, укрыл траву, корни деревьев. Он не тает, но горит. От чего-то город в эту пору становится другим, чем прежде.
Осенью шла по опустевшим улочкам. Небо молчало уже несколько недель, только изо дня в день моросило мокрой пылью. Улицы затушеваны разноцветными штрихами листьев: на деревьях, на крышах домиков, на тротуарах - везде. Воздух насыщен красками. Город погрузился в ностальгию.
Вдыхала осенний колорит глазами. Брела в никуда на голоса, доносившиеся откуда-то: из открытых машин, распахнутых окон, детских площадок. Но проходила мимо, голоса исчезали, будто были только эхом от чего-то, более важного. Уже несколько недель пыталась сложить обрывки фраз, жестов, выражения лиц, игру глаз в образ, который был когда-то реален так, что можно было коснуться кончиками пальцев и почувствовать его дыхание.
Сумерки сгущались, листья загорались желтым. По лужам пробегали огоньки от фар, отражались по асфальту, на стволах деревьев, скользили по мокрой пыли, осевшей на домах, проникали в сердце и отражались в нем искорками-нотами. Смешивала то, что видела и слышала, с тем, что чувствовала.
Сердце билось в отчаянии: не было никого между городом и мной, только за моей спиной одинокая флейта звучала из прошлого в ритме моего сердца, интонациями моего чувства. Она напоминала мне, что еще живу.
Когда наступает ночь, мир тоже становится совсем другим, незнакомым. В нем не узнаешь родные улочки, свой дом, свет из окна своей квартиры. Ночью мир спит и не слышит, что кто-то кричит, зовет, что кто-то потерян.

27

Сейчас пыталась забыть, стереть эту жизнь. Курила. Посылала щелчком горящую сигарету в ночь. Та летела, вертелась, потом фыркала о ветки на искорки. Она подошла сзади:
- Ты никогда не вспомнишь об этом?
- Вообще. Ни в лицах, ни в образах, ни в.... Только если чувство случится, как насморк, который повторяется хоть раз в год, - потянула клеванты и продолжала разбег. Ветер сопротивлялся. - Я знаю, что это могло бы задеть твое самолюбие, если бы, если бы... ты не изменилась, - немного ослабив клеванты, сделала шаг и полетела над пропастью.
- А это, господа, памятник Homo Ludens. У него в наличии конкретное имя и адрес. Listen to me attentively. Видите: многолик? Имен - всех и не упомнишь. Внимание! Тут - пусто вместо лица: the место для каждого из вас.
Вы артисты?
Вы лицемеры?
Вы музыканты? Вы киллеры? Шедевг,шедевг мигового искусства!!!
Кто-то тронул меня за плечо, шепнул:
- Я читал, что умеет играть собой тот, кто умеет управлять своими снами.
Подумала: «Наверное, когда мне снятся сказочные, цветные, нереальные, сны, я не играю».
Экскурсовод продолжал. Люди подыгрывали.
Подо мной двигалась толпа. Впереди нее семенил человечек и разводил руками, будто совершал ритуальный танец. Мне захотелось, чтобы птичка сделала ему сюрприз. Стала искать выше, в небе, птицу - увидела спину вороны, и подумала, что снижаюсь.
- Ой, извини. Все это разговоры, которые уже к чему-то привели. Подай лучше мне вон то яблоко, - притворилась: ловила мух пламенем зажигалки. Последнюю оставляла в живых: так щадила свою ошибку, чтобы не повторять.

28

Окна освещенной комнаты
ночью отражают комнату.
 Юк.

