Давнее, волшебное моё детство. На пасеку. Болезнь

                На пасеку. Болезнь.


                Отец засобирался к другу, на пасеку. Он долго уговаривал дочку пойти с ним. Юра взахлёб рассказывал как там интересно, но Люська упрямо отмалчивалась. Ей не хотелось на целый день оставаться с отцом. И ведь уговорили-таки. Отец сказал, что собирается взять щенка у друга и пообещал, что они возьмут того, который понравится ей. Ну какое же детское сердечко откажется от счастья потискать щенков и поиграть с ними. Девочка сдалась.

                Подняли детей рано. Половину дороги они проехали на грузовике. В кабине было тесно. В кузов, с братом, отец не пустил её, и девочка сидела на коленях отца, притиснутая к железной панели. Переднее стекло грузовика было приподнято снизу, и в довольно широкую щель врывался тёплый шаловливый ветерок. Кругом колосились поля, встречались небольшие посадки деревьев, а на горизонте темнел широкой полосой лес.

                Вскоре, распрощавшись с весёлым шофёром, трое путешественников двинулись пешком по неширокой просёлочной дороге. За пшеничным полем протянулось поле со скошенной и уже подросшей травой. Аккуратные стожки стояли то здесь, то там, выделяясь жухлым невзрачным цветом на зелёном фоне. Небо было безоблачным. Дети, резвясь, играли в пятнашки, но вскоре, запыхавшись, притихли и пошли рядом с отцом. Полоса леса росла, ширилась и приближалась. Юра повёл рукой немного левее, и Люська увидела на опушке небольшой, но крепкий дом. Дорога плавно свернула вправо, и путешественники сошли с неё на еле заметную в траве колею, ведущую прямо на пасеку. Навстречу им выкатилась, весело лая и изо всех сил махая хвостом, небольшая симпатичная дворняга. Доверчиво обнюхав брюки отца, она бросилась к детям, и в ответ на их ласки, принялась, подпрыгивая, облизывать их, куда попало. Потом брякнулась спиной в пыль и, извиваясь всем телом, подставила свой живот ласковым ладошкам детей.

                Откуда-то из-за дома показался невысокий крепкий мужчина. Он приветливо улыбался и, сильно прихрамывая и склонив голову к левому плечу, спешил навстречу гостям. Друзья радостно обнялись и, похлопав друг друга по плечу, двинулись к дому. От собачьей будки гуськом катились мохнатые шарики. Повизгивая, натыкаясь друг на друга и падая, они спешили на голос своей мамы. Брат и сестра, тоже повизгивая от восторга, принялись хватать их, тискать и гладить. Счастливая мамаша, поддерживая всеобщую кутерьму, бегала вокруг детворы и весело лаяла.

                Мужчины прошли к раскидистому дереву, в тени которого примостился небольшой самодельный столик с лавочками по бокам. Отец что-то рассказывал, а дядя Коля, шаркая и слегка выворачивая ногу наружу, неторопливо собирал на стол. На невысоком крылечке сидел серый невзрачный кот и, неодобрительно прищурившись, поглядывал на возню ребятишек. Заметив, что девочка направилась к нему, кот нервно дёрнул хвостом и, спрыгнув с крылечка, в три прыжка одолел тропку и скрылся за углом дома. Люська постояла в нерешительности, поозиралась. Никакого забора, ворот и даже калитки у дяди Коли не было. Не было и сарая, а были просторные сени. Недалеко от крыльца стояла круглая стиральная машинка, как у мамы. Нет, не совсем такая. Девочка подошла к ней. Да это вовсе и не стиральная машинка, хотя и ручка сбоку есть, а вот резиновых валиков для отжимания белья нет. «Это медогонка, здесь дядя Коля мёд качает», - сообщил подбежавший брат. Люська немедленно запустила руку в эту железную бочку, и пальчики её нащупали тонкий липкий слой подсохшего тягучего мёда. Сунув пальцы в рот, она зажмурилась от удовольствия: «Сладко! А где же пасека? Где пчёлы?». «М-м-м!»,- облизывая палец, блаженно промычал Юрик, - «где-то неподалёку, но туда лучше не ходить, Пчёлы закусают».

