Крылатые качели

КРЫЛАТЫЕ КАЧЕЛИ
  Греческий зал оперного театра был переполнен. В последний день сезона Татьяна Никанорова и камерный ансамбль "Оскар" (художественный руководитель - В. Самойлов) исполняли "Стабат Матер" Антонио Вивальди. В публике были заметны артисты, завсегдатаи оперы, осведомленные, продвинутые меломаны. Мелькали голые плечи, галстуки-бабочки. В воздухе плавал коктейль дорогих благовоний.
Но вот непременные покашливания утихли и зазвучала "Стабат Матер" – сочинение рыжего аббата, которому было дано слышать божий замысел. То была музыка гармоничного мира. Она обволакивала слушателя и уносила его в заоблачную, запредельную высь – далеко от зачумленной земли.
"Оскар" был чуток и галантен. Никаноровой было с ним легко. Она плела
красивую, узорчатую сеть для ловли доверчивых человеческих душ.
Концерт имел успех. Никанорова кланялась, царственно принимала цветы,
слегка, едва заметно улыбалась. Публика зашаркала, задвигала стульями,
разговорилась. А Никанорова со своей блуждающей улыбкой растворилась в
пространстве. Машина увозила ее в больницу на перевязку.
За неделю до "Стабат Матер" Татьяну за ногу укусило какое-то зловредное
насекомое. Она расчесала это место, и ногу разнесло. Вечером был "левый"
концерт. Его нельзя было отменять: это деньги, а их всегда не хватает.
Никанорова пела романсы, русские народные песни. Слушатели разогревались.
Нога синела, температура повышалась.
После концерта Татьяну мигом доставили в больницу. Носилки – хирургическое отделение ¬– общий наркоз – скальпель. Вивальди она исполняла с перебинтованной, еще непоправившейся ногой. Длинное концертное платье лгало, создавая иллюзию умиротворенности и благополучия.
...В первый раз Татьяна возвестила миру о своем существовании, когда ей было два года. Людмила Васильевна и Леонид Алексеевич Запановы жили трудно, детей не баловали. Мать-агроном от рассвета до заката в поле. Отец-каменщик весь световой день на стройке.  Татьяна гуляла по соседям в поисках ласки. Ей были открыты все двери. Больше всех Татьяне нравилось бывать у бабушки, что жила над ними, на втором этаже. У нее были большие теплые ладони и вкусная гречневая каша. Однажды она замешкалась у плиты, а ее двухлетняя гостья вышла на балкон. Перила скрывали от Татьяны окружающий мир. Она забралась на табуретку и обнаружила под рукой грубый фанерный лист. На нем красными аршинными буквами было написано: "Слава труженикам сельского хозяйства!" Татьяну заинтересовала буква, похожая на огромного жука. Она потянулась к нему, фанера почему-то оборвалась и... вместе с Татьяной плавно опустилась на землю. Село Ново-Белокатай содрогнулось от детского рева. Отовсюду сбежались люди. Это было первое выступление на публике будущей солистки оперы, народной артистки Республики Башкортостан Никаноровой.
  Татьяна рано повзрослела. В четыре года помогала отцу и матери сажать картошку, в шесть носила воду с колонки, драила полы. Позднее научилась делать замес, обивать дом дранкой, шпаклевать. Еще до школы пристрастилась к чтению. К пятому классу "проглотила" Д. Лондона, в шестом одолела французов: Г. Мопассана, В. Гюго и Э. Золя. "Петра Первого" А. Толстого читала без счету, знала почти наизусть.
  Учеба ей давалась легко. Впору было запеть. Она и запела. На сабантуе. Односельчане были единодушны в оценках: "У Лемешева (так они прозвали Татьяниного отца – Ю. К.) и дочь голосистая".
  У Леонида Алексеевича был крепкий, природой поставленный тенор. В доме культуры он вместе со всем хором бодро, жизнеутверждающе пел:
Под солнцем Родины мы крепнем год от года,
Мы беззаветно делу Ленина верны...
А потом наступала минута, и он – немногословный, застенчивый мужчина –
выходил на сцену один. Звучал расстроенный районный рояль, и Леонид
Алексеевич, бередя душу своих односельчан, выдыхал:
Под снегом-то, братцы, лежала она,
Закрылися карие очи.
Налейте, налейте скорее вина,
Рассказывать нет больше мочи.
