Старая солдатская пилотка

Пшеничное поле с налившимся зерном было для него зрелищем привычным. То, что отец на новом месте нашел себе работу быстро, тоже не стало чем-то необыкновенным. Там, дома,  на Украине, отец брал Гришку с собой иногда на комбайн «дублером», как, смеясь, объяснял он маме. Здесь они со статусом беженцев не могли войти быстро в привычный ритм жизни, какой уж тут разговор о роли «дублера». Отец теперь больше молчал. Гришка все понимал, в свои четырнадцать лет он собирался стать старшим братом мальчиков-близнецов, которые скоро должны были бы родиться. Мама на восьмом месяце беременности попала под обстрел.
- Ты, сынок, учись держать удар, - сказал ему отец после похорон.
Григорий старался не жаловаться, понимал, что тяжело всем. Когда они с отцом приехали в этот городок в степи, он брал пример с отца: молчал и присматривался к ситуации, чтобы действовать адекватно. А вот отца понимать перестал: не мог, не должен был отец забыть маму так быстро.
- Пап, зачем ты меня с собой к ним зовешь? Иди без меня, о чем я могу с этой трехлеткой разговаривать?
- Поиграй с нею, пока мы с ее мамой работу закончим. Григорию нечего было возразить, характер отца знал, что не успокоится, пока работу не выполнит,  тоже знал. Не нравилось ему, но  «эта повариха прицепилась к ним»,  и  поделать он  ничего не мог. Сам виноват, так ему казалось, не надо было обращать внимания на повариху тетю Любу, которая после работы уходила домой вместе с трехлетней дочкой.  Детский сад работает, могла бы и не приводить Оксанку к себе в столовую. Так уж вышло, что они с отцом стали наблюдать за девочкой, пока ее мама была занята. Они жили в детском доме, в котором перед их прибытием были приготовлены для них условия проживания. Да и с Оксаной он сам первый стал заниматься, понравилась ему девочка тем, что как паровозик пыхтела, передвигаясь. Не обратить внимания на ребенка, оглушительно подававшего все сигналы продвижения воображаемого железнодорожного состава, было нельзя. Губы, сложенные для очередного «ту-ту-ту» или надутые щечки для «чух-чух-чух» вызывали у многих обитателей улыбку умиления. Да и провожать домой Оксану с ее мамой им пришлось потому, что девочка, заигравшись с Гришей,  не хотела без него идти домой. По дороге они узнали грустную историю отца Оксаны, который, работая машинистом на железной дороге, «зарулил» в другую сторону. Домик их был на улице крайним. За железнодорожным переездом колыхалось пшеничное поле.
- Будем пить чай, - сказала тетя Люба. Потом она посмотрела на лица своих гостей, взяла за руку притихшую дочку и очень быстро уложила ее спать.
- Уснула моментально. – Пояснила она через несколько минут. Чай пили молча. За последние месяцы Григорий с отцом впервые были в домашней обстановке. Гриша гладил шерстку маленького черного котенка, который важно расхаживал по комнате, держа строго-вверх свой длинненький и узенький хвостик. Взрослые делали вид, что не видят слез мальчика. Ситуацию спас отец Гриши. Конечно, он заметил много всякой мужской работы по дому. Так и повелось потом: отец с тетей  Любой работают, а Гриша и Оксана гуляют. Пшеничное поле стало любимым маршрутом. Здесь Гриша пел песни, которые помнил с  детства, Оксана с удовольствием слушала его и ни разу не спросила о том, почему звучание некоторых слов из песен Гриши отличается от привычных ее слуху слов. Она и так все понимала.
- Григорий сам решит, где ему жить, - услышал он воскресным днем слова отца. О том, что между взрослыми происходит определенная договоренность, он и прежде догадывался, но не мог предположить, что это будет так скоро. Резко дернул плечом и пошел за калитку, к переезду, шел вдоль скошенной кромки пшеничного поля, шелестела под ногами неубранная солома, навевала тяжелые мысли.
