Эй, Баргузин, наворачивай вал...

               
     Осень перешла на свою вторую половину. Всё ожидался первый снег и веяло не такой уж далёкой зимой, хотя в последние годы осень была, как и установившееся в государстве безвременье: вроде бы, для осени и не холодно, только и не сказать, что тепло, так, какая-то серая, зябкая сырость, бурые листья, нападавшие в глинистые лужи. Вода в них настаивается до чайной крепости.
     Деревня, когда-то обычная деревенька возле торгового села, теперь, помимо двух дворов, превратилась в дачный поселок и, ожидая зимы, стояла почти пустая. В одном доме, довольно крепком снаружи но неприглядном внутри, проживала молчаливая пожилая – назвать ее старухой пока не поворачивался язык – женщина. Галину все почему-то недолюбливали. В украшенной затейливыми резными узорами подновлённой избе почти напротив ее дома, а вся деревня и состояла теперь из одной прямой короткой улицы, обитал мужчина средних лет с плотной седоватой бородой. Он являлся художником, переехавшим сюда из Москвы.
     Надо сказать, что все обитатели Калиновки, как сезонные, так и постоянные, навроде бородача и, разумеется, Галины, были, так получилось, потомками или родственниками исконных жителей этого места. Русские крестьяне, обжившие некогда Калиновку, все или покоились на обширном кладбище возле сельской церкви, или сгинули безвестно в других углах бескрайнего государства, или дотлевали последние дни где-нибудь в обшарпанной панельной пятиэтажке в райцентре. И хорошо если еще среди холодно-равнодушных, сравнительно благополучных, а не озлобленных безработных внуков и правнуков. Как бы то ни было, полумифическое крестьянское поколение протянуло достаточно прочную нить из своего прошлого в будущее, пусть будущее и оказалось лишь искаженным отголоском минувших времён.
     Понятно, что к поздней осени в Калиновке никого не осталось из дачников, впрочем, нет, последние из них, хмурый москвич-пенсионер с супругой, почему-то задержались, видимо, потому, что их машина барахлила. Но и они собирались вот-вот тронуться с насиженного за лето участка.
     Только ветер, только мелкий, но раздольный, вполнеба, дождь иногда по утрам уже мешавшийся со снежной крупой, лихо гуляли над деревней и пустынной, почти без автомобилей, дорогой. Хотя нет, еще оставались здесь и другие живые существа. Единственную в деревне Галинину корову Буренку, при всех ее достоинствах, много упоминать не будем, а вот на собаке остановимся подробнее.
     Его звали Байкал. Большой добродушный пес редкой породы камчатская ездовая. Появился он в Калиновке года полтора назад в тающий апрельский день довольно необычно.
     Держатель ларька в Москве, то бишь, говоря по-современному, мелкий бизнесмен Витёк, потомок калиновского тракториста, приезжал в подновленный им отцовский дом «оттягиваться». И в прошлом году сей извинительный для истомленного важными заботами человека зуд ощутил он необычно рано – ещё в лесах и оврагах островками лежал льдистый дотаивающий снег. И вот в эту промежуточную нерадостную в общем-то пору коммерсант подкатил неожиданно на своей облепленной грязью подержаной «Тойоте» в почти пустую деревню. Да не один, а с целой пестрой свитой: плотным малым лет тридцати в черной кожаной куртке, назовем его Напарник. Тот-то и был хозяином Байкала, несколько недоуменно вертевшего лохматой крупной головой на заднем сиденье. Друзья прихватили в машину, конечно, и двух представительниц прекрасного пола: развязную крашеную блондинку неопределенного возраста в потертых джинсах и скромную на вид девушку в сиреневом плащике. Всю ночь разношерстая компания после краткого относительного затишья, связанного с обустройством в выстуженном доме и вынесением из багажника больших бесформенных свертков, разумеется, шумно пила под включённый на полную мощь магнитофон и жгла костер. А ранним утром, когда восток начал отливать стальным отблеском и крупные бледные апрельские звезды на небе и в лужах стали еще бледнее, Напарник, находившийся к этому сумеречному моменту в состоянии молчаливого тяжелого похмелья, вынес из незапертой машины захваченную сюда непонятно зачем двустволку, пнул ногой пса, созерцающего вялые всполохи костра, а потом пальнул почти одновременно из двух стволов чуть в сторону от взвизгнувшего животного.
     Грохоту было много. С ледяным скрипом отворилась форточка окна и взлохмаченный, голый по пояс Витек хрипло крикнул из нее:
--Ты чё  там, блин, с ума сошел!
--Подъём!- дурашливо завыл вответ Напарник.- Ку-ка-ре-ку!
     Одна из подружек, присевшая по нужде за трухлявой поленницей, понемногу пришла в себя и, встав с корточек, поскальзываясь в грязи и что-то бубня под нос, холодной тенью прошмыгнула в дом. Витек еще раз нецензурно выругался и растворился в синеватой оконной мгле.
     К обеду залетные гости начали собираться обратно. Витёк с побледневшей зевающей подругой, у которой вокруг глаз была размазана фиолетовая тушь, стаскивали в угол двора смятые пакеты и пустые бутылки, девушка в плащике тупо искала на крыльце и на веранде затерявшуюся сумочку, небритый Напарник  в распахнутой грязной кожанке, выйдя на улицу, звал Байкала.
     Но тот после утренней пальбы как в воду канул.
--Ну, упрямый, зараза,- ругался крепыш.- Вот вернется, я ему покажу. Потом менял гнев на милость.- Байкал, Байкал, да ладно тебе, ты что, никогда выстрелов не слышал?!