                Детей позвали обедать. На краю стола горкой высились железные миски. В них кучкой лежали простые некрашеные деревянные ложки. Сбоку пристроились четыре эмалированые кружки и два алюминиевых бидончика. Из чугунка, накрытого маленькой сковородкой, пробивался парок. Солёные грузди, щедро политые сметаной, нежились в глубокой глиняной миске. Рядом лежали приличные пучки зелёного лука и укропа, покрытые мелкими капельками воды. Горкой лежали на столе вымытые огурцы, стручки зелёного гороха. На краю стола стояла раскрытая пачка соли. Брат и сестра без лишних слов уселись на лавку, заинтересованно озирая богатство предстоящего пиршества. Подошёл дядя Коля и водрузил на стол жёлтую эмалированную плошку, доверху нагруженную ломтями медовых сот. Янтарный мёд медленно стекал с крупных кусков, оставляя за собой прозрачные тягучие дорожки. Дети радостно переглянулись. Последней на столе появилась большая половинка круглого хлеба с крупными дырками, пышного, с тугой корочкой. «Никитишна, Никитишна, - в ответ на вопрос кто печёт хлеб, заулыбался дядя Коля, - у неё самый вкусный».

                Он знаком показал на тарелки и ложки, которые отец начал ставить перед каждым, а сам взял большущий ножик и, прижав краюху к груди, ловко начал отмахивать большие ломти хлеба и аккуратно раскладывать их на края железных мисок. Отец, тем временем снял с чугунка сковородку и ложкой начал выкладывать каждому по несколько жёлтых картофелин в растрескавшейся кожуре. Люська взялась было чистить кожуру, но Юра разломил ложкой картофелину и начал есть её прямо со шкуркой. Дядя Коля одобрительно улыбнулся: «Правильно, Юраш, так-то вкуснее». Люська попробовала, и ей понравилось, как кожура лопается на зубах. За столом послышался аппетитный хруст огурцов и зелени. Гостеприимный хозяин разлил что-то из бидончиков по кружкам; «Детям квас, а мужчинам медовуху», - весело сказал он и подмигнул отцу.

                Насытившись, брат и сестра неуклюже вылезли из-за стола, и пошли выбирать щенка, а друзья долго ещё сидели и пили свой «компот». Отец горячо спорил о чём-то с дядей Колей, сердился на друга, видя, что тот мягко, но непреклонно склонял свою голову ещё ниже к плечу, не соглашаясь в чём-то с отцом. Люська тревожно прислушивалась к его интонациям. Она выбрала самого маленького и слабенького щеночка и, видя, как собачка беспокойно поглядывает на неё, ласково поглаживала её, словно успокаивала и передавала ей уверенность, что с её дитятей ничего плохого не случится. Солнце давно уже перевалило за полдень и теперь медленно клонилось к закату. День был ясный, лишь на горизонте белело и росло на глазах одинокое кудрявое облачко.

                Подошёл отец. Явно недовольный исходом спора с другом, он хмурился и, молча, наблюдал за игрой детей. Люська робко протянула ему щенка. Поняв, что дочь выбрала именно этого заморыша, отец презрительно оттопырил нижнюю губу и внимательно стал разглядывать её. «А другого ты не могла выбрать? - с лёгкой издёвкой в голосе спросил он, - да он через два дня сдохнет». Люська испуганно прижала щенка к себе и насупилась. «Возьми любого другого, только не этого», - настойчиво продолжал отец. Но девочка, оскорблённая вероломством отца, упрямо молчала. «Пап, ты же сам обещал», - попытался вступиться за сестру Юрик, но отец лишь раздражённо отмахнулся от него. Подошёл дядя Коля и с беспокойством показал на выраставшее как снежная гора, облако: «Гроза будет, может, останетесь?». Но отец упрямо набычился и помотал головой. Он, молча, сверлил девочку взглядом, и Люська, положила щенка возле собачки. Опустив голову, она стояла, тихо глотая слёзы. Поняв, что они возвращаются домой, она повернулась и тихонько пошла по тропинке, не обернувшись на окрик отца.


