Записки обывателя. Отчий дом. Часть 5 продолжение

   Помню, был еще один источник решения продовольственной проблемы. Все промышленные предприятия обеспечивали своих работников продовольственными пайками.. В основном это были консервы американского производства, поставляемые в нашу страну по «ленд-лизу» Это словосочетание переводилось как «дать взаймы». В такой паек входили: прессованная ветчина, тушенка, консервированные бобы, джемы, повидла и даже сигареты. Все это по тому времени можно было считать деликатесами. Правда, вместо природного сахара нам присылали синтетический сахарин. Кстати, в сравнении с нашими продуктами подобного типа, американские имели более низкие вкусовые качества.
   Достаточно проблематичным был в то время также вопрос обеспечения населения одеждой и обувью. Те, кто вернулся с фронта, донашивали военную форму, остальные, главным образом, рабочие промышленных предприятий, предпочитали ватные стеганки, такие же штаны, спецовки и так далее. Самым распространенным видом обуви были кирзовые сапоги и грубые ботинки из свиной кожи. Однако, как бы там ни было, на праздники, как правило, на первое мая, люди выходили на демонстрацию нарядные, жизнерадостные, добрые и веселые. Большинство щеголяло в белых костюмах и туфлях. Неважно, что все это было сшито из обыкновенной парусины, а туфли отбеливались зубным порошком, главное, что всеми владело прекрасное весеннее настроение и искренняя вера в лучшую жизнь в недалекой перспективе.
   Все эти сложности с одеждой и едой успешно были разрешены в достаточно короткий срок, тем не менее, не обошлось без  некоторых издержек. Известно, что в первые послевоенные годы значительно активизировался преступный элемент. Поскольку у большинства населения воровать и грабить было просто нечего, преступники сколачивались в банды и совершали налеты главным образом на различные склады, базы, крупные магазины. Мелкие уголовники, такие, например, как карманники, домушники охотились в основном  за карточками. Потеря карточек в то время означала практически голодную смерть, поскольку они выдавались один раз в течение месяца и восстановлению не подлежали. В таких ситуациях каждый выходил из положения как мог.
   Конечно, посильно помогали родственники, друзья, соседи, просто добрые люди, в противном случае, как говорится, оставалось только голову в петлю. Так вот, одежда тоже стала предметом уголовного промысла. Жертвами становились в большинстве случаев молодые девушки. А происходило это так. Наиболее популярным местом для отдыха и развлечения молодежи на Пересыпи был летний сад возле железнодорожного моста. Ходили туда на танцы и девчата с нашей улицы. Естественно, надевали самое лучшее, что у них было. Танцы заканчивались, когда становилось уже совсем темно. По дороге домой шли всей компанией и никакой опасности, вроде бы, не предвиделось. Неприятности начинались тогда, когда девушки начинали расходиться по домам, каждая в своем отдельном направлении. В этот момент появлялись грабители и раздевали незадачливых барышень практически до трусов. Часто такие инциденты происходили буквально на пороге родного дома.
   Благо, что такие личные «трагедии» заканчивались всего лишь горькими слезами по утраченным нарядам. В принципе, могло быть гораздо хуже но, к счастью, заканчивалось лишь определенными материальными потерями. Я даже некоторое время недоумевал: вот, какие, мол, благородные были бандиты! В наше время уж если разденут, то без всяких сомнений ясно, чем это закончится. Тогда чем можно объяснить столь «трогательное» благородство? Конечно, не жалостью или наличием у бандитов чувства стыда или совести. Позже я догадался, в чем дело. За изнасилование тогда полагался расстрел. Причем, такие прецеденты суды решали быстро и без проволочек. Более того, представители правопорядка получали полномочия применять оружие, если насильника заставали на месте преступления. Вот и выходит, что просто боялись. Панически боялись справедливой кары за надругательство над человеческим достоинством! И даже можно сказать, не просто боялись, а хорошо понимали: одно дело сесть в тюрьму на пару лет за какие-то тряпки, и совсем другое – попасть под расстрельную статью.
