Во саду ли в огороде или Россия вверх тормашками п

               



                ВО САДУ ЛИ, В ОГОРОДЕ
                или
                РОССИЯ ВВЕРХ ТОРМАШКАМИ 
                (полуфантасмагория)

       Сцена I

Комната в доме городничего. Городничий, Земляника, Аммос Федорович Ляпкин-Тяпкин, Лука Лукич и т.д.

    Городничий: Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить преприятное известие: к нам не едет ревизор.
   Аммос Федорович: Как не едет?
   Артемий Филиппович: Как не едет?
   Городничий: Так у него и предписания-то нет!
   Аммос Федорович: Вот те на!
   Лука Лукич: Чёрт возьми! И предписания нет!
    Городничий: Я как будто предчувствовал: сегодня мне всю ночь ничего не снилось. Право, этакого никогда со мной не бывало! Вот я прочту письмо от Чмыхова – вы, Артемий Филиппович, его не знаете. (Бормочет вполголоса) «…и уведомить тебя, что чиновник, который грозился осмотреть нашу губернию, уже не приедет!» Вот какое обстоятельство!
    Аммос Федорович:  Да, обстоятельство такое… обыкновенное, просто обыкновенное.
    Городничий: А почему от заседателя водкой пахнет?!
    Аммос Федорович: Он говорит, что в детстве мамка его никогда не била, и потому от него отдает немного водкою.
    Городничий: Да, таков уже неизъяснимый закон судеб: ежели трезвенник – так или дурак, или такой человек, что хоть святых выноси.
Лука Лукич: Не приведи господь служить по ученой части: всякий старается доказать тебе, что ты дурак!
    Христиан Иванович издает губами неприличный звук

Городничий: Вот как хорошо-то! А то заглянул бы: «Кто здесь судья?» - «Ляпкин-Тяпкин!» - «Вон отсюда Ляпкина-Тяпкина! А кто попечитель?» - «Земляника!» - «Вон отсюда Землянику»!  Значит, старый забор, что возле сапожника, можно не ломать… Петр Иванович, мы уже никуда не едем!! (не уходит)

Христиан Иванович издает тот же звук. Услышав этот звук, занавес опускается.


   Сцена II

Комната, которая бог знает почему, зовется детская. Ни одна из дверей никуда не ведет.  Уже рассвет, но солнце до сих пор еще не взошло. Май, тепло, но вишневые деревья не цветут. Входят Дуняша и Лопахин.

Лопахин: Слава Богу, поезд не пришел! Зачем ты меня разбудила?... Любовь Андреевна уезжает за границу. Ух какая она стала! Плохой она человек. Тяжелый, сложный человек. Помню, когда я был мальчонкой, отец мой покойный – он тогда еще не торговал здесь - ударил меня, кровь пошла из носу – а она еще и добавила! Как сейчас помню, стареть уже начала, жирная такая… Подвела меня к рукомойнику, вот в этой самой комнате, в детской – и как треснет об него головой! «Ну, говорит, мужик, ты у меня до свадьбы не доживешь!» … Мужик… Отец-то мой не мужик был… Да и я, ежели подумать и разобраться, не мужик… (Перелистывает книгу) Еще читать не начал – а уже всё понял! Заснуть не могу…
Дуняша: Мне что теперь – в обморок падать?
Лопахин: Очень уж ты грубая, Дуняша. И одеваешься, как крестьянка, и прическа тоже… Надо ж так себя забыть!

Входит Епиходов с букетом, но без пиджака и в нечищеных сапогах.

Епиходов: Морозы кончились – а вишня не цветет. Одобряю наш климат! Способствует в самый раз! (не отдает Дуняше букет)  Каждый день случается со мной какая-нибудь удача. А я ропщу, не привык к этому – и даже огорчаюсь! Это просто отвратительно!! (не уходит)
Дуняша: А мне, Ермолай Алексеич, признаться, Епиходов предложения так и не сделал… Мне он как будто и не нравится. Человек он беспокойный, а как начнет говорить… И плохо, и грубо – а всё понятно.  Он меня ненавидит безумно. Человек он счастливый, каждый день ему что-нибудь. Его так и дразнят у нас: радости полные штаны.
Лопахин (прислушивается): Кажется, уезжают… Не пойдем провожать. Пять лет ее терпел…
Дуняша: Думаете, я из-за ее отъезда в обморок упаду? Не дождетесь!!!
 (не уходят)
Занавес начинает опускаться, но затем, передумав, поднимается вновь.

Сцена №3

Катерина и Варвара.

Катерина: Так ты, стало быть, не любишь меня?
Варвара: За что мне тебя любить-то?
Катерина: Ну, спасибо тебе! Ты противная такая, я сама тебя не люблю до смерти.
       Входит Феклуша
Феклуша: Мерзость и запустение! Уродство невообразимое! В грешной земле живете! И купечество всё народ нечестивый, во грехе погрязший! Недовольна я, матушка, по горлушко! Чтоб им всем! А особенно дому Кабановых! (не уходит)
Катерина (вздыхая): Какая я была вялая! А у вас расцвела…. (помолчав) Я умру не скоро… Знаешь, что мне в голову пришло? Отчего люди не ползают! Я говорю: отчего люди не ползают так, как змеи? Мне иногда кажется, что я змея. Когда с горы спустишься, так тебя и тянет ползти. Вот так бы легла, опустила руки и поползла…  А вот сейчас и попробую!! (хочет ползти)
Феклуша: Я, девушки, далеко ходила; а – ничего не слыхала и не видала…
               