     Увы, все усилия хозяина на пустынном подобии улицы в обрамлении близкого черного и голого леса оставались тщетными.
--И чёрт с ним! – подытожил, наконец, Напарник, высовываясь напоследок из раскрытого окошка отъезжающей, тяжело разворачивающейся по грязи в послеобеденном солнце «Тойоте». – Пусть жрёт калину в этом, как его, Калиновце! Другого найду!
     Говоря это, он отхлёбывал пиво из горлышка мутно отсвечивающей бутылки.
     Курившая на переднем сиденье подруга Витька с разводами у глаз громко захохотала. Мятый сиреневый плащик тоже прыснул в кулачок. Только бизнесмен, выруливавший на шоссе, был хмур и как бы выражал неодобрение непонятному веселью своим напряжённым мясистым затылком.
--В тебя бы пальнули, ты бы, наверное, уже за лес удрал. Не хрен было животное пугать. Пулемёт-то свой не потерял часом?
                .   .   .   .   .   .   .   .

     Однажды калиновскую тишину, уже присыпанную первым блёстким пухом предзимья, разорвал шум свернувшего с шоссе потёртого джипа. Он остановился в начале улицы и громко просигналил. Из машины вывалился Напарник собственной персоной, следом вышел поразмяться водитель – немолодой мужчина с резкими чертами лица и сигаретой в зубах.
--Точно, года полтора назад мы здесь оттягивались с Витюней и двумя тёлками. У меня тогда, блин, ещё пёс сбежал, Байкал. Я бухой был, пальнул у него над ухом, вот он и обиделся. Гордый, блин…Э-э, да вот же и он!
     Действительно, метрах в двухстах впереди показался припадающий на передние лапы Байкал. Недавно очередная его вылазка в лес за добычей окончилась неудачно. Он то ли попал в чей-то капкан, вырвавшись из него, то ли напоролся в лесу на достойного зверя-противника. Пёс остановился, тяжело дыша и разглядывая бывшего хозяина.
     Тот снова громко позвал и посвистал, но бывший подопечный не двигался навстречу прежнему комфорту и спасению от наступающей тяжёлой зимы. Напарник даже слазил в салон и достал оттуда полпалки колбасы, протягивая её издалека собаке. Это снова не возымело эффекта. Напарник медленно двинулся по направлению к Байкалу, но Байкал начал пятиться назад, глухо взрыкивая. Водитель, наверное, спешил, или же ему надоело дожидаться Напарника. Он сидел в джипе и несколько раз помигал фарами в обозначившихся сумерках. Напарник тоже понял бесполезность своих усилий. Он сплюнул и резко развернулся к автомобилю. Колбаса выскользнула из рук, но он не стал её поднимать.
     Водитель, которому, видно, надоела первобытная тишина Калиновки, сильным пальцем нажал на кнопку авторадио. «Славное море, священный Байкал»,- громко раздалось из динамика, наполнив кабину пусть не шаляпинскими, но звучными голосами неведомых певцов и извечной острожной тоской о свободе.
--В тему, - усмехнулся мужчина с резким лицом и вдавил в металлическую пепельницу на дверце сигарету.
     Напарник ничего не ответил, словно задумавшись. Машина, набирая скорость, стремительно сливалась с молчаливым снежным пейзажем. Падал мелкий колючий снежок. Пёс, не уходивший с места, на котором застал его прежний хозяин, смотрел на удалявшийся автомобиль, не притрагиваясь к колбасе.


     В новогоднюю ночь Напарник гулял по столичной улице. За левую его руку держалась раскрасневшаяся девица в дорогой шубке, правой рукой он держал ремешок с болонкой, повизгивающей в страхе от хлопушек и петард, громыхающих почти из каждой подворотни.
--Нет, эта не сбежит,- усмехнулся пьяный Напарник, натягивая поводок.