26 глава. Часть 1. Разговоры, разговоры...

         Часть 1.
                Любовь – это неведомая страна,  мы все плывём туда на   
                своём корабле, каждый из нас капитан и ведёт
                корабль своим  собственным путём.

                М.М.Пришвин
               
    После уроков Лина Сергеевна оставила пятиклашек, «двоечников» и лентяев. Раздосадованные, что не удалось сбежать, они учили английский алфавит.

   Шестиклассник Димка, толстощёкий, бойкий да разговорчивый, ждал друга и развлекал болтовнёй. Шмыгая простуженным носом, вспоминал школу, где учился в прошлом году:

– У нас учителя строже были. После уроков не оставляли. Поставит пару – и всё. Иди домой.
– В разных школах разные порядки, – поясняет Лина Сергеевна.
– У вас здесь политинформации проводятся?
– А как же!

– У нас строго. Если не подготовишься, сразу двойку в дневник.
– Двойку по какому предмету?– удивляется Лина Сергеевна.
– Да за политинформацию и ставили, – удивляется непонятливости Димка. – А у вас  учителя расписываются за оценки?
– Конечно.
– А у меня не расписались.
– ?
– Подходит ко мне на арифметике, говорит: «Хорошо отвечал, поставлю тебе четыре».
– Ну и что? Поставил?
– Не-а. Забыл... Я сам себе в дневник поставил.

     Юра задумчиво смотрит на друга. Он совсем другой, молчаливый, робкий, словно запуганный. Из-за плохой памяти учёба не даётся. И Лине жаль его, хочется растормошить.

– Юра, расскажи и ты что-нибудь.
– Не знаю я.
– Чего ты не знаешь?
– Ничего не знаю…

    Губастый Санька, упрямый озорник, похожий лохматостью на взъерошенного щенка, тоже решил включиться в беседу, спрашивает:
– А вы ни разу под машину не попадали?
– Нет.
– А я попадал. И с мотоцикла падал. Вот даже шрамы на лице остались.

    Показывает хвастливо. Тут и молчавший в углу угрюмый Бобров не удержался:
– А я на мотоцикле без рук ездил.
– Как это? – ужасается Лина Сергеевна.

– Да сзади меня брат сидел. А ещё я из трактора вываливался. На силосе работали. Папка посадил меня за руль, а сам ушёл. И в кабине не захлопнул дверцу. Трактор наклонился – я и выпал.
– А трактор?
– Поехал дальше.

    Герой вновь отворачивается, а учительница спохватывается:
– А как поживает наш английский алфавит?
– Хорошо поживает, – грустно отвечает стенке Бобров.
– Ну, тогда иди отвечать.

    Конечно, тут же выясняется, что «АВС» поживает очень плохо.
– Ох, я сдохну – столько учить! – жалуется Юрка.
– Не сдохнешь, – подбадривает друг, – ты помаленьку учи.
– Я в вашу Англию не поеду! Зачем мне этот инглиш?

    Лина Сергеевна с надеждой:
– А вдруг поедешь? Ты же не знаешь, что будет в будущем.

   Ей нужно найти убедительные слова, но самое главное – найти в собственной душе пять килограммов терпения. Так шутила Катерина Павловна.

– Да-а-а, вам хорошо, – страдальчески ноет Юра, – а я ни фига не запоминаю. Мне папка говорит: тупой я, мозгов мало. Я на ферме робить буду…

– Быкам хвосты крутить, точно, инглиш не нужен, – сердито добавляет Бобров.

– Учи! – ещё строже заставляет учительница. Хоть она и сочувствует им, но знания (хоть самую малость!) втиснуть в непутёвые головы надо во что бы то ни стало.

– Ненавижу этот ваш английский! – вырывается вдруг вопль отчаяния из груди Боброва. – И школу ненавижу!

    Он швыряет учебник к стене и сидит, отвернувшись от всех. Поражённые явным бунтом, мальчишки притихли, поглядывая на учительницу. Что будет она делать?

    Лина Сергеевна подняла книгу. Она не стала ругать бунтовщика, вздохнула и вновь открыла нужную страницу, где застыли, как на параде, никак не запоминающиеся английские буквы. Вспомнила  новость, которую обсуждали сегодня в учительской.

- Знаете, - заговорила она негромко, - мы вот живём здесь. В СССР. Живём спокойно. Говорим на русском языке. А есть много других стран, где говорят на английском, например в Америке. И нам надо знать этот язык, чтобы понять, что происходит там. Вот в США  убили президента. Джона Кеннеди.

