Пепел и кости. Глава 7

Из кафе мы ещё не выходили где-то с два часа. Дождь лил, не переставая, его капли звучно бились в окна, оставляя причудливые разводы и преломляя тёплый уличный свет фонарей, которые словно стражи оберегали город от напастей. Фонари же были похожи на прожектора в лагерях, где я был во время войны на некоторого рода «экскурсии». Тогда я ещё служил на Западном фронте, дослужился до большого звания, и вышестоящие решили отправить меня на службу в один из таких концлагерей, ведь «на фронте мне делать нечего, но и прохлаждаться Родина не позволит». Тот лагерь не был предназначен для уничтожения, всего лишь казармы, тихий большой плац и казармы, хранившие в себе погасшие души и практически мёртвые тела. Они ходили в своих секторах словно призраки, смотрели на нас во время обхода и ждали, что мы смилуемся и отпустим всех. Тогда я был глуп и думал, что всё делаю правильно. Пусть в голову и нередко приходили мысли о бесчеловечности моих сослуживцев, но они быстро угасали под натиском страха и животной жажды жизни. А теперь... мне настолько стыдно, что даже не вообразить.
Свет фонарей пробуждал болезненные воспоминания о постыдном прошлом. И эти картины ужаса перед глаза заставляли меня стыдится не только моей службы на фронте, но и всей своей жизни.
– Дождь не прекращается, – заметил уставший порядком Густав. Он выпил уже, по меньшей мере, пять чашек кофе за последние два часа, что мы провели в кафе. – Надо, наверное, домой идти.
– Нет, – сказал я, не отрывая взгляда от окна, за которым теперь не было ни единого человека, лишь дождь и пустые мёртвые улицы. – Никуда мы не пойдём. Кончится дождь, и тогда уйдём. Не обязательно искать памятники. Можно просто ходить, разве не в этом прелесть изучения города?
– Я просто хотел что-нибудь узнать о нём. Подозреваю, что здесь есть гораздо более интересные вещи, чем просто огромный столб на площади. И вряд ли здесь так уж плохо, как кажется на первый взгляд.
– На первый взгляд здесь просто ужасно.
– Почему?
– Слишком сыро и темно.
– Это всё равно лучше деревни, в которой ты жил.
– Возможно. Но и там было точно так же, как и здесь. Только людей меньше в разы.
– Тогда возможностей больше, – неуверенно сказал Густав, ковыряя пальцем деревянный стол. – Во всяком случае, мы сможем хоть чего-то добиться.
«Хоть чего-то добиться», – повторил я про себя. Что для нас вообще значит это словосочетание? Оно ведь у каждого ассоциируется с разными вещами? Кому-то достаточно большого дома за городом и дачи у моря, а кому-то выжить – уже большое достижение. Мир настолько неровен, несправедлив и смешон, что порой удивляешься, как такое количество несчастных людей могут продолжать вставать поутру с приторной улыбкой на лице. Все знали, что они несчастны, но спектакль продолжался, он шёл по кругу, люди в зале смеялись и делали вид, что это нормально, что так и должно быть. Но так быть не должно. Богатые смеются над бедными, сильные убивают слабых. Кто-то скажет, что это естественный отбор, а я скажу, что обыкновенная несправедливость, завёрнутая в благородную обёртку из эволюционного учения и домыслов.
Бог судья этим людям. Рано или поздно кара спустится с небес на землю, кто-то определённо погибнет, кто-то лишится всего, что нажил непосильным трудом или обманом. Где-нибудь на городском кладбище поставят огромную мемориальную плиту из чёрного мрамора, на похоронах люди будут плакать, но никому не будет их жаль. «Они это заслужили», – скажут они хором. Так же сказал бы и я.
– А, может, к чёрту этот дождь? – спросил будто самого себя Густав. – Пойдём, Оскар. Разве он нам помеха?
– Тогда для нас всё не помеха. И полиция, и власть, и законы, и даже дождь. Лучше уж выйти сухим на улицу и идти куда хотим.
– Я не могу сидеть на одном месте, – раздражённо ответил юноша, рассматривая свою кофейную чашку. – Тяжело, особенно, когда за дверью нас ждёт целый мир.
