РИМБ 25 - Мусорный бак

— Эй, божечки, люди добрые — самоубивца! — Заголосили снизу. Я открыла глаза. Лица почтенного возраста галдели под окнами, через дорогу я заметила еще одну старую знакомую — постоянно беременную сектантку с детской коляской.

Я занесла ногу для решающего шага, но тут козырек под моей ступней сухо треснул. Я повалилась назад, нелепо размахивая руками. Затылок поприветствовал ковер. Сжавшись в клубок, я схватилась за шишку. Самоубийство было позорно провалено.

— Да что такое творится-то! — орали за окном — уже третья.

— Да квартира у них там проклята, вот и летают!

— Ну и молодёжь пошла… Вот при Медведеве такого не было!

— Да знаем мы твои байки, пахомыч! Мол, при Медведеве и слоны были зеленее, и шишка, прости господи, стояла!

— Эх, вы, старые дуры… Будте ж вы людьми!

Неожиданно к гомону голосов примешался ещё один. Знакомый ведуший новостной программы.

— В эфире последние известия. Подмосковье оправляется после очередного вероломного удара Профессора…

Я поднялась. Затылок ныл, и прекращать не собирался.

Что?!..

— Напомним, позавчера, 15 июля, террористы из запрещенной на территории федерации группировки, возглавляемой неким Профессором, нанесли коварный…

Я бегом направилась в соседнюю комнату.

— По предварительным данным, погибло более 150 паломников и монахов, ещё 300 получили ранения разной степени тяжести. Комплекс разрушен практически полностью…

Дверь распахнулась. Дочь сидела на диване и возилась с пультом. Я лишила ее новой игрушки и увеличила громкость.

— …настоящее имя которого в данный момент неизвестно. По словам некоторых пострадавших, он присутствовал около комплекса, когда произошел первый взрыв, после чего скрылся. К сожалению, камеры не зафиксировали внешность преступника, поэтому мы располагаем только его фотороботом.

На экране возникло лицо. Я ахнула. Лицо было один в один.

— Так, выходит, он жив… — пробормотала я ошарашенно.

— Если вы видели этого человека — пожалуйста, обратитесь в полицию по номеру 01. — продолжал ведущий — К другим новостям… Ангелина Петровна Наземина и Татьяна Васильевна Маркова, как утверждает наш корреспондент, прекрасно гуглятся. В дневнике есть много интересного и важного. Волосы у Шарля не белые, обрати на это вни… — Диктор говорил все медленнее — Кхм. Так, у нас технические проблемы!

— Но… — голос за кадром.

— Выводи из эфира, быстро! — завизжал ведущий — Нас опять поломали! Откуда это на моем телесуфлёре?! Какая-то шифровка террористов! Как сообщник пойду!

Картинку из студии сменила настроечная таблица.

Сообщение достигло адресата. Я рванулась к единственному компьютеру в квартире. Как будто я не знаю, что пароль — день рождения нашей дочери!

В ответ на запросы я получила только один сайт, базу данных по жителям Москвы. «Ангелина Петровна Наземина, родилась… умерла…» Ничего интересного. Хотя… «Страховка… Медкарта… проходила реабилитацию на дому.»

Я откинулась на спинку. Вот же черт. У них тут конвеер, не иначе.

— Маам! А почему окно открыто? Папа говорит — нельзя.

Я поморщилась. Вернулась в комнату, захлопнула створку окна и принялась усиленно соображать. Дневник!

Я схватила тетрадь и, раскрыв, сильно потрясла. Никакого результата. Начала листать и заметила, что последняя из страниц приклеена к задней обложке. Отодрала её.

Мне на колени упало несколько тонких листов бумаги для самокруток. Не дыша, я развернула листы на столе.

Это были рисунки черным карандашом. Я вгляделась в первый.

Судорожный вздох. Подросток, идущий по тропке где-то среди деревьев. Короткие волосы, тонкие руки и ноги, насупленные брови и блуждающая улыбка. Нарисовано предельно просто, почти примитивно, но не узнать себя невозможно. Я перевернула картинку. Дата и единственная надпись. Беглый, беспокойный почерк с кривыми завитушками. Я так не пишу.

«В мыслях»

Следующий.

Снова я, но уже в панаме и с рюкзаком. Иду с остановки Ярцево. Кто-то идет рядом. Немного ниже меня, менее угловатый, этот человек активно жестикулирует. Переворачиваю.