  Запановы жили бедно и весело. Золото и хрусталь у них не водились. На
сладости деньги тратить жалели, а вот на старое, видавшее виды пианино
деньги нашли. Что за жизнь без музыки? Тоска. Татьяна училась в
музыкальной школе, слушала по радио народные песни и классику. (Попса
приставала сама.) И пела без устали на все голоса, подражая Людмиле
Зыкиной и Нани Брегвадзе, Эдите Пьехе и Валентине Толкуновой. Завидовала
Снегурочке, Людмиле, невесте Руслана, – их легким, серебристым голосам.
  После окончания восьмого класса Татьяна поехала поступать в
Благовещенское педагогическое училище.  В приемной комиссии явление Татьяны произвело легкий шок. Сначала секретарь, не глядя на нее, рассматривала бумаги. В свидетельстве не было троек – прекрасно. Потом она соизволила посмотреть на абитуриентку, и брови ее поползли вверх, глаза округлились: перед ней был музейный экспонат – девочка в черно-серой монашеской одежде, до пояса коса, чистый взгляд чистых глаз устремлен в чистое будущее.
  Уже на первом курсе Татьяна почувствовала, что от мужчин исходит
опасность.   Было не так уж и трудно ощутить на себе их оценивающие взгляды (словно кобылу выбирают). Выросшая в патриархальной среде, воспитанная хорошими книжками, Таня рассуждала предельно просто: "Я тебе нравлюсь? Так изволь на колени, проси руку и сердце".
  Гром грянул на четвертом курсе. Она увидела Сергея, – он словно сошел с
обложки журнала – и ей пришел конец. Таких парней не "отшивают". Высокий – метр восемьдесят шесть. Черные волосы с бронзовым отливом – слепят, кружат голову. В придачу усы – на погибель. Молчалив, скромен, загадочен. Руки золотые. Учится заочно в институте. Демобилизованный – что очень важно для серьезных намерений.
В общем, вместе с дипломом об окончании педагогического училища Татьяна получила в нагрузку дочь Ольгу.
  Однажды, в первый год замужества, она проснулась вся в слезах. Ей снился
сон, пророчивший развод.  Татьяна видела тесную неуютную комнату (похоже, это была общага), двухъярусную кровать, на которой спали ее дети (в то время у нее была одна Оля). Она спешно одевалась, куда-то торопилась – вроде бы, на занятия в институт. Проснулась вся в слезах, прижалась к мужу: "Я видела страшный сон: мы не будем жить вместе, мы разведемся". Сергей как мог успокоил девочку-жену. Они заснули. До утра еще было время.
   Прошло два года, и Сергей загулял. Семья разваливалась, а дети рождались.
Когда их было уже трое, все любимы и все желанны, Татьяна и Сергей
развелись. Быстро, без лишних проволочек.
  Судья равнодушным голосом пробубнила привычные слова: "Не надо торопиться. Подумайте, как следует". Эти слова были обязательной частью обряда. Сергей и Татьяна не придали им никакого значения. Они фактически были уже чужими. Четыре года прожили вместе, развелись за один день.
  По версии Татьяны, Сергей испугался ответственности: в 27 лет еще не мужчина, а уже отец троих детей, связан по рукам и ногам. Пожить бы еще вволю. Появилась любезная подружка. А что жена? Она худела и демонстрировала широту своей натуры.
  Сергей собирается на свидание – Татьяна подбирает ему галстук к костюму:
не баба какая-нибудь, чтобы устраивать сцены ревности, современная
женщина, без ханжества и предрассудков.
Муж крадется домой под утро и застает жену на кухне. Она делает торт для детей и поет:
У любви, как у пташки, крылья,
Ее нельзя никак поймать...
("Чем она, хотела бы я знать, лучше меня?")
О Маритана, моя Маритана,
Я никогда не забуду тебя...
("Он меня не любит. Это конец".)
Репертуар у жены был неисчерпаем. Сергей сел на табурет и обронил: "Тебе,
кажется, все равно!" Она глянула через плечо:
С подружками по ягоды ходить,
На оклик их веселый отзываться...
(Что означало: "Мне жить не хочется, дурак!")
 В те черные дни она совершенно не думала о детях: что с ними будет? как
жить? воспитывать? кормить? День и ночь только о себе: как я без него?
Однажды она с удивлением обнаружила, что ей нравится страдать. Она
взращивала и лелеяла свое страдание. И играла. То безразличие, то
страдание. Поймав себя на этом, Татьяна поставила точный, убийственный
диагноз – артистка.
