Ян Гус на спиртзаводе

Ян Гус на спиртзаводе

- Ох, тяжко мне, тяжко... - Инструктор обкома Иванов мутно посмотрел на убогие обои в номере районной гостиницы и почувствовал  приступ тошноты.
Его сосед по номеру по фамилии Серостанов, такой же инструктор обкома из отдела сельского хозяйства, чувствовал себя получше. Правда, тоже не здорово.  Серостанов уже встал и сидел на своей койке в трусах и майке, задумчиво глядя на те же грязные обои в номере. Больше смотреть было не на что, разве что на батарею пустых водочных бутылок, которая громоздилась в углу.
Вся обстановка номера состояла из двух коек с продавленными матрасами, двух тумбочек, ящики которых никак не хотели закрываться, стола, двух стульев, пустого графина для воды и двух стаканов. На стене еще висела какая-то картина местного художника. На картине был нарисован розовощекий механизатор  на фоне комбайна. Лицо механизатора смахивало на лицо идиота, он  держал в руках сноп пшеницы неестественно яркого цвета. А может, это был сноп ржи.
Командировка в глубинку случилась не просто так, а по поводу. В "Правде" месяц назад появилась статья о том, как один молодой инструктор обкома партии проверял совхоз в  Кировской области. Этот инструктор договорился с молодой дояркой, чтобы она резко снизила надои. Договорился ради эксперимента, дабы отследить реакцию директора совхоза и его методы руководства. Методы оказались негодными. Выяснилось, что директор совсем не умеет работать с молодежью. Он даже разговаривает только матом, вместо того, чтобы вникнуть в проблему, во внутренний мир доярки. "Правда" директора здорово пропесочила.
Статья в центральной газете - руководство к действию. Иванов и Серостанов были направлены в довольно сильный совхоз, чтобы проверить микроклимат в коллективе, если надо - подсказать  решение каких-то проблем в свете нового мышления и статьи в газете.
Два дня назад их командировка фактически закончилась. Хлебосольный директор  совхоза закатил такую отвальную, что чертям стало жарко. Пели, пили и плясали до глубокой ночи, а утром их, ответственных партийных работников, еще тепленьких и ничего не соображающих с похмелья, аккуратно доставили в гостиницу, где Иванов и Серостанов благополучно досыпали до обеда. Командировочные деньги закончились тоже два дня назад, благо Иванов догадался позвонить начальнику отдела и предупредил, что придется задержаться в глубинке по причине сложности задания и задач, поставленных партией и правительством. Начальник, похоже, не поверил, но дал добро. Случился обычный русский загул, "задержались", и "нарешались" задач партии и правительства на всю катушку. Надо бы сегодня уехать, да не на что. Также, как и похмелиться. И даже если бы было на что - где взять? Новый  генсек Горбачев развернул такую борьбу с пьянством, что водка и вино стали страшным дефицитом и при серьезных расчетах запросто заменяли деньги. В магазинах спиртного не было вовсе.
Строго говоря, Иванов и Серостанов никогда не были большими друзьями. Они были совершенно разными по характеру. Иванов - остроумный рубаха-парень, любитель анекдотов, женщин  и рискованных предприятий. За место в обкоме он особо не держался, тем более в с началом перестройки авторитет КПСС начал стремительно падать.
Серостанов был гораздо серьезней и старше. Он закончил Высшую партийную школу в Горьком и откровенно  говорил о своей учебе: "Спасибо партии родной за двухгодичный выходной".
Спасибо-то спасибо, но Серостанов так и оставался занюханным инструктором без надежды на повышение. Иванов часто иронизировал по этому поводу. Одно время они даже враждовали из-за неприятного инцидента, случившегося полгода назад.
Их начальник отдела считал себя очень важной персоной, его кандидатура согласовывалась аж на уровне ЦК КПСС. Во всяком случае, он так всем говорил. Свою значимость начальник демонстрировал высокомерным видом и назидательными нравоучениями. Особенно он любил воспитывать Иванова, который запивал время от времени довольно сильно. Нравоучения Иванову в конце концов надоели, он в очередной раз  собрался увольняться, однако передумал. Однажды, будучи в одной веселой компании, Иванов познакомился с талантливым фотографом, у которого, по его собственным словам, было уже три международных выставки. Выпили, конечно, изрядно, и Иванов рассказал художнику про свою беду. Тот сразу оживился:
- Давай я сделаю его фото  в том стиле, в каком обычно фоткают членов Политбюро и Генсеков. Не бзди, комрад, времена  не сталинские. Перестройка, блин, и гласность... Повесишь портрет на работе, начальник и оттаит.
- Давай!
Раздобыли групповую фотографию отдела, где начальник  гордо восседал на первом плане, и через пару дней портрет был готов. Строгий и важный вид начальника точно соответствовал всем канонам подретушированных портретов высших партийных руководителей.
 Он получился живым и в то же время недоступным. Почти небожителем. Портрет заключили в стандартную рамку и довольный Иванов водрузил его над своим столом рядом с портретами Горбычева, Шеварднадзе, Рыжкова, Зайкова и прочих и прочих членов Политбюро.
Сотрудники отдела редко заходили в "техническое убежище" Иванова, портрет провисел неделю или две, пока кто-то не стукнул начальнику о художествах подчиненного. Иванов грешил на Серостанова, но как докажешь?  Начальник зашел и... буквально остолбенел. Даже открыл рот. Его лицо сначала покраснело, потом стало пунцовым. Наконец он приказал:
- Немедленно снять портрет!
- Который? - включил дурака Иванов.
От этих слов начальник содрогнулся и поднял было палец, чтобы указать на собственный портрет, но в последний момент передумал. Ну, ткнет он пальцем в какой-то портрет в присутствии подчиненного, и поди доказывай потом, что в собственный, а, скажем, не в портрет Горбачева. Мудрый руководитель не стал с кондачка решать сложнейший идеологический вопрос и принял соломоново решение:
- Разберитесь который, и после праздников мне доложите! Партком ставит этот вопрос на контроль.
Иванов "разобрался" молниеносно и снял портрет начальника сразу после его ухода. История как-то забылась, Серостанов и Иванов вновь стали почти друзьями несмотря на разность темпераментов и взглядов на жизнь. И вот - такая судьба, такая участь...