Снова война.
Старость. У нее короткие, несмелые шаги, шаги-минуты. Хочется спать оттого, что не хочется больше ничего. Если и есть жизнь после смерти, то это сон во время жизни. Избавиться бы от самой себя, от окружающих, от невыносимой пустоты.
«Где я?» Далеко нет ничего: не видно, темно. Нет глаз? Нет! - Зрачки сжались. Света нет. Дыра в черное: сунь руку - откусит. Страш-шно невесомо повис шепот прерывистого дыхания, аритмии чужих мелодий. Теребит, ломает грудь. Звуки рвут тишину. Вздрагиваешь от каждого. О! Они точно здесь. Шорохи шаркают. Через поры - пот. Они чуют его запах. И кожа чувствует их дыхание. Ближе, ближе. Глаза затаили радуги. Веки давят. Не помню, кто я. Стены: не-на-вижу-у эти черные стены. Кто я? Без имени.
Смотрела на пустое стекло зеркала:
«Она не смогла бы быть актрисой, так как не могла соответствовать состоянию. Ее походка не выражала его ритма.
Ей казалось, что всё вокруг смотрит, как она идет: деревья, амбразуры окон, тройка проходящих мимо парней...
Мир вокруг был слишком реален, а она слишком не - иллюзорна. Она вздрагивала, когда стучались к ней в дверь.
Губы ее были плотно сжаты. Она прижимала язык к нёбу, когда перешагивала бордюр.
Глаза ее не умели улыбаться, даже когда она смеялась, они не выражали.
Ее руки были стиснуты на груди так, что стесняли дыхание.
Иногда она пыталась угадать звук - за: «Кто-то поливает водой из шланга?» - и ошибалась: нет, это мужчина открыл бутылку с газировкой.
Ее сутки никогда не делились на день и ночь: всегда сумерки, всегда сгущались.
Ее день был не совершен: его начало и конец имели погрешность ±. Время - разрезано на части.
У шара она видела грани и плоскости. В ее снах прошлое прокручивало одну и ту же пластинку: она - тенью от других теней. Мысли ее были холостыми.
Она не помнила имен.
Ее состояние носило имя «НЕ».
Ее не было.
С рождения кто-то стер ее отражение в зеркале».

29

С потолка капли ныряли в воду, не возвращались. Вид на квадрат. Грубые надписи въелись в стены: оставил кто-то, не ты. «И это мое личное?»
Тогда посмотрела туда, где скрежет стартующей машины. Она хлопала ржавыми легкими. Сквозь дыру - дым. Выглядываю сквозь нее: огни города меркнут. Пожар. Небо черное от копоти среди белого дня. Лают собаки: слово - лай, ожидание, снова лай. Захотелось тишины. Долетели обрывки слов. Их проглотил бетон. Рядом - поет со слезами, играет мажоры. «Знакомо». За стеклом кто-то скребет асфальт: чистит от остатков зимы. У соседей астматический хрип говорит то басом, то тенором. Ни о чем. Они все ни о чем - пузырями в демисезонной луже. Из нее вылавливаешь свою песню и пытаешься очистить.
Так через какофонию догадываешься, что ответ - в самой себе.

30

Счастье начинает отсчитывать
время из детства.
 Юк.

Желтые хризантемы отсвечивали на погруженный в ночь стол. Дремала. Беспорядочные сны разорвали ночь в клочья. Очнулась. Вспомнила, что рассказал сон: 
«На седом склоне, который прорезала железная дорога, среди булыжников, росла орхидея. На ее лепестках застыли солнечные зайчики в капельках воды. Каждый июль цветок вдыхал весну в холодные камни и каждый август забирал зиму с собой, распыляя ее пеплом по грунту.
Как-то мимо того места проходил Человек. Он спешил. Посмотрел одним глазом на одинокую орхидею и, стараясь сохранить свое впечатление, сорвал цветок.
После Человек поместил её между страницами книги, в которой были записаны его любимые стихи.
Зимой, сидя у камина, он стал перелистывать книгу, чтобы обновить в своей памяти потускневшее чувство, и наткнулся на негатив, который лишь силуэтом напоминал прекрасную орхидею.
Тогда он стал видеть еще одним глазом: видеть внутрь».

