Курортный роман. Смерть герою!

Я — дура. Три дня назад мне исполнилось двадцать пять лет, у меня нет постоянного места работы, нет парня, нет денег, нет собственного жилья, короче, у меня, кажется, нет никаких вообще перспектив и шансов в этой жизни. Однако послушайте историю, которую я хочу рассказать и которая произошла со мной как раз в день моего долбанного рождения, то есть три дня назад! Впрочем, если подумать, история не закончена, так как я ещё не приняла окончательного решения.

Итак, это произошло. 19 августа, ровно двадцать пять лет назад, я появилась на свет. Это теперь у меня крашенные розовые волосы, в ушах — по тоннелю, в нижней губе — серебряная серьга в виде утончённо выполненного уробороса, жирная, но сексуальная, родинка под правой грудью, баклажанного цвета ногти, неправильный прикус и ненависть ко всему тому, что называется лето. А тогда, двадцать пять лет тому назад, всего этого не было. Мало что было. Может, и вообще ничего не было. Прямо как сейчас. Ровным счётом ничего.

Вы, наверно, уже поняли, что я ненавижу свой день рождения. Да, это правда, я терпеть его не могу. Это всегда — самый худший день за год моей непонятной жизни. В этот день, с самого утра, я чувствую себя чертовски уставшей, как будто на меня камень бросили и привязали к телу. Всё валится из рук, настроение отвратительное. В этот день со мной случается сильнейший приступ мизантропии. Я так сильно ненавижу человека и человечество, что готова, как в фильме "Лица" тайваньского режиссёра Цай Мин Ляна, заклеить все окна чёрной клейкой лентой и не выходить из дома до ночи. А пить и пить один за другим джин-тоник и курить одну сигарету за другой. Но обычно у меня не находится денег не то что на пару банок джин-тоника и сигареты, но даже на клейкую ленту. У меня и окон нет, которые я могу заклеить. То есть моих окон. Окон моего жилья. Ибо я всё время нахожусь в чьих-то посторонних квартирах. Квартирах парней, с которыми я сплю, в хостелах, съёмном жилье, в общежитии, у незнакомых девах, с которыми тусили всю ночь и т.д. И совсем редко я останавливаюсь у своих родителей, глубоко несчастных людей, несчастных потому, что они мои папа и мама, а я их дочь.

Итак, три дня назад, утром 19 августа, когда мне исполнилось двадцать пять лет, я проснулась в крайне дурном настроении. Я проснулась не одна. Со мной в постели лежал какой-то малолетний мерзавец по имени Эдик, абсолютно пидорском имени. Поверьте, только потенциальному пидору родители могут дать такое имя. Если не верите, оглянитесь вокруг, вспомните всех Эдиков, которых вы когда-либо встречали. На худой конец, вспомните Лимонова, разве он не пидор? Пидор, и ещё какой.

Я всё прекрасно помнила, что происходило вчера.

После работы в качестве продавца шаурмы в районе набережной я отправилась в ближайший магазин за банкой джин-тоника и парочкой ароматизированных сигарет со вкусом вишни. Расплатилась, вышла из магазина. В этот вечерний час он облеплен, как говно мухами, этими дурацкими малолетками. Воздух пропитан их потом и дешёвым парфюмом, нестерпимым запахом месячных, что исторгают малолетние крашенные сучки, папашины дочки. Из всех щелей доносится тошнотворно-сладкий запах кальяна и спермы, а также звуки трип-хопа, нью-джаза, эрэнби, попсы и безупречно ужасные каверы на заезженные отечественные и зарубежные хиты обязательно прошлых лет. Одним словом, нестерпимая пошлость. Если повезёт, можно услышать откуда-нибудь доносящиеся треки Земфиры или Mujuice. Вот вам типичный вечер в центре города в период курортного сезона. Толпы смердящих туристов, запах смерти и отравления представителей культуры потребления, к коей я и себя, разумеется, причисляю.

Я встала рядом с выходом из магазина, откупорила банку, сделала пару глотков, несмотря на запрет на распитие алкогольных напитков в общественных местах. Полицейские бывают здесь не часто, к тому же девочек они обычно не трогают. Так, цепляются от нечего делать, это да, бывает. Или чтобы на секс развести. Это может. А вот чтобы штраф припаять или в отделение отвезти — это вряд ли. Это если совсем скучно будет или день не задался. Такое может быть, да. Правда, вид у меня такой, что так и располагает к задержанию. За розовые волосы, за туннели, за серьгу, ну и за банку джин-тоника, разумеется. Этим же скотам много не надо. Главное, что отличаешься от стада, нефор. А фишка в том, что я — вовсе не нефор, я — банальная дура, косящая под нефора. Защищаюсь, чтобы не цеплялось всякое говно. Вот и всё.