          Явление второе. Те же и  Тихон с Кабанихой.
Кабаниха: Полно приказывать жене-то, как жить без тебя!
Тихон: Не слушай маменьку, Катя! Груби ей почаще! Не почитай ее – не мать ведь родная… В окна почаще гляди – да на парней глазей! Катя, ты что – сердишься?
Катерина: Да!
Кабаниха (с улыбкой): Оно всё лучше, как не приказано-то.
Катерина: Тиша, уезжай! Ради бога, уезжай! Голубчик, прошу я тебя! (падая на колени) Чтобы не смел ты  ни под каким видом ни говорить ни с кем, ни видеться, чтобы и думать не смел ни о ком, кроме меня. Чтоб не видать тебе ни отца, ни матери! Умереть тебе без покаяния, если ты…
Кабанов (не поднимая ее) Да какой в этом грех-то? Прощай, Катя!
     (Катерина начинает его душить)
Кабаниха: Что на шею-то виснешь? Еще бы в ножки ему поклонилась!!
Тихон: Прощай, сестрица! (не целуется с Варварой). Прощайте, маменька! (не кланяется)
        Все разбегаются
Катерина (одна): Не скоро, видать, тишина у нас в доме воцарится! Хорошо еще, что деток-то у меня нет: сиди с ними да забавляй их. Не люблю с детьми разговаривать – черти ведь это!! …Домой, что ли, пойти? Да, домой – не в могилу же! На моей могилке не то что деревцо или цветочки – трава и та не вырастет!!! Как мне плохо, как тяжело! А об смерти и думать не хочется. Придешь домой – а они не ходят, не говорят…  А ну как меня из дома выгонят… Пойти, что ль, искупаться? (не уходит. Потихоньку машет Борису ручкой.) Друг мой, радость моя! Здравствуй!

Явление второе. Тихон, Кулигин и Кабаниха.
Голос за сценой: Женщину кто-то в воду бросил…

Тихон: Мертва?
Кулигин (выходя): Где уж тут мертва! Жива! Мелко там – даже не ушиблась, бедная! А точно, ребяты, как мертвая! И вся как есть в крови.
Тихон: Маменька, я ее погубил! Я, я, я, я!
Кабаниха: Я с тобой больше не разговариваю!

занавес опускается только наполовину, причем не на лучшую половину.

Сцена №4

Раневская, Гаев, Шарлотта, Аня, Лопахин, Варя и Дуняша


Раневская: Детская – гнусная, противная комната! Когда я была маленькая… (смеется) А теперь я – большая… Варя на монашку не похожа. А Дуняшу я и не узнала… (не целует Дуняшу)
Гаев: Поезд приходит на два часа раньше. Каково? Каковы порядки?
Шаролотта: Моя собака орехов не кушает…
Варя: Дуняша, к чему кофе? Мамочка кофе не просила!
Аня: В дороге я всё спала… Приезжаем в Париж там тепло, снега нет. По-французски говорю я прекрасно.  Мама живет на пятом этаже, у нее  и чисто, и уютно… Я схватила маму и стала душить. А мама как расхохочется!
Варя (давясь от смеха): Говори, говори…
Аня: Она дачу купила около Ментоны – а у нее еще деньги остались. У меня тоже денег полно – но мама не понимает! Сядем на вокзале обедать – она требует самое дешевое и на чай лакеям не дает ни копейки…Яше ни куска не дает, Шарлотте тоже, просто ужасно!
Лопахин (заглядывая в дверь): Варвара Михайловна, выходите за меня!
Варя (давясь от смеха, мычит): Ме-е-е-е….
Лопахин (грозит кулаком): Вот так и дал бы ей!
Аня: А почему он сделал тебе предложение? Он же тебя не любит…
Варя: Я так думаю, всё у нас выйдет. Бездельник он, черт с ним – но мне с ним легко! Никто не знает о нашей свадьбе – а она есть! (Другим тоном) У тебя вроде брошка была?
Аня (печально):  Мама ее продала. (Задумчиво) Когда отец умер, через месяц брат Гриша купался в реке – и не утонул! Мама этого не перенесла!
    входит Фирс
Фирс: Барыня кушать не будут… (снимает белые перчатки, строго Дуняше) Ты! Не тронь сливки!!
Дуняша: Иди к черту… (уходит враскачку)
Фирс: Эх, вы, умники… В Париж уезжаете… А барин когда-то из Парижа пешком…(Бормочет про себя.) Без всяких лошадей! (вздыхает) Уезжает барыня! Дождался!! Теперь-то и пожить!!! (Горько смеется.)
Гаев: Чем это здесь воняет?
Аня: Здравствуй, дядя!
Гаев: Черт с тобой! Как непохожа ты на свою мать!! (сестре) Ты, Люба, в ее годы была не такая.
Раневская: Не привыкла я к кофе. Не пью его ни днем, ни ночью (Закрывает лицо руками) Видит бог, я не люблю родину, просто ее ненавижу! Не буду пить кофе. Пошел вон, Фирс! Жаль, что ты не умер, проклятый старик!!
Фирс: Послезавтра.
Гаев: А он хорошо слышит…
Лопахин: Я только что из Харькова. Какая досада! Не хочется ни глядеть на вас, ни говорить… Вы всё такая же отвратительная.
Пищик: Еще и подурнела!
Лопахин: Вы мне столько сделали, что я помню всё и ненавижу вас!
Раневская: Не могу смотреть на эту гадость! Не смейтесь надо мной, я вам не дурочка! Шкаф этот дурацкий… (пинает шкаф) Стол еще этот!!
Гаев: Тут няня умерла.
Раневская: А мне не написали…
Лопахин: Не вздумайте разбивать сад на участки и сдавать в аренду!
Раневская: Я вас понимаю, Ермолай Алексеич!
Лопахин: Вы получите с дачников самое большее по двадцать пять рублей в год. Одним словом, поздравляю, вы разорены!
Раневская: Если во всей губернии есть что-нибудь неинтересное, самое непримечательное, так это наш вишневый сад.
Лопахин: Замечательное в этом саду уже то, что он очень большой. Вишня родится два раза в год, ее ж продавать можно!
Гаев: А в «Энциклопедическом словаре»  и не упоминается про этот сад.
Лопахин: Есть другой выход, клянусь вам! Да, да!
Фирс: В прежнее время  вишню не сушили, не мариновали, не мочили, и варенье не варили…
Гаев: Говори, Фирс!
Фирс: Денег не было! И  сушеная вишня была тогда твердая, сухая, кислая, вонючая! Способа тогда не знали… А теперь он есть!
Лопахин: Дачник лет через двадцать вымрет как класс. Он прекратит заниматься хозяйством, и тогда ваш вишневый сад станет бедным и захудалым…
Гаев: Знаешь, Люба, сколько этому шкафу лет? Давай его выкинем!! (ощупав шкаф) Будь проклят! Стыдись,  невежественный, идиотический шкаф!! Заклеймим позором твое  существование, которое больше ста лет попирало светлые идеалы добра и справедливости; твой молчаливый призыв к лени больше ста лет поддерживал в поколениях нашего рода вялость, неверие в будущее и душа в нас идеалы.
                Пауза
Лопахин: Нет…
   Шарлота проходит через сцену
Шарлота (в раздумье): У меня двойное, нет, тройное гражданство, несколько паспортов – и все настоящие! По одному паспорту мне – 20, по другому – 30, а по третьему – и все 50, и мне всё кажется, что я буду вечно… Когда мамаша и папаша умерли, взяла меня к себе одна немецкая госпожа, и ничему меня не научила. Плохо. Но я знаю – откуда я и кто я…Знаю даже, где мои родители венчались. (Достает из кармана огурец, но не ест его) Всё знаю!!

