Формула любви -Книга I-. Третья часть

…и если продолжать, то следующее, что я припоминаю – большая открытая веранда с видом на море. Действительно, умением раздвигать пространства Адель обладала в совершенстве.

Тонкие акриловые занавески цвета слоновой кости, подхваченные аккуратной тесьмой с отороченным темным кантом, чуть колыхались от мимолетного дуновения соленого бриза. От того греческий орнамент – змееподобный меандр*, еще больше походил на ползущего к солнцу гада. Он был здесь везде – этот рисунок – прямые углы связанные в непрерывную цепь, символ вечности как и подобает серединному миру.

Высокие мраморные колонны подпирали арочный свод из белого мрамора. Тут же и скульптуры, изображающие олимпийцев во время Игр, рядом с которыми расположились развесистые пальмы в пухлых кадках и цветы – ярко-красные бутоны гибискуса, скрывающие чугунные перила балкона. Греция – есть Греция, немного вычурно, объемно, но узнаваемо.

Внизу и чуть дальше за линией балкона, всего лишь в паре километров от нас, шумел прибой, слизывая прибрежный песок. Раз за разом, накатывающая волна, сглаживала пляжное полотно, не оставляя на нем рытвин и зазоров. Отсюда и до самого горизонта, куда ни кинь взгляд, была натянута голубая бездна, которая отзывалась небольшой рябью на дуновение теплого ветра. А там, вдали, она почти сливалась с небом, становясь одним целым. Рассекая лазурную синь на множество частей, вездесущие чайки подхватывали потоки попутного ветра и качались то снижаясь, то вновь забираясь на высоту. Время от времени они устремлялись вниз, к самой воде, ныряли, оставляя на поверхности лишь хвост, и вновь взлетали, легко размахивая широкими крыльями с добычей в клюве. Еще дальше, в самой глубине иногда показывались черные плавники дельфинов. Изредка чудо-существа сами появлялись на поверхности, высоко взлетая над водой по одному, по двое, или по трое одновременно. Они держались настолько близко друг к другу, что, казалось, им невыносимо тесно в этих широких водах.

На веранде, за маленьким журнальным столиком в марокканском стиле с пестрой мозаикой по центру, мы утопали в глубоких обтянутых темным ротангом креслах, наблюдая за перемещением облаков и перебрасываясь ненужными словами. На столике, пробуждая все еще дремлющее обоняние после сна, в крошечных, почти игрушечных, чашечках еще дымился утренний кофе «по-гречески». Не знаю в чем его секрет, но думаю, сами боги приложили руки к его созданию, передав потом этот рецепт людям. Такие в местных заведениях подают в среднем за два-три евро. Вот так – всего лишь несколько звонких монет и напиток богов у вас в руках.
 
Напротив меня – Себастьен и Адель, Сойка сопит в соседнем кресле, свернувшись калачиком. Прямо идиллическая картина семейного завтрака. Овечий сыр, мягкая булка хлеба, нарезанная толстыми ломтями, блестящие маслины, мед, апельсиновый фреш в высоких бокалах с торчащей соломинкой – все прилагается.
 
С тех пор, как я побывал в лабиринте, прошло два дня. Мои раны почти зажили, лишь изредка напоминая о себе. К счастью, обошлось даже без глубоких порезов и перевязок – Минотавр помял меня не так сильно, как мне казалось. Впрочем, скорее мне просто повезло. А вот Себастьен действительно что-то перепутал с моим возвращением, поэтому я и получил эту короткую передышку. Уж не знаю, кто к этому причастен – Мигофу ли, Адель, или кто-то еще из небесного пантеона, зорко присматривающий за мной.

- Ну и что дальше? – Я сделал глоток обжигающего кофе.

Себастьен долго молчал, видимо о чем-то размышляя. Он вытянул руку и разглядывал меня сквозь пальцы.

- Пока ничего. Наслаждайся видами.

- И сколько еще мы будем тут еще торчать?

- Ну-ну, – Себастьен закинул в рот очередную маслину. – Ну-ну, успокойся! Ты же сам понимаешь, что это необходимая мера. Вот, смотри на море и получай удовольствие.

- Но…

- Я все знаю без тебя!

- Так чего мы ждем?

- Попутного ветра. Я понимаю все твое отчаянное состояние и желание как можно быстрее покончить с этим раз и навсегда. – Себастьен осекся. От меня не ускользнуло, что Адель толкнула его локтем в бок. – Я имею ввиду, вернуться в реальный мир. Но ведь и тут есть свои прелести. – Он кивнул в сторону моря.

- Раны почти зажили, мы же можем идти дальше?

- Куда ты спешишь?

- Спешу поскорее оказаться там, где я привык находиться – подальше от тебя.

Себастьен сложил пальцы пистолетом и сделал вид, что целится в меня. С ним никак не получалось договориться. Надменный бурдюк! На все мои вопросы он отвечал своими вопросами или норовил уколоть побольнее, чем очень меня злил и выводил из себя. Кажется, он и сам это прекрасно понимал и всякий раз намеренно стремился сделать это. Я вообще удивляюсь, что нам все-таки удалось оказаться здесь.

- Себ, перестань! Саймон, - Адель отставила свою чашку с кофе. Ей тоже приходилось нелегко с двумя мальчишками. – Себастьен просто хочет сказать, что все произойдет только тогда, когда ты действительно будешь готов к этому. Даже если ты думаешь по-другому.

- Но ведь я готов!

- Не злись. Просто подождем. Хочешь бутерброд? Тебе с сыром или с медом?

* * *

«Будь точен в ответах. Не говори сначала «нет», потом - «да» и наоборот. Любовь - точна, она не любит приблизительности и неправды. В конце концов, именно это и губит ее. Она, как торнадо возникший из ниоткуда, вихрем закручивает тебя, поднимает над землей. Иногда это страшно, иногда восторгает. Но в конце, когда вихрь вдруг исчезает, становится слишком больно падать с неба на землю.

Я вспоминаю, что тогда, в том времени, чаще всего «мы» были недолго. И надо в этом честно признаться. Впрочем, это суть наших отношений за все годы, ты же помнишь... Если есть мы, то в этом состоянии нам трудно удержаться вместе, «мы» долго не существуем. Причины не важны, если они есть. Ведь я терял тебя чаще, чем находил. Но ты… Ты всегда меня находила. Поразительно! Сколько всего изменилось вокруг?! Что стало с нами, с нашими семьями, близкими и друзьями?! И только мы остались прежними. Я опять тебя терял, и ты опять меня находила. И так до бесконечности. Зачем и кому это надо было? Ответь!

Сколько за эти годы между нами было романов – два, три, пять?  Не сосчитать! Каждый раз все заново, как с чистого листа. Только мы так и не стали дополнением друг друга, вечным инь-ян, и продолжаем задавать себе вопрос: «А могло ли быть иначе, как сейчас?»

Говорят, человек, которого любят… любят безвозмездно, просто так – безгрешен. «Чья-то властная рука соединила наши души и дала нам шанс, которым мы воспользовались». Где-то есть мы с тобой, где-то нас уже нет – мы существуем отдельно друг от друга, но всегда вместе. Иногда проскальзываем по коридорам памяти – мимолетно, неощутимо. Потом не помним, и не вспоминаем, и забываем до тех пор, пока вновь не оказываемся рядом.

Я пишу это для тебя. Ты помнишь? Я знаю, что ты это прочитаешь. Прочитаешь тогда, когда мы – наша лучшая инкарнация – опять не посмотрим кино, завалившись на диван под теплым пледом. Ведь мы так любим не смотреть эти глупые фильмы, предпочитая им друг друга. Ты прочитаешь это, а потом толкнешь меня в плечо, рассмеешься своим милым смехом, как умеешь только ты, и скажешь: «Да, ты знал, что все так и будет тогда». А потом тихо спросишь себя: «Почему же я опять это сделала? Почему нашла тебя? Что мне в этом?». Но вопрос скорее риторичен. Я просто отвечу, что ты очень сильно напоминаешь сбежавшую невесту из классического фильма, который мы с тобой смотрели в нашей юности».