  В марте 1990-го комиссия из Уфы выискивала в музыкальных школах
Благовещенска одаренных детей. Татьяна попросила, чтобы ее прослушали.
Комиссия благосклонно согласилась и, прослушав, пригласила в институт
искусств на консультацию.
  Факты – упрямая вещь – говорят о том, что Татьяна Никанорова (мать троих
детей) в одночасье развелась с мужем и вскоре поступила на
подготовительное отделение Уфимского института искусств. Сделала бы она
это, оставаясь мужниной женой? Сомневаюсь. Быт (страшная сила) –
постирала, погладила, засолила, посмотрела 28-ю серию "мыльной оперы", поссорилась со
свекровью и пр. – обламывал и не таких. Развод дал ей крылья и цель:
отныне она будет доказывать себе, мужу, близким и знакомым, что ее земной
удел не тот, на который они рассчитывали. "Вы хотели меня видеть
воспитательницей детского сада? учительницей начальных классов? Методистом дома культуры? Ошиблись, господа хорошие! Я родилась для сцены. Я – артистка". Она знала, что мать от такого сообщения схватится за сердце, а отец, который в детстве мечтал петь в Ленинградском хоре мальчиков, молча нальет стопку, чтобы залить печальную новость. "Артистка – что это за работа такая? Вертеть задом на сцене – для этого большого таланта и ума не надо. И заработок соответствующий – кот наплакал".
  Татьяна рвалась в институт. Но дети, дети... По пятницам Татьяна, нагруженная авоськами, приезжала в Благовещенск к своим лапушкам, несмышленышам, а в воскресенье утренним автобусом возвращалась в Уфу. Они провожали ее до автовокзала и там дружно ревели, когда мать, исступленно исцеловав их всех подряд, запрыгивала на подножку уходящего автобуса. Любимые, единственные, трогательно беспомощные, они нуждались в ней не когда-нибудь, а сейчас.
  А на подготовительном отделении института искусств никто не восхищался ее
уникальным дарованием, никто не аплодировал и не выдавал ей авансов.
Наоборот, умудренные опытом педагоги считали своим профессиональным долгом ее предупредить: "Оглянись вокруг, посмотри, какие красивые, молодые, талантливые девчонки учатся вместе с тобой. У твоей затеи, Таня, нет перспектив".
  Тогда ей здорово помогла концертмейстер И. Михалева. Неудобный в общении человек, в работе со студентами она прибегала к шоковой терапии. Не все выдерживали ее напор, колючий характер. Никанорова выдержала, и ее терпение было вознаграждено: она поступила в институт. Вопреки родительской воле, вопреки возрасту и материнскому статусу. Наперекор советчикам и доброжелателям.
  Но праздновать победу было ох как рано. Татьяна Никанорова загадала своему педагогу много загадок. Голос, вроде бы, народный, для классики не годится. Лирическое сопрано? Контральто? Трудно сказать.
  Каждый год Татьяну собирались исключать из института. За профессиональную непригодность. С учебной программой она не справлялась. Петь не могла. За три года растеряла то немногое, что у нее находили когда-то. "Дыхание пропало, – вспоминает Никанорова. – В горле был сплошной сквозняк". После четырех часов объяснений с педагогом, которая так и не услышала, не распознала никаноровский голос, она ушла от нее. Но Татьяну никто другой не хотел брать в свой класс. Одни – из дипломатических соображений, чтобы не портить отношений с ее прежней наставницей, другие считали ее бесперспективной, запущенной и своенравной, третьи не любили рисковать: Татьяна Никанорова? Что это такое? Какие у нее шансы?
  Наконец ее взял в свой класс солист оперы, бас С. Аскаров. За три занятия
он поставил на место пропавший, было, голос. Верхние ноты она нашла у себя
сама. И через месяц запела, в охотку, с удовольствием. Пела и думала: "Боже, голос звучит. Какая же это радость – владеть, повелевать, распоряжаться им".
  К первому курсу Татьяна вычеркнула из своего расписания челночные рейсы
"Уфа – Благовещенск". Дети были рядом, днем – в детском саду, вечером и
ночью – в студенческом общежитии. С ними было спокойнее, надежнее. Они не давали ей разнюниться и болеть, не оставляли времени на сомнения и рефлексию, подстегивали ее честолюбие.