31

На экране - белая пелена, ничего. Луч играл солнечными зайчиками на ресницах, спектром - через стекло, отчеканил контуры, покрыл плоскости оттенками радуги, рисовал реальный мир.
«Солнце восходило в начале июня, едва успев умыться водой».
Любила фотографировать рассветы и закаты, когда на солнце можно смотреть, не боясь ослепнуть. В линзе фотоаппарата солнце падало от земли, переворачивалось и, наконец, показывало лицо в фас, открытое лицо, обрамленное поседевшими от времени волосами. Смотрело черным блестящим глазом, искренне, будто только что сняло солнцезащитные очки.
«Пчелы не видят красного, но они видят цветы в ультрафиолете. Недоступная нашему глазу гамма цветов — сказка! Сколько таких у солнца сказок за гранью? - Целый мир».
Солнце смотрелось в лужи, отражалось в них ребристой листвой, голубыми кусочками неба за волнующей вуалью облаков, насыщенными бликами. Проявили модницу у прилавка, деловых прохожих, парочку прогуливающихся студентов с рюкзаками за спиной, велосипедиста, обгоняющего автобус, мою подругу.
«Оно делает наши тени объемными, и оно же двигает их. Тени - всего лишь его игра. И только там, где нет тени, его суть».
Узнавала:
его сладость - в меде,
даль - в звездах,
жизнь - в листе,
время - в янтаре.
Все, что вижу, благодаря солнцу.
Закрыла глаза: снимок солнца на веках, между мной и реальностью. Держала
его тепло на дне ладони,
свет в глазах,
молчание в немом «и»,
смысл в метафоре.
Ее образ - чертами лица - в центре солнца. Между мной и реальностью Она стала моим солнцем.

32

И всего-то два стула. Один - возле стола, другой - возле умывальника. На одном тогда сидела я, на другом - Вы. Нас там уже нет. Это памятник с лета месту, название которому Земля Обетованная.
Если бы можно было записать сон и потом прокручивать его еще и еще раз, чтобы обновлять чувство! Или как урок. И, наконец, чтобы передать в наследство. Если бы можно было записать прошлое....
Смотрела сквозь облака. Издалека, очень, доносились звуки. Что-то из далека напоминали. Эхо, - уже не звуком, а проступающими через безмятежную янтарную дымку чертами знакомого лица, звонок из прошлого гулким ударом мяча. Удар - молния разрезала стену на кусочки. За ней - моя Болезнь.
Звонок пробудил меня, и тогда ясно осознала, что краду свое солнце.
В памяти - узор: 36 кадров, эссенция двенадцати лет. Сидели в избе. Рядом. Через минуту уходить в никуда, опять в никуда.
- А эта карта что обозначает?
Смотрела на нее и видела на обороте - кончиками пальцев - линию Ее жизни. Молчала. Она слышала ответ в моих руках кожей своей ладони.
«Да!» - миг - пульсация зрачка. Время между нами остановилось на миг в вечность. Краткий миг вечности, без суеты. В его сердце дрожит струна от упавшей капли, светлым лучом. В этом свете чистым листом — мое будущее. Ее прошлое: мое будущее - из Ее прошлого.
«То, что мы вдвоем, имеет смысл. Когда Вы рядом, я знаю, что смогу петь лучше».

33

Хожу по весне, где-то в выси небесной. На ощупь, наугад, под углом по невидимой нити. Не страшно упасть. Но бездна, над которой меня держит нить доверия, и есть ад иссушающий, ад, за которым забвение. Когда вижу это, моя рука пытается схватить небо: только бы не упасть.
Веко приоткрылось. За ним - проем, выход из дома. Стою на пороге: она открылась, наконец, дверь между осенью и летом. Так бывает, что за осенью сразу наступает лето, за мелким остывшим дождем выпадает свежая июньская роса.
Солнце повернулось ко мне лицом. Обмякли напряженные листья, дышали согретым воздухом. Оно зажгло пожар на ледяной глади воды.
Вышла: летний вечер пах сгоревшей за зиму травой. На небе горели две звезды:
красная, от убегающей фары, и настоящая.
- Пора.
Теплый шарик храню в сжатой руке - мера на жизнь. На пороге обернулась, увидела ясно свою чернокожую Болезнь с мокрыми глазами.
Сзади тявкнула собака.
- Эй, Собака, иди сюда, - подружились.
Шла, не оборачиваясь дальше. В голове шарик, шаровая молния. Сначала высунула из кармана одну руку на волю. Шаги - чаще. Другую. Размахивала руками. Сбегала с горушек. Не заметила, как из подъезда выкатывают коляску, - чуть не наткнулась. Не дожидаясь, пока лифт откроет дверцу, протиснулась внутрь. Поднимался.
«Родилась и вечно молода», - на ладони - шарик.

34

Я верю в духов,
я к ним отношусь:
я верю по образу и подобию своему.
 Юк.

