Королева

— Помни: пока мы гости Края, мы живы. За это стоит благодарить. Грех жаловаться на дурное обращение, особенно если оно является таковым лишь в нашем представлении. Я всё ещё ближайший друг короля, ты — всё ещё его жена. Жена, — повторяю я, — а не рабыня, как здесь случается.

Телль смотрит в сторону, зябко укутав колени и руки. Хрупкая конструкция из волос и тьма знает чего ещё, увенчавшая её голову, подобно короне, блестит чёрным жемчугом, когда она наклоняется. Скупые, птичьи движения.

— Он может быть где угодно — он повелитель всего, что находится на этой земле. И пусть лучше он греет чужую постель, чем обращает свою власть против нас. Когда-нибудь, — невольно растягиваю я губы, — мы сможем уйти. Сейчас мы ждём. И благодарим за эту возможность со всем подобострастием и покорностью. Впрочем, нет. Не буду врать, твои гримасы нравятся светлейшим не меньше моих поклонов. Но знай меру, Антелль. Эльфы понимают только силу, а её у нас крупицы.

Она закрывает глаза и не вздрагивает, когда моя рука касается укрытого накидкой плеча. Здесь всегда тепло: тонкая ткань — лишь забавная видимость, дань привычке. Кожа Телль горит, а пальцы, можно спорить, холодны до боли.

— Он у Илвы.

Плечи вздрагивают в подобии равнодушного принятия, но вместе с этим стряхивают ладонь. Я не нахожу, что сказать.

Властитель наших судеб и прежде одаривал вниманием дам из свиты королевы, но Илве доставалось внимания столько же, сколько и её госпоже. Любовница человеческого происхождения не добавит эльфу ни статуса, ни опыта. Но вот ведь...

— Он отобрал даже её. Больше я ничего не имею.

— У тебя остаётся верный Кот, госпожа.

Я опускаюсь на колени и подставляю голову под ладонь. По шее расходятся мурашки: холодно. Телль переводит взгляд на меня и смеётся, сдавленно, зло и с облегчением. Смеюсь и я.

Светлоликие улыбаются чаще нас, а шутки у них тоньше и изысканнее. Первое время сравнение задевало. Теперь самолюбие напоминает о себе много реже.

— Ты не мог не знать, что всё так обернётся.

Спорить нет смысла.

— Не мог не.

— Почему именно он? — Кажется, ей больнее именно от этого вопроса. — Что тебе стоило подложить меня под... человека? Под демона из бездны?

— Алые продадут нас быстрее, чем люди. Эльфы же не любят расставаться со своей собственностью, будь то жёны или друзья.

Она не обижается, хуже того: думает о том же, о чём и я. Не будь этих игр и войн, позволили бы нам остаться дома, или кровь важнее желаний тех, в чьих жилах имеет несчастье течь? Не будь я трусом и прими руку этой женщины, сколько бы мы прожили?

— Мы не вернёмся, — без улыбки сообщает Телль, ероша мои волосы, как шерсть настоящего кота. Ей не полагается держать животных — они слишком милы и способны развеять скуку. — Я не стану королевой, не спасу народ, в существование которого никто не верит, не сумею защитить мир и даже не оставлю иного следа в семейных хрониках, нежели сотая по счёту дура, полюбившая весьма дурное создание. Ты, к слову, тоже мир не защитишь, — щёлкает по лбу её палец, когда я поднимаю голову. — Не подаришь новых открытий и не превратишь свою школу в оплот морали и чести.

— Положим, у меня-то шансов несколько больше.

— Зная, что никогда больше не увидишь своё детище, ты впадёшь в тоску, — улыбается она. Сооружение из волос опасно качается, и несколько прядей падают на шею. — Станешь откладывать поиски истины, заменив их чтением уже написанных книг, а когда решишься — поймёшь, что растерял все силы, и не сможешь вывести ни строчки. Вечера твои будут проходить в жарких, но пустых спорах, и засыпать ты станешь в объятиях пожалованной по дружбе девицы, безразличной к тебе, если повезёт, и в мыслях об уходящем времени и удушающей бесполезности.

Я, улыбаясь в ответ, смотрю, как переливается шитьё по краю бриджей сидящей передо мной женщины. Золото — не её цвет. Слишком торжественный. Как и это место. Как и звания консорт-королевы и фаворита короля. От этой торжественности внутри всё переворачивается, становясь нестерпимо гадким, в разы более отвратным, чем когда-либо прежде.

— Ты предрекаешь мне это?

Она снова приподнимает плечи и, оставив меня, закутывается плотнее, пряча ладони в тугом коме из прозрачной искристой ткани.

— Госпожа моя, — смотрю я ей в лицо, — я предпочту долгому благополучному гниению смерть от хлыста твоего мужа, раз уж в стали и яде нам отказали.

