Прыг-скок

   Рассказ о человеке, помогшем мне вопреки своим служебным обязанностям. Содержит описание эротических сцен и ненормативную лексику.
_18+________________________________________________________

  Открываю почтовый ящик, вытаскиваю почту. Среди рекламно-газетного хлама белеет половинка листа бумаги. Переворачиваю, читаю. Повестка. Такой-то явиться в отдел по делам несовершеннолетних к инспектору такому-то. Дата, время, номер кабинета, подпись. Вот, бл*дь! И так проблем громадье. Мать бесится от ревности – каждый день скандал, а то и не один. Ушлепок, который дядь Коля, так и не оставил идеи, что у него ко мне любовь. И пофиг, что вроде как с матерью живет. Достал со своими приставаниями. Да и с учебой надо что-то решать – лето кончается. И вот теперь ещё и ОДН. Хотя было бы странно, если бы после всего, эта организация мною не заинтересовалась.

  И вот, в назначенный день и час стучу в дверь нужного кабинета. Настроение злобное, раздражена до предела. Открывается дверь и… Опа! Стоит – высокий (я ростом 170см. и где-то ему по плечо), загорелый, фигурка отпадная, в форме (куда ж без нее) младший лейтенант. Лет двадцать пять, волосы темно-русые со стальным отливом. И глазища – синие-синие, как вечернее небо, в опушении угольно-черных ресниц. Ух, ты! В животе екнуло, и в паху резко все сжалось и опалило жаром. Ловлю себя, что стою, в руках повестка, и улыбаюсь во всю ширь.

  Он смотрит на меня, улыбается в ответ – ой, какие ямочки! - забирает из руки повестку.
- Заходи, садись.

  Захожу в кабинет. Два стола, в торце окно. Один стол стоит возле окна, второй сбоку. Напротив стола скамейка. Были такие – деревянные, полированные, жутко скользкие и вечно шатающиеся. Сажусь, он садится за стол, напротив.
- Меня зовут Владимир Алексеевич. Я оперуполномоченный по делам несовершеннолетних.
- Виктория.
- Нам поступил сигнал, что у тебя неприятности. Мне надо знать, что случилось, чтобы помочь. Я буду задавать тебе вопросы. Твоя задача – честно на них ответить.
- Ага.
  А в голове пусто, как моргать забыла. Сижу, пялюсь. Уже раз пятнадцать мысленно раздела – какие плечи широкие, какие руки красивые! Во рту пересохло, между ног тесно и мокро, сижу ерзаю. Он что-то спрашивает, я что-то отвечаю, - пишет протокол. Поднимает на меня взгляд.
       - И все-таки, как же ты докатилась до жизни такой, что здесь сидишь?

  Этот, в общем-то невинный вопрос меня резко взбешивает. Я докатилась?! Да это меня докатили и не спросили, хочу я туда катиться или нет! Удушливой волной поднимаются ярость и ненависть. Я начинаю говорить, что я думаю о жизни такой, о людях таких. О чувствах и событиях, о помощи и долге, где я всё это видела и в какой позе. Говорю долго. Он в это время перестает писать и просто сидит и слушает меня, молча, уставив глаза в стол. Начинает складывать из протокола какие-то кораблики и самолетики. Потом достает из стола нож и начинает нарезать многострадальный протокол на небольшие квадратики. Где-то к концу моего монолога в кабинет заходит какой-то майор. Ростик маленький, голова длинная, вывернуто косолапит – ну, вылитый Чарли Чаплин! Забавный… Садится за свободный стол и тоже молча слушает.

  Наконец, выдыхаюсь и замолкаю. Всё, успокоилась. Лейтенант поднимается и молча куда-то уходит. Сидим с майором. Тот говорит какие-то правильные слова, даже грубо шутит. Ну его… Смотрю в окно, где на ветке растущего рядом со зданием дерева истерически орет какая-то оголтелая птица. В голове пусто-пусто.

  Открывается дверь и заходит лейтенант. В руках чайник с кипятком, газетные свертки, разнокалиберные кружки. Майор достает из стола ложку и сахарницу. И вот, втроем сидим и пьем горячий чай. Молча. С бутербродами. Бутерброды с соленым салом. Я уже снова поглядываю на лейтенанта. В конце концов, не желаю больше думать о плохом. Было и было, зачем себе дальше-то жизнь отравлять. А тут такой соблазнительный мужчина рядом сидит – не время кукситься! Майор хитро на меня поглядывает, но молчит.