– Нас никто нигде не ждёт, – буркнул я, начиная постепенно уставать от запаха корицы и кофе. Даже разговоры моего нового друга успели меня утомить. Будь моя воля, я бы пошёл домой и снова уснул. – Мы сами по себе, мир сам по себе. Он – всего лишь сцена, которую мы методично продолжаем разрушать. Сколько кошачьих трупов  мы видели по дороге в гостиницу?
– Я не считал.
– Зато я считал, – сказал я и повертел в руках недоеденную булочку с вишней. Она уже слегка засохла и стала твёрдой. – Восемь, Густав. Восемь трупов, и это только в первый день нашего проживания здесь. Кто нас ждал? Может, кто-то собирался убрать раздавленные под колёсами тела, но определённо не в тот день. Они лежали и гнили на дороге, а люди проходили мимо. И неужели ты думаешь, что этот мир кого-то ждёт?
Я замолчал и почувствовал на себе возмущённые и даже немного напуганные взгляды посетителей. Они буравили меня своими маленькими тщедушными глазками, не забывая пить свой чай и вилкой ковырять пирожное. Стояла тягучая тишина, требующая ответов на всё то, что я сказал. Мой злой выкрик был сродни выстрелу из артиллерии среди бела дня: такой же громкий и страшный.
– Они на меня смотрят? – всё равно прошептал я, смотря на Густава. Тот еле заметно кивнул.
– Извините моего друга, – криво улыбнувшись ответил Густав. – Он не хотел вам мешать. Извините, ради Бога.
Спустя пару секунд за моей спиной вновь возобновился шум и гам лёгкой жизни.
– Твоя злость до добра не доведёт, – заметил Густав.
– Я думал, тебе нравятся мои философствования, – ответил я.
– Но не тогда, когда они превращаются в крик. Это плохо, Оскар. Всё-таки нужно уметь держать себя в руках.
– И это говорит мне человек, который буквально вчера накричал на управляющего в нашей гостинице! – уже тише воскликнул я.
– Ты мне указал на это, и я стараюсь держать себя в руках. – Знаешь, сколько раз я за день хотел впасть в бешенство?
Я помотал головой.
– Двенадцать раз. Практически всё по мелочам, но факт остаётся фактом. Я держал себя в руках. И тебе того же советую. А то как это так: ты даёшь мне советы, но сам им же не следуешь.
– Я просто устал, – ответил я, чувствуя, как грусть и усталость наваливались тяжёлым грузом. – Почему-то это день был очень тяжёлым, хоть мы ничего толком и не сделали.
– Не время спать, у нас ещё целая ночь впереди!
– Ночь? – мой взгляд на несколько секунд прояснился, и я увидел улыбающегося Густава. Он подозревал, что я не смогу отказать ему, потому просто не мог сказать «нет».
– Да, целая ночь. Представь, сколько сего можно спеть сделать за одну только ночь. Это же так много! Гулять, сидеть в кафе, пойти в театр, осмотреть пустой город. Бесконечные возможности!
– Возможно, ты и прав. Но я устал.
– Это не проблема, – махнул рукой юноша. – прогуляешься, войдёшь во вкус, а потом и сам не заметишь, как ночь пролетела! И тогда можно будет пройти в какой-нибудь парк и посмотреть на рассвет. Чем не прекрасное завершение дня?
– Да, рассвет – лучшее завершение дня.
– Решено, идём кутить на всю ночь! – воодушевлённо сказал Густав и подозвал кельнера. Молодой человек подошёл к нашему столику. – Счёт, пожалуйста.
Тот кивнул и удалился. Спустя каких-то пару минут он вернулся и озвучил цену за всё. Она была не очень большая – всего-то тридцать пять марок за двоих – однако меня всё равно смущало то, что мы тратили деньги направо и налево, даже не задумываясь о том, сколько у нас осталось. Но на горизонте уже сияла очаровательная тихая ночь, в которую, наверное, лучше было бы поспать, а не бродить по кабакам и развеивать деньги по ветру.
Мы встали из-за стола и, надев свои пальто, вышли. Стоило двери за нами захлопнуться, как в лицо ударил свежий городской воздух, и запах мокрого асфальта. В небе уже практически не оставалось облаков, они были скорее похожи на неуверенные размашистые мазки художника по красивой картине в попытках её улучшить. Но облака казались несуразными, даже лишними на этом прекрасном небе. Пусть ещё был день, пусть солнце ещё не село за горизонт, но на земле царили благодатные сумерки, позволяющие людям жить дальше без того кошмара, о котором теперь знали все посетители кафе. Они сидели и обдумывали мои слова. В их глазах мелькало непонимание и страх.