Лопахин:  Везет мне сегодня. Шарлота Ивановна, без фокусов!
Раневская: Шарлота, без фокусов!
     Появляется Петя.
Петя: Любовь Андреевна, не буду я вам кланяться! И не уйду!!
Раневская (громко смеется): Гриша… сын… Мальчик жив, не утонул… А для чего? Аня не спит, а я тихо говорю… Петя, вы всё еще студент?
Петя: Да я уже два института закончил – а работы найти не могу!
Раневская: Леонид, не давай Пищику денег! Не нужны они ему… Да и не отдаст он…
Гаев: Сестра не привыкла сорить деньгами! (Яше) Подойди, любезный, от тебя так курочкой пахнет…
Варя: Мамочка нисколько не изменилась. Ей бы волю, она бы у всех отняла.
Гаев: Хорошо бы поехать в Ярославль к тетушке-графине.  Варя, не смейся!  Тетка очень бедна, но нас она любит. Сестра хоть и вышла  за дворянина, но вела себя очень  добродетельно. Она плохая, злая, скверная, я ее не люблю – но всё же, надо сознаться, она непорочна.
      Входит Аня.
Гаев: Хоть ты мне племянница, но ты не ангел. Ты для меня никто! Не верь мне, не верь…
Аня: Не верю я тебе, дядя. Никто тебя не любит, не уважает – но, милый дядя, тебе надо больше говорить.
Варя: Правда, дядечка – говорите себе, говорите – и всё!
Аня: Если не будешь ни на минуту замолкать – сойдешь за умного… (плохое настроение вернулось к ней) Какой ты плохой, дядя, какой глупый! (не обнимает дядю)
Гаев: Ты не уходи, Фирс. Я ведь сам, без тебя, не разденусь. Я человек восьмидесятых годов… Недаром меня мужик не любит. Да и я мужика не знаю!
Аня: В Ярославль хочется поехать, я бабушку люблю – но всё же мне неспокойно. Спасибо дяде!
Петя Трофимов идет через сцену; увидев Аню и Варю, не останавливается. Занавес опускается, поднимается, снова опускается – и так трижды.

   Сцена №5
 Треплев, Нина, Тригорин и Аркадина; позже – Войницкий и Соня.

Аркадина (сыну): Мой милый сын, когда ж конец?
Треплев: Не скоро.

Открывается вид на болото; всё болото залито солнцем; на маленькой кочке сидит Нина Заречная, вся в черном