  ...Вскоре после того, как Никанорова появилась на оперном небосклоне, местные журналисты втиснули ее в клише "Любимица уфимской публики". "Любимец Нью-Орлеана" (одна из ролей Марио Ланца в кино) звучит, конечно, более игриво и романтично, но уфимская публика, Уфа тоже сгодятся, тем более что это правда: ее любят. В кассе оперного театра спрашивают: "Никанорова будет сегодня петь?"
  Татьяна Никанорова популярна. Это факт. И не потому, что ее раскрутил
какой-нибудь Шпигель. Бог дал ей голос редкой красоты. И на это сразу
"клюнула" публика, просвещенная и не очень.
  Давным-давно великий кукольник Сергей Образцов со своим другом Хмарой
определили самый высокий градус восторга – это когда по телу начинают
бегать мурашки. Я проверял это на себе, так и есть.
  Когда я услышал Никанорову в первый раз, она сразила меня своими низами,
позднее – удивила проникновенным, хватающим за душу исполнением русских
народных песен и обрадовала той легкостью, с какой пела итальянских
композиторов эпохи барокко. Во всех этих случаях  (обещаю говорить правду,
и только правду!) были мурашки. Въедливые специалисты найдут в пении
Никаноровой, наверное, немало погрешностей: она, увы, не стажировалась в
Милане, и я, обыватель, получаю удовольствие от природы ее голоса, от тех
красок, которыми Бог раскрасил ее голос при рождении.
  Я слышал далеко не все из того, что поет Татьяна Никанорова, но мне
кажется, что на оперной сцене она более убедительна в итальянском
репертуаре, нежели в русском. Родилась на севере Башкирии, знает и любит русские народные песни, поет их замечательно. И при этом более убедительна в итальянских операх, чем в отечественных? Во-первых, это не истина. А во-вторых, почему бы нет?
  …В оперном театре проходили "Шаляпинские вечера». Среди гастролеров был солист Московского музыкального театра имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича – Данченко А. Агади. Надо было видеть Герцога – Агади в дуэте с Маддаленой – Никаноровой («Риголетто» Д. Верди). Наша Татьяна так завела, так разогрела Ахмета, что в роли ловеласа он оказался очень достоверным: был страстным, настойчивым, азартным. С вокалом у них не было проблем.
Другая несомненная удача Никаноровой – Розина в "Севильском цирюльнике"
Дж. Россини. Современный "Севильский цирюльник" (в постановке Р. Галеева) радикально отличается от прежнего. Тот был "еще одним завоеванием искусства социалистического реализма". Этот несет на себе приметы нового разнузданного времени. Актерам дозволяется импровизировать, шалить, как в вахтанговской "Принцессе Турандот".
  А что же Розина? Она во все эпохи одинакова. Одинаково обольстительна. Социальные и общественно-политические перемены не задевают ее. Лукавство и кокетство, проворный женский ум и женское очарование вне времени. Никанорова – Розина умело пускает в ход весь этот арсенал, завораживая не только графа Альмавиву, но и зрителей глубоким, гибким голосом. (Меццо-сопрано? Контральто? Не знаю. )
  А еще Татьяна поет Ольгу в "Евгении Онегине" П. Чайковского, Графиню в его же "Пиковой даме", Любашу в "Царской невесте" Н. Римского-Корсакова,
Кончаковну в "Князе Игоре" А. Бородина, Ксантипу в "Мементо" С.
Низаметдинова.
  Во всем, что касается творчества, Никанорова жадна, ненасытна. Что-то гонит ее на международные музыкальные конкурсы.
Добро бы она только начинала свою певческую карьеру, а то ведь поет на
оперной сцене не первый год. Может, это извечная любовь россиян к званиям,
регалиям и наградам?
  У Татьяны упрямый, бойцовский характер – то, что надо для конкурса. Хотя
это и нервное предприятие, ей любопытно бывает узнать, что творится в
певческом мире и на какое место в нем она может претендовать.
  Международный конкурс им. Чайковского в Москве – тайна за семью печатями. За участниками стоят какие-то непотусторонние силы: престижные вузы, влиятельные люди, известные педагоги. В 1998 году Татьяна приехала в Москву сама по себе – без связей, без влияний, без знакомств. Сидела на мели, денег на поездку не было: взяла 2 тыс. рублей в долг.