Город в феврале. Сухо. Суетные тени - мимо кадрами черно-белого фильма.
Утром над головой черным пятном — непогода. А внизу разлилось солнце на миг, пока туча не проглотит, и контрасты не смажутся до теней. Мир - в белых тапочках.
Двигалась от старта (он был определен от зимы) то ползком, на ощупь, то бегом, по чужому ритму. Казалось, живу - солнце в ладони. Но пришла зима, а горизонт - перед глазами, там, где и был. Думала: зачем еще живу.
На душе - февральские сумерки. Очередной день неуверенных шагов. День - ожидание, с уксусным привкусом. В голове одна нота - си, - за горизонт, а в груди - до, закупорила бронхи. Ждешь окончания разлуки. Желаешь встреч. Желаешь поставить подножку стрелке: часы тикают - стрелка на месте. Миг - в вечность, где черты, милые черты, - мир: симфонии - к восходу, купания в росе, велосипеды - в небо. Мир воспоминаний о том, что будет.
Безумие: стрелка притормозила, перескочила и - дальше.
Настроилась на волну. Внутри циферблат поделил время на отрезки своего времени, времени надежды.
Голову - на подушку. Во мне кто-то бегает от двери к двери (соседи?), от окна к двери. Прислушалась: едет лифт. «Без конца!»
«Спать!» - пока не наступит время.
«Я не хочу умирать. У меня нет сил жить».

35

Дремала. Кто-то читал:
«Древние славяне объясняли для себя грозу так: грозный Перун громыхает железными стопами и мечет молнии, желая наказать нечестных».
У моей бабушки гроза спалила дом. Она верила в то, что Бог - жертва, и почти всегда чувствовала себя виноватой. Во время грозы она молилась и крестилась, прося о прощении и спасении.
Мой папа полагает, что гроза - к плохому (жизнь - вообще не простая штука, ломает), а моя подруга - к хорошему.
Наслаждаюсь грозой. Когда она начинается, беру велосипед и вперед! Мощный электрический разряд молнии заряжает меня энергией, ее звук и свет живут в моей душе....
Что скажут об этом потомки, которые пройдут путь: человек - предки - народ - родня - я... за троеточие? «Я не одинок».

36

Открыла глаза: комната. В желтом утопали: картины на стенах, книги на полках, цветы на окне. В ней много воздуха и нет мертвых. На каминные песочные часы падает тень от авангардной статуэтки из песка: вечность - миг, миг - вечность.
В желтом - Она. Ее время - время водопадов:
«Каждый день - последний. Если ты поймешь это, то сможешь жить вечно».
… Песок в сахарнице, будто в часах: упала песчинка - закончился день и... начался последний, еще один.
Люблю женщину, которая обличила меня во лжи. Ее мягкие жесты ласкают. Вся энергия жизни - в них.
- Завтра нет.
- Нужно успеть сделать сегодня то, что необходимо сделать: отдать то, что имеешь» чтобы наступило завтра.
- Тебе кажется, что море без границ. Но, поднявшись вверх, ты видишь: вода - узкой полоской. За ней - берег.
- Твой день не совершен. У тебя завтра, которое не наступило, ограничивает жизнь.
«Каждый день жизни - последний, финиш перед стартом на новые достижения. Каждый день жизни - последний. В нем вечность - бескрайнее море».
Ее завтра стало моим последним днем.
Проснулась. Лучи солнца залили комнату. На столе увидела лист. На нем написано:
«Вера — свойства, которыми человек наделяет пространство в силу своих возможностей».

37

Если бы мы знали в
действительности,
что можем, совершили бы
чудо.
 Юк.