- Как ты? - спросил Серостанов.
- Не спрашивай, - ответил Иванов. - Башка раскалывается, руки в трясучке. Наверно, только дельтаплан поможет мне... Похмелиться бы, Коль!
- Неплохо бы, и сразу домой, билеты же купили без даты по удостоверениям.
- Да... - протянул Иванов и отвернулся. Чего попусту бередить рану, на нет и суда нет. Хотя...
Воспаленный мозг Иванова заработал на всю катушку, впереди забрезжил луч надежды. Иванов вспомнил историю, которую слышал от какого-то старого партийного волка. История не совсем в тему, но если приложить смекалку, можно провернуть интересную комбинацию.
- Коля, у меня идея. Ты только сиди и слушай, детали додумаем потом!

... Через два часа в большом старинном селе, где уже многие годы размещался спиртзавод, появились два человека в строгих костюмах и галстуках. Их приветливо встретили на проходной завода и под белы рученьки препроводили прямехонько в кабинет директора. Директор, замотанный делами, нашел время лично встретить иностранного гостя из дружественного чехословацкого города Усти на Лабе. Минут пять все дружно жали другу другу руки и цокали языками. Впрочем, гость был суров и неразговорчив, зато его сопровождающий болтал без умолку. Он поведал, что только что водил гостя на поля, чех искренне восхищался их ухоженности, говорил, что у них в стране еще нет такого порядка и таких урожаев.
- А как зовут нашего социалистического друга? - некстати спросил директор.
- Ян Гус, - не моргнув глазом ответил Иванов.
- Хорошее имя... - протянул директор. В его голове вихрем пронеслись отрывочные воспоминания из школьного курса истории. Вроде, был такой национальный герой. То ли чех, то ли поляк, то ли еще кто. А может не было?! Ну да ладно.
- А что он все молчит?
- Так неразговорчивый, не любит трепаться попусту. Товарищ Гус в своем районе возглавляет небольшое сельхозпредприятие, хочет начать производство "бехеровки". Это такая настойка на спирту и травах. Вот заехали к вам на пару часов опыт перенимать.
- Милости просим, опыта у нас предостаточно. Я должен отъехать в район, дам вам в сопровождающие своего главного инженера. Посмотрите все, у нас нет тайн от друзей. Надеюсь, вы и пообедаете  на заводе?
- Что ж, если приглашаете, - скромно ответил  Иванов и опустил глаза долу.
Директор "отъехал в район", а гости в сопровождении главного инженера начали осмотр допотопного производства. Спирт здесь гнали из зерна, но в основном из гнилых яблок. Дух в единственном цехе стоял такой, что запросто мог бы свалить с ног неподготовленного человека. По полу растекались лужи из браги и спиртовой закваски. Гости  невозмутимо слушали инженера и с интересом наблюдали за огромными бабами-работницами, которые передвигались по цеху в резиновых сапогах.
- Вы переведите ему, что температура должна быть строго семьдесят градусов, - горячился инженер, - строго семьдесят!
- Обязательно переведу! - заверял Иванов и, склонившись к уху Серостанова, что-то горячо начал ему нашептывать.
Потом был сытный обед с дегустацией сортов выпускаемой продукции. Спирт разбавляли соком, закусывали рыбой и мясом в нарезке. Потом долго прощались на проходной и чешский товарищ  внезапно произнес пару слов благодарности на хорошем русском языке. Язык, правда, сильно заплетался, но главный инженер остался весьма доволен исполненным поручением. До районного центра размягших гостей домчали на заводском разлетном "газике", прямо к рейсовому автобусу. У обоих остались подарочные пакеты с остатками закуски и несколькими бутылками чистейшего спирта.

... Через несколько месяцев история стала, как говорится, достоянием гласности. Директор спиртзавода увидел "чеха и переводчика"  во время одного из заседаний в обкоме и сильно удивился. Потом вознегодовал, Потом нажаловался куда следует. Потом друзей вызвали куда следует. Потом историю замяли, правда, обоих уволили.
Но партия доживала последние дни, за места в обкоме уже никто не держался. Увольнение не стало для Серостанова и Иванова большим огорчением.
Фотопортрет начальника отдела в строгом политбюровском стиле каким-то образом через десять лет попал на блошиный рынок в Берлине. Серостанов, будучи в Берлине в командировке, сразу его узнал. Хотел даже купить на память, но передумал.
Сергей Муравкин