Девочка в лесу

                1

          Мама ей говорила: «Далеко не ходи, поскорей возвращайся, дочка». В честь неё Солнце сочинило гимн, а облака-подружки зазывали в  хоровод. Ласточки совсем не боялись девочки и летали, увиваясь, вокруг неё.  Ветви деревьев ласкали листьями и расступались, давая девочке дорогу. Весь мир, казалось, жил, веселился для неё одной. Она же легко., как должное, принимала эти весёлые дары и отдавала взамен  свои детские проказы. Семилетняя девочка смело скакала по зыбкой, едва заметной тропке. Тёмный лес не пугал её совсем. А девочка мечтала о встрече с чудесами.
         Она не пришла в тот день. Не было её и на следующий, и в другие дни. Долго, всем селом искали девочку, но не нашли даже намёков на следы ушедшей в лесное никуда.
         А мать – в слезах и ужасе. Мир ухнул бездной, всё вокруг поплыло, и слилось в одну бессмысленную явь. И солнце, такое жгучее, высветило  тропинки и лужайки, где раньше играла девочка. И пусто было на них. И пусто было везде – до самых дальних уголков подсолнечного мира.
         И вдруг, как вспышка, как озарение: она придёт! Она не исчезла, не пропала – и придёт. Доченька, да вернись же ты, услышь меня, где ты, в какие ушла дали?
         И девочка пришла. Она выбежала из леса всё по той же зыбкой тропке и звонкий голосок её долетел до матери. А та, казалось, и не удивилась  чуду. И только душа, такая странная – и верившая, и  умиравшая уже – вдруг всполошилась, закричала.
         Она жива! Девочка всё ещё бежала к матери. Нет, я не верю! Но она была всё ближе. И вдруг – взрыв – мир содрогнулся – девочка бросилась на шею матери. Она – это она. Тело это – её. Руки, глаза, лицо – её. Доченька, лапушка моя, да где же ты была?!
         А назавтра по всему селу разнеслась история, рассказанная девочкой. Простая, но непонятная, до жути, была эта история. Девочка до полудня собирала грибы. Потом, притомившись, села под пушистой сосной и уснула. Потом проснулась и пошла домой. И всё как будто. А времени между тем прошло три недели!
         И было ещё два обстоятельства, говорящие о чрезвычайной загадочности этой истории. Когда девочка привела людей к той сосне, где она спала, трое мужчин, принимавших участие в поисках, стали уверять, что проходили мимо этой сосны, но девочки  под ней не видали!
         И ещё, о чём никому, даже матери почему-то, не рассказала девочка. Её сон. Она ведь не хотела тогда спать. Просто устала и села под сосну. И не заметила, как что-то томительное, долгожданное, захватило её и унесло. Когда же открыла глаза, то удивилась, что так долго проспала: солнце уже закатывалось за лес.
         И только однажды, через несколько дней, ей что-то припомнилось… или показалось. Ну да, ей приснился тогда странный, чудный сон. И про неё, и про кого-то, очень важного ещё. Но что, какой? Нет, девочка не смогла, да и не хотела вспоминать. Её ли винить: она была так молода и беспечна.

                2

          Как всегда, день явился незваным  и тоскливым. Человек пребывал в одиночестве, в пустынном доме. Он был замурован в гипсе, и  лежал на кровати с открытыми глазами. Перед ним светилось тусклое, безразличное к нему окно.
         Мальчишка шёл под огромным солнцем, задыхаясь, преодолевая бессилие своё. Сначала он просто оступился. Но поток мелких серых камней на удивление быстро понёс его тело по каменной ложбине. А там, внизу, вдруг открывалась пропасть. И когда он увидел это, то упал, рефлекторно раскинув руки и ноги, и ища хоть какой-то выступ. Но каменная река медленно скатывала его вниз. Где-то  глубоко под ним раскрылся сизый лес. А он не умел летать. Если бы он тогда смог полететь!
         Вдруг звуки, тропические, брызнули солнцем и ворвались в дом. Он не заметил, как включил приёмник. Мальчишка увидел  стремительный корабль, мчащийся на всех парусах – это явилась первая дробь там-тамов. Странный был тот корабль. Отсутствовали люди на палубе его. Куда-то исчезли они – погибли, сбежали, растворились в океане? Где-то в глубинах его осталась эта тайна.
         Упруг и быстр был бег Белого Корабля. Он летел по самым гребням волн, ветер лился восторженным рёвом вместе с ним. От гигантского напряжения он дрожал всем телом: стройными мачтами, трепещущими парусами, стонущими от удара волн бортами.
         Но это были только начальные аккорды. Вслед за ними запел он – дрожащий от восторга голос. И Валерий увидел: брызги – как драгоценные кристаллы. Сожжённое, до бесцветья, небо, и ярко-синий, кипящий от ветра океан.  А вокруг – чёткая линия, разъединявшая миры. И в этом пространстве затерялся человек.
         Певец пел о море. Певец куда-то спешил. Он нёсся по воздуху вслед кораблю – всё дальше и дальше в океан. Человек этот чего-то искал, чего-то ждал. Но никто и ничто не нарушили однообразия пространства. И человек в отчаянии кричал.
         Певец пел о любви.
         Вдруг он очнулся. Незнакомая комната, незнакомые руки, незнакомое, в гипсе, тело. Нет, это я, вернувшийся из дальних странствий!  И вдруг: это будет – ведь это было уже раз (тихо, застывший взгляд). Это будет, ведь я чувствую всё это (ещё тише, улыбка, закрытые глаза). Будет, будет – я просто верю в это, очерчиваю это (сон, безмолвие, полёт).
         И снова мальчишка проснулся в доме пустынном, без людей. Луна вступила в свои права. Магический свет её начал преображать предметы в существа. Какой-то бледный луч заглянул  к отшельнику в окно. Валерий почувствовал: кто-то зовёт его, кто-то ищет его в этой бесстрастной пустоте. И он взорвался наконец – и исчез. Тело его пошло в желанные им дали.
   
         А девочка, убежав, искала прослышанный когда-то ею мир. Ей до жути хотелось, в тёмном лесу, ужасной ночью, красться, подглядывать и узнавать. Она была маленькой ещё, чтобы от первого же ей неведомого крика, в страха занеметь. Да и знала точно: струсь она, предай себя хоть раз, и кроме холода, грязи и тоски уже ничего не встретит на тропе. 
         Тогда чуть прошелестел листвой ночной Ветер, прогудела, чуть вздрагивая, под ногами её Земля, издалека шепнул волнами Океан. Земля за всех них прогудела: «Приветствуем тебя, бегущее дитя!» «Кто вы? – спросила девочка, не испугавшись. – Откройтесь для меня». «Я – плоть твоя – Земля, – ответствовала  невидимка, – а над тобой гуляет твой брат-Ветер, а издали тебя приветствует брат-Океан. Ты к нам сама пришла – и вот мы отныне верные спутники твои. Коли захочешь что, только позови, а коли в беду попадёшь – то только крикни». «Я пришла  полюбить, но кого, пока не знаю», – сказала девочка, смутившись. «Те же и с тем же идут тебе навстречу», – сказала ей Земля.
   
