Колыбельная для сына

 Одни говорят, что Земля круглая, другие утверждают, что она скрипит на зубах.  Теперь-то она поняла на собственном опыте:  земля не только скрипит на зубах, но и раскачивается как палуба. Ей сейчас пришлось лежать ничком, упираясь в землю онемевшими конечностями. Ее сын. Она тащила его, лежащего на стареньком плаще.  Сегодня вечером,  поняв, что удерживать дома его бесполезно, она долго сидела за столом, опустив  голову. Локти в упоре на столе, левая ладонь частично лежит на правой.   Оба больших пальца были в ближних к носу уголках глаз.  Пальцы слегка зажимали слезные мешочки. Она не помнит, сколько просидела в таком положении с поникшей головой. Уже научилась без истерики относиться к тому, что сын исчезал из дома, научилась сдерживать слезы, они давно  не приносили утешения. Временами казалось, что в сердце не осталось места каким-либо эмоциям, не связанным с тем, что липко заволокло всю ее сущность. Ее сын. Наркотики.  Большая глупость сбила его с пути.  Поднялась из-за стола. Надо идти, догадки есть, где он может быть. Нашла.  Сам идти не мог. Позвонила в полицию и вызвала скорую помощь.  Решила  уложить его на плащ и тащить волоком, ей хотелось делать хоть что-нибудь.
-Мамуля, - услышала она голос сына и в ту же секунду поняла: все – это прощание, голос был тихим, трезвым и просительно-требовательным.
- Спой мне песню о  веселом  барабанщике, помнишь ведь, сколько раз мы ее в детстве пели. Она присела возле него на подкосившиеся ноги. Приподняла, обняв за плечи и поддерживая  собой  его,  полулежащего, запела звенящим шепотом о том, как однажды на привале барабанщик пел веселую песню. Потом осторожно уложила сына на плащ и продолжила движение. Тащить с каждой минутой становилось тяжелее. Земля, плавно-неравномерными рывками раскачивалась у нее перед глазами. Когда поняла, что сын мертв,  что уже на месте и полиция, и скорая помощь,  потеряла  сознание. Передозировка.
                *  *  *
      Кровь больно пульсировала в висках, когда она, открыв входную дверь, разглядывала беременный живот той, что нажав на электрический звонок, уткнувшись лицом в стену, стояла с поднятой рукой, продолжая и продолжая нажимать на кнопку звонка.
  - А я – «девушка» вашего сына, - стараясь казаться спокойной,  выговорила посетительница.
        Разговаривать с «девушкой» отказалась. Закрыла дверь. Выкрутила пробки. Бездумно смотрела долгим взглядом в окно.  «Средь них был юный барабанщик», -  мелодия песни про того, кто «в атаку шел впереди»,  засевшая в воспаленной голове, слабо подсказала о том, что надо взять себя в руки. Разглядывая фотографии из семейного альбома, долго держала в руках одну из них. На снимке гора, полого скатившаяся  к небольшому пруду, слабо рассеивая лучи вечернего заката, красиво оттеняла фигуру женщины в летнем сарафане. Женщина, зайдя в воду по колено, ловила удочкой рыбу.  Она вспомнила тот вечер.
      - Го-ол! – вопел десятилетний сынишка, с разгона прыгая на отца, руками обнимая его шею, а ногами – талию. Она тогда сделала резкое движение, чтобы принять молчаливое участие в матче между ее мужем  и сыном, удочка дернулась, ее рука сделала жест вверх-вправо…
       -А-а-а! – пронеслось над водой, - я поймала рыбку!  В этой веселой кутерьме муж успел ее сфотографировать.
          Перебирая фотографии, вспомнила похороны мужа, детство и юность сына. Когда поняла, что плачет, даже немного удивилась слезам. Она к тому времени научилась с вежливым вниманием слушать об успехах детей своих друзей и знакомых. Своего не оплакивала: твердо верила в то, что выдержит, выстоит и победит любой недуг.
       Утром следующего дня узнала о том, что «девушка» была отправлена в роддом. Гнала отчаянно от себя мысли о ней. Не хотелось слышать о той, которая «познакомила» сына с наркотиками. Родилась тройня. Мальчики. Их мать умерла при родах. Дети оставались пока в роддоме.
         -Уйдите, не уговаривайте меня!  Я их видеть не могу! – выпроваживала она из дома всех, кто пытался рассказать ей о детях. Поймала себя на том, что, перебирая вещи мужа и сына, пытается их в каком-то определенном порядке разложить. Фланелевые сорочки, ситцевые откладывала от синтетических вещей отдельно.   Поднесла выстиранную сорочку сына к лицу. Сквозь аромат моющего  средства в сознание проник тонкий незабываемый запах детских лет сына. Его шалости, смех, увлечения, учеба. Вещи перебирала долго, до самого вечера. Уснула легко.
       - Мамочка, мамочка! Прости меня, пожалуйста! Прости меня, пожалуйста! – она проснулась так неожиданно и стремительно, потому что приснился только голос сына. Голос родной и любимый. Сердце ухало мощными толчками.
        Утром  в роддоме ей разрешили, в  исключительном порядке, увидеть малышей. Три пары глаз синевато-сероватым младенческим взором с недетской  горестной мудростью искали в ней защиты, немо морщились их лица. Сомнений не было: это – дети ее сына.  Марк, Кирилл и Глеб. Как-то горячим всполохом начертались в ее сознании имена новорожденных.
      - Я расскажу вам о том, каким был в детстве ваш папа, - зашептала она, поглаживая туго спеленатые  кулечки.- Я никогда и никому, и ни за что не позволю замутить ваше сознание наркотиками. Вы вырастете сильными, славными, смелыми, здоровыми, счастливыми. Песня полилась из ее уст для нее самой неожиданно.
     - Средь них был юный барабанщик. В атаку он шел впереди! – пела она вполголоса, со сладостной нежностью поглядывая на детей.
      Мягкие звуки ее голоса выплеснулись из палаты, стали слышны  в коридоре,  гармонично дополнили звонкий и требовательный крик новорожденного, сплелись с шепотом мамочек из других палат, которые кормили, пеленали, целовали и любовались своими малышами.
      Когда пришла пора забирать  домой Марка, Кирилла и Глеба, то провожать их  вышли, пожалуй,  все, кто был в тот момент в роддоме. Подаренная друзьями детская коляска для троих малышей весело постукивала колесами на неровностях поверхности, важно повествуя миру о том, что теперь земля не уходит из-под ног женщины, которая взяла на себя новые материнские заботы.