Наследство. Мопассан

Мсье и мадам Сербуа заканчивали обедать, сидя с угрюмым видом друг напротив друга.
Мадам Сербуа, маленькая розоволицая блондинка с голубыми глазами и томными жестами ела медленно, не поднимая головы, словно её мучила какая-то грустная мысль.
Сербуа – высокий, сильный, с бакенбардами, похожий на министра или посредника – казался нервным и взволнованным.
Наконец, он произнёс, словно обращаясь к самому себе:
- Определённо, это удивительно!
Жена спросила:
- О чём ты, мой друг?
- О том, что Водрек нам ничего не оставил.
Мадам Сербуа покраснела (она краснела внезапно, словно ей на кожу от груди до лба набрасывали розовую вуаль) и сказала:
- Возможно, завещание хранится у нотариуса. Мы ещё о нём не знаем.
У неё был такой уверенный вид, что Сербуа, поразмыслив, ответил:
- Да, это возможно. В конце концов, бедняга был нашим лучшим другом. Он постоянно приходил к нам, ужинал через день. Я знаю, что он делал тебе много подарков, и это тоже способ платить за гостеприимство, но когда у человека есть такие друзья, как мы, он думает о них в своём завещании. Определённо, если бы я заболел, я бы не забыл о нём, хотя ты, понятное дело, была бы моей прямой наследницей.
Мадам Сербуа опустила глаза. Пока её муж резал цыплёнка, она утёрла глаза платком, словно плакала.
Он продолжил:
- Конечно, возможно, что завещание хранится у нотариуса и там есть кое-что для нас. Я не претендую на большое наследство, только на сувенир, что-то на память, что доказывало бы, что он любил нас.
Тогда его жена произнесла неуверенным голосом:
- Если хочешь, давай после обеда сходим к нотариусу Ламанё и узнаем, можем ли мы на что-то рассчитывать.
- Да. Лучше не придумаешь.
И, так как он повязал салфетку вокруг шеи, чтобы не пролить ни капли соуса на одежду, у него был вид обезглавленного, когда он говорил, а его тёмные бакенбарды резали надвое и белое пятно, и его лицо метрдотеля из хорошего дома.

*
Когда они вошли в контору мэтра Ламанё, среди служащих поднялось небольшое движение, а когда мсье Сербуа счёл за лучшее представиться, хотя все его прекрасно знали, первый клерк поднялся с заметной поспешностью, тогда как второй улыбался.
Супругов проводили в кабинет патрона.
Это был маленький и круглый человечек. Его голова была похожа на шар, прибитый к другому шару, у которого были две маленькие ножки, такие коротенькие, что они сами были похожи на шары.
Он поздоровался, предложил присесть и бросил короткий умный взгляд на мадам Сербуа:
- Я только что собирался написать вам и пригласить в мой офис, чтобы познакомить вас с завещанием мсье Водрека. Оно касается вас.
Мсье Сербуа не смог удержаться от восклицания: «А я сомневался!»
Нотариус добавил:
- Я сейчас зачитаю вам этот документ, он очень короткий.
Он взял листок бумаги со стола и прочёл:

«Я, Поль-Эмиль-Сиприян Водрек, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, выражаю здесь свою последнюю волю.
Так как смерть может забрать нас в любой момент, я хочу принять меры предосторожности и написать завещание, которое будет находиться у мэтра Ламанё.
Не имея прямых наследников, я завещаю всё своё состояние, составленное из ценных бумаг на 400 000 франков и недвижимости примерно на 600 000 франков, мадам Клер-Ортенз Сербуа, безо всяких условий. Я прошу её принять этот дар от мёртвого друга как доказательство преданной любви и глубокого уважения.
Составлено в Париже 15 июня 1883.
Подпись: Водрек»

Мадам Сербуа опустила голову и сидела неподвижно, тогда как её муж изумлённо вращал глазами, переводя взгляд с нотариуса на жену. После недолгого молчания мэтр Ламанё продолжил:
- Само собой разумеется, сударь, ваша жена не может принять это наследство без вашего согласия.
Мсье Сербуа встал.
- Мне нужно подумать, - сказал он.
Хитро улыбающийся нотариус поклонился:
- Я понимаю щекотливость вопроса, которая останавливает вас, сударь, ведь свет порой судит жестоко. Не соблаговолите ли вы прийти завтра в это же время, чтобы сообщить свой окончательный ответ?
Мсье Сербуа поклонился:
- Да, сударь, до завтра.
Он церемонно попрощался, предложил руку жене, которая была красна как мак и смотрела в пол, и вышел с таким импозантным видом, что клерки были испуганы.