                3

         Медведь подошёл и обнюхал девочку. Всё это было не только данью инстинкта, Медведь ещё и размышлял.  Девочка спала безмятежно, и это несколько удивило зверя, ибо людей он знал не плохо, не только своего отшельника-друга. Как зверь умный, он логически просчитал, что девчонка скорее всего пошла по грибы, в лесу заблудилась, бродила может и ночью, и вот от отчаяния и от усталости, слегла. Внимательно всмотревшись в лицо девочки, медведь понял, что та скоро проснётся: у неё уже подёргивались веки и слегка шевелились пальцы рук.
         Вдруг что-то нахлынуло на него, будь он человек, то наверное заплакал бы – он вспомнил своего Друга, не так давно ушедшего в безвестность. Тот тоже спал всегда вот так, безмятежно, и медведь знал почему: он доверял ему, своему другу-зверю. Мгновенно Медведь принял решение: расслабился и мирно лёг в двух шагах от ребёнка.
         А та не заставила себя долго ждать. Она проснулась и села, и только когда протёрла глаза, увидала лежащего медведя. Естественно, девочка удивилась, но не закричала, не испугалась – и это восхитило зверя. Ей было просто любопытно. Она подошла и, как существо ласковое, умеющее играть, погладила его лежащую на траве морду. Медведь восхитился ещё раз – ему было приятно от этой тонкой и нежной человеческой руки. Он всё больше влюблялся в это существо.
         И девочка тоже была восхищена. Такой громадный и ласковый зверь пришёл к ней сам, играть.
         – Медведюшко, – он впервые услышал её детский, чистый голосок. – Мы будем с тобой играть. Ты пришёл  дружить, ты знаешь нас, людей? – догадалась смышлёная девчонка.
         Медведь закрыл и открыл свои глаза – чем привёл в восторг этого маленького человека. Она захлопала в ладоши:
         – Ты меня понимаешь?! Все мои слова? Меня зовут Василиса – а тебя Медведь?
        Медведь встал, отряхнулся и кивнул головой – теперь у девочки не было никаких сомнений. Без объяснений более, лёгкой трусцой, он устремился куда-то в чащу. Всего раз Медведь повернул голову, и девочка поняла: надо и ей учиться звериному языку без слов. Он уходил по какой-то едва заметной тропке и, девочка, не боясь нисколько, последовала за ним.
         Пока они шли, язык у девчонки не умолкал. Медведь понимал почти все слова её: что-то о маме, куклах и цветах, но не это было столь важно для него. Впервые за последние три года он слышал голос человека. Он снова к нему возвращался, он снова хотел с ним общаться, вместе жить. Однако  девочка эта имела свои тайны. Она была человек – с его запахом, голосом, и плотью – но совсем не тот, которого он знал. Хотя от неё, как от его умершего друга, не исходила опасности – вот что главное было для него. Более того, она была совершенно наивна перед лесом, и совершенно беззащитна перед его неумолимым бытием.
         Они прошли всего сотню метров, и вдруг перед Василисой открылась сказочная полянка с ветхой избушкой на краю. Заворожённая, она застыла на опушке. Грёзы начали обретать плоть – она выходила к первой сказке. Девочка начала вспоминать,  кто она есть на самом деле, и что она так долго искала здесь, в дремучей чаще.
          А медведь не мешал ей. Слишком многое знал он про людей. Про их одиночество и бег. Про их умение летать и неумение падать с высоты. Про их познание звёзд и незнание собственных детей. Ибо был он и зверь и человек. Ибо мыслями он исходил из человека, а чуял невидимое, как зверь. Ибо был он хозяин леса – но как к человеку, к нему приходили на поклон.

           Земля сама пришла к нему, ему сказала: «Ты будешь посланец от меня». Многое что ещё поведала Медведю мать-планета. Что он предтеча всех людей, что он начальник человеческого рода. Что люди давно уже ждут пришествия его. «Три спутника будет у тебя: дитя чистое, юноша, вечно грезящий, и девушка, бегущая от людей, и ищущая их», – напутствовала Медведя мать-Земля.

          «Ха-ха-ха! – рассмеялась девочка, – а почему я должна бояться кого-то, когда Земля предложила мне дружить. И потом, моя мама – я ведь от неё  ушла гулять. И в этот звёздный лес я была послана её рукой. Какую забавную придумала я игру: прыгать по тропке через звёзды, капающие с невидимых ладоней в небесах».

                4

          Небольшой, но быстроходный парусник, мчался по океанской пустыне. В кубрике, в мертвецком сне, храпела его пьяная, собранная в грязных портах, команда. Тихо было на пустой палубе корабля. И только иногда, вместе с хлопаньем парусов над головой и грохотом взрывающихся волн за бортом, прорывалась странная песня. Глубоко внизу, в чреве морского существа, было замуровано множество людей. Одни лежали в апатии, другие сидели с неподвижными взорами во тьме, третьи ходили взад-вперёд, переступая через беспорядочно валяющиеся тела. Все они были грязны и оборваны, многие в коросте болезней. Их пленили в жестоких войнах и пиратских набегах и везли теперь продавать богатым аристократам с Нового материка.
          И все они пели одну песню, похожую на стон. Кто-то знал слова этой песни, кто-то просто подпевал, это была песня рабов – она исполнялась с полузакрытыми глазами, едва открытыми губами. Песня нужна была рабам. Она их спаивала в единое тело, она объединяла их в единый дух, она давала им веру и надежду, она их вела к свободе, наконец. Ненавистью змеи, заклинанием колдуна, кровожадностью  гиен  наделяла  песня своих певцов.  И их палачи понимали это.
          Рабовладельцы боялись своих рабов. Они никогда не ловили их, и не брали пленными в сражениях, не погоняли  плетьми, не заставляли их работать. Утончённые воспитанием и изнеженные искусствами, аристократы лишь иногда ощущали (не могли не ощущать!) загадочные мелодии  рабов. И тогда самые умные из них приходили в ужас от осознанной ненависти падших.

          «Пожар!» «Пожар на корабле!» – отчаянные  вопли раздались в тишине. Ничего ещё не подозревающий корабль продолжал плыть по океану. Но в одном из трюмов его вспыхнул вдруг слишком упакованный хлопок. Полусонная, полупьяная толпа матросов, охваченная инстинктивным ужасом, выплёскивала на палубу корабля. Пламя уже вырывалось из верхних люков.
           «Спасайся, Спасайся!» Охранники бросались к шлюпкам. Падали, грызли, давили друг друга, переполняли и топили шлюпки, спешно отваливали и крестились на гигантский факел, только что бывший их надёжным кораблём.
            Около ста рабов остались запертые в нижнем трюме на горящем корабле. И при первом же крике «Пожар!» их тоже объял ужас. Это был ужас иной – тел, заживо погребённых. Вслед охранникам  взревели и рабы. Они тоже были людьми – и теперь, казалось, ничего разумного уже не могло быть в этих грудах ревущих,  давящих друг друга тел. И вдруг чей-то голос вскричал, перекрывая общий рёв:
            – Свобода – там! – он показывал позади себя, на люк. – Но безумие нас погубит, не спасёт!
            Какой-то мальчишка, с безымянным лицом, без имени, как все они, рабы – да разве дело было  до имени и лица в подобный миг. Но он вдруг встал, один, перед толпой  и укротил безумие людей.
            И тотчас разум пришёл в это сообщество людей. Под руководством юноши была быстро собрана колонна из десяти крепких парней. Пятеро других, во главе с юношей, в это время укутывались потолще в одежды остальных. Колонна несколько раз ударила тяжёлой скамьёй по люку – и выбила его. Тотчас пятеро, замотанные в тряпьё, бросились в ревущий огнём люк.
            Пятеро очутились в царствии огня. Мир этот, испепелявший всё вокруг, живых не признавал. И только они, одиночки, ушли в его глубины. Они хватали, брошенные охранниками мечи, и бросались навстречу огню – в бой. Закрывая лица руками, они рубили горящие снасти и мачты, бросая их за борт корабля.
           Вихрь безумия обжигает тело. Рёв заглушает крики спутников. Они, восторженные, кричат что-то. Жизнь – вот она! Они бросаются навстречу этой жизни – они плывут, преодолевая её яростный поток. Они улетают, отброшенные яростным огнём. И снова упрямо идут, опустив обожжённые лица и выставив руки для ощупи вперёд. О, эта жажда жизни! Смерть – бездна – отчаяние – восторг. Чувства, взревевшие в апофеозе.  Дайте больше пламя! Дайте больше боли! Дайте больше жизни!
           И небо, услышав призыв, отчаянных рабов, ударило громом вниз. Они жаждали, ждали, знали: так и будет – невесть откуда налетел ураган, высоко взметнул зелёные холмы волн, обрушил потоки тропического ливня. Их невыносимая боль была вмиг утолена.
           Пожар был потушен в несколько минут, так, что сознание людей едва успело перестроиться: теперь им угрожала опасность утонуть. Тогда бывшие пленники поспешили спрятаться обратно в трюм и задраить за собой люк.
           Этот же самый ураган разметал и потопил все шлюпки с бежавшими охранниками.
           Три дня носило полуобгоревший-полузатопленный корабль по штормовому морю. Утром четвёртого  людей разбудил сильный удар и треск. Корабль наскочил на рифы и в них застрял. Однако бывшим рабам повезло и в этот раз. Недалеко, в тумане просматривалась суша. То ли остров то был, то ли материк, никто не знал. Невысокие горы, обильно поросшие лесом. Дождавшись отлива, по мелководью люди добрались до суши – и бросились в разные стороны, в долгожданную свободу – каждый в свою жизнь.