--------------------

Буря стихла, но это временное затишье. Она набирает силы для последнего удара. На линии грозы мы с Дианой как на ладони, и я прекрасно это понимаю. Трава вокруг выпрямилась стеблями к солнцу и нас не видно издали. Сейчас она не опасна, но никто не знает, что будет дальше. Мы должны подняться по ступеням, должны оказаться по ту стороны горы, где силы природы будут бессильны. Мы должны сделать это! Это замысел, это план, которому мы следуем беспрекословно.

Время пока еще есть. Я глажу нежную кожу Дианы, я осторожно прикасаюсь кончиками пальцев к ее лицу, к губам, ласкаю изгибы ее ушей. Боже, неужели я забыл все это?! Я зарываюсь в ее волосы, вновь ощущаю ее запах. Тот самый, с яркими оттенками яблок и экзотических цветов – запах ее духов. Я пытаюсь вспомнить все то, что знал раньше. Вытащить из самых дальних уголков моей памяти. Как же все это мной было беспечно забыто?! А она опять меня нашла, ни смотря ни на что! Как ей это удалось?

- Диана, - я шепчу, чтобы не разбудить ее. – Ди! А! На! – Вновь пробую ее имя на языке, стараясь произносить на все лады. Снова и снова повторяю его. Оно звучит мягко, волшебно, как и должно было быть. Я заново открываю его для себя. Как давно оно было утрачено и опять вернулось сейчас. – Диана. Диана. Диана.

Мне кажется, я схожу с ума! Как так можно любить – забыть навсегда и все вернуть в одно мгновение?!

- Прости меня, Диана! Прости меня! – Она спит, она не слышит. Но это мое право и мой шанс признать свои ошибки. Возможно, потом я не смогу этого сделать. В любви мужчины больше трусы, чем отважные рыцари.

* * *

В какой-то момент я даже забыл, где нахожусь. Солнце, море, ветер – все это казалось таким настоящим. А может быть потому, что и было отчасти именно таким. И только я, бестелесный призрак, болтающийся между двумя мирами, все никак не могу найти успокоение.

Я не пытался задавать себе вопросы, зная, что это совершенно бесполезно, ведь придется искать ответы. А будут ли они? Или это лишь псевдообольщение, которое ни к чему не приведет? Мое недвижимое тело – одиночная камера хранения души – мотает свой срок в одной из палат больницы в центре Нью-Йорка где-то посреди ощущаемой реальности. И пока на прикроватном мониторе все без изменений – пульс, биение сердца, температура.

А я… я наслаждаюсь, или просто делаю вид, что наслаждаюсь. Пусть берега солнечной Греции потешат меня, если уж мы тут ненароком оказались. В конце концов, это неплохой обмен на то, чего у меня пока нет – жизни. Да, именно так и это надо воспринимать.


Мы проторчали на острове почти месяц. И я не знаю, была ли в этом необходимость или хитрая уловка самого Себастьена, который не хотел покидать гостеприимный дом Адель. Я был бы и сам не против в другой ситуации и при других обстоятельствах. Но сейчас я корил себя за каждый лишний день, проведенный здесь и еще больше раздражался на Хранителя. Мне казалось, что вокруг происходит что-то очень важное, в чем я не принимаю участия, что не слышу и не вижу – что-то проходит мимо. И если я не поспешу, то уже никогда не выберусь из комы.

Но ленные и тягучие дни сменялись другими, и ничего не происходило. Утром солнце забиралось на небо по невидимой дуге, чтобы в своем зените неумолимо жечь, иссушая зелень до желтизны. Отсчитав дневной полукруг, на закате оно ныряло прямо в море, не оставляя брызг на поверхности, или пряталось в облаках. Тогда луна занимала его место, искрами рисуя на воде длинную дорогу, уходящую за горизонт. Яркий лунный нимб, так похожий на мыльный пузырь, порой задевал взволнованную поверхность моря, усаживаясь в него почти на половину.

Такие вечера я проводил на веранде. Где-то в чулане раздобыв шашки го часто играл сам с собой, составляя различные черно-белые комбинации, и выстраивая всевозможные стратегии защиты, постигая мудрость Древнего Востока. Иногда ко мне присоединялась Адель, и это хоть как-то скрашивало часы моей скуки. За партией мы разговаривали о чем-то – в основном я – Адель внимательно слушала. Пожалуй, она была единственной, кто действительно готов был к этому. Себастьен в такие минуты даже не появлялся поблизости, и, вообще, довольно ревностно относился к нашему общению. Уж не знаю, чем он там себя занимал. Возможно, что и следил за нами – с него станется. Однако по утрам он явно был не в духе, пуляя колкостями и скабрезностями направо и налево. И вот тут доставалось всем. Ох уж, этот неугомонный дух!

Так бы и продолжалось дальше, если бы, наконец, не наступила развязка нашего пребывания на острове. И да, я совсем забыл про Сойку, а ведь она во всей этой истории сыграла ключевую роль, хотя и косвенным образом.


Накануне вечером я в полном одиночестве раскладывал очередную черно-белую партию го. За верандой штормило море. Луна, неохотно выглядывавшая из-за туч одним глазом, неровно освещала дрожащие волны, разбивающиеся о бетонный волнорез на пляже. Корабли на рейде, почувствовав усиление шторма, поспешили поднять якоря и скрылись за горизонтом. Нет, пожалуй, не самая летная погода. А ведь я уже и забыл об этом своем умении.

Ветер усиливался, с каждой минутой раздувая паруса занавесок все больше. Игральные камни го покачивались под его порывами на разлинованной доске, грозя свалиться под стол. Я совсем озяб, и даже теплый плед из верблюжьей шерсти, которым я укрылся с головой, уже не помогал – пронизывающий насквозь муссон пробирался под складки и холодил кожу до мурашек. Еще какое-то время я с ним боролся, потом, скинув черные и белые камни в чаши, пошел в дом. На пороге я задержался на пару минут. Буря разыгралась не на шутку. Соленые брызги, рассеянные миллионами капель, создавали полупрозрачную стену, отделяющую море от берега, к тому же пошел дождь – вода снизу, вода сверху. Горизонт заполыхал заревом молний. Их кривые ветки то здесь, то там высвечивали высокие волны, больше похожие на раскрытые рты какого-нибудь морского монстра. Когда волны перекатывались и стремительно падали вниз, их место занимали другие, жадно открывая пасти и спеша к берегу. Длинные морские водоросли, вынесенные штормом, распластались по всей его длине, подбитые светящимся кантом из голубых медуз, которым не повезло в этот час подняться на поверхность.

Я закрыл за собой дверь, оказавшись в уютном холле дома Адель. Теперь там, за стеклом, бушевало ненастье, еще больше раззадоренное гулкими раскатами грома. Здесь же, в приглушенном свете включенных ночников, контуры предметов казались более плавными – темнота сглатывала все острые углы, распрямляла складки на мебели. Я задержался у балконной двери, разглядывая непогоду через стекло.

- Идем! – Сойка возникла из ниоткуда. Я даже вздрогнул от неожиданности. Но она решительно взяла меня за руку и повела вглубь дома. Я ничего не спрашивал, молча следуя за ней.

Мы миновали длинный коридор, обшитый толстыми мореными досками, от чего он показался мне более мрачным, чем был на самом деле. Сойка тянула за руку, почти бежала впереди меня, как будто, стараясь быстрее проскочить сквозь этот темный туннель. Он вывел нас прямо к огромной дубовой двери с позолоченными ручками в виде извивающихся химер. Хвостами они придерживали толстенные кольца. В этой части дома я еще ни разу не бывал – она была надежно скрыта от чужих глаз, или Адель вновь воспользовалась своим волшебным талантом. Сойка уверенно дернула за кольцо. Прежде, чем впустить нас, дверь протяжно заскрипела петлями и начала медленно открываться.

Сначала из-за двери хлынула темнота, полностью ослепив. Я осторожно сделал шаг вперед, протянув вперед руки и замер. Пока я стоял на пороге, мои глаза постепенно привыкали к сумраку. И вскоре я уже смог разглядеть мерцающий огонь в глубине комнаты.

- Входи, не бойся! – Раздался позади голос Сойки. Она как будто подталкивала в спину. Видимо, сама боялась и в последний момент решила пропустить вперед меня.

- Я и не боюсь. – Сказал я, и сделал еще один шаг. Что за странный огонь? Что он мне напоминает?