Не придумав, куда идти, решила закурить. Тут подваливает это тело. Как потом выяснилось, Эдик. Пьяное, разумеется, тело. Малолетнее, абсолютно глупое, пьяное тело. Подваливает, значит, и спрашивает, могу ли я ему отсосать. И на лице его не только абсолютная глупость запечатлена, но и мерзкая саркастическая улыбочка. А за спиной дружки ржут. Делаю вывод, что Эдик, в доску бухой, поспорил, что сможет подкатить ко мне и задать свой мерзкий вопрос. Я отвечаю, что да, могу, прошу его приблизиться, и когда это пьяное чмо приближается, я мгновенно бросаю бычок и со всей мочи бью Эдика по роже. Удар получился, конечно, непрофессиональный, я не каждый день бью людей, я не знаю, куда в итоге попала, но рука тут же заболела, а Эдик пошатнулся и завалился на проходящих мимо клонированных девиц. Те закудахтали и отпрыгнули, так что Эдик в итоге завалился попой на тротуарною плитку, что укладывали при крайнем губернаторе, постоянном фигуранте коррупционных скандалов. Тут же подбежали дружки, ржут и одновременно помогают встать потерпевшему. И все такие молоденькие сосунки, максимум одиннадцатиклассники или абитуриентики недоделанные. Обезумели от свободы, что предоставили им папаши с мамашами, позволив отправиться в российский Крым после выпускного или после известия о поступлении в МГУ, МГИМО и прочую мажорскую лабудень. Противнее опошлившихся отпрысков чиновничьего класса путинской России могут быть только сами эти чиновники. Вспомните только демарш "гелентвагенов".

Я не экономист. И с деньгами у меня всегда проблемы. Но за программой развития нашего региона слежу. За инвестиционными программами. За нескончаемыми общественными слушаниями по разработке генплана города. И понимаю, что без туристов нам никуда. Промышленность, грузовые порты, судоремонтные заводы — это всё хорошо, но без туристов никуда. Это меня и удручает. Но что я могу сделать? Ничего. Только набраться терпения могу. В ожидании, что турист изменится. В концептуальном виде. Но что-то мне подсказывает, что вряд ли это произойдёт. Я и сама толком не могу понять, чего именно от туриста хочу. Может, я и от других людей того же хочу, что и от туриста, то есть чтобы он меня не трогал, или чтобы я его как можно меньше замечала. Не знаю. Может, у меня просто вечный ПМС. Может, вечный канун дня рождения. Может, ещё что-то. Что вы хотите, кто-то вообще клитор себе отрезает и мужу ставит капканы, из которых тот едва освобождается и чудом остаётся жив!

Итак, этот маменькин сынок, мажорчик Эдик, повалился задницей на плитку, подбежали дружки, начали помогать ему встать. А Эдик, весь такой пьяный и рассвирепевший, только тем и занимается, что сквозь руки своих шестёрок пытается выцепить меня взглядом. Я прям вижу тупую и смешную злость в его глазах. Это действительно смешно. И, возможно, смахивает на публичный акт активного феминизма. Впрочем, куда мне, я не способна как представительницы движения "Фемин" трясти голыми сиськами и выкрикивать антипутинские лозунги. Да даже если б и могла, то не стала бы этого делать, потому что смешно всё это. Девкам этим, засевшим теперь в Париже, только бы сиськами и трясти и получать бабки от скрываемых от общественности инвесторов. Кто как может, так и зарабатывает. Я вот шаурму готовлю и продаю. А Роберт платит мне оклад и процент от выручки. Хоть какая-то от курортного сезона выгода мне будет.

В общем, Эдику в конце концов каким-то образом удаётся встать на ноги. Встав, он, не спеша и с перекошенным от злости лицом, двигается ко мне. Я за то время, что он копошился, выпила полбанки джин-тоника и уже закурила вторую ароматическую сигарету. Стою на том же месте. Жду, что будет дальше.