                5

          Свою мать Медведь почти не помнил. Как потом рассказывал ему Друг, её убили люди. Почти умиравшего от голода, едва скулящего, его  и нашёл этот человек. Он принёс медвежонка в свою избушку, и начал отхаживать его. Кормить добытым на охоте, защищать, пока он был маленький, от взрослых хищников, а когда медвежонок подрос, научил и охотиться, умело развивая природные инстинкты. Так возникла не просто дружба, не просто союз, а нечто ещё невиданное в природе: растворение человека в звере, и сплетение зверя с человеком. Это была настоящая любовь: они просто не мыслили жить друг без друга. И дело было даже не  во взаимопомощи – они не раз спасали жизнь друг другу  – сколько в душевном, поистине магическом проникновении друг в друга.
          Кто этот человек был изначала, Медведь  так никогда и не узнал. Он был отшельником, и уже давно, когда тропы их судеб пересеклись. Не раз потом, размышляя после смерти отшельника, Медведь пытался эту жизнь воссоздать: ведь тот родился и вырос среди людей, почему он их отринул? Он чуял по-звериному: здесь трагедия в основе, ибо ушёл Друг от людей когда-то – раз и навсегда. Правда, иногда они выходили к людям, то к окраине деревни, то к дороге, по которой те ездили на машинах, и изредка шли пешком, но это всегда были скрытые контакты, как и у всех опытных зверей. Друг объяснял Медведю их повадки, в чём надо людей остерегаться, как уходить от охотников и их собак. Но самое главное, человек научил своего воспитанника, человеческому языку. Конечно, Медведь не мог эти слова воспроизводить, но он понимал всё, о чём люди говорили, а человеческой мимикой, которой он овладел в совершенстве, мог вести со своим Другом довольно сложный диалог.
           Отшельник так далеко ушёл от людей, и так удачно выбрал  место для своей избушки, что редкие  дальнобойные охотники иногда проходили мимо, не подозревая о присутствии её.
          Так они и прожили великолепной парой много лет, когда человек вдруг серьёзно заболел. Сначала он перестал ходить на охоту, но это была ещё не беда. Медведь, уже взрослый матёрый хищник, без труда добывал пищу на двоих. Потом Друг слёг вообще. Почти не выходил из избушки, а через несколько дней объявил Медведю, что скоро он умрёт. Сначала Медведь воспринял эту весть спокойно. Смерть для него была естественна: как восход и заход солнца, как любовь и охота, как дружба с этим удивительным существом, по имени человек. Но перед смертью Друга произошла удивительная для Медведя сцена, когда он понял, что уже не зверь, и не будет им никогда.
          Друг подозвал его в тот вечер (Медведь жил в избушке, спал возле кровати  Друга на полу). Он заплакал (редко видел Медведь на лице его слёзы), обнял его большую голову. «Как же ты будешь, теперь Медведюшка? Единственный ты был у меня – и я для тебя …» – шептал и плакал человек. Будь зверь человеком, он бы заплакал вместе с ним, но ему захотелось завыть от тоски и любви к этому обожаемому существу. С большим усилием он стерпел и начал лизать и лизать лицо Друга, его руки, его грудь. Друг слегка отстранил его и прошептал последние слова: «Остерегайся людей, но найди человека… который смог бы тебя не обидеть, полюбить. Я знаю, ты умный, у тебя чутьё…»
          Человек затих и Медведь понял, что человек уже не жив, только тогда он дал волю своим чувствам. Он завыл.
          Через два дня Медведь лапами вырыл яму невдалеке от избушки и похоронил в ней Друга. Он подпёр двери избушки колом, и жизнь его теперь хоть и продолжалась в тайге, но в центре её была избушка Друга. Как далеко бы Медведь не уходил, какие истории бы с ним не приключались, в центре его вселенной была избушка Друга. Он сделал себе несколько берлог, где залегал на зиму, и все они были невдалеке  от избы.
           Медведь знал все повадки людей,  их слабости и силу, равных ему соперников  среди зверей тоже не было в лесу, но он внутренне как бы затаился. Инстинкт подсказывал ему: терпение принесёт свои  плоды. Умный зверь избегал людей, опасных для него, но он был уверен, придёт к нему нужный человек. И человек тот пришёл: однажды. Медведь учуял его след. Пока он шёл по следу, то всё о нём узнал Он вышел на поляну и увидел этого маленького человека, девочку, мирно спавшую под сосной.
           Так состоялась эта встреча. А Василисе казалось, что именно так и должно произойти – всё, как она желала. Она заблудилась – и кто-то вышел ей навстречу. Этот кто-то не зверь, не человек, а может даже принц. И встреча с Медведем ей показалась весьма логичной сценой.
           Логичной и должной последовало и появление сказочной избушки, вслед за добрым медведем, понимающим человеческую речь.

           И девочка зажила –  жизнью естественной, какой всегда хотела. Быстро освоила все языки зверей, Ветра, Леса, Океана. Она могла говорить с Землёй – та ей открылась совершенно. А девочка поверяла ей свои мечтанья. Она хотела бежать и бежать – как можно дальше. Ибо пришла сюда за чудесами. И Земля, в восхищении от её  любопытствующего бега исполняла любые желания её.
         Между тем Медведь заботился о девочке – приносил пищу, охранял. В избушке Василиса нашла кое, какие припасы: соль, спички, была посуда, печь. Кто-то здесь жил до неё, но девочка не особо задумывалась об этом, главное, что Медведь всё это дал.
            По вечерам, после ужина и чая, Василиса звала его в избу, тот ложился благоговейно на полу, как когда-то возле Друга, и девочка рассказывала ему сказки, коих знала много (мама любила читать их Василисе). И он с наслаждением слушал её голос, как когда-то голос Друга, рассказывающего ему бесчисленные истории людей.
            Так лето шло к своей середине, когда однажды рано утром зверь почуял что-то. Едва занималась заря, в избе ещё было темно, и Василиса проснулась оттого, что Медведь внезапно встал. Как всегда, он сделал это бесшумно. Но было что-то не то, и Василиса почувствовала это. Он застыл неподвижно, огромной чёрной глыбой, как умеют это делать только звери. Медведь засёк что-то странное в лесу и, подняв морду, пытался  эту странность расшифровать. Потом он бесшумно вышел из избы, и вскоре вернулся, подойдя к девочке, лизнув ей руку. Василиса поняла, опасности для них нет, но ей желательно следовать за ним.
           Выйдя, они направились по тропинке, ведущей к морю. Медведь почему-то спешил, и Василиса едва поспевала ему вслед. Вскоре стал слышен шум прибоя, а там лес кончился, и они увидали невдалеке белую кипящую полосу. Медведь уверенно шёл к прибою. Вскоре увидела всё и Василиса: на песке, почти в набегавших волнах, лежал какой-то человек.