Света стало больше – я что, попал в Зазеркалье? Как в парке аттракционов по всему периметру комната была увешана зеркалами – от самых простых до старинных, в толстых резных рамах. Одни изящные, явно ручной работы в противоположность другим, более грубым, словно неаккуратно выструганным из бревен. Утыканные от пола до самого потолка они создавали довольно странное тревожное ощущение. Их хаотичное расположение могло говорить о каком-нибудь сумасшедшем коллекционере.
Огонь, словно играя, отражался то в одном, то в другом зеркале, то зажигался сразу в нескольких, и после рассыпался искрами по стенам. Забирался на самый верх, а потом неожиданно стремительно падал вниз, рискуя потухнуть. Он то горел ровно, вытягиваясь по стойке «смирно», то занимался в танце, дрожа и расплескиваясь солнечными бликами. Сойка так и застряла в дверях, восторженно наблюдая за этим волшебным калейдоскопом.

Я вдруг вспомнил. Конечно! Именно такой огонь некоторое время назад вывел меня к лабиринту. Какой на этот раз мне приготовлен сюрприз?

Я огляделся – в дальнем от меня углу, затаившись в тени, колыхались три человеческие фигуры. Скрытые темнотой угла, куда почти не попадал свет, закутанные в черные одеяния, они сидели не двигаясь, и, кажется, даже не подавали признаков жизни.

Я кивнул Сойке, указав на фигуры в углу. Она согласно махнула головой в ответ - что ж, значит надо идти.

Шаг за шагом, осторожно, внимательно наблюдая за незнакомцами, все ближе и ближе к ним. Я старался ступать как можно мягче, не слышно. Хотя и не был абсолютно уверен ни в чем. Когда до фигур оставалось не больше трех шагов, движение огня прекратилось. Он словно прочертил границу, разделив пространство между нами; застыл на месте, продолжая гореть ровным пламенем. В его свете две из трех фигур теперь угадывались совершенно точно. Я чуть не вскрикнул от радости. Я не мог не узнать их – Себастьен и Адель. Их грузные фигуры – одна пониже, другая повыше – не могли сбить меня с толку. К чему вообще вся эта театрализованная чертовщина? Еще я успел рассмотреть черные перчатки, что скрывали их руки, и перстень – большой перстень с красным рубином, который обычно носила Адель. На их фоне третья персона выделялась исключительной худобой. Как по мне, так не слишком ли много таинственности?

Сойка неслышно подошла ко мне и встала рядом.

- Что за игры, Себастьен? Не… - Палец с рубином тут же взметнулся вверх и застыл в воздухе, оборвав меня на полуслове.

Я сделал еще один шаг – черные одеяния все так же оставались неподвижны, конечно, с поднятым указательным пальцем. Я замер. Время отсчитывало секунды. Тик-так, тик-так в абсолютной тишине. И в тот момент, когда я уже был готов прекратить все это молчаливое фуэте, разразившись красноречивой руганью, огонь вдруг погас на мгновение, погрузив комнату в абсолютную тьму. Следом на меня упал свет, комната наполнилась ярким, ослепляющим, до боли режущим огнем. Казалось, зажглись сотни… нет, тысячи ярких светильников.

Я даже зажмурил глаза – он – этот свет – ослеплял. Заиграла музыка. Шопен? «Венский вальс»? Откуда он здесь? Раз, два, три… раз, два, три – разум не мог обмануть. Слишком прекрасное и тонкое. Как первая снежинка руке тает, предвещая долгую и холодную зиму. Вот что он нес в себе! Но мгновение так коротко и непродолжительно, так стремительно и утонченно, и этом свете я увидел ее – мою Диану! Она явилась из ниоткуда, среди толпы. Незнакомой толпы лиц, улыбающихся, смеющихся, раздающих поклоны направо и налево. Эполеты* разных полков, хрустальные бокалы, наполненные шампанским, искрящимся каплями брызг. С бриллиантовой диадемой, заколотой в собранных волосах, так аккуратно скользящая среди гостей неожиданного бала. И она приближалась ко мне. Улыбка тонких губ только для меня. Шла мне навстречу, сквозь живое море людей, пропуская дежурные поклоны кавалеров – гусаров и военных русской армии. Такое не может присниться, такое не может быть чьей-то придумкой. Музыка звучала и звучала, а она… она была все ближе и ближе. Сонм окружающих ее был велик – у всех одно лицо. Бравурные усы, завитые по моде вверх у мужчин и набриолиненые локоны у дам. Полы ее платья из тончайшего хлопка летели ей вслед так воздушно, словно и не шла она, а летела над зеркально начищенным паркетом. Их становилось все больше – этих бравых гусаров и тех дам, черт бы их побрал. Я мог бы потерять ее в этой бескрайней толпе. Но свет, спускавшийся сверху от люстр и отражавшийся в сотне странных зеркал, лучом падал на нее, оставляя всех остальных в тени.

Я сделал вдох и открыл глаза. Все исчезло, остановилось. И как не было ничего – остались лишь три фигуры: Себастьен, Адель и незнакомка, удивляющая своей худобой в подвенечном платье. Черные одеяния валялись на полу.

Я так и знал! Опять игра. Сколько можно уже? Встреча с ней не становится ближе. Я только лишь растрачиваюсь на все эти сказки, переставая быть собой. Нет, но послушайте же… я даже не хочу знать…

- Невеста Рождин! – голос Адель прервал тишину. К чему эта торжественность?

Нет, не то, чтобы она была безумно красива, или что-то там еще, но многим бы понравилась. Не худая, нет – только показалось, скорее стройная – видимо корсет на подвенечном платье был затянут чуть более туго, чем было надо, или, скорее, слишком широкие полы белоснежного наряда создавали это неверное ощущение. Ее руки в прозрачных перчатках из тончайшего хлопка взметнулись к лицу. Словно помедлив, она откинула воздушную фату, скрывающую ее от посторонних глаз. Я застыл. Кажется, я сразу узнал ее. Нет, или показалось? Схожесть на грани – почти как близнецы с малозаметными отличиями. Те же пухлые губы под тонким аккуратным слоем помады, тот же ровный аккуратный нос, острые подведенные стрелки больших карих глаз и брови вразлет. Ее шею венчал бриллиантовый чокер с крупным ограненным камнем в форме буквы «Т» по центру.

- Мишель?! – Я ахнул. Но вовремя опомнился. В этом всем было что-то такое, что делало одного человека другим. Такие тонкие отличия, которые полностью его меняли. Вроде она, а вроде и нет. Я почти вовремя решил воздержаться. Я был растерян и потрясен.

Невеста протянула мне руку, я губами чуть прикоснулся к ее перчатке.

- Монро. Саймон Монро. – Представился я. – Как Мэрилин, только Саймон.

- Я знаю, - она улыбнулась. – Надеюсь, вы не носите платья и не играете на гавайской гитаре*?

- Нет, ничего подобного. Мы даже не родственники…

Она провела кончиком языка по своей верхней губе – так, наверное, облизываются хищники в предвкушении добычи. Кажется, и от Адель не ускользнул этот жест.
- Вечная невеста, - пробурчала она еле слышно, то ли возражая, то ли возмущаясь подобным поведением Рождин.

- А знаете что, Саймон Монро… - Невеста Рождин так и не отпускала мою руку, держа свои пальцы на моей открытой ладони. Тонкая улыбка украсила ее губы. – Раз так, я думаю, мы подружимся.

Себастьен, стоящий по правую сторону от невесты, еле сдерживал смех. Он даже опустил голову и перебирал пальцами, чтобы это было не очень заметно. Адель чуть заметно покачала головой из стороны в сторону.


Завтракали мы уже впятером. Наш уже крепко сбитый квартет теперь разбавляла Рождин. Она была все в том же свадебном платье. Не знаю, снимает ли она его вообще когда-нибудь?

Шторм на море закончился вместе с ночью, что ушла в алый закат. Волны принесли из глубин много мусора и водорослей, и теперь вся береговая линия представляла собой огромную распотрошенную мусорную кучу. Ветер гонял по песку ошметки травы, высохших креветочных панцирей, рваные куски бумаги, пачек сигарет и пустые пластиковые стаканы – все это и даже больше выбросило ночной бурей.

- Печальное зрелище, - Себастьен сидел напротив и доедал свою яичницу, как следует прожаренную с обеих сторон.