                Девочка неспешно брела по просёлочной дороге и плакала. Вскоре отец и брат нагнали её. Отец, как ни в чём не бывало, попытался отшутиться, но девочка никак не прореагировала и не прибавила шага. Мужчины обогнали её, но вскоре стали часто оборачиваться и подгонять Люську. Сбоку уже стремительно надвигалась грозовая туча. Отец остановился, дожидаясь девочку, но она остановилась тоже. А когда он пошёл ей навстречу, Люська отбежала назад. Рассердившись, отец повернулся и пошёл прочь. Он больше не оборачивался. Когда хлынул дождь, они с Юриком побежали к ближайшему стогу и забились внутрь. Люська, уже не скрывая слёз, брела по размокшей дороге и ревела во весь голос. Сквозь шум дождя она слышала голоса, звавшие её, но ей было всё равно, она уже вымокла до нитки. И когда подбежавший отец схватил её в охапку и понёс к стогу, она отбивалась и брыкалась изо всех сил. Дождь лил и лил, сверкали молнии, грохотал прямо над головой гром, и вода стала просачиваться внутрь стога. Девочка, сжатая крепкими руками отца, затихла, но не успокоилась.

                Едва дождь стих, путешественники выбрались из стога и продолжили путь. Идти пришлось по краю дороги, по мокрой траве. По счастью, проезжавший мимо «козлик» подобрал их, и путники благополучно доехали до центра городка.
               
                Переодетая, причесанная и накормленная девочка грустно сидела на бабушкиной кровати. «Бабушка Надя, я домой хочу, к маме»,- тихо проговорила она. Бабушка всхлипнула и прижала внучку к себе: «Скоро поедешь, скоро, голубка моя, вот выходные будут у отца, он и отвезёт тебя». «Нет, я не хочу скоро, я хочу быстрее». Бабушкина ласковая ладонь, гладившая Люську по головке, тревожно задержалась на её лобике. В дверях показался отец и строго велел дочке идти спать. Люська умоляюще посмотрела на бабушку, но потом покорно вышла из комнаты. Из-за закрытой двери послышались ссорящиеся голоса взрослых. Девочка вышла на крыльцо и присела на ступеньку. В дом идти не хотелось.

                Напротив, в хлеву, слышалось топотание коровы по деревянному настилу, шумное её дыхание. Потом часто застучали копытца телёнка. Люська встала и пошла в хлев. Она вошла к телёнку в стайку, обняла его и стала тихонько на ушко рассказывать обо всех своих горестях. Телёнок встал на коленки, потом улёгся. Девочка притащила большую охапку сена, потом ещё одну и устроилась рядом, Поглаживая его и время от времени вытирая бегущие слёзы, она не заметила, как задремала. Сквозь забытьё она слышала тревожные голоса родных, потом голоса многих людей, женский плач, потом по глазам резанул яркий свет фонаря и послышался чей-то радостный крик: «Вот она!». Она почувствовала, как кто-то осторожно взял её на руки.


                Ещё неделю она тяжело болела. Придя в себя, малышка обнаружила сбоку, перед глазами, приколотую наискосок вышитую узорчатую дорожку и поняла, что лежит на диване в комнате у бабушки. Это порадовало её. Сколько раз она просилась пожить в её комнате, но отец почему-то не разрешал. И вот теперь, наконец-то, желание её исполнилось. Отец в комнату не заходил. Вернее, услышав его голос, бабушка сама выходила к нему. Часто прибегал Юрик, рассказывал новости, а однажды отец привёз деда Укола.

                Дед вошёл в комнату, неся что-то завёрнутое подмышкой. Люська заулыбалась, увидев, как он потоптался у порога и осторожно выпростал из чистой наволочки чудесную резную кроватку для куколки. Она села в постели, глаза её сияли, а дедушка бочком пристроился на краешке и весело что-то рассказывал. Бабушка Надя радостно суетилась, накрывая на стол прямо в комнате. И вскоре они обедали вчетвером, придвинув столик к Люськиному дивану. Юрик тараторил и тараторил, и было видно, что он рад собравшейся компании и наметившемуся выздоровлению сестрёнки.

                А Люська и правда с этого дня быстро пошла на поправку. Бабушка достала с полатей мешок с кучей лоскутков и в свободное время они с внучкой принялись шить постельку для куколки: одеяло, матрасик, простынку и подушку. Люська с восторгом наблюдала, как из бабушкиных рук появляется настоящее стёганое одеяльце. С одной стороны оно было сшито из квадратных разноцветных лоскутков, а с другой из целого кусочка цветного ситца. Постепенно появился и белый пододеяльник. Бабушка спорола где-то мелкие пуговички и пришила их на одеяльце, а в пододеяльнике прометала петельки, и получилось всё по-настоящему. Люська тоже не сидела без дела, шила под бабушкиным руководством подушку. И хотя дома у неё тоже было много лоскутков, девчушка впервые проявила интерес к рукоделию.

продолжение следует