Фиеста. Воздушные шары - в небо. На площади много людей. Все смотрят вверх, туда, где пилоты пытаются угадать свою звезду среди бела дня.
У газона остановилась, села и смотрела в цветок-ромашку. Сердцевина ее - маленькое солнце. Там - фея. Подмигивает: «Какой вкусный денек!» Рассказала сказку-быль:
«Когда младенец появился на свет, стрелка его часов начала свой бег. Часы походили на палача: черные, статные, как стела, неподвижные, немые. Серебристый маятник вспыхивал и гас: тик-так, тик-так. Их не заводили с тех пор, как поставили рядом с куклой. С тех пор они отсчитывали ее время.
Когда младенцу исполнился год, ему подарили белый шарик, завещая: храни его всю жизнь.
Кукла росла из детских забав в воспоминания.
Поначалу он играл шариком: он еще был гибок и мог безболезненно прыгать с большой высоты. Белый шар рос вместе с ребенком. Позже малыш стал украшать им свои сны. Тогда ребенок часто летал среди планет. Их было много: каждой звезде - своя планета. В его мире не было серого цвета, только белый. Ребенок держал в руке весь Белый свет и не скупился его раздавать.
Когда-то малыш вырос и забросил шар подальше в угол, где тот и пылился. Тогда все смешалось и стало серым разных оттенков. В сером трудно было отыскать крупинку белого. Часы остановились.
Как-то, когда ностальгия наполнила его грудь (как бывает непогода ломит суставы), он зашел к антиквару. На витринах помещалось много безделушек из прошлого. В запыленном углу сидели две куклы. Одна держала в руке белый шар, такой белый, как белый цвет, а другая - зеркальный шар. Сейчас он отражал закат.
- Что угодно господину?
- Малыша с белым шаром в руке, - ответил старик.
Так он попытался вернуть свою молодость.
Вечером он сел напротив куклы. Он смотрел в ее глаза. В них отражалось лицо, его лицо, в молодых глазах - его глаза. Из них - белые слезы, возвращение неба: «Кто-то играется им, кто-то украшает им свои сны. Но лишь единицы несут его в себе. В этом шарике - тени оттого, что будет, - мечты».
Часы снова стали отмерять время его молодости».

38

С весны начала осуществлять детские мечты, чтобы иметь возможность мечтать дальше. С марта рисовала свою птицу: на заборе, роликами на асфальте, велосипедом на песке. Птенец грелся и рос.
Шла по набережной. Состояние - настроение, ни о чем. Меняется небо, и так же быстро - мимика лица. Надела наушники. «PLAY». Дальше двигалась в ритме мелодии. Мир - в цвете мелодии. Навстречу вышел парень, тоже в наушниках. Что-то из рэпа вертелось в его глазах. Его мир танцевал брейк.
Бродила по городу до ночи - за открытиями. Таились за каждым деревом, освещенным окном, в лицах прохожих - за каждым шагом. Не хватало ноты, чтобы соединить их.
Жажду взгляда без фальши от больших глаз - обволакивают теплом. Гуляю до полуночи. Мелькают люди, бессмысленные, в себе, - не оставляют мысли. Лица - по контурам, частями. Бессмыслица. Толпа. Ее дробят бегающие огни.
Вдруг из темноты - лицо - небо. Монолог. Читаю.
Взгляд коснулся:
- Привет!
Утопаю в море теплой воды, желтой воды. От глаз - сияние, не измерить. До дна. Без дна. Жест - за грань. Ночь - в стерео. Погружаюсь глубже.
Мы молчим. Читаем между строк.
Ночь сжимается до точки: ее время - пульс зрачка. Обнажена. В точке: «я и ты» - танцуем:
шаг - запоздал.
Другой - в такт. Ее шаг - эхом.
Третий - пауза (слушает). Ее шаг - шепчет.
Остановка - коснулась.
Навстречу шаг делаем вместе. Шаги - проникновение. Глубже - в унисон.
Видим; один глаз - на двоих. Наша ночь. За плотной гуашью: звуки, силуэты, цвета.
- Видишь?
На качели - мальчик в белом. Исчезает и снова появляется будто маятник. У него желтые глаза. Его время - в музыкальной шкатулке.
Песок утекает из-под ног. Невесомы. Парим. Мир нереален вне этого времени.
Время - лето. От него запах воды, молодых листьев и испарения с асфальта. И итог - желания. Просили: «Востребуй». Пришло наше время. Лето приобрело пряный привкус. Лопаем боярышник. Гуляем со звездами. Спорим, кому выше. Ломаем кромку берега. Охлаждаемся ключевой водой. Вдыхаем рассветы. Загадываем на закаты. В первый раз. Жизнь в первый раз. Невдомек: и октябрь, и январь - лето, без оков.

