Киндзмараули

В полночь моей мятежной душе захотелось киндзмараули.

Я привычно обкатала фразу на языке и хмыкнула – уж очень дико прозвучало.
Но не было и речи о прихотях тела. Прихотью могла стать дешёвая разбавленная изабелла из пакета – но не это.

Я не потому желала вкусить бархатистого нектара с нотками граната, переспелой вишни и смерти. Можно было сказать, что я хочу уловить Музу, но на лавры Волошина я не претендовала (хотя и писала здесь стабильно по стихотворению в день). Моя тяга была и невнятнее, и глубже. Казалось, что заветный вкус на губах, плотный и маслянистый, как вкус крови, заполнит лакуны, принесёт ответы на невыразимые вопросы.

Было ясно, что желаемое вряд ли отыщется в такой час. А если да, то, несмотря на потраченные деньги, я могу потерять интерес после половины бокала – и обречь священный напиток на долгое равнодушие. Так регулярно случалось.

Но рассудок молчал – я сменила шорты на лёгкое платье цвета мальвы и удобные босоножки. Они не цокали, не шлёпали, в них было удобно шагать по склонам. Я нашла на карте единственный круглосуточный магазин и нырнула во тьму, оглушающую запахом полыни, стрёкотом цикад и насыщенностью чёрно-синих оттенков.

Я знала, что рискую. У подобных торговых точек контингент собирается своеобразный. Но мне вообще повезло: и вино оказалось в наличии, и никто мной особо не интересовался. Неужто моё собственное отрешённое спокойствие укутывает меня коконом, закрывает колпаком? Иногда приятно быть пустым местом.

Ночь опять дохнула в лицо неостывшим травяным ароматом и солёным дыханием моря.

Можно было б написать про шелест волн. Но здесь оно никогда не шумит. Здесь затишная бухта. И всё-таки его присутствие пронизывает всё.

Надо мной искрились мохнатые звёзды. Когда я опустила голову и снова двинулась с места, то уже почувствовала, что не одна.

Я не оглядывалась.

Я молчала и не ускоряла шаг.

- Хорошая ночь, правда?

Его слова прозвучали эхом в моей голове.

«Да», - подумала я.

Но продолжать разговор не особенно хотелось, дай Бог промолчать всю дорогу. И всё-таки отчаянно, стыдно хотелось вывалить на него все накопившиеся реплики, стихи и чувства, молчать хотелось лишь от обиды за то, что не приходил всё это время, объявился лишь теперь, когда отпуск перевалил за половину и начинал стремительно истаивать, как в песочных часах.

- Ну, здесь-то не песок, а галька, - усмехнулся он, - так скоро не проваливается.

- Шутки у тебя дурацкие.

- Не сердись. Я ведь имел в виду лишь то, что место здесь особенное.

- И что?

Нашего разговора никто не мог слышать, как и видеть моего спутника. Не потому, что темнота укрыла склоны гор, не потому, что дорога была пустынна – нас обогнали две девицы на скутере, навстречу поднималась компания смеющихся парней с полотенцами на плечах (вода – как парное молоко…). И всё равно лишь я различала слева от себя характерную массивную фигуру, что двигалась среди звуков, ароматов и чёрного света ночи с тяжеловесной грацией.

А ведь он был прав. Как некоторые отправляются во внутреннюю Монголию в поисках равновесия, я отправляюсь во внутренний Коктебель.

- Ты можешь длить каждую драгоценную секунду и фиксировать состояние. Пока не вечно, ведь ты пока что человек...

Да, я не в числе бессмертных. Слава Богу. Мне ещё много чего надо успеть. И я недостаточно сознательна и идейна, чтобы отказаться от бренных забот и наслаждений физического мира. А впрочем, идейного фанатизма никто от меня и не требует.

- Каждый хорош на своём месте.

Снова пронеслось у меня в мыслях. Знакомым голосом.

Но каждому ли хорошо?

Я снова спросила его о жене. Может, не стоило. Но «тронуть» и «задеть» - синонимы, и это соблазн, а в иных же случаях человек вряд ли поведает что-то интересное.