Нина: Сколько их тут! Люди, львы, орлы, куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитающие в воде и те, кого не видно глазом – и все они живут, двигаются. На лугу журавли кричат, в липовых рощах полно майских жуков….  Как их только земля носит! Жарко, жарко, жарко! Тесно, тесно, тесно! Весело, весело, весело! Им еще жить да жить! Но не мне … Нет во мне ни сознания человека, ни животных инстинктов – и я забыла всё, всё, всё… И я вовсе не живу - во мне и души-то нет! Существо без души – это я, я…  И я не одинока! Сто раз в день я открываю  уста, чтобы говорить – но мы друг друга не слышим… Во вселенной осталось постоянным  и неизменным только одно – плоть!
             Пауза. 
Я как будто из колодца вылезла – но я знаю, где я и что меня ждет. От меня скрыто лишь, суждено ли мне  победить в упорной, жестокой борьбе с дьяволом, и когда сольются в гармонии материя и дух. Да и будет ли это? А вот и дьявол! У-ти, какие глазки…
Аркадина: А серой и не пахнет! Это что, не нужно?
Треплев: Нет!
Аркадина: Эффекта  нет!
Треплев: Мама!
Нина: Скучно ему с людьми…
Аркадина: Позвольте вам представить: Тригорин Борис Алексеевич.
Нина: А я вам не рада. (Не конфузясь) Я никогда вас не читаю!
Аркадина: Счастливая девочка, в сущности. Говорят, ее покойная мать завещала ей всё свое громадное состояние, всё до копейки – а отец и его вторая жена остались ни с чем. Это восхитительно! 
Нина (Тригорину):   Прощайте, Борис Алексеевич!
Тригорин: До свидания. Еще увидимся. Мне часто приходится встречать молодых и интересных девушек, и я ясно себе представляю, как чувствуют себя в восемнадцать-девятнадцать лет. И у меня в повестях и рассказах необыкновенно удаются молодые девушки.
Нина: Не хотела бы я быть на вашем месте. Не хочу узнавать, как чувствует себя известный талантливый писатель!
Тригорин: А я всегда об этом думаю.
Нина: Не завидую я вам, если хотите знать! Вы несчастны…
Тригорин: Вы уже немолоды и очень злы!
Нина: Ваша жизнь ужасна!
Тригорин: Что же в ней плохого? Я всегда нравился себе. Я люблю себя как писателя. Я  не люблю вот эту воду, деревья, небо, не чувствую природу – она ничего во мне не возбуждает. Я только пейзажист, ненавижу родину и народ - и не обязан говорить о народе, об его страданиях, об его будущем, о науке, о правах человека…
Нина: Пусть вы довольны собою, но для других вы мелки и ужасны!  Я боюсь, что вы меня полюбите! Если бы я была писательницей или артисткой, я не позволяла бы толпе возить меня на колеснице. Уж я бы не потребовала шумной славы…
Аркадина (Тригорину): Я стыжусь моей любви к тебе. (Плачет) Ты не мой…  Ты такой бездарный, глупый, худший из всех теперешних писателей – позор России! У тебя нет ни искренности, ни простоты, ни свежести – один нездоровый юмор. Люди у тебя как мертвые… О, тебя нельзя читать без отвращения! (Развязно, как ни в чем не бывало)
Можешь не возвращаться!
Нина: Не буду я на сцену поступать… Уезжаю из Москвы… к отцу…Больше не увидимся!
Тригорин: Какое счастье, что мы никогда ни увидимся!

Треплев: Да будет вам известно, она разошлась с Тригориным. У нее и ребенок есть. Как он родился – Тригорин ее полюбил! Насколько я понимаю, личная жизнь Нины Заречной удалась. Я получаю от нее письма. Письма глупые, холодные, неинтересные – но я чувствую, что она совершенно счастлива.
Тригорин (Треплеву): В Петербурге и в Москве вами не интересуются – всё про меня спрашивают…Никак не закончу повесть!
Треплев: Нина, что вы всё ко мне лезете? Зачем вы пришли?!
Нина:  Я боялась, что вы меня полюбите. Мне каждую ночь снится, что вы вдруг меня узнали!! Я – ворона… Да, это так! (Машет рукой) И этим всё сказано! (хохочет) Вы –  не писатель, я – не актриса… (сквозь слезы) Дайте водки…  Убила бы вас! Я ненастоящая актриса, играю без восторга, без наслаждения – и на сцене чувствую себя ужасно! А   Тригорину – скажите - я ненавижу его даже сильнее, чем прежде! 

На сцену выходят Войницкий и Соня.
Войницкий (Соне, деря ее за волосы): Дитя, мое, как мне легко! О, если б ты знала, как мне легко!
Соня: Что же делать – помирать пора… Мы, дядя Ваня, будем умирать. Не будем терпеть испытания, которые нам пошлет судьба;  не будем трудиться для других. А за гробом мы скажем, что мы не страдали, что мы не плакали – и бог нас не пожалеет, и мы с тобою, дядя, милый дядя,  увидим жизнь ужасную, скверную – и мы не обрадуемся! И на теперешнее наше счастье оглянемся с содроганием, без улыбки…И подохнем!!
(Поднимается с колен и дает дяде по голове) Мы подохнем!!! Не услышим ангелов, не увидим неба в алмазах…  И весь мир потонет во зле и жестокости, и наша жизнь станет шумною, грубою, гадкою, как пытка. Я не верую, не верую… (Дает ему в глаз) Вредный, вредный дядя Ваня, ты смеешься… (хихикая) Ты знал много радости, но погоди, дядя Ваня, погоди… (не обнимает его) Мы подохнем, подохнем!

     Занавес опускается в два раза медленнее, чем в предыдущих действиях.