- Ридна маты моя, ты ночей не доспала, - запел мальчик, не видя рядом Оксаны, которая скользнула вслед за ним и тихонько шла следом. Она уже слышала от Гриши эту песню о маме, которая водила сына в поля за краем села, ей всегда было необъяснимо  жаль мальчика, она понимала, что нельзя его ни о чем расспрашивать. В этот раз она тихонько прильнула к нему, вставила свою ладошку в его руку и молча слушала. Ей тоже становилось тоскливо, когда ее самую последнюю забирала мама из детского сада, еще ей хотелось, чтобы мама приходила бы за нею вместе с папой. Оксана заметила маму еще издалека, мама несла в руках ее панамку, солнце нещадно пекло. Когда панамка, бережно надвинутая на голову Оксаны руками мамы, защитила ее от солнца, девочка бросила короткий взгляд на голову Гриши.
- На вот возьми, это пилотка прадеда Оксаны, бабушка просила сохранить, в ней мой дедушка вернулся с войны сорок пятого года. – Женщина держала в руке солдатскую пилотку с красной звездочкой, выгорела ли пилотка, а, возможно это был ее настоящий цвет, цвет предрассветного утреннего неба, дети не знали.
- Он с войны контуженным  вернулся, - продолжала рассказывать Люба. – Танкистом был, в танке горел, из горящего танка вытащил своих товарищей, они уже задыхались в дыму, сам едва успел выпрыгнуть, оглушило его, с тех пор у него осталась в памяти тревога. Наступали какие-то периоды в его жизни, когда вдруг среди ночи стремление делать все быстро и четко, чтобы спасти горящих в танке, заставляла бывшего солдата выбивать стекла окон и «выталкивать из горящего танка» спящих своих детей. Утром он потом недоумевал, ему казалось, что это происходило во сне, жена его, бабушка Любы, боялась таких ночей, любила деда, но по настоянию врачей все же отправила его в психиатрическую лечебницу.
- Пел дедушка хорошо. Освобождал Украину от фашистов, много украинских песен запомнил.
Гриша пилотку поправил на голове, увидел восторженный взгляд Оксаны, улыбнулся ей, учился «держать удар», старался свое настроение не делать доступным для окружающих.
-Гриша, Гришенька, зато я от тебя никуда не уеду, - выдала нечаянно подслушанную новость девочка.
- Пойдем домой, отец тебе сам все объяснит, - добавила грустно женщина.
Отец возвращался на Украину, каким образом он будет добираться и как он минует блок посты, об этом старались не говорить. Он решил примкнуть к ополчению, это решение вынашивалось им давно, хотел убедиться, что сын благополучно устроен в России. Теперь его ничего не удерживало.
После отъезда его  Люба несколько дней не приводила девочку к себе на работу.  В конце рабочего дня, часто поглядывая на часы, она торопилась быстрее закончить работу.
- Мамочка! – услышала она радостный голос дочки, - а меня Гриша забрал! А там еще остались Маринка с Толиком! А меня не последнюю забрали!
- Гриша! – Люба вытирала мокрые руки, не замечая влажных, наполненных  горячими слезами глаз.
- Я теперь сам буду Оксанку забирать из детского сада, - ломающимся басом сказал Григорий.
Люба обнимала его, прижимая к себе одной рукой, на другой сидела дочка. Гриша вдыхал запах, исходящий от нее, запах хлеба и жареной  картошки, запах доброты,  отзывчивости и материнского терпения. Ему еще предстоит узнать, что отец его под пулями погиб, когда-нибудь позже он постарается разобраться во всех этих жизненных сложностях, читая произведения Александра Солженицина и других современных авторов. А пока он твердо знает, что есть в мире непреходящая  ценность  с большой буквы: быть в ответе за тех, кто тебя любит. Теперь, держа за руку подпрыгивающую Оксану, которая преодолевала очередной «семафор», он шел домой, любовь все терпит и национальности не уточняет, Любовь держала бережно его за плечи, как бы опасаясь, чтобы не потерять. Она сегодня обрела сына.
- Я скоро сам буду комбайном управлять, буду командиром, а не дублером, - сказал Григорий. Пилотку солдатскую теперь буду хранить так же, как ваша бабушка ее сберегла.
- И я буду хранить! И я буду хранить! – радостно напевала Оксана. Они шли втроем, сплоченные единым  желанием сохранить и уберечь от разрушения семейные ценности. Самые главные ценности в мире, потому что с такими прочными и надежными семьями ни одному государству не грозит потеря суверенитета.