- Так всегда бывает, - подала голос Сойка. Она отставила пустой стакан, в котором за мгновение до этого еще искрился апельсиновый сок. – Море выбрасывает этот мусор, а потом его забирают.

- Кто? – Я повернулся в ее сторону.

- Разные – птицы, звери, люми. Иногда море само возвращает себе то, что было лишнее. Неделя–две и снова будет чисто.

- Если не будет нового шторма. – Усмехнулся я.

- Если не будет нового шторма, - подтвердила Сойка.

- Прости, ты сказала: «люми», мне не послышалось? Кто это?

- Люми? Люминаты*. – Себастьен не дал ей открыть рот. – Это призраки нашего мира – не люди или такие как ты - полудохлики, а создания серединного мира, порожденные его материей. Дикие твари. Они всегда в движении, возникают ниоткуда и пропадают никуда. Мы думаем, что это души самой параллельности.  – Он поднял указательный палец вверх и покрутил им в воздухе. – Вот ходят, собирают что-то. Не знаю, что они ищут.

- После каждого шторма их полно на берегу. – Сойка прищурилась, вглядываясь в горизонт. – Мы уже привыкли к ним. Они не агрессивные, просто существуют.
Все это время невеста Рождин молчала, лишь изредка бросая хмурые взгляды в сторону моря.

- Вчера ты была веселее. – Я попытался было завести с ней беседу.

- Извини! Этот унылый вид не располагает к беседе. Брр-р, - она поежилась от налетевшего холодного бриза, по ее коже побежали мурашки. «Очень мило», - отметил я про себя. – Я пойду в дом. Люблю море, только не после шторма. – Она встала и, поправив полы платья, направилась в сторону больших деревянных дверей. Там она задержалась на мгновение, и, обернувшись, послала нам воздушный поцелуй, после чего скрылась в холле дома.

- Ну и зачем вы ее притащили? – Спросил я, выждав несколько минут и убедившись, что Рождин меня не слышит. – Что это за девица такая? Она явно претендует на меня.

- А что тебе не нравится? - Себастьен уставился в тарелку, на которой он мучал последний кусок яичницы. - Рождин на всех претендует, ты не первый, и, если хочешь, не ты последний. – Он поднял на меня взгляд. – Дальше она поведет тебя!

- Чего?! – Я поперхнулся кофе, некрасиво забрызгав белоснежную скатерть коричневыми брызгами слюны. – Чего?! Она поведет?!

- Тише, тише, а то она может услышать.

- Ну и что! – Я вытер рот салфеткой. – Пусть слышит! Пусть!

- Я бы не была так уверена в этом. – Вмешалась в разговор Адель. – У невесты Рождин тот еще характер. Но может тебе удастся приструнить ее. Опять же, назовем это частью нашего плана.

- Что? – Я был вне себя. – Что за очередной бред?

- Бред – не бред, но дальше она поведет тебя – это абсолютно точно. – Себастьен сложил руки на округлившемся животе и откинулся в кресле. Последний несчастный кусок его завтрака так и остался заветриваться на тарелке. – Я пока остаюсь здесь.

- Но ты не можешь! – Отрицание – первая ступень принятия неизбежного.

- Могу! – Он усмехнулся.

- Вот так ты бросишь сейчас меня?

- Я не бросаю – передаю в надежные руки.

- Это подмена понятий, ты просто хочешь остаться с ней! – Я указал пальцем на Адель. – Старые друзья, говоришь?! Так это называется?! Я давно вас раскусил, давно все понял. Вы – старые любовники! Ради нее ты готов оставить нашу дружбу и подложить под меня какую-то шлюху…

Адель презрительно фыркнула и отвернулась.

- Красивую, - перебил меня Себастьен.

- Что? – Я немного опешил.

- Красивую шлюху. Красивую! – Себастьен был совершенно спокоен, - А если ты посмотришь на все это с другой стороны, то, может быть, тебе даже понравится. Остынь!

- Дурак! – В надежде остановить эту перепалку, я встал из-за стола и подошел к кованым перилам веранды. Ветер хлестнул меня по лицу. «Тормози, время сейчас играет в твою пользу», - успокаивал я себя. Вдали шумело море, и чайки парили, громко крича и иногда падая в воду за очередной рыбиной, неосторожно поднявшейся на поверхность.

Я стоял спиной ко всей этой троице и не видел, как Себастьен, сложив руку в кулак, оттопырил большой палец и показал его возникшей в большом окне гостиной невесте Рождин.

* * *

«Я так любил тебя… Люблю. Да, это не проходит бесследно. Я любил и люблю, и буду любить тебя всегда. Не думай, что мне не хватает женщин, отношений или чего-нибудь подобного. Но ведь есть они, и есть ты – мой тайный ангел, моя беспрекословная любовь, которую я пронесу через всю эту жизнь.

Я много думал и теперь прекрасно понимаю, что только ты – моя единственная Диана можешь быть со мною рядом. Хотела бы ты этого?

Рассуждения глупого мальчишки. «Если бы», «может быть», «когда-нибудь»… Ловлю себя на этом и стараюсь тут же забыть. Потому что прекрасно понимаю, что быть рядом с тобой теперь – это невыполнимое желание. Ты так далеко, ты совершенно другая, ты слишком сильно изменилась. Кажется, прошло несколько жизней, и ты уже все забыла. Куда тебе до того человека, который когда-то был рядом с тобой, до его поступков, мыслей-чувств…

Диана, милая Диана, я повторяю твое имя вновь и вновь. Ты не безразлична мне даже спустя эти долгие годы одиночества. Так странно. Ты продолжаешь дарить мне улыбку, когда я вспоминаю о тебе. Но ведь так невозможно. Невозможно жить лишь воспоминаниями. Понимаю, что не надо, не стоит. Но не могу по-другому.

Помнишь, я писал тебе о своем большом доме? О собаке, которую завел? Я сделал это, чтобы сбежать от одиночества, в попытке примириться со своей внутренней пустотой. И что?.. Не получается.

Может быть, я слишком устал без тебя. Может быть, все слишком несущественно и все это неповторимо. Но, черт возьми, если бы все вернуть, вот так сразу, возможно, наша история стала бы совершенно другой? Каюсь, что я даже запрещаю себе мечтать об этом. Потому что это вряд ли возможно. Невозможно, нет. Зачем я надеюсь на это? Ведь я даже не знаю где ты. И не хочу знать, это слишком больно. Больно понимать, что могло бы быть все совсем по-другому.

Да, я плачусь. Принеси мне ту мою любимую жилетку бёрбери. В ней я похож на Шерлока Холмса. А для него не было загадок, в отличие от меня и той роковой безудержной страсти, что так манила меня к тебе. Прости! Я веду себя как нашкодивший школьник, постоянно извиняясь. Но иначе не получается».

--------------------

Диана вдруг открыла глаза.

- Ты?

Я отдернул руку – пока она спала, я сидел рядом на колючей траве и гладил ее волосы, шею, нежную кожу, осторожно прикасаясь к ней ладонями. Закрывал своим телом, не давая порывам ветра дотронуться до нее.

- Да. Я. - Сейчас я смотрел на Диану сверху вниз, и, кажется, моя улыбка расплывалась по всему лицу.

- Но как ты?.. – Она поправилась. – Хотя нет. Как я здесь оказалась? – Она ничего не помнила.

Я лишь пожал плечами – у меня нет ответа на этот вопрос, впрочем, как и на многие другие в этом странном мире. Но я был счастлив просто быть рядом с ней, просто смотреть в эти глаза, дотрагиваться до ее волос. Ведь простое счастье так и состоит из мозаики простых моментов.

Странное ощущение, сродни тому, что когда-то ты лишился чего-то ценного – более ценного чем просто вещь, и, спустя много времени уже даже об этом забыл, но ценность эта вдруг вернулась – неожиданно нашлась, например. И вот ты рассматриваешь ее как в первый раз, щупаешь пальцами, бережно гладишь, а внутри воспоминания, связанные с этой драгоценностью, накатывают неуправляемой волной, и сердце замирает со сладким чувством.

- С тобой все хорошо? – Диана встряхнула своей золотистой копной волос.

- Хорошо? Просто отлично! – Кажется, мое лицо состояло из сплошного улыбающегося рта. – Как бы это не прозвучало…

- Я рада! – Она улыбнулась.