«Маленькая дачница»

Улыбаюсь. Следующий.

Я с факелом на палке.

«Священная Инквизиция»

Следующий. Следующий. Следующий.

«Гамак». «Последний человек». «Копаясь в архиве»

Листы не кончаются. Я осматриваю каждый с обеих сторон. Вся моя жизнь, всё, что было описано в дневнике — всё изображено, и изображено с невероятной точностью. Дата на рисунке совпадает с датой события. С каждым новым рисунком фигура рядом со мной прорисована все подробнее. Начала июня — одни контуры. Середина июля — скетч в грубо набросанной одежде, рисовка в стиле японских мультиков. Конец июля — почти фотографическая точность. Меня во всей этой ситуации смущает только одно — рисовать я не умею вообще.

Последний рисунок в стопке резко отличается от остальных. Нарисован он уже разноцветными карандашами. На нём изображена… Я долго вглядываюсь в этот рисунок.

Звенит мобильный телефон.

На нём изображена… бочка. Да, именно, обычная чёрная металлическая бочка, рядом с ней пристроилась пара мелких человечков, один из которых положил голову на плечо другому. Всё очень маленькое, кроме рвущегося из бочки фиолетового пламени. Оно непропорционально высокое, поднимающееся до самого сумеречного сине-черного неба в оспинах звёзд. Огонь из бочки растёт и изменяет всё. Его отсветы оживляют крыши заброшенных домов, его свет бродит в уходящем к горизонту непроглядном лесу, наполняя его грациозной таинственностью, и, если приглядеться, можно увидеть множество мелких человекоподобных фигурок разных цветов, полупрозрачных, стоящих буквально повсюду. Все они смотрят на пламя.

Мобильный телефон снова звенит. Я не обращаю внимания. Трясущимися руками я переворачиваю рисунок, уже зная, что там будет написано. Так и есть.

«Мусорный бак»

Я вздрагиваю. Мои пальцы разжимаются и я роняю всю пачку на ковёр. Спешно начинаю поднимать бумажки…

И вижу ещё один листок, сложенный в четыре раза. Видимо, он отлетел в сторону, когда я вытряхивала папиросную живопись из потайного кармана.

Я разворачиваю его.

Стон вырывается из груди. Я всхлипываю, не в силах иначе выразить свои чувства.

Снова этот условный стиль. Композиция проста — на фоне солнца стоит молодой человек с белыми волосами, почему-то смутно мне знакомый. Я опознаю в нём своего спутника, что был подробно и с такой любовью описан в дневнике. Он стоит, опираясь на кованную спинку скамьи. Позади него, кроме солнца, ещё какое-то белое здание с золотой крышей. Парень смотрит прямо на меня. Его огромные, невероятно выразительные глаза грустны, любопытны, игривы и вызывают внутреннюю дрожь. Я переворачиваю картинку. Снова дата, но какая-то странная. Два слова. Явно имя и фамилия. Смутно знакомые.

Я тянусь было к завизжавшему в третий раз мобильному телефону, снова обращаю внимание на дату. Вглядываюсь. Пятнадцатое июля. Год нынешний.

Переворачиваю. Снова. Вздрагиваю и в ужасе бросаю рисунок.

За спиной парня не солнце. Это взрыв.


Долго сижу на месте в оцепенении.

Мне врали. Меня обманывали шесть лет. Человек, убивший Наземина, жив. Я в него не попала.

Семья психиатров связана с чередой странных женских смертей.

Всё, описанное в моём дневнике, действительно существовало, и теперь я вижу своё место в этой истории.

Вспоминаются мелкие детали прежней жизни. Как с замиранием сердца глядела на грозу. Как без страха шла по ночному лесу. Как обдолбалась до зеленых соплей и чуть не умерла.

Я там была. Это было со мной.

А самое главное — Шарль жив. Он не сгнил тогда. Просто глюки.


Кто-то приближается, мягко ступая по ковру, но мне совсем не страшно. Даже когда чья-то рука касается моей головы.

— Привет… — говорит кто-то неуверенно.

Слёзы снова обильно катятся по щекам. Я всхлипываю, вскакиваю и оборачиваюсь. Он стоит, склонив голову и разглядывая свои ботинки.

— Прости, что я не… — начинает он — Ты была не готова… Прости, я пропадал неи…

— Заткнись — говорю я ему. Подскакиваю, хватаю за затылок, притягиваю к себе и целую.

Я больше не вижу разницы.