Траншея и другие

Когда слесарь Ивашкин копал траншею,из окон соседних домов выглядывали и нервно хлопали ресницами тринадцать пар униженных ревностью и обезображенных злобой глаз. Укладывая металлотрубы в утоптанную и обсыпанную речным песком траншею, Иванкин не знал, что за ним наблюдает уже 22 пары оцепенелых глаз. После земляных работ, в момент, когда все муфты были вкручены, а трубы покрашены чёрным кузбас-блаком и уложены в бетонные желоба,в окнах прибавилось ещё одиннадцать пар глаз. Это были ершистые очи бабы Люси, бабы Насти, бабы Веры, бабы Нюши, многодетной мамы Клавы и прочих, прочих, прочих… Среди этих прочих тулил к стеклам свои ненасытные, испорченные судебными заседаниями гляделки народный судья Кошмарин… Бабки, естественно, подглядывали за Ивашкиным из-за желания первыми увидеть то, что делает слесарь и потом доложить всей улице, что она лично видела, как прохиндей Ивашкин делает всё во вред добрым, ангелоподобным соседям. Кошмарин отнюдь ничего не хотел желать соседу Ивашкину: ни зла, ни счастья, ни доброго пути. Ему хотелось другого – угадать кто первый из соседей напишет на Иванкина исковое заявление в суд.

После трёх вечерний сидений у пластикового окна Кошмарин пришёл к выводу, что это сделает баба Люся, потому что земля от вырытой траншеи частично обсыпалась за её забор и дробью легла на асфальтовую дорожку, причинив её тапочкам массу неудобств. Через неделю его мнение изменилось. Люсии Фёдоровне, жене своей, домохозяйки от рождения, бездельнице по натуре, любительнице антиквариатных, никому не нужных безделушек, проматывающей в магазинах зарплату и чёрный нал Кошмарина, заявил:

- Я тут, Люси, ягодка моя, понял по жизни одну вещь, что баба с чёрными глазами – это смерть любому делу. Вот увидишь завтра бабка Верка настрочит бумагу на этого придурка Ивашкина и пойдёт кабинетам нервы мотать, а сотрудникам и другим судебным лицам дыбить волосы и делать новые модельные прически.

Люсия Фёдоровна равнодушно посмотрела на него и с тем же нулевым азартом, поднялась со стула и пошла к окну. Встав на цыпочки, дабы взгляд очертил двор Ивашкина поверх забора, она пробежала зелёными как у кошки и томными как у коровы глазами, по прямой линии траншеи.

- Вчера я видела в Путивлецком магазине у Распадких ворот бабку Верку. – начала она медленно, подчёркивая каждый знак препинания. - Эта тёрка чуть меня не сбила с ног. Бежит с тачкой, в которой булка хлеба и бутылка кефира, гремит колёсами по плитке и орёт: «дорогу мне, дорогу (!),ей, гопота, по сторонам(!)» Посмотрела я в её звериные, зачумаренные кругляшами гляделки и поняла, что эта точно сдаст Иванкина судьям. А то и самому Христицкому. Тот никогда не любил, водопроводчиков. Сам знаешь, как только попадётся ему дело водоканальщика или канализационщика, так сразу пять лет всовывает каждому в руки.

К ней, со спины подтрусил, семеня ногами, Кошмарин и тоже встал на цирлы.

- У Христицкого смоляные глаза, как у бабки Верки. Два сапога – пара, – сказал он и ещё длиннее вытянул шею, стараясь разглядеть в траншее сгорбленную и потную спину Ивашкина. – Трудиться парняга, трудиться и не знает, какой над ним дамоклов меч занёсся.

- Разве у Христицкого тоже чёрные глаза ? – Спустилась с цыпочек на ступни Люсия Фёдоровна.

Кошмарин качнул головой, продолжая стоять на цирлах и рьяно, с шакальим тщением, разглядывать траншею Ивашкина.

- Надо же, - всплеснула она руками. – А я и не знала. Ах, эти тёмные сочинскиеночи, ничего не дают разглядеть: ни физиономии, ни торса, ни глаз…

- Ты о чём это, Люси ? – Стоя на пальцах, спросил выразительно Ивашкин.

- Да так… навеяло… Дай мне ещё немного рублей, тыщ десять, я себе медную крупорушку в антиквариатном приглядела…

- На кой она тебе ?

- Поставлю в зале на видное место. Ни у кого нет, а у нас с тобой есть… М-да… эти чёрные глаза кого угодно на морях с ума сведут. – Сладко потянулась она, подняв руки вверх.

Кошмарин не стал задумываться над словами его жены Люсии. Да и зачем ? За пятнадцать лет жизни судья уже свыкся с исчадием её ума, её рассказами о бурном проведении отдыха с подружкой в Турции, Египте, Сочах и Ялте и многие ее душещипательные истории, о том, как она с утра до вечера скучала по нём, он воспринимал вполуха. Что же касается траншеи, то в этом вопросе он был весь во внимании и не хотел ни кому не давать спуску. Его карие глаза подсказывали ему, что бабка Верка обязательно потащится в народный суд. Правда, через три дня после разговора с Люсией Федоровной он снова переменил свой взгляд относительно контрагента-заявителя. Бабка Верка из-за своего чудовищного языка и нелюбви к Кошмарину ушла на второй план, а всплыла у него неожиданно в мыслях многодетная мама Клава, толстая баба, обрюзглая, которая ходит и зимой и летом в прорезиненных мужских ботинках. Дом её, вернее строение, которое больше походило на пятистенный сарай, как раз упирался в забор Ивашкина, возле которого проходила траншея.

- Мамка Верка - ушлая стервоза, - рассуждал он. – Непременно не откажется подать на траншейника заяву с требованием возместить причиненный ущерб её дому в размере этак на триста тысяч. Так что, пожалуй, можно и посудить это дело, да поиметь с этого дела тысяч этак 70, не... 90 компенсаций за услуги судебного сопровождения... Главное не опоздать с бабкиными нетерпениями... а как это сделать, чтобы не проглядеть момент ? Да проще простого... пообещать секретарше Гальке, этой дурехе, подстилке Христицкого, десять тысяч... многовато что-то... дам ей пять тысяч... хватит ей и этого, а то сопьется по ресторанам... дам и скажу, чтоб мамку Верку подговорила на иск.

Кошмарин расплылся в улыбке и потер от удовольствия руки.

- Завтра же с утра, когда приду на работу, - продолжал рассуждать Кошмарин. - Вызову эту подстилку Христицкого и скажу, чтоб шла к мамке Верке составлять исковое заявление.

Еще раз потерев руки, он снова раз подошел к окну и встал на цирлы. Увидев, как трудяга Ивашкин, залитый потом и измазанный грязью забрасывал траншею песком, сказал вслух:

- Трудись, сосед, трудись... Именем Российской Федерации ты поможешь ягодке моей, Люсии Федоровне, купить в антиквариатном, тьфу ты (!), в антикварном магазинчике тульский осеребрённый самовар, да и в Абхазию бы ей не мешало бы еще раз съездить, покушать персиков...