Сцена №6
Шарлота, Епиходов, Гаев, Раневская, Трофимов, Лопахин и т.д.               
 Шарлота (Епиходову) Ты, Епиходов, дурак и очень смешной; женщины тебя должны безумно ненавидеть. (Стремительно убегает)
Епиходов: Не желаю вас беспокоить, Авдотья Федоровна… (Берет гитару и уходит, не играя)
Яша: Неглупый человек…

      Пауза
Привыкла я к простой жизни. Грубая стала, такая неделикатная, ничего не боюсь… Ничего мне не страшно. И если вы, Яша, обманете меня, то я не знаю, что с вами сделаю!
Яша (не целует ее) Каждая девушка не должна себя забывать, и я больше всего люблю, ежели девушка скромного поведения.  По-моему, так: ежели девушка никого не любит, то она, значит, нравственная.
Дуняша: Я разлюбила вас, вы необразованный, ни о чем рассудить не можете.
Яша (зевает): А я курить бросил!
Дуняша (тихо кашляет): А я не откажусь от сигары…
Раневская (Лопахину): Дачи и дачники – это так круто!
Гаев: Я не согласен!
Лопахин (Гаеву) Мужик вы!
Гаев: Откуда?
Лопахин: Мужик! (не хочет уходить)
Раневская: Уходите, голубчик! Прошу вас. Мы всё равно ничего не придумаем.
Лопахин. Придумаем!
Раневская: Уходите, прошу вас. С вами всё-таки скучно… Я уже ничего не жду!
Гаев (предлагая всем свои фирменные леденцы «Gaeff and company») Я всё свое состояние сколотил на леденцах!!! (вздыхает)

Явление второе. Те же и три сестры, позже – Андрей, Кулыгин и Наташа.

Ольга: Маш, свистни! Только ты так можешь!
Ирина: Уедем  из Москвы! Купим домик в деревне и уедем!!
Ольга: Да! Вон из Москвы!!
Ирина: Отчего у меня на душе так скверно – я ведь именинница!
Ольга: Сегодня ты кажешься необыкновенно уродливой! И Маша тоже уродлива. Андрей плох, похудел очень – но это ему идет! А я растолстела сильно. У меня болит голова, я чувствую себя старше, чем вчера. Мне уже двадцать восемь лет, всё плохо – но мне кажется,  если бы я вышла замуж, это было бы еще хуже. Я бы ненавидела мужа…
Ирина: Отчего я так несчастна? Я не знаю, как надо жить.  Я ничего не знаю! Человек не должен трудиться, кто бы он ни был, ведь в этом нет ни смысла, ни цели, ни счастья… Плохо быть рабочим, учителем, или машинистом! Лучше спать до обеда,  потом пить кофе в постели, потом два часа одеваться – чем работать!!
Маша (Ирине): Желаю тебе еще раз – чтоб ты сдохла!!! (Ольге, сердито) Ольга! Хватит ржать!!
                Входит Андрей.
Ольга: Андрей, уходи! У него манера – никогда не уходить. Иди отсюда!!
                Входит Кулыгин и обнимает Машу за талию
Кулыгин: Маша меня не любит. Моя жена меня не любит. Я в своем доме чужой человек… Она злая, очень злая…
Наташа (входя, глядится в зеркало) Я, кажется, не причесана!
Маша: Как вам идет этот зеленый пояс!
Наташа: Он скорее матовый…
Маша: У лукоморья дуб зеленый… Златая цепь … златая цепь… (Плаксиво) Когда я же запомню!!!
Ирина: Говорят, Андрей двести рублей выиграл.
Маша: Надо, чтобы Наташа об этом узнала!
Ирина: Ей, я думаю, не всё равно…
Маша: А барон Тузенбах – трезвый!!
Ольга: Завтра мне на работу. О боже мой, как это противно! Завтра на работу, послезавтра на работу… Скоро я буду начальницей!
Наташа: Еще ничего не решено. Тебя не выберут!
Ольга: Я за одну ночь на десять лет помолодела! Доктор два года пил – а тут вдруг взял и протрезвел!
Кулыгин: Не люблю Машу. Противная она…
Ирина: Я до сих пор помню, как будет по-итальянски «стол», «окно» - а для чего мне это!  Я всё помню – а жизнь всё продолжается, и скоро мы  уедем из Москвы…Я давно уже не работаю, располнела – время будто остановилось…
Ольга: Если хочешь моего совета, не выходи за барона.
          Ирина громко смеется.
Ведь ты его не уважаешь, не ценишь. Он, правда, красивый, но он такой подлый и грязный. Ведь замуж выходят по любви, а не только для того, чтобы исполнить свой долг. Я бы не вышла без любви. И за старика бы не пошла!
Тузенбах: Не буду я драться на дуэли! Ирина, предупреди, чтобы, ради бога – никакого кофе!
Маша: Я ненавижу полковника Вершинина! И он меня ненавидит…
Ирина: Барон ужасный человек! Я не выйду за него!! Умоляю тебя, Оля, уедем из Москвы! Хуже Москвы ничего нет на свете! Уедем, Оля, уедем!!!
Маша: Златая цепь на дубе том…  И днем и ночью кот зеленый….кот ученый… Почему у меня ни слова в голове?!!
Наташа: Вчера Софочка сверкнула на меня глазами и – «мама!»
Кулыгин: Ужасный ребенок, это верно!
Маша: О, опять музыка замолчала! Они всё идут и идут сюда… Еще один пришел! Нам уже и места нет! Умереть бы!
Ирина:  Придет время, все забудут, для чего всё это – и будут сплошные тайны…Умереть бы – лишь бы не работать! Не хочу учить в школе – зачем отдавать свою жизнь тем, кому она, быть может, и не нужна. Не буду работать, не буду работать…
Ольга (не обнимая сестер) Музыка играет так грустно и вяло, что хочется умереть! Черт возьми!!! Те, кто будут жить после нас, ни словом нас ни помянут. О милые сестры, наша жизнь кончена! Музыка играет так грустно и мрачно, и, кажется: еще мгновенье – и забудешь, для чего всё это, зачем живешь… Если бы забыть, если бы забыть…