- Ладно, идем! – Я уже встал и протянул ей руку. – Скоро опять начнется буря, и если мы не заберемся вон на ту скалу, - я махнул рукой в сторону горного хребта с тремя одинокими сосенками на вершине, - то, скорее всего, наша новая история закончится так и не начавшись. – В ее глазах мелькнуло недоумение. – Идем же!


Мы были почти у самой скалы, когда небо опять затянуло иссиня-черной простыней плотных туч, в которых без устали колыхали зарницы молний. За спиной слышался шум приближающегося ливня. Я оглянулся – все еще хуже, чем я предполагал – нас грозит смыть во время подъема, если мы не поторопимся, а уж внизу коварные стебли травы, которые ни на миг не оставляли нас в покое, доделают свое дело. Кобра затаилась лишь на время, терпеливо выжидая жертву.

Я точно знал – не знаю откуда – что там, за горой и есть наше спасение. Пики освещались лучами солнца с той стороны, и небо было словно разорвано на две части – здесь, беспросветная пелена грозовых туч, обрушившаяся дождем, и там, спокойная лазурная глубина, в которой отражалось море. «Быстрее, еще быстрее, - шептал я себе задыхаясь и торопя Диану. – Все будет хорошо!»


Мы карабкались по этим ступеням, вырубленным когда-то чьей-то невидимой рукой в скале. Диана впереди, я сзади, чуть отставая, контролируя каждый ее шаг – ступени были очень узкие, то и дело приходилось прижиматься к отвесной стене, чтобы подняться на очередной выступ. И дождь… Проклятый дождь, он лил не переставая. Камень под ногами скользил, грозя каждую минуту сверзить нас в бездну. Медленно, под холодными стрелами острых капель, бьющих во все стороны одновременно, мы все же поднимались к вершине, порой теряя равновесие, хватаясь за острые булыжники, торчащие из мрачной стены и оставляя кровоточащие порезы на руках.

Диана ничего не спрашивала, просто шла вперед. Никаких там «почему», «зачем»… Да и если бы она спросила меня, я бы вряд ли смог ответить ей что-то более-менее вразумительное.

Она промокла насквозь, впрочем, как и я. Ее воздушное белое платье превратилось в мокрую тряпку, прилипающую к телу и сковывающую движения. Но она не жаловалась, нет. Пару раз лишь обернулась на меня, и, откинув мокрые волосы со лба, продолжала этот уже кажущийся бесконечным подъем.

Спустя несколько минут проливной дождь сменился градом размером с горошину. От его ударов нам удалось спрятаться под каменным навесом, так удачно торчащим из стены. Здесь нас было ему не достать. Сама природа отчаянно боролась с нами, препятствуя нашему восхождению к вершине.

Молнии сверкали друг за другом, освещая своими ветками всю округу. Появляясь из тяжелых облаков, они стремительно врастали в землю и, спустя мгновения, гасли, рассыпаясь искрами по траве у подножья скалы. Теперь то тут, то там виднелись черные опалины и дрожащие языки огня. Вслед за градом пришел ветер. Он забирался во все щели, прятался в складках рубашки, разносил неуверенный огонь по всему полю, и вскоре уже вся долина была охвачена им. Он лизал стебли травы, ничего не оставляя после себя.

Под нами разлилось пламенеющее море. Его бушующий жар доходил даже сюда, наверх. Языки огня выхватывали в полете редких бабочек и стрекоз, опаляя их крылья и проглатывая целиком. Копоть и дым застилали глаза, забирались в горло, вызывая кашель и отдышку. Я посоветовал Диане скорее задержать дыхание и сам сделал тоже самое. «Скорее, скорее наверх!» – подталкивал я ее. Там, на другой стороне горы мы найдем все, что нам надо. Я был в этом абсолютно уверен.

* * *

Адель действительно обладала даром убеждения. И ей удалось заставить меня к ней прислушаться. Куда там Себастьену до нее – он только и умеет, что хохмить и всячески выражать недовольство, если я с ним не соглашаюсь. Последнее, пожалуй, лучше всего.

Возможно, что продолжение моего путешествия с вечной Невестой Рождин, вместо Себастьена, прольет дополнительный смысл на все происходящее. Да и просто мы отдохнем друг от друга. Мой ангел-хранитель несколько устал от моего общества. Впрочем, наверное, сейчас я готов сказать тоже самое.

А невеста была абсолютно спокойна. Она ходила по дому и что-то вечно мурлыкала себе под нос. Широкие полы ее подвенечного платья и отголоски духов «Ange ou demon» мелькали то тут, то там. Я не искал специально встречи с ней, разумно рассудив, что времени у нас будет предостаточно. Однако, когда нам все же приходилось мельком пересекаться с ней в коридорах дома, она всегда мне улыбалась. Это было почти незаметно, лишь уголком рта, и прятала эту свою улыбку за вуалью. Что бы это значило – улыбка-стеснение, улыбка-соблазн, улыбка-тайна?..

Последние дни в доме вообще происходило что-то странное… Себастьен и Адель пропадали целыми днями на море – они даже не завтракали, а брали с утра пораньше корзину для пикника и исчезали в направлении прибрежной полосы до самого вечера. Сойка вообще практически не выходила из своей комнаты, изредка появляясь на кухне, чтобы сделать себе очередной бутерброд. Я же опять не находил себе места, слоняясь из угла в угол, как зверь в клетке. Мне было непонятно – если все уже решено, если все дальше известно, почему мы продолжаем тут торчать? Спросить, правда, было не у кого.

Завтрак теперь приходилось тоже готовить самому, чаще все заканчивалось чашкой кофе, которую я выпивал, стоя на открытой веранде и вдыхая соленый запах моря, что приносил с собой теплый ветер. Как и говорила Сойка, весь мусор с берега забрали «люми». Я заметил, что чаще они собирали его по ночам и в редкие утренние часы, максимум до полудня. Они медленно слонялись по берегу словно тени, перетаскивая его с места на место до тех пор, пока не скрывались вместе с ним за ближайшей скалой. То ли духи, то ли призраки – темные субстанции, колышущиеся на ветру. Несколько раз я порывался отправиться на берег, чтобы вблизи рассмотреть этих странных существ. Но разум мой всякий раз отказывался подчиниться этой воле – еще слишком отчетливы были воспоминания о лабиринте.


«Пора! – с этой мыслью я однажды проснулся. – Все! Пора отправляться дальше. Хватит сидеть сиднем!».

Эта мысль меня так подзадорила, что уже через несколько минут я, стоя у плиты, готовил себе кофе с твердым намерением покинуть гостеприимный дом Адель сегодня же. С невестой Рождин или без нее – все равно.

- Ты чего в такую рань? – В кухню, потягиваясь и еще жмуря глаза от ярких солнечных лучей, вошел Себастьен в пижаме с мишками. Какая прелесть!

- Доброе утро! Давно не виделись!

- Давненько-о-о-о, - Себастьен зевнул и кивнул на дымящуюся турку. – А мне приготовишь? Люблю, знаешь ли...

- А что, тебе Адель не готовит? – Я усмехнулся. – Нашел бариста…

- Ну, в память о тех днях и приключениях, которые мы прошли вместе, ты бы мог не отказывать всего лишь в одной чашечке кофе. По-гречески. С корицей.

- С корицей?

- С корицей, - он утвердительно покачал головой.

- Хм. С корицей… – Я помедлил, выдержав почти театральную паузу. - Спасибо, что уточнил. – В турке все равно оставалось немного кофе – я всегда заваривал с запасом, - почему бы не поделиться с хорошим человеком.

Добавив пару к уже стоящей тут, на столе, чашке с голубым орнаментом, я разлил дымящийся напиток.

- Ваша корица, - палочка корицы полетела в чашку.

Помешав ей словно ложечкой, Себастьен быстро опорожнил чашку.

- Ничего нет лучше горячего кофе с утра. Спасибо, маэстро! – Себастьен похлопал в ладоши. Я притворно поклонился, приложив руку к груди.

- А дальше что?

- Ты о чем? – Себастьен удобно расположился на маленьком пузатом диванчике, который стоял тут же, закинув по-хозяйски ноги на подлокотник.

- Неужели не понимаешь? – Я сделал глоток из чашки. – Эта Одиссея начинает затягиваться. Мы торчим тут как проклятые, на этом острове. Сколько уже прошло времени, как мы здесь оказались – месяц, два? Это же может продолжаться до бесконечности. У меня нет столько времени.