  Конкурс проходил в душном, непродуваемом Малом зале Московской
консерватории. Татьяна рассказывает о своем выступлении на нем в стиле
Александра Македонского: "Приехала – спела – прошла". Прошла, увы, не весь
путь. На 3-м туре срезалась, а приз получила за исполнение никому
неизвестной русской народной песни "Черемушка". Здесь уж она показала
класс, удостоилась похвалы самой Ирины Архиповой.
  На конкурсе им. Чайковского 2002 года Татьяна не получила ничего. Зато в Сицилии жюри присудило ей второе место. И что изменилось? Раньше на афише около ее фамилии было приложение: призер международного конкурса. Теперь вместо "призера" пишут "лауреат". На конкурсах, увы, не делают карьеру.
  Несколько лет назад перед Татьяной встала проблема лишнего веса.
Что делать? Татьяна принялась истязать себя: сделала пластическую
операцию, села на диету – исключила из рациона питания сладкое и мучное,
горячо любимые россиянами колбасу и картофель.  Сбросила 22-24 килограмма, и газеты (а они все за время перестройки в той или иной степени пожелтели) не преминули сообщить об этом своим читателям. Ох уж эти журналисты, во все суют свой острый нос. С другой стороны, приятно, конечно, что пресса тобой интересуется: значит, ты что-то из себя представляешь.
  Никанорова считает себя актрисой, а не певицей. Она не боится быть
смешной, старой, неузнанной. Подсмеивается над собой и своими партнерами:
"Мы на сцене – медведи. В кринолинах ходим – тихий ужас". И после паузы:
"Старичка бы сыграла с удовольствием". К слову сказать, на сцене Татьяна
существует осмысленно, что встречается достаточно редко в провинциальных
оперных театрах.
  Иногда солистка оперы Татьяна Никанорова налегке, на часок – другой
заскакивает к родителям в Кушнаренково. Она отравлена, оглушена
большим городом и уже не может жить без его звона, шума, бестолковой
суеты. Тихая, патриархальная жизнь ее выводит из себя: «Ведь они живут,
подстраиваясь под скотину, – думает она о своих родных. – Кормят, режут,
продают. Опять кормят, режут, продают. Немного оставляют себе. Едят и
спят. Спят и едят. А что еще?»
  Стоило ей найти, почувствовать свой голос, как она нырнула в омут
концертов, юбилеев, музыкальных программ. Пела с ансамблем "Солисты
Башкортостана" (художественный руководитель В. Платонов), баянистом,
профессором академии искусств В. Сухановым и виолончелистом А. Калачевым – Баха, Боккерини, башкирских композиторов, в спектакле Национального молодежного театра –"Ундина". Когда-то она жадно искала работу. Теперь работа ищет ее.
  Кто-то первый назвал работу на стороне во внеурочное время халтурой.
Словечко прижилось. К сожалению. Потому что оно вводит просвещенных и
доверчивых людей в заблуждение. У слова "халтура" есть второе значение.
Это плохо, спустя рукава, непрофессионально выполненная работа. По
российским понятиям, это работа сантехника родного ЖЭУ. Но если за халтуру
берутся выдающиеся артисты, то получается концерт трех теноров – Пласидо
Доминго, Хосе Каррераса и Лучано Паваротти – на чемпионате мира по
футболу.
  У наших оперных певцов – не халтура, а халтурка. Заработок у них довольно
скромный, как говорится, для поддержания штанов. И выполняет эта халтурка
благородную, культурно–просветительную миссию, потому что оперные певцы, как правило, не опускаются до пошлости. Более того, благодаря их выступлениям на стороне, пополняются ряды поклонников оперного искусства.
Иногда после выступления к Никаноровой подходит бизнесмен и интересуется:
"А где вы поете?" И что вы думаете? Приходит со своей командой в оперный.
А Татьяна? Спела в микрофон без особого напряжения 10-15 романсов на
банкете и утром следующего дня отправилась в универмаг покупать сыну
добротный спортивный костюм.
  …Однажды, сидя на кухне (самое сокровенное место в русской квартире,
располагающее к душевному общению), Татьяна обняла его и предложила:
"Подпевай!" И они запели песню из "Приключений электроника":
Вздымаясь выше ели,
Не ведая преград,
Крылатые качели
Летят, летят, летят...
  Кухня с газовой плитой, шкафом и старым, назойливым телевизором куда-то
исчезла. Тяжелые, шлакоблочные плиты дома расступились – в целом мире были только трое: мать, сын и песня.
Хорошую песню написал Евгений Крылатов.