                6

           Человек этот, юноша лет 17 на вид, оказался живым, но без сознания.  Тело его было полураздето и сильно, особенно руки, обожжено. Не мешкая, Медведь, с помощью Василисы, взвалил человека себе на спину и, придерживая  зубами за одежду, быстро понёс в избушку. У его Друга остался целый арсенал целительных средств: какие-то мази, травы, медовые настойки. Всё это Медведь показал и по-звериному объяснил Василисе: что заварить, что помазать, что влить внутрь. И Василиса начала лечение неожиданного пациента.
           Юноша очнулся только на следующее утро. Он совершенно не удивился ничему. Внимательно посмотрев на девочку, потом на Медведя, юноша улыбнулся им обоим.
          – Зовите меня КрИстон, – сказал он. Он уже знал отчего-то: Медведь будет его защитник,  друг, а девочка – станет его сестрой, которую ему в свою очередь придётся защищать.
            Так три тропки сошлись – и вылились в одну. Они почувствовали: всё это лишь начало, путь их совместный только начался. И когда все трое они стояли на берегу океана, глядя в его непроницаемые дали, то знали уже, путь их туда – в манящую бесконечность. В страну, где были свобода, тайна, и любовь.
           Океан, как и Земля, был за беглецов. Он тоже хотел участвовать в этой игре девчонки. Приливом он прибил к берегу полузатопленный пиратский корабль «Авангард», и Кристон, обследовав, убедился, что сможет его починить. Благо, он нашёл на корабле много инструментов и запасных снастей.
           Забив наполовину глубокий трюм плавником, он сделал корабль непотопляемым плотом. Было дано и новое название  кораблю: «Блистающий мир». Это название Кристон  взял его у своего кумира – Александра Грина.

           Но где-то таилась ещё одна основа мира. Четвёртый столп их вспыхнувшей вселенной.  Девчонка всё далее уходила в фантазиях своих. А Кристон и зверь скорее чувствовали, чем знали: ещё не всё сошлось. И только тогда их музыка зазвучит в полный голос и их подхватит, унесёт.
           И был день обыкновенный, когда Кристон вновь пересёк границу яви. Наступила картина яркого, с сильным ветром, дня. Уже готов был их корабль-плот, и музыка, возвышаясь, зазвучала, но что-то ещё, очень важное должна была сказать. Все трое они взошли на утёс, и ждали, сейчас откроется последняя их, заветная тайна мира.
           Они не знали ещё, откуда что придёт. Люди и зверь были просто в очаровании от мира. Они смотрели вниз  где, словно тяжёлая жидкость, плескался океан, тела их, почти невесомые, чуть вознеслись в потоках жгучего и сильного ветра. Они готовы были к лёту. И вдруг кто-то отчаянно им  закричал, кто-то позвал на помощь – и это пришло откуда-то с земли.
            И она прискакала, примчалась, с волосами горящими, золото-огонь. В левой руке она держала взведённый арбалет, а правой, уздой гнала взбешённого чёрного коня. У неё был упругий стан, и синий костюм облегал его восхитительно, на вызов.
            Кристон первым бросился ей наперерез, он уже видел, как в след убегавшей девушке неслась ликующая смерть. Двое гогочущих догоняли отчаянно убегавшую от них.
           В его арбалете были натянуты три стрелы. Он приставил к плечу приклад и ждал. Он стоял неподвижно,  срастив свою голову с прикладом. Девушка промчалась мимо Кристона, а он стоял спокойно, целился и ждал. Что, как он делал это – спокойствие, точность и предел – а двое орущих шли в это время на него. Они были уже в ста шагах, и в этот момент, казалось ничто не могло остановить убийц. Все законы этого мира утверждали именно так: ложь стала истиной. Ибо  была она сильней.
            Кристон нажал, он не решился, а просто нажал на спуск, когда они подошли на искомое расстояние к нему. Тью-у-з – стрела! Выше немного: тью-у-з! И топот идущий – в апогее смерть – пресёкся! Ржание, крики, пыль, конвульсии, всё тише, и тише. Две лошади, пустые, ржали, бежали от него. Он нисколько не удивился – инерция сверхнапряжения – он скорее почувствовал, если бы продолжалась атака на него.
             А она, отшвырнув арбалет в траву, вонзила беспощадные шпоры в бока чудовищу, останавливая его и укрощая. И тот храпел, мотая своей густогривой головой, падая на передние ноги, взметая белую пыль. А девушка эта была воистину величава со своим прямым станом и отчеканенным, будто изваянным лицом.
             Ещё недолго длилась эта завершающая сцена: он подошёл и удостоверился, что преследователи мертвы: стрелы попали именно туда, куда он целил:  в грудь каждому.
             Вдруг Кристон ощутил всю значимость произошедшей сцены. Он увидел себя со стороны: перед ним раскрывалась безбрежная, непроходимая  страна. А он, человек, предрешил все законы от неё.  Он победил всех сильнейших и теперь в праве был указывать свой закон. Всё более наливаясь восторгом, сливавшимся  со звёзд, ему захотелось кричать и ужасаться. Он был так страшно силён, как быть никогда не может, не должен человек.

                7

             Она ещё успела спрыгнуть, и силы тут же покинули её. Чуть не падая, она смогла лишь тихо произнести: «Кто вы?» Медведь и девочка подхватили её, а юноша уже к ней бежал. «Мы – беглецы, – сказал ей Кристон,  перенимая девушку на руки. – Каждый из царства своего. А от кого бежала ты? «А я – Паола, бежавшая от всех».

