Глава 38. 1917 год. Фрукт

Фрукт

Алчная, воровская натура не давала Фрукту ни минуты покоя, вторую ночь подряд не смыкавшему глаз. Словно уж на горячей сковороде вертелся он на сонном, мягком тесте податливого тела кухонной девки Кокорина – Власьки, а в голове его нескончаемым прибоем шумели наплывающие одна за другой беспокойные мысли. Самой волнующей была мысль о заграничном воровском вояже, предложенном паном Смальтышевским. Стоило об этом подумать, как тут же мутной волной поднималось пугливо нашептываемое опытом соображение о том, что самые заманчивые и грандиозные обещания, в лучшем случае, проваливаются в воронку пустоты, в худшем же служат приманкой, искусно спрятанной в петле.

Безусловно странным на этом фоне выглядело намерение пана участвовать в ограблении купца лично, не ограничиваясь, как обычно, теоретическим руководством. Намерение это могло быть обусловлено двумя причинами: недоверием и желанием разорвать деловые отношения с Фруктом. Историю же с Кохинором поляк, осторожный как лисица, придумал для отвода глаз. Двойная игра Смальтышевского беспокоила темноглазого, узкого красавца: чудился ему за всем этим нож, всаженный в спину; однако отказаться от денег купца было выше его сил.

Не закончив начатого, Фрукт пружинисто выдернулся вверх, быстро скатился с узкой кровати – девка только охнула, - и, облачившись, выскочил из теплой комнатушки вон. Несмотря на полученные из влажных девичьих уст уверения о времени прибытия Кокорина – ожидали его к завтрашнему обеду, затевая обильный, праздничный стол, - чутье повлекло его к дому купца: проверить, не вернулся ли тот раньше сроку.

Подскочив на извозчике к кабаку, треснувшими витринами глядящему на Кокоринский особняк, Фрукт обомлел: в глухой ночи купеческие окна полыхали яркой иллюминацией; ворота были распахнуты; во дворе шумело, стучало, перекрикивались сонные голоса. Надо всем этим жирно властвовал здоровый, зычный окрик: «Эй, Митька! Лошадям корму задай! Да не пои, пока не остынут! Слышишь, дурень?!»

«Приехал, купчина вяленая! – выдохнул Фрукт. – Фарт канает!» Тот факт, что он не прозевал приезд Кокорина, показался ему знаком благоприятным. Тревога, остро зудящая в спине, между лопаток, отступила. Он извлек из-за пазухи краденые золотые часы, усыпанные бриллиантовой крошкой, и уставился в циферблат. Часы показывали ровно полночь. Фрукт азартно прищелкнул языком и галопом спустился в полуподвал заведения, где располагался воровской наблюдательный пост.

Человека по имени Мартьян, поставленного, а вернее сказать, посаженного на еженощное наблюдение в кабак, в самый угол зала, возле окна, откуда наилучшим образом открывался обзор на Кокоринский дом, - на месте не было. Мартьяновский стол занимала разбитная компания, состоящая из двух развязно хохочущих девиц самого скандального вида, впрочем, симпатичных, и веселого бородача, маслянисто разложившего руки по женским плечам и грудям.

Фрукт чертыхнулся и выбежал на улицу. Ворота купеческого особняка к этому времени закрылись, шум во дворе стих, прерываясь отдельными, случайными звуками: лошадиным ржанием, стуком дверей, приглушенным словом. Часть окон погасла, оставаясь гореть лишь в той части дома, где, по словам Власьки, располагались столовая и кухня, да еще в хозяйской спальне слабо тлел ночник. Отсутствие Мартьяна нисколько не омрачило радостного воровского предчувствия Фрукта: он орлом уселся на извозчика, сторожащего подвыпивших кабацких гуляк, и по опустевшим ночным улицам помчался на Петроградскую.

Времени было в обрез. Фрукт подгонял молчаливого бородатого возницу, суля награду, и считал: в полпервого он у пана; час уйдет на обсуждение обстоятельств и деталей предстоящего дела и к двум, самое позднее – к половине третьего, – глухое, мертвое время, - они будут у дома купца.

Как всегда, в предвкушении риска Фрукт ощущал сильнейшее возбуждение: руки его суетливо ощупывали одна другую натягивая узкие невидимые перчатки; ноги резво перекатывались с пятки на носок; голова по-черепашьи ныряла в плечи. Уже перед самым поворотом на Дворянскую в этой то и дело ныряющей голове весело кувыркнулась мысль о том, что экспромт с лошадиным навозом, в последний момент подсунутым в сейф вместо банкнот, был очарователен, и для вероломного поляка следовало бы устроить еще один – прощальный! – фокус.