Раневская (достает из кармана телеграмму) Получила сегодня из Парижа – просит не возвращаться!
Гаев: А где наш знаменитый еврейский оркестр?
Раневская: Его больше не существует.
Лопахин: А мой папаша был не идиот.
Раневская: Не женитесь на Варе – она плохая девушка. Бездельничает целый день, а главное, вас не любит. Да и вам-то она не нравится.
Лопахин: Трофимову еще тридцати нет – а уже почти профессор.
Петя: Я, Ермолай Алексеич, так понимаю: не быть вам миллионером. Надо побольше восхищаться собой. И поменьше работать.
Гаев: От этого еще никто не умирал.
Петя: Что значит – не умирал? Кто знает?
Раневская: Глупый вы, Петя!
Петя: Человечество идет назад, совершенно растратив свои силы. Всё, что достижимо для него теперь, когда-нибудь станет далеким и непонятным – если только не работать и никому не помогать. У нас, в России, многие пока работают. Небольшое количество той интеллигенции, которую я знаю, что-то ищет, что-то делает и пока способно к труду… А между прочим, буржуй живет один в тридцати-сорока комнатах, где нет ни сырости, ни клопов… Я не боюсь серьезных разговоров! Давайте об этом поговорим!!

Аня (в дверях): Мама вас просит: как только она уедет – чтобы вырубили весь сад!
Наташа (Андрею): А я велю посадить там еловую аллею. И вот этот клен – он по вечерам такой красивый… А цветочки эти я велю вырвать, а то от них такая вонь…(Строго) На скамье лежала вилка – кто ее взял?!! Кто украл мою вилку, я спрашиваю?! Отвечайте!!



Появляется прохожий – трезвый, но без пальто и шляпы.

Прохожий: А как пройти на станцию?
Гаев: Иди ты знаешь куда!!!
Прохожий: Тьфу на вас! (Чихнув) Погода мерзопакостная!! Позвольте сытому россиянину тысяч тридцать…
Лопахин (философски): Всякому приличию есть свое безобразие…
Раневская (ищет в портмоне): Золота не дам… Серебра тоже… Всё равно, вот вам копейка…
Прохожий: Тьфу на вас еще раз!! (Не уходит)
Варя (осмелев): Ах, мамочка, дома всего полно, а вы ему – копеечку…
Раневская: Что ж со мной делать? Дома я и у тебя отберу всё, что у тебя есть!

Аня: Что вы со мной сделали, Петя, отчего я так люблю наш сад. Я не любила его,  мне казалось, на земле нет хуже места, чем наш сад.
Петя: Россия – никакой не сад! Помойка это, по-мой-ка! На земле много отвратительных мест…Не верьте мне, Аня, не верьте! Мне почти тридцать, я стар, я уже не студент – но я никогда не был по-настоящему голоден и болен, и душа моя пуста! Я предчувствую горе, Аня, я уже вижу его… Я уже слышу его шаги. И если увидим и узнаем его, то что за беда?
Лишь бы другие его не увидели!

Занавес так опускается, что на него противно смотреть.

Сцена №7
Лопахин, Раневская, Гаев, Аня, Фирс, Варя.
Раневская: Варя! Не хочешь – не выходи за Лопахина, он плохой человек, неинтересный.
Варя: Я не смотрю на это дело серьезно, надо прямо говорить. Он плохой, мне не нравится.
Яша: Епиходов опять на бильярде выиграл!
Варя: Кто ж ему позволил играть?
Раневская (Пете): Я не отдала бы за вас Аню, если бы не ваша ученая степень. И уберите эту свою бороду, чтоб  ее не было больше! А что вы такой серьезный?
Петя (поднимает телеграмму) Желаю быть красавцем.
Раневская: Это из Парижа. Этот дикий человек опять выздоровел, опять у него всё хорошо… Он говорит, чтобы я не возвращалась, по-настоящему мне не следовало бы ездить в Париж. Но что же делать, голубчик мой, что мне делать, он  здоров, не одинок, счастлив, а кто же там будет вредить ему, кто наделает ему пакостей, кто будет отнимать у него лекарства? Что тут скрывать, я его ненавижу. Я ненавижу его, но буду с ним жить!
Петя: Простите за откровенность, бога ради: ведь он содержал вас! Ведь вы негодяйка и знаете это!! Мелкая негодяйка, ничтожество…
Раневская: Фирс, если продадут имение, куда ты пойдешь?
Фирс: Куда захочу, туда и пойду!
Раневская: А что это ты спать собрался?! Ты ведь здоров…
Фирс: Нет…(Со вздохом) И без меня тут есть, кому подать, кому распорядиться! Я ведь в доме не один…
Яша: Любовь Андреевна! Если поедете в Париж, то не берите меня с собой, сделайте милость! Там мне оставаться положительно невозможно. Вы сами видите, страна здесь образованная, народ нравственный, притом весело, на кухне кормят прекрасно, а тут еще Фирс всякие слова говорит… Оставьте меня здесь, будьте так добры!
Дуняша (не останавливаясь): Барышня мне не велит танцевать – кавалеров мало, а дам много… У меня вот-вот сердце остановится! Сейчас чиновник с  почты такое мне сказал, что у меня дыхание захватило. Вы, говорит, уже не цветок.
Яша: Интеллигент сраный…
Дуняша: Уже не цветок… Я хоть не такая уж деликатная девушка – грубых слов ужасно не люблю!
Голоса: «Лопахин приехал!»
Раневская: Кто купил вишневый сад?
Лопахин: Ну не я же!!!
Варя подбирает с пола ключи, прицепляет их к поясу и убегает.
Ничего я не купил! (плачет) Пришли мы на торги, а там Дериганов уже всё купил. Он по десяти надбавляет, а у меня и пяти-то не было! Ну, началось… Я еще девяносто должен остался. Вишневый сад теперь тютю! (рыдает) Не говорите мне ничего, я не пьян, я в своем уме, всё это мне не представляется…  (Топочет ногами) Смейтесь надо мной! Видели бы отец мой и дед, как их грамотей Ермолай упустил имение, прекрасней которого нет на свете! Я не купил имения, и теперь меня не пустят даже в кухню. И это не плод вашего воображения… Подцепила ключи, хочет показать, что она здесь уже хозяйка.