Мы привыкли так жить. Проблема лишь в том, что никто так и смог разрушить барьер, ограничивающий наши возможности.
– Нам нужно зайти домой прежде, чем мы отправимся на поиски ночных приключений, – пробормотал Густав, смотря на дорогу, по которой очень торопливо, разбрызгивая свежие лужи, разъезжало ещё мокрые автомобили. Они исчезали за зарослями повилики, и на несколько секунд тишина заполняла это место, казалось, что именно этот квартал давно вымер.
– Зачем? – спросил я, выйдя из небольшого транса, заставлявшего меня неотрывно глядеть на яркий свет фонаря.
– Надо бы приодеться, умыться, может, поспрашивать у управляющего места, в которые мы могли бы сходить. Думаю, это нам бы точно не помешало.
– Тут ты прав. Тогда нам лучше идти сейчас, – я посмотрел на свои старые наручные часы. Они выделялись на моей и без того бледной руке. Чёрный блестящий циферблат, золотые стрелки – прекрасное сочетание. Они шли непрерывно вот уже несколько лет, и меня это всегда забавляло. Время идёт дальше, без моего указания или толчка. Но стоит часам замереть, как, наверное, кончится вся наша жизнь. Время застынет, облака встанут на небе, машины, люди, города – всё это рассыпется в прах, вся наша цивилизация и всё достижения человечества. Всё окажется напрасным, абсолютно никому не нужным. – Времени у нас немного осталось. Ночь не за горами.
Мы молча шли по пустой от пешеходов дороге. Ещё полная безжизненной серой массой ранним утром, днём, после дождя она оказалась решительно никому не нужной. Люди попрятались в своих бетонных раковинах, предпочитая больше смотреть на красивые переливы света в окнах, чем выйти на улицы и прочувствовать это на своей коже – этот бодрящий ветерок, залезающий за ворот пальто, серое, ещё не проснувшееся после дождя небо, пустые чистые улицы, в которых отражаемся мы сами. Нет, всё это им не надо. Только те, кому нечего терять, бродили по дорогам в тот час. У женщин размоется косметика, у мужчин намокнет единственный рабочий костюм, а дети и вовсе обычно не любят слякоть. Выходит, что только бездетным и безработным в радость гулять по плачущему городу, изливающему душу на свои же лабиринты улиц. Только вот те, кто сидят по домам, всего лишь слушают его жалобный плач, а те, кто бродят снаружи – чувствуют горе всей душой.
Вот промелькнула площадь внизу с всё ещё держащим небо столбом. Людей, копошащихся у основания памятника, издалека не было видно, но я почему-то знал, что они находились там. Они готовили колонну в последний путь, наряжали её взрывчаткой, словно гирляндами. Но что-то в тот день было совсем не радостно.
Я вспомнил годы Первой войны. Дни в те времена были примерно такими же: серые, непомерно тяжёлые и страшные. Каждый день я просыпался в казармах, подозревая, что, возможно, следующей ночью моя кровать будет пустовать. Холодный ветер в лицо, грязная передовая, прятки от аэростатов в замаскированных блиндажах, ночёвки у костра в тылу, когда очередная атака прошла мимо – это составляло мою душу тогда, и оно же её и отравляло. Меня душила такая жизнь, просыпаясь, я надеялся, чтобы наши казармы оказались разбиты внезапным воздушным налётом. Надеялся, что кто-нибудь подсыпал мне в завтрак яд. Мечтал, что меня кто-нибудь пристрелит на передовой. Но ничего из этого не произошло, все беды обходили нашу часть тыла стороной.
А теперь... началась новая война. Я её не чувствовал, она была где-то далеко за горизонтом, на другой планете, на Луне и на Солнце, но точно не здесь. Люди наверняка говорили о ней, но удивительно спокойно – они знали, что война их не коснётся. Но кто может знать об этом наверняка?
– Тебя не призывали на передовую? – спросил я, когда мы шли по переулкам к знакомой гостинице.
– Нет ещё. Я очень боюсь, что рано или поздно придётся уехать. Так всегда бывает: хочешь начать всё сначала, без боли в воспоминаниях и крови на руках, но тут же что-то происходит. Так уже было со мной, только в тот раз мне удалось избежать худшего исхода.
– Ты был на Первой войне? – нахмурился я.