Эдик приблизился, смотрит на меня, я — на него. Затягиваюсь, затем пускаю дым ему в глаза. Стараюсь абсолютно ничего не выражать на своём лице. Эдику, пошатываясь, удаётся делать тоже самое. За спиной — дружки, с противоречивыми чувствами. Кто-то боится за меня, кто-то — за Эдика. На лицах других случайных свидетелей моего удара — озабоченные лица. Мне нравится, что всем, включая меня, интересно, что же будет дальше. Но, с другой стороны, мне противно, что я в этом балагане участвую. Мне через два дня исполняется двадцать пять лет. Во всяком случае, должно исполниться. Мне детей пора рожать и воспитывать, а я тут с малолетками шоу устраиваю да шаурмой торгую. Стыд и позор.

В общем, между мной и Эдиком начинается самый идиотский монолог, в котором я когда-либо участвовала. Он спрашивает, зачем я это сделала, причём спрашивает с абсолютно серьёзным выражением лица. Видя это выражение лица, невозможно не заржать, но я едва себя сдерживаю. Докуриваю сигарету, допиваю остатки слабоалкоголки и бросаю окурок в мятую банку. Я молчу, не отвечаю на вопрос, считая всю эту сцену недостойной меня, моей особы. Сочтя, что оставаться на месте не имеет смысла, я кладу банку из-под джин-тоника в переполненную урну (тоже, кстати, извечная проблема нашего курортного города) — и ухожу.

Эдик словно просыпается и хватает меня за руку. Я отдёргиваю руку и рефлекторно бью Эдика локтем в глаз. Слышу стон, поворачиваюсь, Эдик шатается, держась за повреждённый глаз.

Короче, кому-то из его дружков показалось, что дело приобретает какое-то нездоровое развитие, и вызвал полицию. ППС-ники появились через десять минут. Забрали в отделение меня и Эдика. Тот дал показания. Вызвонили его родителей. Те из Москвы внесли за него залог. Ему что-то там грозило за распитие спиртных напитков. И проехались, разумеется, по мозгам. Мне грозили сутками в отделении, делали какие-то грязные намёки. Однако спустя пару часов неожиданно отпустили. Очень неожиданно. Я уже настраивалась на бессонную ночь с какими-нибудь проститутками или цыганками.

Оказалось, Эдик внёс и за меня залог.

Когда я вышла, он ждал меня с цветами. С букетом пухлых красных роз на толстенных стеблях. Фу. Мерзко и пошло. Но всё равно неожиданно. И от этого даже приятно.

Итак, мы стояли в три часа ночи рядом с центральным отделением полиции. Эдик с цветами, а я... Я была уставшей, сонной и помятой. Впрочем, Эдик тоже. Но у него было преимущество: он был с цветами.

Что-то произошло в моём мозгу. Я подошла к Эдику, продолжавшему держать розы, обхватила его голову и поцеловала так, что у него тут же встал. Он уронил розы.

Я влюбилась. Эдик покорил меня. Я забыла про критику капитализма, про нонконформизм, про Сорокина, про Славоя Жижека, про Пуси Райет, про Надю, что б её, Толоконникову, про Френка Андервуда, про Путина и Медведева, про войну на Донбассе, про ДНР и ЛНР, про "Русскую весну", про Аксёнова и Чалого, про Макаревича и Навального, про постмодернизм и критику глобализма, про Брейвика и Эдварда Сноудена, про Ассанжа и Бреда Питта, про "Безумцев" и "Во все тяжкие", про "Игру престолов" и последний фильм Вырыпаева, про Джобса и Фассбендера, про цены на сахар и аренду жилья, про платный выход к морю, про коррупционный скандал вокруг ремонта городских дорог, про Будду и Кришну. Я забыла обо всём. Я влюбилась. В Эдика. В мальчика, поступившего в этом году в МГУ, в прыщавого идиота, это был мой курортный роман. Длился он чуть больше суток. И когда я проснулась и увидела Эдика рядом с собой, я думала о том, как изменить свою жизнь. Я думала о том, смогу ли я его убить или нет. И что от этого ничего изменится. Ровным счётом ничего, подумала я. Но, с другой стороны, я могу поехать с этим парнем в Москву, мы поженимся, заведём детей, квартиру, машину. Мне повезло. Родителей — в топку. Я сама их убью. Тогда решено — мы едем в Москву! Не просто же так я давала трогать свою жирную родинку под правой грудью!