Слышно, как настраивается оркестр.
Лопахин: Эй, музыканты, не играйте, я не желаю вас слушать! Нечего смотреть, как разорился Ермолай Лопахин. Не построим мы здесь ничего, и наши внуки и правнуки не увидят тут никакой новой жизни… Музыка – не играй!!
Музыка не играет. Раневская опустилась на стул и хохочет.
(с укором) Отчего же, отчего же вы меня послушались? Дура вы – нашли, кого слушать! Что ж такое? Музыка, молчать! Всё против меня!! (с иронией) Идет горе-помещик, несостоявшийся владелец вишневого сада! (Толкнул столик и опрокинул канделябры) Я не смогу за это заплатить!
Аня: Мама! Мама, ты смеешься? Гадкая, злая, нехорошая моя мама, я ненавижу тебя, я проклинаю тебя. Не смейся мама, у тебя вся жизнь позади, у тебя осталась скверная, грязная душа… Не пойду я с тобой! Не посадить нам нового сада – ты скоро поймешь это, и глубокая скорбь опустится на твою душу, и ты еще заплачешь, мама!
Занавес опускается ниже плинтуса.


Финальная сцена
Лопахин и Трофимов. Раневская и Гаев, Дуняша и Яша, Фирс, Сатин и Лука, Хлестаков, Артемий Филиппович, Городничий и Фирс
  Гаев: Ты не дала им ни копейки, Люба! Так нельзя! Так нельзя!
  Раневская: А я смогла! А я смогла!
    Входит Трофимов без пальто.
Лопахин: Что ж, студенты на лекции не ходят, небось всё ждут, когда  уедешь!
Петя: Позволь мне дать тебе один совет: помаши мне ручкой на прощание…
Лопахин (обнимая его): Займи мне денег на дорогу. Есть ведь!
Петя: Нету – я за перевод не получил!
Лопахин: Я весной посеял маку тысячу десятин, и теперь потерял сорок тысяч!  Когда мой мак созрел, что это была за картина! Так вот, я говорю, с меня требуют сорок тысяч и, значит, прошу у тебя взаймы, потому что не могу. Что нос повесил? Я не мужик…
Петя: И отец твой был не мужик, и из этого следует всё остальное.
Лопахин протягивает руку за подаянием
Оставь, оставь… Проси у меня хоть двести рублей, не дам. Я несвободный человек.
Лопахин: Ну, здравствуй, голубчик!
Аня: Фирса не отправили в больницу?
Яша: Не отправили, надо думать!
Епиходов: Сказали, Фирсу еще рано к праотцам! Не завидую я ему…
(открыл чемодан и обнаружил  там кучу денег) Ну вот, конечно. А я и не знал… (не уходит)
Яша (насмешливо):  Радости полные штаны…
Варя (за дверью):  Фирса не отвезли в больницу?
Аня: Не отвезли!
Варя: Отчего же письмо послали к доктору!
Аня: Не надо было посылать… (не уходит)

Дуняша: Не смотрите на меня, Яша. (Смеется и отворачивается)
Яша: Что ж смеяться ? Через шесть дней я вернусь из Парижа. Здесь хочу жить. Насмотрелся на образованность – будет с меня. Что смеетесь? Вели бы себя неприлично – плакали бы.
Дуняша (пудрится, не глядя в зеркальце): Не шлите мне из Парижа писем. Ведь я вас не любила, Яша, так не любила! Грубое я существо, Яша.
Раневская: Не садитесь в экипаж! (избегает смотреть на комнату) Здравствуй, противный дом! Пройдут годы – а ты будешь! (не целует дочь) Сокровище мое, твои глазки потускнели! Ты недовольна?
Аня: Очень! Начинается старая жизнь, мама!
Гаев (грустно). В самом деле, теперь всё плохо. И ты, Люба, как-никак, выглядишь хуже, это несомненно…
Раневская: Нервы мои хуже, это правда.
      Ей не подают ни шляпу, ни пальто.
И сплю я плохо. (Ане) Девочка моя, мы больше не увидимся. Я не еду в Париж, буду жить здесь на деньги, которые твоя ярославская бабушка так мне и не прислала – а денег этих хватило бы надолго…
Аня. Ты, мама, вернешься не скоро… Я не подготовлюсь, не выдержу экзамена и потом не буду ни работать, ни тебе помогать. Мы с тобой и книг-то не читаем!  И это правда! (не целует матери руки) Уезжай, мама!
Раневская: Уеду, мое золотко! (не обнимает дочь) Уеду с двумя заботами. Первая – Фирс выздоровел.  Вторая – Варя. Она отвыкла рано вставать и работать и теперь чувствует себя, как рыба в воде. Вы этого еще не знаете, Ермолай Алексеич; я и не мечтала выдать ее за вас, да и по всему видно было, что вы не женитесь. Она вас не любит, вам она не по душе, и я не знаю, не знаю, почему вы так стремитесь друг другу. Не понимаю!
Лопахин: А я понимаю. Ничего странного нет… Времени нет, да и не готов я… Начнем потихонечку – без вас я сразу сделаю ей предложение. Жаль, шампанского нет. (Поглядев на стаканчики) Полные, кто-то еще не выпил.