— Помоги расплести волосы.

В голове вертятся наставления и предостережения, но я умолкаю и на этот раз. Шпильки и гребни ложатся полукругом на широком подоконнике, а длинные волосы свободным потоком растекаются по спинке кресла. Обрезаю их без жалости. Телль, глядя на отражение в тёмном стекле, прерывисто выдыхает, а мои руки дрожат.

— Он будет в ярости.

— Надеюсь. Мне нужно оружие.

Я развожу руками, но она и не ждёт чего-то иного. Гостям не подобает ходить, ощерившись всевозможными клинками.

— Даже если он примет твой вызов, что будет после? Выбирать между двумя смертями, конечно, наше право, но...

— Я не убью его, — качает Телль головой, с облегчением растирая виски и затылок. Изящные туфли, предмет зависти многих придворных и по совместительству пыточные орудия, она уже отправила под софу. — Но даже если он откажется и посмеётся надо мной, то всё же подпустит на расстояние руки. И я вышибу ему зубы.

Она зачем-то смотрит на свой кулак, серьёзная, но не задумчивая. Страшная апатия, заполнявшая взгляд последние месяцы, отступает, сменяясь неоформившейся пока яростью.

— Что-то изменится, — с полузабытым мною напором говорит она. — И это лучше, чем ожидание неизвестно чего.

— Верно, — соглашаюсь я, отступая к окну и глядя, как Телль потягивается и пробно переступает с ноги на ногу, словно вспоминая, как ходить босиком. — Один высокородный эльф скоро лишится пары зубов, а пара безумных человечков окончит, наконец, свой земной путь.

— Тебе нет нужды присутствовать. Захочешь быстрой смерти — разозлишь его сам.

Она уходит, покачивая головой в такт мыслям, а я остаюсь, сев на подлокотник кресла и глядя ей в спину. Конечно, наш добрый лорд её не убьёт. Конечно, нас простят. Конечно, никто не подумает лишнего, узрев скандал, устроенный сиятельному супругу женой, известной бешеным человеческим нравом.

Конечно, я должен идти за ней — если не остановить, взмолившись о прощении за ложь, давление и манипуляции, то хотя бы не бросить одну.

Но я остаюсь, твёрдо зная, что статус лучшего друга для эльфов ощутимо ниже статуса купленной собственности. Да и заговоры сами себя не устроят.

***


Мне позволяют навестить Телль две луны спустя, и первое, что я говорю — крайнюю непристойность, запнувшись о длинные косы, змеями свернувшиеся у постели. Для обессилевшей от «долгой болезни» Телль смеётся слишком жизнерадостно.

— Я рад, что ты жива.

— Я рада, что жив ты.

Беседа, последовавшая за этим, свелась к ничего не значащей чуши, обсуждению элегантности новой причёски, неудобству старых сапог, ушибленной за завтраком руке...

Когда магия заполняет спальню от стены до стены, я бросаю на колени Телль письмо. Она читает быстро, но почти не меняется в лице.

— И что думаешь?

В ответ она вытаскивает пачку писем, вскрытых и исчирканных яркими алыми чернилами. Отобрав несколько столь привычным движением, словно повторяла это ежечасно, передаёт в руки.

— Предложения Алых слишком заманчивы, потому, думаю, разумно воспринимать их как самый крайний вариант. Леди Иун кажется мне более выгодной союзницей.

— Если позабыть, кого она представляет — несомненно, — бормочу я под нос, наискось пробегая строки, выведенные нетвёрдым корявым почерком.

— Во время мира я могу вести переписку с кем угодно. Даже дети хаоса бывают весьма сносны.

— Когда им что-то нужно.

Среди эльфов сложно позабыть, как сохранять лицо невозмутимым, а голос — ровным, и, благо, я не позорюсь бестолковыми вопросами. Лишь киваю, поддакиваю с умным видом и пытаюсь понять, я ли хорошо учил Телль, или дело во всё той же проклятой крови. Проще, конечно, списать это на крайне удачное совпадение, ведь с чего прямой, как секира, Телль вообще размышлять о последствиях своих действий?..

Мшисто-зелёные глаза глядят на меня и вновь опускаются, перечитывая очередное «любопытное предложение» — на этот раз от кого-то из светлейших, ничего не имеющих против смены правителя.

— Тебе здесь часто страшно? — спрашивает Телль без особого интереса, в меру учтиво и мило, как и полагается тихой и скромной леди, занятой светской беседой.

За сосредоточенностью я не вижу ни сомнений, ни сочувствия. Просто тихая скромная леди планирует своё возвращение домой и восстановление статус-кво, а сколько голов для этого придётся переступить — дело совершенно десятое.

Я киваю.