             Дом был на небесах. А где-то внизу лежала туманная страна. А далее, за туманом – море.
             И она бежала из небесного дома-рая.  Девочке было четырнадцать – и  она сделала свой первый шаг: отважилась выйти за порог. Найдя случайную дыру в ограде замка, она бежала прочь.
             Девочка не жалела о покинутых  матери и отце. Слишком тяжеловесные были это люди: они могли лишь сидеть и говорить. Их пугал своей тайной туман, они боялись моря, для них невыносимо было слово «полететь».
             Так мир открылся – и девочка в него вошла. Она чуть не летела вниз по какой-то заброшенной дороге, и всё ждала своей первой встречи – с чем-то, либо с кем нибудь.
              И человек этот к ней пришёл. Паола увидела какую-то старуху. Та, устав, присела на обочине, и придремала под весенними солнышком и ветерком. Увидев шедшую девочку, старуха встрепенулась и завыла:
              – Подайте убогой, подайте ради Христа!
              Старуха была нищенкой. Но девочка ничего не знала про такую породу у людей. Она увидела, как из лохмотьев высунулась грязная заскорузлая рука. Однако и здесь она не испугалась, а просто удивилась.
             – Что тебе надо, бабушка?
             И вдруг эта убогая всё поняла: задор и ветер, смех чистота. Вот чем дыхнуло на неё!
             Она убрала свою руку.
             – Иди с Богом. Ты – дитя божие, неразумное. От тебя мне не нужно ничего.
             Девочка стояла, но не уходила.
             – Иди, и про меня забудь, – велела ей опять старуха.
             Девочка медленно пошла, всё более удивляясь этой встрече.
             И в третий раз, уже вслед, старуха бросила слова:
             – Сверни направо на первой же дороге! А эта дорога не твоя.
             Так девочка миновала стороной туманный, в смоге город,  а дорога направо её привела в какой-то лес. Всё глубже Паола уходила в этот безмолвный, равнодушный лес. И всё более любопытствовала насчёт его. Она и не знала, какую опасность может таить в себе такое безмолвие в лесу.
             Вскоре деревья кончились, но, как естественное продолжение таинственного леса, возник какой-то посёлок из деревянных, рубленных домов. Казалось, посёлок этот только что вырос из земли, как эти деревья, окружавшие его.
             Паола увидела жителей его, и тоже, весьма странных. Как будто люди эти её ждали – и давно. Она совершенно естественно пришла, однако никто не приветствовал её, и ни о чём не расспрашивал её. Люди шли мимо, как будто её не замечая. Она ходила по улицам средь совершенно инертных к ней людей. Случайно она увидала пустой дом, вошла в него и решила, что это будет её дом. И снова никто не удивился, ибо и этот её поступок был продолжением всё того же естества. Девушка могла и уйти всё также молча – и это также не оказалось бы странным ни для неё, ни для кого. Она могла работать и не работать – здесь были поля и фермы – она могла заниматься чем угодна в этой беспечной, как природа, жизни. А ей хотелось здороваться со всеми, всем улыбаться, всех любить.  Да, люди в ответ ей улыбались, отвечали, но не в пристрастность, не в любовь.
             А девушка жаждала моря, ветра, грёз. Часто она уходила на берег океана, и мечтала, как уплывёт за три девять земель. Но никто из людей  на берегу том не появлялся, никто не садился рядом с ней, некому  было ей отдавать свои мечты.
             Так в этих грёзах морских  прошло два года. И вся история колонии завершилась неожиданно и страшно, в один день: пришли иные люди. Этим людям нужно было именно это место под их общим солнцем – и они пришли освободить его для себя. Они убивали также естественно, как жили естественно иные. А колонисты все разом вдруг встали на колени. Ещё живые, они уже прощали своих будущих убийц1
              И только одна Паола, беглая, одинокая Паола, бросила вызов этому неестеству. Всё было разрешено в какой-то миг, но в тот же миг она успела понять: её уютный мир вдруг рухнул безвозвратно, а в новом она должна была утвердить себя по законам  новым, пока непривычным для неё. Рефлекторно девушка отдала себя инстинктам. И не успели солдаты сделать ещё хоть что-то, как один уже лежал с кинжалом в груди – а могучий конь уносил её в свободу – от людей.
             А эти необъяснимые пришельцы помчались вслед за ней – улюлюкающие, озверелые – догнать, опозорить, изломать.
             Но я хочу, я хочу всё также жить! Я – сильная, я – юная, я – красивая. Я буду нестись в стремительнейших танцах, я буду плыть в бесконечном океане, я буду любящей, страстной – без предела, навсегда. Боже, не оборви только в самом начале мою нить!
             И кто-то услышал этот зов. Топот, сзади нарастающий, пресёкся, раздались удары глухие, не понятные и вопли падающих с коней. Она обернулась – никого. И кто-то уже к ней бежал, а она ещё летела куда-то, укрощая взбешённого коня. Спасители что-то ей кричали, встречали радостно её, и она в ответ кричала: Вот я! Вы ждали все меня – и я к вам явилась, наконец.
             И вот перед ней стояли трое: Василиса, Медведь, и Кристон. И Паола их всех узнавала, вспоминала. Это всех их она ждала когда-то, два года сидя на берегу: придут непобедимые, трепетные други – и вот они предстали в образе и во плоти. И эта девочка, смешливая сестра, и этот медведь, могучий друг, и этот юноша, влюблённо смотревший на неё. Они ведь тоже ждали её, и грезили о ней. Кажется, этот юноша был влюблён в неё уже тогда, давным-давно.  Он взял за руку Паолу, и произнёс возвышенно-галантно:
            – Меня зовут Кристон, а это – мои вернейшие друзья – Медведь и Василиса. Отныне ты недосягаема ни для каких смертей.
            По лицу девушки вдруг пробежала тень испуга.
             – Но они придут сегодня, или завтра, их очень много. Они никогда не прощают беглецов.
            Кристон ей улыбнулся и сказал:
             – Мы можем уйти с этой планеты  хоть сейчас.
             Девушка чувствовала какую-то пленительную сказку. Улыбалась таинственно её младшая сестра, даже добрый и умный зверь, казалось пытался изобразить улыбку на лице. Кристон не стал её более томить. Он взял Паолу за руку, и повёл  куда-то. Сделав несколько шагов, он раздвинул ветки – и взору раскрылась заводь со стоящим в ней красавцем кораблём.
              – О-о – только и смогла воскликнуть Паола – и бросилась Кристону на шею.

                8

              Широкое свободное небо разверзлось перед кораблём, когда он уходил в ночь, в океан.  Все четверо в благоговении застыли на палубе – так близко звёзды были перед ними. Лёгкий бриз надул белый парус. Нос корабля вспенил воду, и они вознеслись на первую океанскую волну. Чёрный берег быстро ушёл от них и сгинул за звёздной пеленой.

            В мире блистающем мы бежим. Океан – ярко-синий, заливший всю планету, волны – чёрно-алмазные, стенами, встающие вокруг, а их снежно-белые вершины, дымятся от солнечных лучей.  А те лучи рассыпаются в брызгах волн на сочнейшие цвета.
            С замиранием мы несёмся вниз. Волны, как камни, размётываются в пыль. Мы кричим, восторженные, наравне с океанским рёвом. Выброшенный гигантской силой, корабль вылетает из воды. Режет по телу ледяной сноп света – а корабль идёт всё дальше ввысь. Солнце до хруста обнажает краски мира. Свежесть и красота, нам неведомые прежде, открываются в приближённых небеса.
            
            «Я чувствую мир, как звуки. Вся суть вещей мне раскрывается в гармонии мелодий. Музыка – это божественный напиток, преподнесённый смертным ни за что. Музыка – это звук струны, ритм шагов, вой ветра, смех людей и поцелуй влюблённых. Музыка – это всё, что во мне, чем я живу. Музыка, наконец  –  это тайный вызов мира. Вот с него сорваны  грубые покровы, и одна божественность, одна прозрачность вдруг низвергается на смертных».
            Бледный, страстный мальчишка, по имени Валерий Неделин, Кристоном вышедший  в подзвёздный мир. Был ли он порождением звёздных звуков, тайных ритмов – или сам сочинявший их, телом, ногами, дробью, па? Создавший  беглый мир? Он бежал, он парил, он творил – не это ли главное и для него, и для Вселенной!
            «А я мир творю своей рукой, – вторила ему она. – И свежее утро – оно вдруг становится ещё пронзительно-свежей. И облака живые, тогда пойдут  над  головой. И вот закипят они – по повелению моей  руки… А людей я смогу превращать в птиц, зверей и кораблей. И всё это в силе магии моей».
            Огненная, рвущаяся в небеса, Паола. И мир вокруг – застылый и постылый. А она – мазок судорожный, на белом холсте, а она – как пульсирующий сгусток в центре Мира, а она – убегавший от взора людского призрак-человек.

            Двое ночью на палубе – с ними волны и звёзды – в их ритмах, их словах.
           «Я – возлетевшая, я – сотворившая себя. Я от мира всех уголков его – во всех его красках, волнах, звёздах. Как чудное очарование на пёстром лугу среди цветов диковинных и ярких. И всё это, Крист, начало всех начал. Вот я пришла – и танцую в тех цветах, вот я дышу магическим ароматом тех цветов. Вот так я бегу по этим волнам – на нашем корабле. Ты знаешь  это, Крист?»
           Она сидела к нему в фас, на фоне сказочно-далёких звёзд. Звёздный свет, как истинно тайный, высвечивал её совершенный лоб, прямой
нос и густые волосы, падающие назад, за плечи.
           – Вот предел, заключающий начало, – отвечал ей Кристон. – Человек станет богом – но сумеет ли он совладеть и с бездной и с собой?
           – Так значит всё-таки есть предел, Кристон? Как одна любовь, одна мечта. И чем далее мы будем уходить во Вселенную, тем большая перспектива будет раскрываться впереди. Но любить нам только на эти времена. Ответь, ты ведь знаешь это слово, Крист?
            – Мы, люди, сразу разгаданы во всём. Мы можем сниться ребёнку-ангелу, и мы же можем родиться в самых разнузданных страстях. Что это едино во Вселенной? Грёзы, полёт, восторг? Всё это человек. И рождается странно, и любит в первый раз, и гибнет навсегда.
            – О, Кристон, ты, как бог! Ты, повелевший, и объявший, – поражённый, в ночи, шёпот. – Лицо твоё, как глыба каменная, закрывает звёздный мир, волосы, как пелена, глаза без огня, словно потухший иней-свет. Губы твои – извергающие звёзды, и целующие этот мир. Что ты открываешь мне – призрак, планета, человек?!