Всё-таки удивительно: Там – в чём-то свободнее, а в чём-то строже. Я знала, что я у него не одна. Как бы нелепо, необычно, извращённо ни казалось моё увлечение – на весь Советский Союз нынешний и исчезнувший я чисто по теории вероятности не могла быть единственной. Могла ли предположить, что он станет Героем для девушки из моего маленького города? Нет. И всё же я не чувствовала ревности – только радость. Меня не укололо даже признание той девушки, что у неё возле кровати висит его фото в генеральском мундире – причём в таком месте, чтоб любоваться на него, лёжа лицом к стене.

- У меня – другой масштаб, - смущённо пояснял он, при жизни тяготившийся генеральским званием. Незаслуженным, разумеется. Если он без очков кошку и пакет не мог различить, обо всём остальном не говоря.

Мне не хотелось думать об остальном. От «остального» я бы сразу размякла и кинулась бы ему на шею, и принялась бы ласкать, и называть трепетными прозвищами, и жалеть, как птицу с перебитым крылом. Но я продолжала досадовать, и хотела ему эту показать.

А он всё равно почувствовал, как все бессмертные. Но жарко вступил в дискуссию. Мы говорили о свободных отношениях, о сакральности, о том, как магические связи препятствуют нормальной человеческой жизни – личной, личной, товарищи, в этом вот удар ниже пояса...

Спорили горячо и умно, с цитатами, а закончили тем, что подошли-таки к подножию горы, и перед нами расстилалась и водная гладь, и смутно белел пляж – хотя на нём расположилось уж очень много хохочущих разгорячённых парочек, а издали долетал гул дискотеки. Мы пошли к тому месту, где остановилась я. Я показала путь по кладке через чахлый ручей, между гаражей, по бетонной остывшей набережной. Мы спустились на территорию заповедника.

Следила за каждым его движением – мягким, тяжёлым, грациозным, сосредоточенным, вдумчивым. Соблазнительным, священным, отчаянным.

Я ни в ком из живых не видела столько красоты; наверное, потому что они «пока что» и «всего лишь» живые, а уж Герои-то всегда и всех затмевают.

- У тебя есть?..

- Да.

Штопор постоянно со мною. Неважно, насколько редко он пригождается.

Может, и адмиралы кортик с собою так носят?

А вот бокалы были его заботой: соткавшись из пустоты, блеснув лунным светом, они приземлились на плоский камень у наших ног.

Когда стекло облизала винная струя, цвет её был неразличим. Но мы знали, что он повторяет оттенком нашу кровь.

- За встречу.

- И за вдохновение.

- И за любовь! Может, музыки?..

- Ну мы же не собираемся тут танцевать. Хотя для обстановки можно. Что бы ты хотела услышать?

- Ой, мне тяжело выбрать. Ведь хочется, чтобы идеально. Поставь что-то на свой вкус.

И тут у меня захватило дух; мелодия была другой, не такой разухабистой, более медленной и лиричной – но это всё равно был Гленн Миллер: «You may spell love with capital «L» But I spell love with a capital «You»...»

О, это наваждение! Ну ненормально это, когда человека кидает в жар, как только он видит заглавную «Ю» и не может из-за темноты в глазах прочесть аббревиатуру «Юго-Восточная Азия».

- Ну да, наши буквы ближе, чем ты думала – хотя до знакомства навряд ли. Но уверяю, в этом нет ничего зловещего.

- А судьбоносное?

- Ага, так я тебе и сообщил!..

Хорошо, что на пляже никого не было: случайный прохожий мог бы обмереть, увидев, как плавает в воздухе бокал вина, с тонким звоном соприкасается с моим, как я, смеясь, говорю сама с собой и смотрю в пустоту. Меня уже можно было счесть одержимой или ведьмой. А уж тем более если увидеть, как я сливаюсь в поцелуе с кем-то незримым.

Но в тот момент, честное слово, мне уже было всё равно.