- Подожди, - Себастьен развел руками. – Чего ты хочешь от меня? Дальше с тобой идет Рождин, помнишь?

- К сожалению, да. Но, тем не менее, проходит день за днем, а мы все еще здесь.

- И чья эта вина?

- Что ты хочешь сказать? – Кофе обжигал горло. Божественный аромат!

- Я тебя не держу. Ни тебя, ни ее.

- То есть, мы можем идти дальше? Вот так, без слов напутствий, без нравоучений и тому подобного?

- А чего ты ожидал? У тебя есть все, что тебе нужно – воля, стремление, Формула Любви, наконец. Ты – свободный человек, тебя никто и ничто не держит здесь. Да и если бы держало, вряд ли бы ты смог устоять, взвесив все «за» и «против». Вспомни слова Мигофу. Все-таки, вы, люди, действительно странные.

Мне показалось это разумным. Кажется, впервые Себастьен оставался серьезным.

- То есть, мы можем идти.

- Конечно.

- Вот так, прямо сейчас?

Себастьен пожал плечами.

- Хорошо, тогда последний вопрос. – Я давно уже все понял, но хотел, чтобы он сам мне ответил. – Может быть, не ко времени, и не к месту… Что связывает вас с Адель?

- Старая дружба. – Скорее всего он хотел просто от меня отвязаться, как всегда.

- Старая дружба и все? – Я смотрел ему прямо в глаза. – Вот так просто?

- Знаешь… – Себастьен прищурился, - знаешь, так бывает, что ты скитаешься по миру и не знаешь самого важного. Как бутылка с замурованной в нее запиской. Тебя болтает от одних берегов к другим. Нет, не то, чтобы тебе там одиноко, или плохо – ты просто не знаешь другой участи. Не знаешь любви, тепла, семьи. Да, да, не удивляйся, здесь, в серединном мире мы тоже знаем, что такое любовь. Волны лижут тебя со всех сторон. Ты познаешь мир – такой интересный и разнообразный. И вроде все это неплохо. В этом всем открываются какие-то новые грани. Ты узнаёшь много нового – о мире, о себе. Как это называется, возмужание что ли?! Ты поглощен этим миром, он направляет тебя, волны направляют тебя. Ты – лишь ничтожная вещь, которая следует их воле. Сегодня там, завтра – здесь. И ты постоянно находишь этому оправдания. Они существенны… еще как существенны, но только для тебя одного. Правда, тогда ты этого не понимаешь. Тебе даже нравится все это – весь мир у тебя на ладони! Кажется, что именно ты управляешь им. И ни в коем случае наоборот. И часто думаешь о том, что еще рано, еще не время. Все успеется, когда-нибудь потом. Это «потом» столь призрачно, что, вообщем-то, ты и не уделяешь ему особого внимания. Это «потом» постепенно превращается в миф, в пустой звук, в абстракцию. Именно поэтому ты не замечаешь того момента, когда он настает. Просто потому, что ты думаешь по-другому.

Сначала ты молод и смел, и все твои приключения – всего лишь приключения. Делаешь ошибки, но, кажется, что еще успеешь все исправить. Время-то – оно бесконечно. И не надо задумываться о каждом прожитом дне, потому что будет следующий, потом еще один, и еще один. И в результате сводится к тому, что однажды все остается позади. Ты вдруг это осознаешь. Жизнь превращается в воспоминания. Твоя жизнь. И тут ты думаешь: а кто вспомнит тебя? Кто будет рассказывать о том, что ты был, существовал, оставил после себя что-то? Кому рассказать о том, что случалось с тобой? Мигофу, тебе или еще кому? Вам все равно. Когда ты проснешься, ты даже вряд ли вспомнишь обо мне.

- Почему?

- Потому что так всегда бывает. Даже Данте, этот злобный гений пера, в своей «Божественной комедии» забыл упомянуть обо мне. Хотя стоял вот так же, как ты передо мной и обещал это сделать. Хотел назначить меня почти что главным героем. Но я не обижаюсь. Такова наша участь, мы не ничего не требуем для себя. Мы вообще не существуем для себя. Практически нет. Впрочем, как и вы, люди. И в этом мы с вами схожи. А Адель… хммм…

Себастьен замолчал, подбирая слова. Я оперся на кухонный стол и потягивал кофе, не смея нарушить его молчание. Так ли часто ангел-хранитель готов излить вам душу?

До полудня было еще далеко, но солнце уже полностью поднялось над линией горизонта, и, падая сквозь широкие оконные рамы, делило своими лучами кухню на длинные полоски.

- Мы познакомились с ней много лет назад, впрочем, ты это уже слышал. Она была молода и красива. Я разглядел ее в толпе в том пабе. Такой, знаешь, ирландский классический паб, с обязательным Kilkenny* и деревянными стульями у стойки. Там царил полумрак и было очень дымно от сигарет. Ее зеленое платье мелькнуло в дверях и больше, поверь мне, я не мог отвести от нее взгляд.
Когда мы познакомились, звучала музыка – играла какая-то группа. Один танец, второй, третий. Мы увлеклись друг другом настолько, что и дня теперь не могли прожить друг без друга. Во всяком случае я не мог. Романтизм и глупость – вот название того сногсшибающего коктейля.

Сколько за эти годы между нами было романов – не сосчитать. Они затухали и вспыхивали каждый раз с новой силой. Когда мы расставались, обычно ничего не звучало. Это было такое молчаливое расставание, которое устраивало нас обоих. Закономерность, что с годами стала сутью наших отношений – мы расставались, чтобы, спустя некоторое время, встретиться вновь. И тогда опять звучала музыка, много музыки. Эта музыка была в ней самой, и вокруг нас. Зачем? Почему так?
Себастьен продолжал свой рассказ, а мне казалось, что это история обо мне, о нас с Дианой. Он придумывал ее на ходу, стараясь удержать мое внимание, или все так и было на самом деле? Зачем ему это было надо?.. Хотя не думаю, он был вполне серьезен.

- Когда она была рядом, мне казалось ее слишком много, когда ее не было – я скучал. Несмотря на все это, мне никогда не бывало ее достаточно. Но, как видишь, мы так и не стали продолжением друг друга. – Он вздохнул. – Видимо, я был глуп, беспримерно глуп. И слишком самодоволен. Беспардонный хлыщ! Все эти долгие годы, что прошли – приличный срок, чтобы, наконец, определиться. Но опять мы этого не сделали, в основном я.

Помнишь, я говорил про оправдания? Так вот, несмотря на всю мою любовь к Адель, у меня почему-то всегда находились дела поважнее, чем она. Хотя, что могло быть важнее? Что?! Но все равно это происходило… Вне меня, вне моих желаний. Как-то оно вот так складывалось само по себе. А ведь мне надо было просто однажды появиться на пороге ее дома с цветами – с розами или что она больше всего любит, встать на одно колено, взять ее руку в свою и сказать: «Будь моей!». Без уточнений. И она бы стала. Она бы стала моей. Я совершенно в этом уверен! Скажу тебе честно, мне тяжело говорить об этом. Потому что теперь я с ужасом понимаю, что не смог этого сделать раньше. Слишком много у меня было оговорок для себя самого – миллион и еще один причин.

- Но ведь сейчас все хорошо? – Спросил я на всякий случай.

- Сейчас? Трудно сказать! Это либо еще один роман с известным финалом, либо уже навсегда. – Себастьен усмехнулся. – Хотел бы я чтобы уже навсегда. Куда еще бежать? Зачем бежать? Et propter vitam vivendi perdere causas*? Тем более глупо... Нет уж! Лишь с годами приобретается мудрость. Все это существование не проходит бесследно. Однажды, рано или поздно, ту пресловутую бутылку вынесет на далекий берег, где она останется навсегда. Ведь кроме всего этого есть еще что-то самое важное. Что-то такое, что делает жизнь небессмысленной, с целью в конце. Для меня… для меня – это Сойка.

- Сойка?

- Сойка… - он опять замолчал, словно хотел продлить и без того затянувшуюся паузу, все еще сомневаясь говорить или нет. - Она моя дочь.

Я чуть не поперхнулся остатками кофе.

- Прости? Кто?

- Дочь… Сойка – моя дочь.