            Белое платье таяло от её загорелых рук и ног.  Руки хлопали и ноги отбивали ритм. Она кружилась и пела при этом чистым, нестройным голоском. Она пела просто, о простых вещах. О том, как приятно бежать  босиком по летним лужицам, о том, как вкусна роса в голубом колокольчике, о том, как приятно быть бабочкой и быть невесомой и летать. А Кристон ей хлопал и подпевал, а Василиса кружилась вслед за ней, и даже Медведь пытался выделывать человеческие па.
             И она подошла к Кристону, и взяла его, восторженного, за руку, и повела, и закружила. И они играли телами друг для друга, и он смотрел с королевским обожанием на неё и с детским восторгом пытался следовать ей вслед. И они вели друг друга, были один красивее пред другим. И оба они чувствовали, как под ногами у них дышит и плещет им в такт спокойный Океан. А они ловили ритм дыхания его и танцевали под него.

             А любила она, как дитя: впервые, и с любопытством, не зная, как любить. И даже не взбрела ей эта игра в голову, а просто так, бежала весело, куда глядят глаза, рвала цветы, которые воображала, и делала всё нечаянно – то танцевала, то пела, то летала. И всё случалось неведомо – как это всегда бывает у людей – то ли кто управлял всем этим, то ли был это первобытный хаос, который люди назвали отчего-то красотой.

                9

            «Ты мне покажешь истинные чудеса?»  – спросила девочка планету. «Что ж, получай мои сокровенные дары», – ответила Земля.
            Медведя же она напутствовала так: «Пройди по стезе в едином ритме. Через воздух, воду и огонь,  – только так очарованным пройти.  Поспешай, ибо в конце тебя давно ждут люди».

            «А куда устремились вы?» – спросила Земля своих влюблённых. «Мы бы хотели улететь», – сказала ей Паола.  «И вы обладаете этим даром?» – спросила их планета. «О, я летаю уже давно! – восклицала девушка, – но во сне. Мне кажется, если я сильно захочу, то полечу и наяву». «А я  слишком тяжёлый для полётов, – признавался  Кристон. – И всякий  раз я падал, когда пытался полететь. Ты нам поможешь сделать это?» – спросил он у Земли. «О, да, – сказала им планета. – Немногим детям своим я дала крылья, и отправила в полёт. Ибо не многие это просили у меня. Большая часть хотят быть приземлёнными – люди боятся высоты. Ведь летание – это раскрытие жутких перспектив с достигнутых высот. И перспективы эти могут открыть ворота к богам, а могут своим величием смертных поразить».

            И вышел к ним остров первый.  Был он маленький, километра три в диаметре, и с высокой, уходящей под облака горой. Густые, тёмно-зелёные джунгли покрыли всю гору-островок. Увлекаемый ветром, «Блистающий мир» стремительно шёл мимо, с траверса ища удобное место для высадки экипажа.
            Только один Медведь почуял: остров к ним вышел сам, наперерез – и это неспроста. Звериный инстинкт подсказывал Медведю, что поведение этого существа – есть скрытая опасность, но в чём она заключалась, он пока не знал.
            Между тем приключение началось, и девчонка знала, что будет так: предстанет загадка, а с нею странности и выйдет тогда  звериная хитрость – и от неё уже будет стремительный бросок.
            Так загадала она, и так, звериным чутьём почувствовал Медведь. Он стоял на носу корабля, неподвижный, как изваяния. Казалось, зверь принюхивается к ветру, но Медведь прислушивался к своему потаённому,  дремлющему в глубинах естеству. Как зверь, он чувствовал зверя иного, превосходящего его по силе.
            Вдруг, бесшумно, вся декорация острова сменилась. Люди увидели, что вовсе не в неприступные скалы бьёт прибой, как показалось им в начале – а рассыпается белоснежной пеной на золотых песчаных пляжах. И кто-то там безмятежно играет, плещется в прибое. И вовсе не дикими, и непроходимыми были эти джунгли, а таили в себе полузаросшие дворцы. И почудились аргонавтам явные и тайные тропы, и где-то, на самой вершине, блистающий в свете Храм Небес. Туман рассеивался, и экспедиция увидала, как сотни поклонников поднимались по горным ступеням ввысь. Все люди, кроме Медведя, увидели эту потрясающе откровенную картину. В ней был нарисован остров, возле него они, одной командой,  там же был ход их корабля, дрожащий штурвал, гудящий парус, и монотонный, издалека зовущий гул.  И уже войдя в это желанное им бытие, люди  восторженно смеялись, пытались видение  остановить, взять брошенной вперёд рукой.
            И только Медведь по-прежнему чувствовал иное.  Он не мог видеть то, что хотели люди. Перед ним был по-прежнему неприступный  обрыв, бешено бьющий в него прибой, всё яснее он осознавал подкрадывающуюся смерть. Медведь зарычал, шерсть поднялась у него на затылке. И однако никто из восторженных людей не обратил внимание на это.
            А «Блистающий мир» меж тем поворачивал  плавно, сбавляя скорость, убирая паруса, всё ближе и ближе  подкрадываясь к загадочному островку.
           Девчонка успела только вскрикнуть, как остров вместе с горой мгновенно исчезли перед кораблём. Перед ними была всего лишь клокочущая в ярости вода. И из этой воды к ним поднималось нечто белое, как студень.
            – Это медуза-оборотень! Я знаю её, я видел её где-то!– воскликнул изумлённый Кристон.
            Медведь присел и сжался. Глаза его зажглись, он знал, бой будет смертельным, не на равных.
            Медуза гигантским, несколько сот метров кольцом, быстро окружала корабль, не давая ему выход.
            Они попали в игру великолепную, из самых буйных грёз. И мощный вихрь, как и положено в этот миг, ударил по ним сзади. Их мачта едва не сломалась. Явился гул, затем и рёв от Океана. Волны взметнулись и побелели от рвущейся пены. Медуза-оборотень тут же пошла на глубину. Тогда и мореходы поспешили свернуть парус, и спрятаться внутрь корабля. Последнее, что увидал Кристон, как от земли до неба на них шла сплошная чёрная стена.
            Корабль развернулся, встречая стену своим носом. То ли пришла она откуда, то ли возникла из ничего. Стена шла с огромной скоростью, сотрясая воздух, что-то не объяснимое летело, кипело, вспыхивало в ней. Вот она уж надвинулась на них – гигантский обрыв, пропасть вверх – и они оказались на краю.
            Очарованные шагнули за первую черту.  Что-то сквозь вспыхнувший рёв кричал Кристон, пытаясь через штурвал удержать улетающий корабль, и вскрикнули в страхе Василиса и Паола, и заурчал в недоумении Медведь. Чудовищная, но живая сила схватила их корабль, сдавливая и рвя его, бросая, как нечто ничтожное  то вверх, то вниз. Потом их понесло вправо, потом что-то взревело за бортом, потом их припечатало резкой тяжестью – так, что они не могли пошевелить руками. Корабль со всё возрастающей скоростью, и медленно вращаясь, пошёл куда-то вверх. Василиса не выдержала и закричала – и тотчас ужасная тяжесть свалилась с них и они провалились в пропасть.
            В странный они попали мир. Тела и вещи потеряли вес и плавали в кабине корабля. Вода, невесомая также, собиралась в шарики и висела в воздухе посреди каюты. Путешественники не знали, падают они, летят вверх, или стоят на месте. Пропал вес вещей, где были верх, низ, право, лево – никто из них не знал.
           Вдруг корабль резко затормозил и все упали на пол. Потом их повезло в сторону, корабль, накренившись на левый борт, шёл теперь медленно, тяжело, как будто он проходил через что-то вязкое, пленившее его. Их сильно прижало к полу, ударило, завертело, что-то ещё затрещало за бортом… и наступила тишина. Только от них теперь шли звуки в этом мире: журчание, скрип мачты, плеск воды. Когда путешественники вышли на палубу, то увидали красное солнце, светящее сквозь туман над морем и скалы, встающие из воды. Их корабль снова бросило в океан совсем близко от берега неизвестной им земли.

                10

           Девчонка бежала дальше в океан. «Какие ещё возможны чудеса на этом свете?!» «Ну, это наша совместная игра, – Земля отвечала ей за всех. – Океан с другом Ветром любят резвиться от души. А тебе только бежать быстрее, да быть безумней, да ничего не знать, что впереди!»

