Сирень

                Ошибки прошлые, как тени,               
                И жизнь, как выстрел холостой.
                И ветка мокрая сирени,
                Нарочно сломанная мной.

Небольшой южный город, понемногу остывал после бурной субботней ночи. Дворники в апельсиновых робах, уже скребли, видавшими виды метлами, все то, что горожане недоели и недопили. Кафе и рестораны делали последние выдохи, после шумных юбилеев и свадеб. Суетливые "такси" метались вдоль пустынных улиц в поисках запоздавшего пассажира. Его подобрала старенькая "шестерка", и через десять минут он уже был на вокзале, чтобы встретить московский поезд. Сейчас он вспомнил, как два месяца назад, случайно, нашел в интернете номер ее телефона, и позвонил ей в Москву. Они говорили не долго, и она, к удивлению, согласилась приехать. Согласилась приехать, спустя тридцать лет после их последней встречи.

      Впервые они увиделись в семьдесят восьмом, на каком-то школьном вечере. "Живой" оркестр играл что-то из Антонова, и в полумраке зала взгляды их встретились. Незнакомое ему до этой минуты, новое, тревожное чувство, ударило в грудь как океанская, неистовая волна, бьет в крутой, пустынный берег. А потом был "белый танец", который стал началом их первой, юношеской влюбленности.
 
       Он всегда и всюду панически боялся опоздать и потому, сюда на вокзал, притащился за час до поезда. Выкуривая одну сигарету за другой бродил по небольшой привокзальной площади. Незаметно для себя оказался в маленьком глухом дворике. Дворик как туманом был наполнен жёлтым светом старого фонаря. Почти у самой стены приземистого чисто-выбеленного.
домика рос огромный куст сирени Ароматные кисти источали волшебный запах.  «Я забыл взять ей цветов» - подумал он. «Эта сирень очень кстати». Тихо подкравшись, небрежно сломал несколько веток и торопливо вышел из душного двора на заполненную людьми площадь. Закурил.
    
         Наполовину болгарка она была очень красива. Прямые тёмно-русые волосы, большие серые глаза с чуть припухшими веками, длинные спортивные ноги, острые колени. Его друзья называли её Нефертити. Сейчас, тридцать лет спустя он спрашивал себя, чем увлёк он эту красивую умную девочку, что рассмотрела она в его расхлябанной не по годам развращённой душе. Он вспомнил сейчас тот летний вечер, когда впервые ударил её после очередной дружеской попойки. Вспомнил, как через месяц после их ссоры она первая попросила его прийти и всё простила. Потом был ещё год их странных, непонятных им самим отношений. Они часто собирались вместе. Его друзья, он и она. Играли в карты, что-то выпивали, что-то курили. А потом он незаметно исчезал и шёл к другой, к той, которая была намного старше и опытней. Шёл чтобы удовлетворить свои совсем недетские желания потешить свою воспалённую вином плоть.
 
        Он закурил. Ветки сирени, оторванные от своих корней и унесённые им из такого милого уютного дворика, заметно пожухли источая ещё больший аромат, смешанный теперь с едким привокзальным запахом креозота. До поезда оставалось полчаса.
 
         Когда его провожали в армию она конечно пришла. Пришла несмотря на все те обиды, которые он причинил ей за два года их знакомства. Но уже через два часа ушла одна, потому что он напился так, что не видел никого и ничего. Потом были два долгих года его армейской службы. За всё это время он не написал ей ни строчки, а посылал свои слезливые стишки совсем другой девушке. А она ждала, ждала ни смотря ни на что. Благополучно вернувшись он продолжил пить, курить, ходить к той самой, которая старше.  Он забыл только об одном, о том, что его всё ещё ждут. Прошло больше полугода, когда совершенно случайно он оказался рядом с её домом. Решил зайти. Открыла ему её мама-светловолосая симпатичная женщина. Рассказала, что месяц тому назад, так его и не дождавшись она уехала в Москву к двоюродной сестре чтобы найти приличную работу и как-то устроиться.  Новость эта несколько огорчила его, но только в той степени, что расстроила его планы на вечер. Уж очень не хотелось идти домой одному. С того самого дня его больное самолюбие окончательно взяло над ним власть.  Следующие два месяца он почти никуда не выходил. В начале октября написал ей. Просил приехать. И она приехала. Приехала с надеждой, что всё начнётся с чистого листа, что он уедет с ней, что сохранилось в нём светлое чистое чувство. Но встреча получилась прохладной и какой-то неуютной. Он говорил мало и всё о пустом. Очень скоро уголёк надежды, ещё тлеющий в ней погас совсем и превратился в золу.
 
       Московский поезд прибывал на первый путь. Он заметно нервничал.  Закурил. Окончательно завядшая сирень не подавала признаков жизни. «Лучше уж совсем ничего» -подумал он и бросил мёртвые цветы с высокого перрона вниз на рельсы. Из шестого вагона, о котором они говорили по телефону она не вышла. Ещё минут десять он метался вдоль состава и только когда перрон совсем опустел, судорожно набрал её номер. Сначала на русском, а потом ещё на трёх языках ответили, «Абонент не доступен».