– Конечно же, нет, – отмахнулся он. – Она первая побывала у меня в гостях.
– О чём ты?
– Когда по всей стране проходила мобилизация, – думаю, ты помнишь это время – за мной тоже пришли. В тот день отец спрятал меня глубоко в нашем погребе, под целыми залежами капусты и мешков с картофелем. Мать сопротивлялась, хотела, чтобы её сын защищал Родину, но втолковать ей то, что во время войны нашу семью некому будет защищать, кроме престарелого отца.
– Тебя забрали?
– Нет. Но они убили всех в нашей деревне. Я слышал, как отец взял ружьё, как попытался им сопротивляться. А потом... потом я услышал выстрелы.
– Мне жаль, Густав. Правда, очень жаль, – я не заметил, как мы сели на ближайшую скамейку, тонувшую в тенях и лужах. Капли с крыш падали нам на головы, отчего иногда вздрагивали.
– Не надо. Словами никак уже не поможешь, – грустно сказал Густав, смотря на стену соседнего дома. В его взгляде не было ничего, кроме ностальгии по родному дому, смирения и скорби. – Бог дал, бог взял. Дал мне освобождение от службы, но забрал всех, кто у меня был. Прекрасная сделка, не правда ли? – я услышал в его голосе саркастические нотки.
– Не ты один лишился родителей, – ответил я, смотря в безжизненное небо. Сейчас оно как никогда лучше подчёркивало нашу внутреннюю опустошённость. – У меня тоже их не было практически всё моё детство. Я прожил в другом доме, с другими людьми, но вот я здесь, сижу рядом с тобой. Мы с тобой одни в этом мире, но это не мешает нам быть вместе и уверенно смотреть в будущее.
– Тебе не грустно, когда ты вспоминаешь о своих родителях? – тихим протяжным голосом сказал Густав и посмотрел на меня. С его лица капала дождевая вода.
– Конечно, грустно. Когда я вспоминаю о чём-то, мне всегда становится грустно. Это нормально. Каждый из нас имеет право грустить время от времени. Без этого вся наша жизнь теряет всякий смысл.
– Но ведь их уже не вернёшь, – ответил Густав.
– Помнишь, что я говорил тебе в поезде?
– Помню.
– А следуешь ли ты этим указаниям?
– Наверное, нет, – подытожил он.
– Тогда тебе пора бы уже начать менять свою жизнь к лучшему. Задуши своё прошлое. Выбрось всё самое плохое, оставь только самые светлые воспоминания. Забудь, как убили твоих родителей. Вспоминай, как вы проводили вместе время, как любили друг друга. Это ли не главное в твоей жизни?
– Главным в моей жизни всегда была семья, я этого не отрицаю. Но, как видишь, я не смог сохранить свою.
– Тогда создай новую. Не вороши старые моменты, не копайся в развалинах. Строй новое, более светлое. Страшное прошлое отравляет нашу жизнь. А если постоянно капать себе яд в еду и мысли, тогда какой смысл стараться жить?
– Наверное, никакого, – вздохнул Густав.
– Прости, но сейчас я просто обязан это сделать, – я молча достал портсигар и закурил. Дым тут же растворился в небе. Горький опыт ошибок прошлого вновь наполнил мои лёгкие, на губах оставался неприятный вкус зажжённого табака.
– Ты же сказал, что тогда была последняя.
– Значит, последней будет эта, хорошо? Слишком тяжело мне самому переваривать такие тирады, да и тебе, наверное, тоже. Порой это нужно каждому из нас.
– Я расслабляюсь по-другому, уж прости, – Густав встал, поправил пальто. – Пойдём. Ночь нас ждать не будет.
Я встал и потушил сигарету в ближайшей луже – окурок затонул на дне, испустив последний вздох. Пошёл за Густавом. Уже через каких-то нескольких минут блужданий по одинаковому лабиринту узких улиц и небольших внутренних дворов, мы вышли в свой. Я сразу почувствовал это, увидев знакомую фигуру под намокшим брезентом и сияющие окна над нашими головами. Яркая вывеска сияла в полумраке тёмного дня. Она изредка моргала, отчего двор на мгновение погружался в настоящую тьму, сменяющуюся красноватым отливом на лицах, дороге и стенах.