           Когда путешественники осмотрелись, то обнаружили, что находятся в озере, диаметром всего с километр. Гигантский тайфун  занёс их корабль куда-то далеко на сушу. Им повезло, они попали в воду.
           За исключением нескольких мелких поломок – порвало пару фалов, да сломало в одном месте фальшборт, корабль был в полной исправности, а главное, на плаву. Поймав парусом лёгкий ветерок, «Блистающий мир» пошёл к берегу. Найдя более, или менее пологий берег, они мягко причалили к нему. Кристон спрыгнул и набросил петлю каната на ближайший к кораблю валун.
           И снова,  Медведь почуял что-то странное.  Как будто люди и не люди были впереди. Снова он инстинктивно зарычал. Земля вводила его и спутников его в какую-то метаморфозу.
          Теперь,увидя беспокойство зверя, спутники его насторожились.  Однако, никто их не трогал, не подстерегал . Они поднялись к вершинам скал и вдруг застыли поражённые… Они находились на вулкане! Смерчем их занесло в жерло потухшего вулкана!  А далеко внизу был виден океан.  Но и это был ещё не конец их удивлению. Вдруг на крутом склоне появились  люди. Это были угрюмые, одетые в шкуры существа. Полусогнувшись, они вылезали из тёмного выхода пещеры. Очевидно, в ней они прятались от только что прошедшей бури. Были здесь мужчины и женщины, старики и дети – всё племя. Вскоре туземцы высекли огонь, разожгли костёр, женщины начали готовить еду.

           «Так вот они, какие эти чудеса! – воскликнула потрясённая девчонка. – А мы пришли с небес, как боги. Разве это не чудо из чудес? Так не сыграть ли нам далее эту чудеснейшую роль?» –  «Ты хочешь сыграть это не в придумку, не в показ?» – изумилась Земля желанию ребёнка. «О, да! – воскликнула девочка в ответ. – Уверить в бессмертие – или прозябать!» «Но можешь и проиграть. А переигрывать уже нельзя». «Бояться, чтобы не играть? – Это не по мне!» – ответила дерзкая девчонка.

           Неожиданно несколько туземцев-мужчин отделились от толпы и начали подниматься вверх по склону – как раз туда, где прятались путешественники с «Блистающего мира». Они были уже метрах в ста, когда Кристон вышел из укрытия в полный рост. Он стал, подняв руки ввысь, демонстрируя, что безоружен, и улыбнулся, как человек, и открываясь таким же людям, как и он.
           Туземцы остолбенели  – и вдруг все бросились с истерическими визгами вниз, неся суматоху в лагерь. И далее всё пошло в таком же ритме: тут же, вооружившись, туземцы полезли вверх по склону – и первые копья и камни, уже полетели в сторону пришельцев.

            Что-то особенное приготовила планета этим дерзким. Они поспешили  в свой корабль и встали на середине озера. А яростные туземцы уже скатывались с ближайших скал.   
           Они были боги иные – вот истина, которую им Земля дала для размышлений. В ярости прыгая  на берегу, размахивая копьями, туземцы не в силах были достать, убить иных.  А смертные, всего лишь игравшие богов, сидели внутри, затаив дыхание, сжимая мечи и арбалеты. Они не знали, что будет далее в этой игре без компромиссов, какая случайность с ними сейчас произойдёт.  И вот уже появились  челны у дикарей, и вот уже, размахивая вёслами, они  помчались к кораблю со всех сторон.
           И снова очарованные сделали свой ход: любовь выходила против зла. Открылся люк и Кристон с Паолой появились на палубе своего «Блистающего мира». На них были небесно-белые одежды, и вышли они с улыбками простыми, без игры.
          Явившись, они вознесли руки вверх, и девушка, лёгкая, как мотылёк, с ореолом длинных густых волос летела и парила в этом ореоле, почти не касаясь тверди, а юноша, как восхищённая птица, кружил вокруг неё, выбивая дикий,  всем знакомый ритм. Эти боги всех завораживали страстью, они обещали любовь неведомую никому, и все блага небесные – для всех земных.
          Как истуканы,  застыли туземцы в челноках. И тогда кто-то явился и истерически завопил. Какой-то дрянной старикашка в богатом наряде с золотым жезлом в руках, показывая пальцем на корабль и изливая бессильную злобу на сошедшую с неба красоту.
          И тотчас очнулись истуканы – и копья стаей взвились к кораблю. «Паола, Кристон – назад!» – закричала  Василиса.  Мигом Кристон закрыл собой Паолу и толкнул её вниз. Медведь со звериной быстротой перехватил копьё и дротик. Туземцы разом завизжали и бросились вперёд. Едва люк корабля захлопнулся, как несколько копий ударило по нему. Скоро туземцы запрыгали на корабль из своих челноков.
           И снова пришла в движение Вселенная, снова Земля откликнулась на зов. Гигантская сила встала за любимцев этой неистовой планеты.  Что-то схватило корабль и подбросило его над водой. Туземцы гроздьями посыпались  с него. Скалы запрыгали, как игрушки, волны  гигантскими щупальцами взвились вверх. Снизу, всё нарастая, нёсся жуткий гул.
           То, что случается раз в тысячу лет, миллионы дней, мириады секунд, случилось именно в тот год, день и секунду, когда там был корабль очарованных, когда ему грозила гибель.
           Вода забурлила вокруг, запахло серой, над озером повис чёрный туман, снова что-то схватило и понесло их маленький кораблик. От подземных толчков в одном месте кромка кратера разломилась и тысячи тонн воды устремились в образовавшуюся щель.
           Это была бешеная вода. Кристон вцепился в штурвал, стараясь стабилизировать корабль, не дать ему перевернуться. Вместе с потоком воды корабль несло к щели.
           Корабль влетел в разлом и на мгновение они увидели одно небо впереди. Казалось, они сейчас полетят прямо в небеса. Но разъярённая вода их тут же понесла вниз. Удары, треск, грохот, рёв. Лопающиеся камни, дробящаяся вода. Корабль запрыгал на валунах, его понесло боком, задом, небо и земля подпрыгивали и менялись в мгновение местами. От чудовищных ударов казалось, не выдержит корпус  их «Блистающего мира».
           Вдруг всё разом смолкло, корабль глубоко ушёл в воду. Когда он вынырнул, путешественники обнаружили, что находятся в океане, а рядом был остров с дымящимся конусом вулкана, с которого они только что спустились, как с небес.

                11
         
             «Но когда я достигну вершину из вершин, мне придёт время умирать?» – спросила девочка  наивно. Её планета рассмеялась – дитя ещё ничего не знала о превратностях этого высветившегося мира. О подводных камнях, серых буднях, боли тела и тоски души, мгновенных озарениях и бездарной суете – вот что стерегло её за входом. Однако девочке она сказала так: «Нет, смерть твоя за далёкими горами. А сейчас ты восходишь на  первую вершину. А взойдя на неё,  увидишь там свой дом. Ибо ты обошла весь мир – и вновь вернулась. И не раз, и не два ты  будешь восходить на ещё большие вершины, и сделав ещё больший круг, вновь возвращаться  в свою долгожданную обитель. Однако,  не вздумай считать  этот круг последним. Ибо тогда он не выпустит тебя из объятий никогда».