39

«Я был один, теперь - одинок», - подумал Человек. Он стал искать свое отражение в мире.
Высоко в небе пела птица. Воспоминания Человека были рядом. Он смотрел на небо. В нем, на ленте Млечного пути. Человек разглядел много светящихся крестов. Утром среди линий на ладони он разглядел крест. Человек понял, что он жил задолго до того, как родился, и начало его пути измерено шагами других людей. Он подумал: «Настоящий человек во мне тот, кто помнит».
Лопасти мельницы поворачивались под порывами ветра.
В один из дней осени, сидя в теплой, уютной комнатке, Человек посмотрел за окно и заметил, что рядом нет другого окна, из которого бы лился свет. Человеку стало грустно оттого, что его никто не ждет. Утром он вырезал флейту и стал на ней играть. Тогда Человек почувствовал, как кто-то из тех, кто ищет свое пристанище, идет на звук его флейты. Он подумал, что настоящий человек в нем тот, кто чувствует.
Колесо мельницы обернулось еще раз.
Однажды, греясь у костра и слушая пение сверчков. Человек смотрел, как языки пламени отражают игру луны. Он попытался прочесть ее знаки. Утром Человек взял лист и начертал на нем луну. Он понял, что, постигнув язык природы, сможет увидеть то, что за горизонтом, и подумал: «Настоящий человек во мне тот, кто мыслит».
Мельница продолжала переворачивать песок.
В один из зимних вечеров Человек наблюдал, как пламя свечи поглощает воздух. Он увидел, что вселенная - большое чрево, и он должен достать глоток воздуха с ее дна, чтобы жить. Утром он услышал, как громко стучится в груди сердце. Тогда Человек стал ваять из воска свою душу. Он подумал: «Настоящий человек во мне тот, кто преодолевает».
Песчинки падали и скапливались на дне часов.
Наступила весна. Солнце отражалось в воде и раздавало тепло. Человек наблюдал, как лучи чертят линии на земле. Он решил подарить свет солнца тем, кто видит только ночь. Тогда Человек посадил в землю лиану. Он подумал: «Настоящий человек во мне тот, кто поступает».
Мельница перемалывала песок в почву.
Однажды, после дождя, между небом и землей разлилась радуга. Человек увидел, что закат ее - дальше, чем вечность. Он захотел коснуться радуги рукой. Тогда Человек собрал плоды с лианы и накормил семенами от нее птиц. «Настоящий человек во мне тот, кто верит», - подумал Человек.
Он удобрил почву и посадил на ней сад.
Теплым августовским вечером Человек лежал в поле и смотрел, как облака плывут по небу и по воде. Среди них он заметил птиц, улетающих на юг. Ночью Человеку приснился сон: за облаками раскинулся город-сад. «Настоящий человек во мне тот, кто мечтает».
Ветер качал лопасти мельницы то в одну, то в другую стороны. Человек шел к ней и наблюдал, как рядом с ним вырастает тень. «Кто же из нас настоящий?» - Спросил он себя. Человек почувствовал что-то в ладони и, посмотрев на нее, увидел, что держит белый шар - яйцо. Человек стал греть его, чтобы выпустить из яйца свою птицу.

40

За семью днями - неделя,
за семью нотами - своя песня,
за семью шагами - мост,
за семью жизнями - рывок,
и рождение,
и... новая жизнь,
жизнь-итог.
 Юк.

Полжизни еду в маршрутке. На пыльном стекле окна - отпечатки пальцев и чьих-то иллюзий. На кабине - надпись: «Держитесь крепче, путаю педали». Кивают люди в такт педалям. Не читают, не пишут. «О чем они думают? Их мысли ни о чем, нереальные, в холостую, во сне».
Дверь в очередной раз фыркнула. Улицы прокручивались на экране окна кадрами документального фильма - языком знаков. Из них выстраивала вариации. Пыталась поймать в десятку солнечного зайчика. Точное попадание. Попадание - ответ. Нанизывала на нить. За кадрами улавливала смысл.
- Что ты видишь?
- Облака - по воде, в веснушках. Над водой проплывают леса, поля, деревеньки. Показал бок город: приближаемся. Город дробится: рябые витрины, дома прошлого столетия, памятники. Дальше: шныряют авто, из кафе - дым, люди рассыпаны по остановкам. Прохожие - мимо. Разговаривают.
- Кадр - на, на поверхности.
- А ты?
- Я рисую. Мир: небо и вода обнялись в одно. Горизонт - точкой. Кадр - в, в глубь. У реального мира - свой язык, наложения кадров: изнутри - на вне, точкой. Без эмоций.
Сгущались сумерки в молоко. Их накрыла тень. Зажигались по эстафете огни. Маршрута нырнула в них. На ее потолке засветились лампы. Окна авто отражали дремлющих людей. Кто-то из них - двойным контуром на зеркале стекла. По их лицам пробегали огни от фонарей. Через мост - кометой.