Едва они вернулись домой, мсье Сербуа закрыл дверь и сказал сухо:
- Ты была любовницей Водрека.
Снимавшая шляпку жена вздрогнула и обернулась:
- Я? О!
- Да, ты!.. Женщине не оставляют всё состояние, если только она не…
Жена побледнела, и её руки, развязывавшие ленты, задрожали. После короткого размышления она сказала:
- Послушай… ты сошёл с ума… разве ты сам только что не говорил о том, что не надеешься… что он тебе что-то оставит?
- Да, он мог бы что-то мне оставить… мне… слышишь? Но не тебе…
Она смотрела ему в глаза глубоким особенным взглядом, словно искала в них что-то, словно пыталась обнаружить там то неизвестное существо, которое всегда скрыто и о котором можно догадаться лишь в краткие секунды, когда человек не владеет собой или теряет осторожность, и которые похожи на полуоткрытые двери, которые ведут в тайники души. Она медленно произнесла:
- Однако мне кажется… если бы он оставил всё состояние тебе… это было бы не менее странно.
Он резко спросил, как человек, задетый в ожиданиях:
- Почему?
Она ответила: «Потому что…», отвернулась, словно в смущении, и замолчала.
Он принялся ходить большими шагами. Он заявил:
- Ты же не можешь это принять?
Она равнодушно ответила:
- Мне всё равно. Тогда не стоит ждать до завтра, мы можем предупредить мэтра Ламанё немедленно.
Сербуа остановился напротив неё, и они несколько секунд стояли рядом, глядя друг другу в глаза, пытаясь увидеть, узнать, понять, разгадать глубинные мысли в тех жарких и немых вопросах двух людей, которые живут вместе, но до сих пор не знают друг друга и постоянно подстерегают, подозревают.
Затем он вдруг тихо прошептал ей в лицо:
- Значит, ты сознаёшься, что была любовницей Водрека?
Она пожала плечами:
- Да ты что?.. Водрек любил меня, я думаю, но мы никогда… никогда.
Он топнул ногой:
- Ты лжёшь, это невозможно.
Она спокойно ответила:
- Тем не менее, это так.
Он опять принялся шагать и вновь остановился:
- Объясни же, почему он оставил тебе все состояние…
Она беспечно произнесла:
- Это очень просто. Как ты только что сказал, у него не было других друзей, он практически жил у нас, и в тот момент, когда он составлял завещание, он подумал только о нас. Затем из галантности он написал моё имя, потому что оно первым пришло ему под перо, ведь это мне он делал подарки, а не тебе, не так ли? У него была привычка дарить мне цветы, дарить всякие безделушки 5-го числа каждого месяца, потому что мы познакомились 5-го июня. Тебе это известно. Тебе он почти никогда ничего не дарил, ведь сувениры дарят женщинам, а не их мужьям, и это мне, а не тебе, он оставил свой последний сувенир. Очень просто.
Она была такой спокойной, такой естественной, что Сербуа заколебался.
Он сказал:
- Всё равно, это произвело бы дурной эффект. Пошли бы слухи. Мы не можем это принять.
- Хорошо, давай не будем, друг мой. Просто мы положили бы в карман миллион, вот и всё.
Он начал громко говорить, не обращаясь конкретно к жене:
- Да, миллион… Это невозможно… Мы потеряли бы репутацию… Тем хуже… Ему нужно было завещать мне половину, это всё уладило бы.
Он сел, скрестил ноги и принялся щипать бакенбарды, как делал в минуты серьёзного размышления.
Мадам Сербуа открыла корзинку для рукоделия и вынула вышивку. Принимаясь за работу, она сказала:
- Я отказываюсь иметь к этому отношение. Решай сам.
Он долго молчал, затем сказал неуверенным тоном:
- Что ж, пожалуй есть одно средство. Ты должна уступить мне половину наследства, как дарственная между живыми. У нас нет детей, поэтому ты можешь это сделать. Если так, это заткнёт глотки сплетникам.
Она важно произнесла:
- Не вижу, как это может заткнуть им глотки.
Он рассердился:
- Какая ты глупая! Мы скажем, что унаследовали напополам, и это будет правдой. Нам не нужно будет объяснять, что завещание было на твоё имя.
Она всё ещё смотрела на него пронзительным взглядом:
- Как хочешь, я готова.
Тогда он встал и вновь начал ходить. Казалось, он опять колебался, хотя его лицо сияло:
- Нет… возможно, лучше отказаться совсем… это более достойно… Однако… так никто не сможет ничего сказать… Самые щепетильные будут вынуждены замолчать… Да, это всё уладит.
Он остановился перед женой:
- Если хочешь, козочка моя, я один пойду к мэтру Ламанё и всё ему объясню. Я скажу, что ты сама так захотела, чтобы люди не болтали. С того момента, как я приму половину, я буду уверен в своём поступке, буду в курсе дела и признаю его честным. Это как если бы я сказал тебе: «Прими тоже, моя дорогая, поскольку я, твой муж, принял свою часть». По-другому невозможно.
Мадам Сербуа произнесла просто:
- Как хочешь.
Он вновь начал говорить, забывшись:
- Да, это легко объяснит, почему он оставил нам состояние напополам. Мы наследуем после друга, который не захотел провести разницы между нами, сделать различий, словно не хотел сказать: «Я предпочитаю одного другому после смерти, как я делал это при жизни». И будь уверена, он именно так и поступил бы, если бы поразмыслил. Но он не стал размышлять, он не принял во внимание условности. Как ты сама говоришь, это тебе он делал подарки. И тебе захотел оставить последний подарок на память…
Она остановила его с ноткой нетерпения:
-  Всё понятно. Я поняла. Не нужно столько объяснений. Иди к нотариусу сейчас же.
Он пробормотал, покраснев и сконфузившись:
- Ты права. Иду.
Он взял шляпу, подошёл к ней и вытянул губы для поцелуя, шепча:
- До скорого, дорогая.
Она подставила ему лоб, и его бакенбарды защекотали у неё по лицу.
Затем он вышел с радостным видом.
А мадам Сербуа, уронив вышивку, расплакалась.

23 сентября 1884
(Переведено 29 июня 2017)