             Медведю иное поведала Земля: «Здесь главная цель и окончание вашего похода. И как вам пройти, зависит всё от вас». «Иначе, что возможно?» – спросил не глупый зверь. «Иначе возможно ничего» – ответила в тон ему Земля.
             И после слов этих  к ним вышел третий островок в океане.  Лес его оказался наполнен жизнью – кричащей, порхающей, поющей, прибой их легко приветствовал, ветер их провожал, солнце ласкало и не обжигало. Они причалили, высадились на песок и вошли в этот приветствовавший их мир.
             Странное ощущение появилось у Медведя: будто они пришли сюда первыми, и только начали наполнять шагами этот мир.  Земля ему более ничего не говорила, его вели далее одни инстинкты.
             Очарованные уходили всё глубже, опять ничего не угадывая впереди. Остров этот тоже играл в свою игру, им надо было быть предельно осторожными,  разгадывая замыслы его. И снова сработало звериное чутьё Медведя: впереди появилась смерть хитрая, от человека. Он заворчал, снова шерсть инстинктивно вздыбилась на нём. Тотчас люди  взвели арбалеты и начали напряжённо всматриваться по сторонам.
             Наступило безмолвие, что-то прятавшее в себе. То чьи-то тени мелькали вокруг них, то чудились чьи-то сверхосторожные шаги. Кто-то невидимый ходил вокруг, подсматривал за ними.
             Лес вокруг них сменился на дремучий и мрачный. Под ноги легла трясина, и экспедиция оказались на единственной зыбкой тропе через неё. Вокруг них с утробным бульканьем поднимались болотные газы, лесная нечисть плясала где-то в тумане, шипя издалека. Водяные, кикиморы, лешие тянули к ним зелёные скрюченные лапы. Никто, однако, не смел коснуться их, пересечь тропу, и девочка поняла, что тропа эта волшебная, заговорена.
            Тропа, в естественном истечении своём привела очарованных на большую поляну и замок при ней, стоящий на краю. Казалось, теперь они могли вздохнуть спокойно. Замок этот, как будто  был вырублен из одной скалы, и им показался очень старым. Полуразрушены были башни его и стены. Развалины кое-где поросли кустами и травой. Тропа, с упоением, вырвавшись из болота, повеселела, побелела, приглашая пришельцев следовать далее по ней.  И едва они вышли на поляну, как безмолвие  стало тягучим, трудно проходимым. Чем ближе они подходили к замку, тем более в плавность изменялись их шаги. Это пространство вокруг пыталось поведать людям про свою беду. Казалось, начни они сейчас  говорить, из-за рёва безмолвия им не услышать ни друг друга, ни себя.
            Медведь между тем был в замешательстве, он потерял логическую нить похода. Своим звериным разумом он рассуждал: «Земля говорила про испытания ветром, водой и огнём.  Но ничего не сказала про охотника. Сказала, что люди ждут меня в конце. Однако меня не ждут, меня хотят убить».
            А Замок меж тем их безмятежно приглашал: ворота его были уже открыты, а мирная тишина  что-то предвещала. Но едва пришельцы вошли в ворота, как на них опустилась тьма. И в этой тьме впереди вспыхнуло звёздно-голубое сияние. И тотчас, кто-то в этом сиянии закричал истошным голосом: «Бейте, бейте, охотников за чудесами!»
            Пришельцы увидели, как в небольшой, из мрамора комнате, в голубом светящимся круге  парил, не касаясь земли, человек, одетый в чёрное. Он кричал в ярости, показывая пальцем на пришельцев. Какой-то ничтожный человечек, ненавидящий юность, любовь и красоту. В ответ на это, человечек выплёскивал разнузданные фантазии свои. Так ему жаждалось мир этот заплевать, очернить, загадить!
           А откуда-то из-за него уже валом повалили монстры, плоды его страстей – помесь людей, насекомых и зверей. 
           Тотчас трое людей встали рядом, ударив в волну из арбалетов. Брызнула кровь, раздались вопли. Снова, второй раз, хлынула волна – зачавкала, заулюлюкала, завыла. И снова стеной непробиваемой предстали перед ней пришельцы. Кого миновали стрелы, того мощными ударами лап, поражал Медведь. Из-за голубого сияния уже появились полубыки-люди, откуда-то из темноты туннеля затопал лапами и зашипел дракон.
            Тогда Кристон снова взвёл свой арбалет, и встал позади друзей, пока те отражали нечисть. Снова, расставив ноги, он прицелился, снова его сила воли плеснула магическим рывком – и он послал след вслед две стрелы из арбалета. Под самым потолком пошли стрелы – мгновение, второе – и человек в чёрном взорвался воплем. Тело его завертелось волчком и замерло в бездвиженье, и тотчас задрожала картина, замигала и схлынула волна уродов и чудовищ, и наконец, картина окончательно померкла, и на месте чудовищ оказалась пустота..
             Снова к ним накатило безмолвие, теперь в нём восстало одно сияние звёздное – и снова пришельцы, стояли перед загадкой, заданной Землёй.
             Они ещё не пришли, что-то принципиально важное их ждало впереди.
             И когда главный страж Пустоты – Безмолвие поведало смертным свою безграничную  тоску – только тогда звёзды померкли, и им открылась ширь земная до небес. Они вдруг оказались в просторном поле, в ярком дне, и много дорог уходило прочь от них, и какая куда вела, оставалось загадкой для пришельцев.
              «О, брат-Ветер, приди, укажи, какой тропой идти!»  – воззвала девочка в простор. Тотчас Ветер незримый примчался к ней на зов. «Идите любой тропой, – сказал им Ветер. – Ибо любой идущий вернётся назад к себе, в свой сад».
             Словно слепые, они сделали шаг наугад. Тотчас тропа запела под ногами беглецов. И птицы, и пчёлы и бабочки вокруг них запорхали, загудели, приветствуя, как долгожданных. Всю эту гармонию звуков подхватил  брат-Ветер и понёс, увлекая пришельцев далее, по избранной тропе. И снова Земля вышла к ним во всём  блеске: как островок в океане, в пустыне этой зеленел  оазис. «Вот истинный рай для всех очарованных, влюблённых!» – казалось, сами собой пришли слова. «Вот вам страна, где всё открыто», – летели вслед ещё. «Вот вам обитель – для зверей и для детей!» –  увлекали слова в пределы рая.
              Страна открылась, страна приветствовала их. А к ним выходили ждавшие их люди.
              Все эти люди были из разных стран и времён – белые, жёлтые, чёрные. Одетые в самые различные одежды, танцующие, поющие, рассказывающие что-то. Их всех объединяли две изумительные вещи: на лицах  у них были улыбки, и не было ни у кого оружия в руках.
             «Кого вы ждали?» – спрашивали их пришельцы. «Мы ждали вас, ибо про вас мы знаем всё», – им отвечали люди той земли. «Но что нас связывает?» – спрашивали пришельцы, приветствовавших их. «Нас связывает плоть Земли, объятия Ветра, журчание Воды. Но главное, мы поклоняемся зверю – первому порождению планеты. А Медведь – наш защитник, наш тотем.  И вот он сам пришёл в наш вечный город-сад».
             Медведю уже водрузили на голову корону из цветов, уже заплясали вокруг него и его свиты – Василисы, Кристона, и Паолы.
             Все, все желания здесь исполнялись, гармония вечная, меж всеми стихиями, зверьми, людьми царила в этом царстве.
             А Кристон с Паолой уже увидели свой приют: Дворец – уединённый и недоступный для не влюблённых. Где-то вдали была гора, словно тающая в синеве. А вершину той удивительной горы венчал белоснежный, словно из хрусталя, Дворец. Ни единой дороги, или тропки не вело в тот Дворец, его защищали неприступные обрывы. Влюблённые разу узнали его: это о нём они мечтали, едва увидели друг друга.
              Пришла пора любви. Взявши за руки, они сделали шаг, второй – и полетели. И все зааплодировали влюблённым. Сделав круг над Оазисом, и помахав на прощание, они полетели в свой Дворец.
             А меж тем, Медведя возводили на трон, поддерживая за руки-лапы, и он, благодушно ворча, входил в давно ожидаемую роль.

             А девочка Василиса вновь зажмурилась и загадала. И вновь перед ней открылось прежнее поле, и много дорог, из которой ей надо было найти опять свою. И она воскликнула одно только слово «Мама!», и помчалась опять к своей мечте.
             И вдруг бездна раскрылась перед ней. И всё показала эта бездна – и её саму, и маму, нашедшую её, и её грёзы о жизни, о тайнах, о любви. Бездна та показала друзей – её частичек, её плоть – Медведя, Кристона, Паолу. Она показала любовь,  вознесение, и смерть. Девочка заглянула на миг в эту бездну – и закричала о ужаса, заплакала от страха – и отвернулась, о бездне не желая больше знать, и прочь  пошла, потихоньку от ведомого и  неведомого ей. И сидя, долго плакала ещё, пока не уснула чистым детским сном.