Огурчик

Колеса мерно отбивали ритм, поезд мчался вперед, я сидела в плацкартном вагоне, забравшись с ногами на полку, и смотрела в окно. Проносились станции и полустанки, деревья и провода, какие-то постройки, мелькали люди. Чух-чух.. чух-чух.. Мысли, мысли, хоровод грустных мыслей наводил сплин и неутомимым хором напоминал мне о том, что я делаю ошибку. Ту самую, которая сильно повлияет на жизнь. Причем, не только на мою. Но поезд уже ехал, а история не терпит сослагательного наклонения. Куда я еду и зачем, уже не важно. И я отвлеклась на разглядывание своих соседей по плацкарту. Это была семья. Седовласый пожилой мужчина, по выправке так бывший военный, он был похож на Тора, каким его изображают на картинках в детских книгах. Его супруга. Уставшая дама, полноватая и небрежно одетая, которая суетилась и пыталась одновременно разместить мужа и маленького мальчика лет 7. И собственно, сам мальчик. Худенький, почти прозрачный, с серьезными карими глазами, он был оживлен и любопытен, как и все маленькие мальчики такого возраста.
- Привет, меня зовут Максимка. А тебя? – Спросил он и замер в ожидании ответа.
- Максим, нельзя говорить «тебя», надо говорить «вас» - поправила его бабушка.
Я улыбнулась, потрепала Максимку по вихрастому чубчику. Мы познакомились и с бабушкой, и с дедом, они ехали к родственникам на свадьбу. Максимка перелез на мою полку и оживленно рассказывал о том, как здорово было на море, как дед учил его плавать и он почти уже умеет. А бабуля покупала кукурузу и ходила с ним на батут. Бабушка задремала, а дед рассказывал о своей жизни, об отпуске и о том, почему Максимка живет с ними. Оказывается, что мама его умерла год назад, неожиданно, совсем молодой, ей было немного за тридцать, от сердечного приступа. Папа Максимки с мамой в браке не был и как только узнал, что сын остался сиротой, приехал к деду и бабушке и сказал, что он слишком молод и свободу свою не положит на воспитание ребенка. Отдал им пять тысяч рублей на похороны и отключил телефон. И, чуть оправившись от горя, они стали воспитывать его сами. Как могли. Бабушка была дамой властной и держала мужа и внука в ежовых рукавицах, не позволяя расслабляться и плакать, хотя сама по ночам не спала, а сидела на кухне с фотографией дочери и тихонько рассказывала ей о том, как сильно она скучает и как Максимка просыпается по ночам от слез. И зовет ее, свою «маленькую мамочку». Дед говорил все это бесстрастным ровным голосом, как будто про кого-то другого. Он закончил, замолчал и, извинившись, вышел в тамбур. Максимка радостный прибежал ко мне, рассказал, что через пролет едет с нами совершенно изумительная девочка и у нее есть отличная игрушка на планшете. И он побил там рекорд. Я смотрела на него и думала о своих детях… Он поймал мой взгляд, посерьезнел и спросил:
- Ты грустная, тебя кто-то расстроил?
- Нет, просто задумалась.
- Хмм.. а у тебя есть дети?
- Да, дочка и сынок.
- И ты их очень любишь?
- Конечно! Я люблю их больше всего на свете.
Он подсел поближе ко мне и вздохнул:
- А у меня нет мамы. Она умерла. Понимаешь? Насовсем. Но я знаю, что она где-то рядом. Бабушка говорит, что я придумываю, а я не придумываю, я ее чувствую. Она есть! А дед меня даже не слушает, он не верит. А ты веришь?
Я не сразу смогла ответить. И поняла, что лицо Максимки расплывается в моих слезах. Я притянула его к себе, обняла, поцеловала в висок и сказала:
- А я верю. Раз ты знаешь, так оно и есть. Она всегда будет с тобой. Всегда-всегда.
Он затих, обнял меня своими руками-веточками и спросил:
- А как ты называешь своих детей ласково?
- Дочку «плюшечка», а сына «огурчик» и «бубличек».
- Это правильно. А… а меня можешь так назвать? Скажи мне, что я  твой «огурчик»! Ну, пожалуйста!
- Огурчик, ты мой огурчик. Хороший, добрый, славный, самый замечательный на свете.
Больше я ничего сказать не могла. Я плакала, стараясь не всхлипывать. Он тоже плакал. А колеса все стучали и проплывали мимо дома, станции и полустанки…