Когда возница остановил лошадь и обернулся, чтобы получить причитающееся, хмурое лицо его разгладилось от удивления: странный пассажир всхлипывал и сгибался пополам, рукой с зажатыми в ней деньгами вытягиваясь вперед, и сверкал золотым зубом судорожно распахнутый в смехе рот. Возница недоуменно пожал плечами, с осторожностью вынул деньги из колеблющейся руки и, дождавшись, когда припадочный тип покинет пролетку, поспешно укатил.

Оставшийся на обочине Фрукт привычно поднял глаза на окна поляка и захлебнулся смехом. Второй раз за ночь его встретила неожиданность, причем неожиданность, как это ни странно, повторилась: цепочка окон Смальтышевского лила яркий свет в черноту ночи. «Однако странно…» - подумал Фрукт и зашел во двор, чтобы, по обыкновению, секретно подняться в квартиру по черному ходу. Пробравшись по заставленной и до предела загаженной лестнице на 5 этаж, он приготовился стучать условным стуком, а затем долго ждать, когда вечно пьяный старик впустит его, но обнаружил тончайшую полоску света, вертикально разрезающую пространство: входная дверь не была заперта. Несколько минут Фрукт настороженно прислушивался, но изнутри не доносилось ни звука. «Пан или пропал!» - шепотом сказал он и, решив действовать в соответствии с открывающимися обстоятельствами, резко дернул на себя дверь.

В квартире царил ужасающий беспорядок. Что здесь произошло: обыск, разгром или преступление, Фрукт определить не смог.

- Пан! – позвал он, и тишина, точно склеп, обволокла и поглотила звук голоса. Он тихо прошел по коридору, заглядывая в комнаты. Кровать в спальной, стыдясь, белела кружевом переворошенного постельного белья, на подушке глумливо выделялся отчетливый след сапога.

- Нашли чего или нет? – с тревогой пробормотал Фрукт и направился в кабинет. Когда-то давно Федор, будучи весьма подшофе – споил его сам Фрукт, - рассказывал, что будто бы пан прячет где-то в полу кабинета деньги, и что он своими глазами видел, как тот, запершись на ключ, поднимал ковер и, садясь на корточки, шарил по доскам паркета.

Сопя, Фрукт откинул в сторону угол ковра, опустился на колени и принялся внимательно разглядывать плотную «елочку» половиц, одновременно пытаясь расшатась их пальцами. Он так увлекся, что, забыв об осторожности, тихонько засвистел себе под нос – за эту привычку пан неоднократно порицал его, - и, натурально, не заметил выросшей над ним фигуры в матросском бушлате.

- Что ищешь, милок? – прошелестела фигура, и от этого тихого, сухого шелеста мурашки побежали по спине Фрукта. Он поднял голову и увидел над собой человека с лысой головой и лишенным всякого выражения неживым лицом.

Застигнутый врасплох, Фрукт не нашелся, что ответить, и беззвучно замотал головой.

- Вяжи его, Орленок! – прошуршал голос, и в этот момент за спиной безволосого возник другой – в длинной шинели, сверкающий румянцем, солдат.

- Встать! – по-военному гаркнул солдат.

Придав лицу испуганно-покорное выражение, Фрукт неловкими, заторможенными движениями принялся подниматься с колен. Двое смотрели на него: один, в шинели – насмешливо и брезгливо, другой, в бушлате – глазами голодными, помутнившимися.

Фрукт обманно пошатнулся, правой рукой сделал отвлекающий пасс перед носом лысого, левой же ухватил его за ногу и рванул на себя, в то же мгновенье вонзив в живот падающему выхваченный из голенища сапога узко заточенный стилет. Стоящий за безволосым успел сдернуть с плеча винтовку и передергивал затвор, когда Фрукт отточенным, холодным, вспарывающим движением, обнажившим месиво кишок, выдрал стилет из тела матроса и метнул солдату в грудь. Солдат охнул и повалился вперед, поперек матроса.

Фрукт, наконец, встал на ноги и, словно в невесомости, двинулся к выходу, чувствуя невыносимый зуд между лопаток. Оставшийся лежать на полу безволосый, не моргая, смотрел ему в спину и из последних сил жал на курок.


Загадочное и кровавое тройное убийство, мертвец на чердаке и страшные бурые пятна под окнами на долгое время отвадили желающих селиться в жуткой квартире. Она простояла совершенно пустой, несмотря на острый жилищный кризис, месяца три, а потом все забылось, свидетели страшного преступления – кто уехал, кого арестовали, и квартира постепенно заполнилась новыми жильцами. В бывший кабинет пана въехала юная рабфаковка, скромная девушка по имени Аглая.