41

В душе: талый снег, воздух пахнет водой, сыплет влагой. В лужах безмятежные пузырьки пуляют в бумажные кораблики, небо греет, - блаженство.
Внутри граммофон вертит одну пластинку, с одной песней. Снова и снова. Одна и та же. От начала до конца. Так - в течение месяца. Эта песня - провал неба. Коснулось нотой. Потом - паузой. Нота - пауза. Ноты - паузы. Мелодия. Уже четкая, уже просматриваются стерео планы. Появляются и тают цветными нотами немые образы. Языками пламени: ощущения, настроения, чувства. Бежит фосфоресцирующими шариками по сосудам. Скапливается у диафрагмы. Чтобы взрывом - в один миг. Уже в ушах. Через горло, оттолкнувшись от нёба, ремиксом - в небо. Ее слышно за пределами моего воображения. Она в карусели, в цветах, в моей походке. Через реки и мосты, леса и поля, шумный город в мой дом шифоновой лентой вьется.
Мелодия - между реальностью и мной. Так бывает во сне: музыка только снится, но она больше тебя, вне тебя.
Подумала: джаз, но он только описывает, всего лишь думы о состоянии. Подумала:
скрипка, почти человеческий голос. Почти, но не человеческий крик. Только эхо от состояния. Семь нот, семь жалких нот. Математика: глядят на тебя через экран. Их не хватает, чтобы передать состояние. А тут: какая музыка вокруг!
Прильнула к коже земли ухом и стала слушать ее дрожание: вникнуть, чтобы узнать, овладеть, чтобы построить. Один верный звук изличить из пространства и недр. Выделить золотое зерно правды из песка. И сложить свой танец.

42

«Что мы видим: глаза, нос, губы - черты лица. А есть: свет, сияние, которое исходит из недр человека и делает его непохожим на других. Некая константа во времени, курсор времени. Не изобретено аппаратов, чтобы определить, рассчитать, воспроизвести ее.
С весны в моих глазах - искорки, взмах крыльев. Птица поет свою звездную песню.
Она мыслит чувствами.
В Ее глазах младенец играет солнечными зайчиками.
На вывихе - Ее сердечный ритм.
Между зубами сжат крик, до точки. Способен смешать небо. Крик ребенка. Она смеется. Каждый крик - рождение заново.
Она смотрит - на, видит - в. В месте, которого коснулся Ее взгляд, - клад.
Ее время ромашкой кружится в музыкальной шкатулке: не ария, не рок, не рэп - без рамок.
Она не нормирована, вне степеней.
Она - мир в мире. Соприкасаются точкой.
Вокруг Нее мир реален, одушевлен.
Миг - Ее жизнь.
- Родная. - Она генератор моего сияния. С рождения - внутри меня.
У меня желтые глаза птицы. В них затаилась желтая магма, теплая, вне закона».

43

Впереди линии соединялись в точку: объем улицы в - точку. В ней тонули дома прошлого столетия, современные многоэтажки. Исчезали светляки витрин, светофоров, рекламных щитков, окон, встречных фар (прокручивали время назад), освещенных салонов машин, высвеченные клочки чужого уюта, заплаты оживленных лиц. Точка соединяла все атмосферы города. «До нее!» В ней я и мир спаяны мигом, мигом одушевления.
Точка падала каплей. Уже плоскости и грани - в шар. В ней соединились тени и настроения. «Мир: свет - тень, точка - пауза, есть - нет. Мир - биение. Между...»
... Была тишина. Парила капля. От нее — волны. Море - силуэтом чаек. Чайки - глубиной моря. Капля - пль - в море (от нее корона брызг). Погружалась, расходилась кругами. Круги - в нити, между ними - тире. Переплетались. Ткали: всплески, спады.
На небе - солнце, розовое на голубом. Множилось из «о» в точки-лучи. Проникали внутрь. Осветили дно. Контрасты проявили четкие границы.
Так родился мир.
Потоком от пламени, от воды, от тверди конденсировался воздух: испарилось небо в бесшумную каплю. В ней смешался мир.
Закружился. От капли - брызги и новые капли: делились и множились, сливались и множились. Отблескивала зеркалами: Отражала мир лицами.
Собрала по ноте от семи жизней. Играла. Жонглировала ими: меалофон - динь - дон - пустой звон, где-то фальшиво, где-то около, - немая музыка.
Луч проколол каплю, внутри - пушистый комочек. В ее невесомости, из недр, ключом бьет новая нота. Восьмая. Закаленная. Нота мая.
За семью жизнями - новый танец. Новая песня - в небо птицей. Вдаль.