  Наконец, чай заканчивается, и майор, убрав со стола и забрав кружки и чайник, идет к дверям. Возле дверей вдруг оборачивается ко мне и, подмигнув, говорит:
       - Ты не переживай! Вова хороший опер, он все сделает как надо!
  Разворачивается и уходит.

  И чего это только что было? Смотрю на Вову, а Вова красный как помидорка смотрит в стол. Ой, как интересно! Достает пепельницу, складывает в нее обрезки протокола и поджигает. Смотрим вдвоем на пламя. Когда пламя догорает, резко подписывает повестку и подает мне.
       - Иди.
       - А как же протокол? Ну, там, подписать?
       - Не надо. Ничего не надо. Иди.

  Ну, не надо так не надо. Поднимаюсь и иду к двери. Уже у самого выхода он окликает.
       - Вик, ты это, в гости заходи. Если помощь нужна будет… И вообще… В общем, заходи.

  Круть! Едва не вспискнув, киваю в ответ и вылетаю в дверь. Несусь домой полная предвкушений – я же зайду. Ох, как зайду!

  На следующий день с утра занялась наведением на себя марафета. После гигиенических процедур надела красивое платьице, туфельки, распустила по плечам свою гриву. Сунула в сумочку кедровую шишку – в гости же ходят с гостинцами. И пошла. Угу, в гости.

  И вот, иду по коридору, вся в предвкушении. А он идет мне навстречу. Весь в лучах солнечного света из окна в торце коридора – ну такой сексуальный, сил нет. Ноги подкашиваются. Останавливаюсь и жду, когда подойдет.
        - И все то она улыбается. Ну, привет!
        - Привет. А я в гости, - и протягиваю шишку.
        - О! Это че?
        - Гостинец.
        - Ну, спасибо. Пошли.

  Когда доходим до его кабинета, он заходит, оставив меня в коридоре. Выходит уже с барсеткой, берет за руку и мы идем на улицу.
        - У меня сейчас как раз обед, поэтому мы идем гулять. Буду тебя в ответ угощать.

  Идем по улице, вовсю светит солнце. У кавказцев покупаем огненный шашлык и газировку. Доходим до ближайшего двора. Там он заводит меня за гаражи, где проходит полоса лесопосадки, отделяющей жилой сектор от проходящей здесь железной дороги. Выходим на полянку. Уютненько. От жилых домов закрывают гаражи, от железнодорожной станции, находящейся рядом, и от самой дороги – товарный состав, стоящий на перегоне. Вокруг растут тополя и клены. Возле старого кострища, посередине полянки, лежит, приспособленное под сидение бревно. Воздух прошивают косые лучи солнца. И тишина. Как будто и нет города, что шумит за сто метров отсюда.

  Сидим на бревне и едим шашлык. Он такой острый, что опухают и начинают гореть губы. Пью газировку, чтобы залить пожар во рту, и вижу, что он смотрит на меня. Облизнувшись, отдаю бутылку. Берет бутылку ставит в сторону и, резко притянув к себе, впивается в губы поцелуем, сразу раздвигая их и втягивая язык в свой рот. О-о-обалдеть! Весь жар в крови резко концентрируется в паху. Со стоном вжимаюсь в него, целую в ответ, одна рука вцепилась в волосы, вторая в ремень на брюках. Какие там предварительные ласки! Да если я немедленно не почувствую его х*й в себе – я просто умру от разрыва сердца.

  Он пытается добраться до груди, но вырез на платье слишком маленький. Со смешком щипает за сосок:
        - А до тебя не добраться!..

  Вот чертово платье, больше никогда так не оденусь на е*блю!
Отпихиваю его руки и, перекинув ногу через бревно, разворачиваюсь лицом к нему. Раздвинув ноги как можно шире, вжимаюсь в его бедро. Уже сама впиваюсь в его губы поцелуем, одной рукой ухватив за шею, второй расстегиваю брюки. Ремень, пуговица и …снова пуговицы! Да что ж это такое! Руки дрожат. Нетерпеливо стону в его рот – ну, помоги же! – ведь оторву. Что-нибудь. Нечаянно…

  Он накрывает мою руку своей и, отодвинув немного в сторону, расстегивает эти чертовы пуговицы. Тут же ныряю в трусы. О-о-о! Наконец, вот, в руке, такой твердый, горячий… Весь шелковый, пульсирует и плачет смазкой. Сжав ствол, размазываю капли смазки большим пальцем по головке. Начинаю слегка поддрачивать. Задыхаюсь от возбуждения. Тело прошивают спазмы, заставляя дергаться как под током.