- Как это? - живо заинтересовался любопытный Дима.
- Он ехал в машине. Выстрелили из окна. Первая пуля попала в спину, вторая - в голову.
- А убивец?! - округляет глаза Санька. - Поймали небось?
- Расследуют...

   У маленького Юры тоже глаза заблестели:
- Собаку по следу пустят... У нас Черныш - любую дичь найдёт, принесёт тятьке на охоте...
 
     Лина Сергеевна, пока есть интерес, хитро гнёт свою линию:         
- Представьте, а если вы там окажетесь? Как вы поймёте, о чём говорят? Английского-то не знаете!

- Переводители будут, - сопит Бобров.
- Переводчики, - поправляет учительница. - А вдруг переводчика убьют? Вам надо найти убийцу... За него награду обещали...

   Юра молчит. Дима, сжав кулачок, выставляет в окно указательный палец, словно прицеливается:
- Бах-бах! Я всех постреляю...
- И невиновных?! - ужасается Лина Сергеевна.
- Невиновные спрячутся, - успокаивает храбрец.

   Бобров тоскливо смотрит на синие сумерки за окном. И Лине становится жаль шалопаев.  Отпускает...

     Сколько сразу блеска в глазах: вместо тупой озлобленной усталости – нескрываемая радость! Гулко хлопает, выпуская мальчишек на свободу, школьная дверь...

    Лина остаётся одна.

    Где-то далеко, в Далласе, решается судьба мира, а в маленькой школьной комнате - тишина... как посреди болота-ряма...

    Загруженной до предела "мучением с учением", ей вообще-то и некогда было в полной мере чувствовать себя гражданином мира, как когда-то в институте патетически восклицал историк:"Почувствуйте себя гражданином мира, гражданином Земли!"
   Глубже всего здесь временами ощущались душевная усталость и одиночество... А в минуты уныния, как вот сейчас, они были  особенно острыми.

    Здесь была любимая работа, хорошие друзья, но та часть сердца, где в таинственной глубине пряталось самое непознанное  из человеческих чувств, оставалась пустой.
 
   Сомнения, как серная кислота, разъедали и сжигали часть не окрепшей в битвах жизни души, и на пепелище расцветали чёрные цветы отчаяния:

– Нужна ли я со своим английским этим детям в глуши? Если они не любят мой предмет, потому что не в силах его усвоить, и я приношу им только страдания, то зачем я здесь? Мучить детей? Не хочу! Жизнь мчится неостановимо. Есть ли в ней для меня хоть какой-то оправдательный смысл?

    Тихо-тихо скрипнула дверь класса. «Наверное, пятиклашки забыли что-то, растеряхи», – грустно думает Лина Сергеевна. Даже не оглянулась. Продолжала сидеть, уныло глядя в окно.

   Широкая тёплая ладонь накрывает её руку на парте. Девушка, вздрогнув, поворачивает голову.

    Миша!..
    С трудом втиснувшись, он усаживается напротив. Взглядывает  в её лицо...  Обветренные губы, следы чернил на пальцах, прядь рыжеватой чёлки над светлой бровью…
 
    Он хотел бы сказать много – и не может, скованный робостью. Так смело вошёл, но не решается на большее – лишь вздрагивают тёплые пальцы. От них струится невидимый ток, и Лина не отнимает руки.

     К чёрту все статьи грозного Кодекса, забыта добропорядочная этика вместе с занудой-педагогикой.

    Девушке хорошо и, главное, спокойно, она сердцем чувствует  безграничную любовь. Ей кажется: Миша один понимает её, и сочувствует, и жалеет. Ему одному она здесь нужна… И слёзы подступают к глазам…

    Михаил увидел дрогнувший подбородок. Нежность переполняла: он мог бы сейчас сокрушить горы, если это - для неё. Мог бы... мог бы всё - ради неё!
 
    Удивительно, как легко, оказывается, можно понять друг друга без слов... Об этом так замысловато-мудро перевёл шекспировский вопрос Самуил Маршак:

               Поймёшь ли ты слова любви немой,
               Услышишь ли глазами голос мой?

   Лина смотрит в сияющие откровенной нежностью глаза...

        Снова скрипнула дверь...

            Продолжение:  Часть 2 на   http://proza.ru/2020/08/22/395