44

Рассвет вдохнул жизнь в облака. Каплей-птицей рассекала крылом воду. Качалась на волнах. Ныряла. Ощущала пульс моря. Отражалась на предметах зеленовато-бледными бликами.
Жила: растворяла блики, становилась паром. Выпрыгнула в небо.
Закат поджег облака. Сгущались волнами - веером. Среди них - единицей вилась. Крылья разбивали воздух от заката до рассвета.
Жила: пучком в росе, падала - в глубину, кружилась в потоках - до полуночи.
Тогда миг и бросок - в сердцевину ромашки. Лепестки, даль, и небо, и море кружились вокруг капли.
Там стояла: от пальцев до пальцев - море и небо - до и после. Из нее - «о-о-о» - крик в песню. Прорастала. Кружилась в танце. Так родилась.
Своим временем. В нем - ощущение пульса. Оно движется из-под такта. Время - состояние: вечность и миг.
Своим пространством. В нем - свои точки, свои паузы. Оно - между мажором и минором. Пространство - состояние, шаг ради шага.
Соединила «до» и «после».
«Ты - до и после этого мира».
Вышла. Пучок света от фонаря выхватил клочок у земли, край скамейки - возле, угол подъезда - рядом. Уже обличивала:
за углами домов— «свой»,
за цифрами 777-111-1 - «единственный»,
за лицами - «приют».
Из-под двери свет пригладил лужу. Отражала: я кверхтармашками, небо внизу. В моих глазах играют искорки. По ним - облака. Капля дождя - на лицо. Расплылось кругами. Рябилось.
На лицо - капля. Ощутила: вода мокрая. Капля - в ладонь: «Она живет вечно, и в то же время Ее жизнь — миг».
В небе - взмах крыла птицы - Млечный путь. Смотрела. Уже знала: дотронуться и ощутить, настолько во плоти, - черта через пропасть, мост через пропасть.
- Зачем тебе это, твоя ночь?
- Я видела, я могу летать.
- Не вовне. Не наяву.
- Явь - сон реализованный.
- У тебя желание — слишком, но ты всего лишь человек.
- Я преодолею это.... Я овладею временем и пространством. Отправилась гулять дальше, в новый мир, - мир дождя.
Человек вынырнул из чрева, вдохнул всей грудью и стал невесом. Тогда он увидел, что небо простирается за землю и море. И он стал двигаться во все направления сразу.

45

Теперь я отражаюсь - отражается моя любовь.
Не хочу есть. Голод другой во мне. Пью росу, вдыхаю воздух, вижу сны, - и все это с одним привкусом этого состояния.
Я бы даже не смогла обрисовать Её контуры, настолько Она во мне, и вне меня, не частичкой, целиком, - моя нереальная любовь.
Настолько Она, нереальная, могла поглотить меня, что я вижу себя только после. От меня бывшей - только кожа-пергамент. И потому мир вокруг другой: мир - паутина, которая дрожит от прикосновений молекул воздуха и воды. Мир вокруг - вуаль, за которой угадываются (везде, во всем) Её черты. «Это мысли. Мои мысли о Ней».
Её черты - это мои мысли о Ней. И в этом Её реальность.
Она материальна, но не в слове. Она материальна в моих глазах, когда я смотрю на мир через веки, и в моем молчании. Молчание - пауза между словами. Между строк - моя нереальная любовь.
Её черты - это мои чувства о Ней.
Мне хотелось бы обнять Её. Но для этого пришлось бы вынуть Её из меня. И тогда я стала бы иллюзией.


(с)  Иллюстрация Татьяны Чернявской.