  Вова, глухо зарычав, подскакивает, вздернув меня за собой. Вытаскивает мою руку из штанов и задрав подол, сдирает трусы, вцепляясь после обеими руками в мой зад и вжимая в себя. Оттолкнул. Рывок. Разворот. Одна рука на животе, вторая давит на спину, заставляя наклонится к дереву, что оказалось передо мной. Вцепившись в ствол, послушно нагибаюсь, раздвигая ноги шире и прогнувшись в пояснице. Губа закушена в нетерпении. Ну, же! Небольшая заминка что бы надеть презерватив.

  Задирает подол и, вцепившись в бедра, одним движением снизу-вверх, со стоном буквально натягивает меня на х*й до упора.
  Резко зажмуриваюсь, в глазах огненные круги, и не выдержав, вою:
        - Во-ва-а-а...!

  Словно подстегнутый, подхватив одной рукой под живот, а на вторую намотав мои волосы и запрокинув голову, чтобы видеть моё перекошенное лицо, начинает с силой вколачиваться в меня. Едва касаясь носочками земли, практически на весу, побелевшие пальцы вцепились в ствол дерева. Каждый толчок вызывает рваный вскрик на выдохе. Он уже не стонет – рычит. Возбуждение зашкаливает, хочется визжать и дрыгаться. Но он не дает шевелиться…Начинаю скулить:
        - Ну, же… ещё… быстрее… быстрее..!
  Меня не слушают, продолжая тягуче-мерные толчки, медленно-медленно ускоряя ритм.

  Всё моё существо стягивается к его члену, ласкающему судорожно сжатый от возбуждения проход. В такт толчкам по телу пролетают волны жара и судорог… Ещё немного…
 
  Вдруг – остановка…почти вышел… что?!... нет, ещё… ещё… Дыхание совсем перехватывает, тело начинает колотить крупной дрожью…

  Резкий толчок вглубь до упора…Взрыв!... Наплевав на всё, кричу. Не могу не кричать. Судорожные спазмы заставляют тело резко насаживаться на его член. Вова со стонами и хрипом резко ускоряет толчки, буквально расплющивая меня о свои бедра. Это ускорение накрывает всё новыми волнами оргазма. Из глотки льется непрерывный вой. Нет сил больше выносить эту безумную сладость. Но и прекратить невозможно. Заключительный толчок – член во мне резко увеличивается в размерах и начинает дергаться, пульсируя. Хриплый стон над головой. Заключительная судорога оргазма… Всё, потерялась… Замолкаю, расслабляясь. Тело дрожит и не слушается. Если бы Вова не держал, точно упала бы.

  Когда возвращается способность думать, мы уже снова на бревне. Лежу в его объятьях. Он смотрит на меня и улыбается. Увидев, что снова начала соображать, усмехнувшись, говорит:
       - Ну и громкая же ты.

  Меня это неожиданно смутило. Глядя на меня, он начинает хихикать. Хмурюсь. Что смешного? Мы вроде е*лись, а не анекдоты рассказывали.
  Чмокнув в нос мою недовольную рожицу, объясняет:
       - Мы пока е*лись, вдоль состава мужик какой-то проходил. Нас увидел. Я думал, он свалит по-тихому. А он за деревце подрочить на нас пристроился. Я хотел его шугануть. Но, б*ядь, невозможно же остановиться! Да и х*й с ним, думаю. Ты его все равно, по ходу, не видишь, а мне не мешает. Начал снова е*ать. И тут ты как закричишь. Не знаю, что он там подумал, но как был со спущенными штанами, так и ломанулся под вагоном на ту сторону. По-моему, даже башкой шарахнулся об вагон.

  Представив, себе эту картинку, тоже начинаю хихикать. Вот порадовались работники железки, когда к ним такое диво выскочило! Штаны спущены, глаза дикие, на лбу шишка и х*й стоит. Офигительное, наверно, зрелище.

  Просмеявшись, привели себя в порядок. Пора было возвращаться. А то обед-то не резиновый.
  Перед расставанием Вова спросил:
       - Ещё придешь?
       - Приду…

  Мы встречались ещё около месяца. Сломали-таки дурацкую лавку в его кабинете. Его начальник – тот самый майор, и сослуживцы были в курсе. Но это никого не волновало. Как будто во всем здании мы были одни.

  Постепенно отношения заглохли сами собой. Майор не соврал – Вова действительно все сделал как надо. Я его ни о чем не просила. Он сам вызвал мать с её ёб*рем. Не знаю, что он им говорил, но от меня резко отстали оба. Никогда после Отдел по делам несовершеннолетних мной не интересовался. Вова похоронил моё дело в архивах, как до этого, протокол в пепельнице.