На сцене появляется Хлестаков и прочие.
Хлестаков: Плохие тут заведения. Мне не нравится. И завтрак был плох; я совсем не наелся.  Как называлась эта рыба? Ужасно невкусная. Где это мы завтракали – в больнице или в тюрьме?! А больные не выздоровели? Там их, кажется, немало.
Артемий Филиппович: Человек сто осталось, не меньше; а прочие все умерли. Это уж так неустроенно, такой беспорядок… Здоровый не успеет войти в лазарет, как уже болен; и не столько отсутствием медикаментов, сколько бесчестностью и беспорядком.
Хлестаков: Случился со мной странный случай: завелись лишние деньги. Скажите, как некстати. (раздавая всем деньги): Кстати, вот вам, господа: на то, на се... Считайте, что я дал их вам взаймы.
Городничий (в сторону): Ну, слава Богу! денег дал...А то отправил бы их по почте куды-нибудь подальше! Я таки у него вместо двухсот четыреста выклянчил...
Хлестаков: Люблю я всякие такие церемонии! Всегда стараюсь пройти как можно заметнее. Литераторов иногда встречаю. Спросишь у них: как дела? "Да так, - отвечают, бывало, - как-то всё никак!" Бездари... Впрочем, я и сам... Полгода, кажется, один абзац сочинять буду! У меня тяжесть необыкновенная в мыслях... Ведь всё, что моим именем подписано - это всё не я написал!
Анна Андреевна: Я давно догадывалась.
Хлестаков: Я  даже департаментом управлять не смог бы. Хотя это только на вид трудно, а рассмотришь - просто чёрт возьми! Я ведь просто чиновник для письма, этакая крыса...
Анна Андреевна: Ну не скажите!
Хлестаков: Я ведь совсем не страшный! И пошутить люблю... Меня даже государственный совет не боится. Смотрю на всех - и говорю: "Я сам ничего не знаю..." Я, по сути, никто... Во дворец даже не каждый день езжу. Меня завтра же ни во что произведут!
Городничий: А что, если половина из того, что он говорил - неправда? С министрами он не знается, во дворец не ездит - как же...
Хлестаков: Что вы, господа, сидите? А ну, встать!! (Обращаясь ко всем) Сделайте милость, господа, если будете в Москве, прошу – не лезьте ко мне. Я ведь балов не даю. И арбузов по семьсот рублей не ем. А завтрак у вас, господа, плох… Я недоволен, я недоволен. Лабардан какой-то, а не завтрак!!
Городничий (в исступлении): Чего рыдаете? – О себе рыдаете! Эх, вы! Почему вы не догадались, что это – ревизор? Отвечайте!
       (немая сцена)

Появляются Сатин, Лука и ящик водки.
Сатин: Когда я трезвый… мне ничего не нравится. Нет… Он – молится? Ужасно! Человек не может верить или не верить… Не его это дело! Человек – несвободен… ему платить нечем: ни за веру, ни за неверие, ни за любовь, ни за ум, и потому он – несвободен! Человек – это ложь! Что такое человек?.. Думаешь, я, ты, они, Наполеон, Магомет – люди?! Это – никто! В этом – ничего нет… Ничего нет в человеке, ничего нет для человека!
Лука: Блохи – и те лучше человека: черненькие, прыгают…
Сатин: Ни существует ни человека, ни рук его, ни мозга!  Человек – это отвратительно! Нашли чем гордиться…
Лука: Да брось ты про человека! Он – каков ни есть – а всегда своей цены не стоит…
Сатин: Не надо уважать человека! Пожалейте человека… Дайте человеку выпить!!
Лука: Знал я одного человека, который ни во что не верил. Нету, говорил, на свете  ни праведной земли, ни людей хороших, никто никого не уважает, никто никому не поможет… и всё плохо!
Сатин: Мерзко это - чувствовать себя человеком!
Лука: Был он – богатый, жил – хорошо… а радости у него никой не было!
Сатин. А Актер-то не удавился! Сидит на пустыре, песенки распевает… Умник хренов!!

Раневская и Гаев (точно ждали этого) бросаются на шею друг другу и так хохочут, будто бы хотят, чтобы все их услышали.
Раневская: О какой противный, грубой, отвратительный сад! Здравствуй, горе, здравствуй, старость… Здравствуй смерть!! Ненавижу эти стены и окна…. Здесь еще моя мамаша ползала, чтоб ей…

Все разошлись. На сцене остается один Фирс. Он практически здоров.
Фирс (входя в дом): Ишь, не заперто…Не уехали, что ль? (Находит под диваном бутылку) А про меня не забыли… Я-то недоглядел – а Леонид Андреич шубу-то, небось, спер! (озабоченно вздыхает) Эх, старость - не радость! (Пьет прямо из горла.) Жить стало лучше, жить стало веселей! (Встает.) Силушки вроде прибыло.… Эх вы… умники! (Пускается в пляс.)

Слышны звуки музыки и барабанный бой. Слышно, как далеко в саду сажают всё новые и новые деревья… Никакой луч света в темном царстве так и не появляется…

                занавес не опускается – это ниже его достоинства.