– Добрый день, – сказал я, стоило нам войти в холл гостиницы. Портье, стоявший в это время за стойкой, устал кивнул. На кресле возле стеклянного журнального столика сидел некто, прикрывающийся свежим тиражом местной газеты «Улицы мира». Толстые пальцы держали хрупкую бумагу и изредка судорожно переворачивали страницы.
Мы поднялись наверх и принялись готовиться к ночи. Я несколько раз перебарывал желание лечь на кровать и просто провалиться в сон, но что-то мешало мне сделать это. Не в силах что-то предпринять я просто стоял и смотрел в окно, наблюдая за тем, что происходило у соседей, пока Густав был в ванной комнате.
В комнате царил полумрак, и увидеть меня никто бы не смог. Поэтому я вполне свободно разглядывал соседские окна напротив. На втором этаже я увидел одинокого мужчину, курящего толстые сигары в окно. В другой руке он держал газету, на подоконнике стояла чашка то ли с кофе, то ли с чем-то другим. Он тоже рассматривал окна тех, кто забыл закрыть створки.
Вскоре мне наскучило наблюдать за таким индивидуумом, и я переключился на другие окна. На том же втором этаже, но уже практически напротив нашей комнаты, сидела на кровати девушка и мирно читала книгу в тонком шёлковом халате, блестящем в свете ночника. Она перелистывала страницы, и, казалось, это слышала вся улица. Я был заворожён ею, я хотел сидеть с ней рядом и так же читать книги, приобняв за хрупкое плечо. Но прошлое... оно вторгалось в мою жизнь всегда не вовремя, и вот я видел уже не прекрасный случайную девушку, а её. Я подозревал, что тело той самой было таким же прекрасным, но лицо отчего-то по-прежнему было размыто, оно не хотело склеиваться из обрывков в цельную картину, и от этого я страдал ещё больше.
Я хотел выкрикнуть до боли знакомое имя, но тут же опомнился. Ко мне сзади подошёл Густав.
– Всё в порядке? Ты чего в темноте стоишь?
Я ответил спустя пару секунд томного разглядывания девушки напротив.
– Всё нормально, – ответил я и обошёл пахнущего мылом Густава. Взял чистое нижнее бельё и, встретившись с озадаченным взглядом моего друга, закрыл дверь в ванную.
Шум горячей воды, пар, окутавший комнату, запотевшее зеркало и мягкое полотенце. Я вновь посмотрел на себя в зеркало, но не увидел каких-либо видимых изменений – всё такой же жалкий человек с пустыми мечтами. Быстро одевшись, вышел из резко ставшей душной комнаты и начал надевать свой красивый костюм: тёмно-синяя рубашка, чёрный жилет и классические чёрные штаны. Густав был уже практически готов – он застёгивал пуговицы на рукавах рубашки.
– Ты готов? – спросил он пару минут спустя. Я же сидел на кровати и рассматривал свои дрожащие по непонятной причине руки.
Я кивнул.
– Тогда пойдём.
Мы вышли в холл. Там уже стоял управляющий и вновь перебирал какие-то важные бумаги.
– Не подскажете, где можно провести эту ночь? – спросил я, положив руку на холодную стойку. Тот поднял голову и посмотрел мне в глаза. Но не успел он и слова сказать, как сзади на нас упала чья-то тень.
– Вы сказали «провести ночь»? – слегка весёлый голос оглушил пространство холла. Мы с Густавом синхронно обернулись и увидели перед собой слегка грузного мужчину в бежевом костюме в клетку. Он стоял и смотрел на нас, держа в зубах сигару. Она не дымила, просто лежала между отбелённых зубов.
– Да, сказали, – ответил Густав вместо меня. – Можете что-то предложить?
– Ещё бы! – заулыбался тот. – Мы с моей Вероникой как раз собирались сходить в одно очень хорошее место. Компания нам бы не помешала, так почему бы не отправиться всем вместе?
– В этом месте нам многое придётся потратить, наверное, – вздохнул Густав.
– Ох, об этом не беспокойтесь, джентльмены, сегодня всё за мой счёт! – всплеснул руками мужчина и широко улыбнулся, обнажая ровные зубы. – Ждите меня здесь, я сейчас схожу за Вероникой и вместе пойдём в то самое место.
Густав и я кивнули и посмотрели друг на друга, стоило нашему новому покровителю скрыться на втором этаже. Стояла странная тишина предвкушения чего-то нового.
А мы ухмылялись, зная, что нас ждёт чудесная, просто волшебная ночь.