- Ого! – Протянул я. – Я не знал.

- И я не знал... Теперь, когда знаю… Все становится по-другому. Кажется, пора перестать быть мальчишкой, повзрослеть наконец.

- Это тебе Адель так сказала? - Я повернулся к Себастиену от ярких солнечных лучей, падающих сквозь оконные рамы.

- Если бы мне сказала это Адель – мое самомнение, моя гордость и мое внутреннее «я», не стоило бы и выеденного яйца. Ну ведь правда! Такие решения ты должен принимать сам. Е-ди-но-лич-но! – Он отбил это слово по слогам. – И ни одна женщина не вправе указывать. Если хочешь – это необходимый шаг к взрослению. Как таинство посвящения. Только вот когда наступает этот момент решает не племя, а сам человек. Он сам решает готов ли к этому или нет. И у каждого есть свои причины для этого. Рано или поздно это произойдет… Теперь ты понимаешь, почему Рождин, а не я идет дальше с тобой? Мне нужно время для всего этого. – Он обвел вокруг себя руками.

Я кивнул – куда уж понятнее.

- Впрочем, не обольщайся. Это не первопричина. Ты все равно дальше должен был идти с ней. Это план Мигофу. Мне бы сейчас твоей формулы, чтобы уж наверняка. Не хочу сомнений и самоедства. Просто немного формулы Любви в кровь и все. – Он долго потянулся в кресле. – Ладно, не твоя забота. И лучше держи рот на замке. Иногда я болтаю лишнее, это тот самый случай.

Я неопределенно пожал плечами. А что мне еще оставалось делать?
Тем временем, Себастьен поднялся с диванчика и направился к выходу из кухни. Я смотрел на его большую спину и не знал, как подбодрить его. Да и стоило ли?

- Слушай, ладно.

Он остановился.

- Я все понял и мне действительно пора идти дальше. Я сейчас же найду Рождин.
Себастьен, задержавшись на мгновение, молча поднял правую руку с выставленным вверх большим пальцем, после чего исчез за дверью.


Когда тараканы в голове заполоняют собой все мыслимые и немыслимые места, пора отправлять их на бега, в конце концов, самые ловкие и умные придут к финишу первыми, и тогда все будет понятно. Вот тогда и появится возможность здраво мыслить. Сейчас моим тараканам действительно пора было немного пробежаться наперегонки и вообще внести некоторую ясность.

Дальше мы идем с Рождин – эта мысль не давала мне покоя, как только я представлял эту странную особу в свадебном платье рядом с собой. Мне придется провести с ней рядом часть моего путешествия, возможно, это займет довольно долгое время. Почему Мигофу выбрал для этой роли именно ее? Есть ли в этом скрытый смысл или всего лишь случайное совпадение? Теперь даже спросить не у кого.

Легка на помине – полы ее платья зашуршали в коридоре. Рождин появилась с бокалом красного вина в руках.

- Я встретила Себастьена, он сказал мне, что ты меня ждешь.

- Не рано для вина?

- И это все, что ты хотел у меня узнать? – Она обиженно надула губки. Потом рассмеялась. Боже, как она похожа сейчас на Мишель. Это каре, этот раскрытый рот, обнаживший ее белоснежные зубы.

Я старался не обращать на это внимания, лишь покивал головой.

- Я ухожу.

- Когда? – Смех ее смолк.

- Да вот, пожалуй, сейчас. – Я взглянул на часы – без двадцати пяти минут пополудни. Хорошее время без какой-либо значимости, пафосного боя и точного отсчета. Время, на которое все равно.

Невеста, словно порхая, приблизилась ко мне. Полы ее огромного платья вздымались при каждом шаге, издавая то самое шуршание, что я услышал за секунду до ее появления. Сейчас она молчала. Вскинув голову так, что блики солнца отражались у нее в глазах, перебирала бокал пальцами и просто смотрела на меня.

В одно мгновение бокал выпал из ее рук, осыпав мелкими осколками, вино с плеском разлилось по полу, окрасив неаккуратными бордовыми пятнами белоснежный шелк ее подола и оставив свои неровные следы на моей обуви. Совершенно машинально я присел, потянув руку за осколками, она сделала тоже самое. Случайно или нет, наши губы оказались рядом, насколько рядом, что практически касались друг друга. Я чувствовал ее горячее дыхание и сладкий запах Бордо.

* * *

«Новый день, а я все такой же старый. И я сейчас не о возрасте, а обо мне самом, каким ты знала, или все еще знаешь меня. Я пытался измениться, но у меня это плохо получается. Может быть потому, что я давно вырос и не приемлю каких-либо изменений? Поэтому тот, каким ты меня все еще помнишь – это тот же самый я.

Так трудно открывать душу, искать новых друзей с опаской, а не предадут ли? Всегда задаю себе этот вопрос. Начинаю свою историю заново только для того, чтобы очередной раз убедиться в своем постоянстве. Я такой, и ничего с этим не сделаешь. Я сам это прекрасно понимаю, принимаю с трудом. Почему так?

Впрочем, каждый новый день дает мне новый шанс стать новым собой. Ведь новая жизнь начинается не только с понедельника, но и с любого для недели. Стоит лишь захотеть. Я же не тучный увалень, которому знаком только его огромный диван, такой же телевизор и номер телефона, по которому можно заказать очередную пиццу. Когда я представляю подобного толстяка мне становится тошно. Нет, таким я точно не стану.

Я не пишу, нет. Я строю башню из слов. Если она получается не очень красивой, я ее разбираю и строю заново. И так до тех пор, пока не будет возведен последний этаж, который мне понравится. Я не писатель, но архитектор и строитель одновременно.

Пожалуй, это моя любимая ипостась. И это не нарциссизм, не самолюбование. Это скорее, само копание в кусках мозаики из которой я сложен весь в целом. Я просто в очередной раз хочу разобраться, понять.

Может быть, ты скажешь: «Зачем? Ведь прошло так много лет и ничего не изменить. И даже не надо пытаться». Прости, но это не моя суть. Именно того мне и надо – попытаться изменить. Попытаться начать все заново. Я слишком привязан к тебе, прости. Поэтому и наладить свою жизнь у меня тоже не получается.

Когда я соберусь это сделать? Когда случится так, что все, что я надумал себе совпадет, сложится в единое целое? Моя проблема в том, что пока я ищу один паззл, теряется другой и наоборот. Бесконечная мозаика, которая не дает мне покоя уже который год».

--------------------

Ступени в скале сопротивлялись, стали совсем склизкими. Просто прекрасно! Сверху нас поливал непрекращающийся дождь, раня стальными иглами капель, а снизу бушевала гиена огненная. Теперь все на много километров вдаль было объято оранжевыми языками огня. Черный дым поднимался над долиной.

Там, наверху, небо разделилось на две половины – черный бушующий вихрь здесь и кристально-голубое там, за вершиной скалы. Словно кто-то прочертил идеально ровную линию.

Надо было спешить, но этот подъем давался с большим трудом. Дождевая вода давно превратилась в дурно пахнущий грязно-коричневый сель, который так и норовил смыть нас в долину. С каждой секундой он усиливался. Ступни соскальзывали со ступеней, и вся одержанная ранее маленькая победа превращалась в ничто. Мы, словно улитки, взбирались по камням, оставляя за собой мокрые следы, которые тут же смывал беспощадный дождь.

Я видел, что Диана задыхается – едкий дым добрался и сюда – тяжело кашляет, пытаясь прикрыть рот и глаза, но это у нее плохо получается. Там, на вершине, наше спасение. Всего каких-то несколько метров отделяли нас от нашей цели. «А что, если не получится?» - я гнал эту мысль от себя, но она как назойливый кошмар, каждый раз проникала все глубже и глубже.

- Вперед! Вперед! Не останавливайся! – Я пытался перекричать беснующуюся непогоду и подталкивал Диану наверх. Ступень, еще одна – неимоверный труд, на который просто не оставалось времени. Все было против нас.

В какой-то момент она опять обернулась, мы встретились глазами. Этот взгляд. Любовь, ненависть, ярость, злоба и нежность – все переплелось в нем. И что же? Это я затащил ее сюда и это я не дам ей умереть.

- Давай! Давай! – почти умолял я ее. – Прошу тебя!