   Выходит, уголовный кодекс был тогда самым эффективным средством профилактики особо тяжких преступлений. Тогда уж становится совсем непонятным: из каких благих побуждений у нас в стране отменили в начале 90-х годов смертную казнь? Наверное, затем, чтобы убийства и изнасилования стали делом повседневным. По крайней мере, какие бы аргументы в пользу содеянного не приводились, другого объяснения этому не найти.
   Что значил для меня мой отец, я интуитивно осознал еще с раннего детства. Бывало, соберется компания пацанов с нашего кутка в возрасте пяти-шести лет, усядется в безлюдном местечке и начнет спорить, у кого какой отец.
   - Мой папа самый сильный!- заявляет один.
   - А мой папа все равно, сильнее твоего! – не желает уступать второй. 
   - А мой папа посадит твоего на одну ладонь, другой прихлопнет и только мокрое место останется! – утверждает третий. Спорили долго, до хрипоты и каждый оставался при своем мнении. Был, правда, при этом один нюанс. Когда в спор вступал я, и начинал приводить аргументы о силе моего отца, все оппоненты заметно снижали обороты. Мой отец внешне, действительно, выглядел очень внушительно: выше среднего роста, весом около ста килограммов, атлетического телосложения  с  большими и сильными  руками – таких крепышей было не так уж много.
   Однажды, мы всей семьей заглянули на толчок. В других городах такие места обычно называют барахолками. В Одессе эту достопримечательность, почему-то предпочитали называть толчком. Что уж мы там намеревались купить, не помню. Мать шла впереди. Через плечо у нее висела на ремешке обычная женская сумочка. Мы с отцом следовали чуть сзади. По не писанной, но обязательной традиции, в местах большого скопления народу всегда подвизается различного рода ворье. Один из таких паразитов приноровился разрезать у матери сумку. Таким способом они воровали деньги. И в тот миг, когда вор уже готов был реализовать свой замысел, он, вдруг, оказался в воздухе, испуганно дрыгая руками и ногами. Это отец поднял его за шкирку и встряхнул так, что тому мало не показалось. Разумеется, у меня были все основания гордиться таким отцом. Четырехпудовый мешок с картошкой он, шутя, забрасывал за спину одной рукой. Такое, конечно, впечатляло. Когда я, уже на службе в армии, всерьез занялся тасканием штанги, дабы хоть чем-то походить на своего отца, у меня этот, казалось бы, нехитрый трюк, так и не получился.
   Отношения с отцом у меня всегда были теплые, по-семейному близкие и доверительные до самой его смерти. Бывали очень редко, по-моему, один-два раза некоторые недоразумения и то на почве издержек воспитания. Разумеется, инициатором таких недоразумений всегда был я. Например, одно время было модно среди мальчишек держать рыбок. Мы бегали на Охотницкую, так назывался базар, где продавали всякую живность, покупали там гупий, скаляров, меченосцев и прочих рыбок. Потом обменивались между собой «расходным материалом», и, вдруг, как то сразу все к этому делу поостыли. В том числе и я. Расплата за беспечность последовала незамедлительно и с самой неожиданной стороны. Я сидел во дворе на скамейке и читал книгу. Вдруг из дому вышел отец  с аквариумом в руках и с размаху шмякнул его о цементную дорожку.
   - Я тебя предупреждал о том, что за рыбками надо ухаживать? – сердито спросил он. – Говорил, что надо регулярно мыть аквариум и менять воду? До какого состояния ты довел свое хозяйство – вода болотом воняет!
   Я ошалело молчал, туго соображая, что собственно, происходит и, не понимая толком, с чего это отца так понесло. Когда, наконец, через пару мгновений я пришел в себя, первой реакцией на эти события было море горьких слез и жгучая обида. И в этот миг я произнес фразу, достойную мудрости всех философов древности вместе взятых.
   - Пусть я виноват,- слегка заикаясь, вымолвил я. –Но, рыбки тут при чем? Они ведь, живые!!!
   После этих слов отец резко изменился в лице. Думаю, он тут же понял, что я, как никак, а уже в некотором роде личность, с которой впредь придется вести себя на равных. Он тут же нашел в себе мужество признать свою неправоту.
   - Извини, сынок,- тихо произнес отец. – Я погорячился. Не знал, что так оно обернется.