Она обессилила. Занесла ногу для следующего шага, но вдруг упала, беспомощно распластав руки на мокрых камнях. 

- Только дыши! – Я бросился к ней. Как смог, нащупал пульс – медленное биение сердца, почти не ощущаемое. – Дыши, пожалуйста! – Полуоткрытый рот источал жар. Сколько там оставалось до бесконечно голубого горизонта – двадцать, тридцать ступеней? И эта непрекращающаяся тьма, остановившая время между ними. – Еще не все! Надо идти!

Если есть хоть шанс добраться до вершины – один из миллиона или миллиарда – надо им воспользоваться. Никогда не проверял себя на прочность. Что ж, выпал случай.
Дальше я нес Диану на руках. И в этой безудержной схватке с самой природой, породившей и убивающей, я – в роли спасителя. Особая миссия, уготованная мне самой судьбой. Странно ли это было, не невозможно ли? Только это даст возможность проверить истинность моей формулы.

Шаг за шагом, ступень за ступенью, на грани, борясь за каждый миг нашего существования, мы поднимались – я с Дианой на руках – чтобы только переступить ту грань, за которой это все, наконец, закончится.

Я постарался отрешиться от окружающего меня безумства, пытался не замечать ни вспышек молний, ни постоянных раскатов близкого грома, шума дождя, вообщем всего того, что сейчас так сильно мешало мне. Мой Томми*, мой придуманный друг, живущий внутри меня – нелепо сложенный человечек, словно выведенный мелом детской рукой, с ручками-прутьями, такими же тонкими ножками и огромной овальной головой. Он уже расположился внутри меня в позе лотоса и начал пулять разноцветными лучами из кончиков пальцев, разбивая черную пустоту, царящую внутри. Это всегда помогало. Помогло и сейчас – все померкло, стало неважным. Моим единственным ориентиром теперь были сосны на вершине – граница, дверь, врата, если хотите.

Я тяжело тащился по ступеням, из последних сил сопротивляясь сокрушительному потоку. Да откуда же столько воды? Не устоять! Но надо пытаться.

Я сделал еще шаг, и стремительная боль пронзила тело насквозь. Какой-то шум на перспективе сознания. Не ясный, не осознанный до конца, сухо гремящий, словно хвост змеи, треск. Сначала тихий постепенно он приближался, становясь все отчетливее. Кто или что было ему причиной? Я бросил взгляд на долину - дым плотной завесой висел над ней, не оставляя шансов разглядеть ее всю.

- Вперед! Не останавливаться! – Торопил я сам себя. Осталось каких-то четыре или пять ступеней. – Еще! Еще! Еще! – Мы почти на вершине. – Не останавливаться, все потом. Давай!

В это самое мгновение у меня за спиной в клубах дыма выросла огромная тень. Она как будто парила в воздухе, закрывая собой половину небосклона. Она возвышалась над скалами и создавала иллюзию абсолютного могущества. И если бы я сейчас обернулся, то обязательно бы ее увидел. Но я так радовался тому, что отчаянная буря не смогла проглотить нас, что никак не ожидал нападения. Видимо, последняя агония выжженной земли породила адского монстра, вложив в него всю свою оставшуюся силу.

Стремительный, опасный, непредсказуемый он быстро двигался в мою сторону вскоре превратившись из темной тени в устрашающего вида ползучего гада: огненные искры и всполохи огня на его шкуре, острый раздвоенный язык стального цвета и круглые желтые глаза, не знающие пощады. Широко раскрыв пасть и обнажив свои ядовитые клыки, он уже склонился надо мной, медленно покачиваясь на хвосте, готовый атаковать. Треск «погремушки» на хвосте не умолкал, заглушив собой все остальные звуки.

Только тут я будто очнулся, почувствовав невидимую мне до этого момента, угрозу. Я ощущал и до дрожи боялся обернуться. Шаг, один лишь шаг и одна ступень отделяла меня от сосен. Там моя безопасность. Вот-вот и я смогу праздновать победу. Мы сможем!

Секунда или мгновение – что короче, что останется в памяти или не останется совсем? Короткий удар, как выстрел. Фантомная боль. Напряжение можно даже потрогать пальцами. Огромный силуэт елозил по земле, готовый сверзиться на меня.
Выжидаем. Я медлю, выбирая момент для последнего рывка, монстр – для последнего удара.

Все происходит одновременно. Отталкиваясь двумя ногами от мокрого гранита, я чуть не соскальзываю в пропасть, но все же умудряюсь зацепиться за шершавый ствол ближайшего дерева и упасть на землю под его раскидистыми ветвями. Монстр в тот же миг наносит удар по холодным камням, туда, где я стоял только что. Гора, приняв всю его силу на себя, издала протяжный гул, а многовековые камни лопнули и пошли глубокими трещинами. Монстр взвыл. Его рев пронесся над долиной. Тварь металась из стороны в сторону, пытаясь достать меня. Атаковала и снова отступала, еще сильнее раскачиваясь на хвосте. И вдруг она исчезла, рухнула вниз, с громким хлопком рассыпалась огромным снопом искр.

И, кажется, только после этого я потерял сознание.

* * *

- Э-эй, очнись! Приди в себя! О чем ты задумался?

Я встряхнул головой. Невеста Роджин стояла у кухонной стойки, держа в ладони осколки разбитого бокала.

- Ты нормально? Я думала, что тебя поцеловала сама Снежная Королева и ты замерз.

- Нет, извини. – Я поднялся, но слишком резко - у меня тут же закружилась голова, и я поспешил присесть на кожаный диванчик, на котором еще несколько минут назад восседал Себастьен. – Ты не порезалась?

- Откуда вдруг столько заботы? – Она скинула осколки в мусорное ведро и показала ладонь. – Нет, не переживай.

- Хорошо.

- Черт, вот только облилась этим вином. Опять. – Она попыталась отряхнуть подол платья рукой, но бордовые пятна уже впитались и расплылись на прозрачной органзе. – Хорошо начинается денек.

Я пожал плечами.

- Ты сказал, что уходишь. Куда?

- Дальше.

- А Себастьен?

- Он остается здесь, с Адель.

- А-а-а, понятно. – Безразлично протянула она. – Черт, это платье. Ну ладно, пока. – Она достала еще один бокал с полки и направилась к выходу. Все это время я молча наблюдал за ней. С веранды доносился шум моря и крики чаек, и это хоть как-то разбавляло повисшую тишину.

- Рождин! – Я позвал ее, когда она уже почти скрылась в дверях. Невеста замерла и обернулась. – Себастьен сказал, что ты укажешь мне дорогу дальше. Мы должны идти вместе.

- Ну наконец-то! – Она улыбнулась и притворно вытерла пот со лба. – Фууух! Я думала ты никогда это не скажешь. И почему из тебя все надо вытягивать?!

- Ты же знала. Почему делаешь вид, что не при чем?

- Хочу немного растрясти тебя! Месяц, проведенный в четырех стенах, явно сказался на твоем интеллекте. – Она вернулась в кухню. – Ладно, ладно, не сердись. Хотя мне нравится, когда ты это делаешь. Так смешно супишься.

- А Адель сказала, что ты – вечная невеста. Почему?

- Твоя Адель болтает ерунду.

- Твое подвенечное платье тоже ерунда? Ты все время в нем!

- Мне так нравится.

- Нравится. – Передразнил я ее, и пальцами – указательным и средним – в воздухе отбил «кавычки». Невеста скривила личико и коротко показала язык.

[Продолжение следует]


Меандр - распространенный тип греческого орнамента. Часто употреблялся в древнегреческой архитектуре на вазах, мелких предметах быта. В Древней Греции символизировал обретение вечности через смену поколений.
Эполеты (от ;paule — «плечо») - наплечные знаки различия воинского звания на военной форме. Были распространены в армиях в XVIII—XIX вв.
Намек на фильм «Some Like It Hot» (русс. «В джазе только девушки»), где героиня Мэрилин Монро играла в музыкальной банде.
Люминаты – противоположное «иллюминатам» (от лат. illuminatus, озарённый, просветлённый, просвещённый)
Kilkenny – сорт ирландского пива
Терять ради жизни то, что является её смыслом? (лат.)
Томми - по одноименному альбому британской рок-группы The Who, сюжет которого повествует о жизненном пути слепоглухонемого мальчика Томми.


Июнь, 2017