Александрия. Глава 3. 4

На следующий день послеполуденное солнце застало Галла в Брухионе, возле дома главного советника префектуры светлейшего Марка Публия Планка.

Саратий, как и обещал, накануне представил друга своему патрону - это был немолодой, но с успехом молодящийся человек, сухопарый, маленького роста, с лучезарной открытой улыбкой и широко, по-детски распахнутыми глазами.

- Кто ж не знает знаменитого Галла-колесничего, - весьма радушно молвил Планк, - ты молодец, признаюсь, твое мастерство принесло мне немало профита в свое время. Значит бросил выступать? Жаль. В любом случае я в каком-то смысле у тебя в долгу, так что жду тебя завтра у себя – будет скромное пиршество для друзей, заодно обсудим твои дела. Пожалуй, есть у меня к тебе одно предложение, на мой взгляд, весьма выгодное для тебя, я в долгу не привык оставаться, уверен, останешься доволен…

Величественный дворец сановника располагался неподалеку от набережной, глядя окнами верхнего этажа высокого мраморного фасада на Восточную гавань. Многочисленные копьеносцы в портике не обратили на Валерия ни малейшего внимания, лишь в сенях дома, пышных и переполненных снующей челядью, один из охранников, к негодованию гостя, потребовал у него меч.

- Вот и видно, что ты никогда не бывал в приличном доме, - усмехнулся встретивший его в вестибюле приятель, - воспитанный человек не ходит с оружием на пиршество.

Они направились в сторону триклиния.

- И ты теперь здесь живешь? - с недоверием проговорил Галл, разглядывая золото тончайших узоров декора, живописную лепнину стен, расставленные повсюду изваяния, сотворенные неизвестным скульптором с таким искусством, что казалось - вот-вот оживут; чистейший хрусталь не иссякающей воды в фонтанах обширного атриума...

- Да, представь себе, друг мой, - скромно улыбнулся Саратий, - и теперь этот прекрасный дом может стать и твоим. Хочешь преуспеть - слушай Саратия, я-то знаю верный путь к успеху…

Тем временем, пока друзья неторопливо продвигались по дому советника, любуясь роскошью убранства и обсуждая планы на будущее, пирушка в триклинии была в разгаре. Залитый фалерном стол ломился от закусок, расторопные рабы прилежно сновали вокруг, без устали, с похвальным гостеприимством ухаживая за каждым из приглашенных; хоровод миловидных девушек развлекал гостей и хозяина плясками под звуки флейты, а те, в предвкушении главного блюда, лениво потягивали вино за разговорами.

- Друзья, клянусь Юпитером, вы сейчас упадете со своих лежаков, когда узнаете, кого я встретил вчера вечером у префекта… - сказал вдруг, воспользовавшись заминкой в общем разговоре, Лукреций Марцелл – юноша лет двадцати, светловолосый и голубоглазый, с тонкими и подвижными чертами лица, блиставшей за столом в золототканом наряде, безо всякой меры увешанном и унизанном оправленными в золото драгоценными каменьями.

Как того и ожидал юноша, его реплика вызвала большое оживление: на него мгновенно обрушился самый настоящий шквал вопросов и полных недоумения возгласов. Пирующие заговорили все разом.

- Чего?

- Где-где встретил?

- У кого?

- Что это он говорит?

- Говорит, что сам себя вчера встретил в доме префекта.

- В префектуре?

- Не будь дураком.

- Это каким ветром тебя туда занесло и почему я ничего об этом не знал? – поинтересовался Арнобий Ганнон, недобро сверкнув черными очами.

Наслаждаясь всеобщим вниманием, золотоносный юноша поспешил ответить на этот вопрос:

- За мной прислали носилки, что я мог сделать…

- Скажи, ты веришь в эту чушь? – простерев руку в сторону Планка, обратился к нему Ганнон.

- Не суди сгоряча, друг мой, - отвечал тот, одновременно разламывая плод граната, - пускай малыш Лукреций все сам расскажет, как и что…

- А тут нечего и рассказывать, - неохотно заговорил Марцелл, глотнув вина, - Атталу вздумалось распекать меня, словно я презреннейший из рабов, но я не растерялся и объяснил ему, что ничего не знаю об этом деле и что как видно, тут не обошлось без наветов неких завистников и недоброжелателей. Когда он все понял, то разом подобрел и призвал поужинать с ним. Вот и все.

- А ведь это в твой виноградник камешек, - с довольной усмешкой многозначительно крякнул упитанный и краснощекий советник Оптий Домиций, сделав ради этой реплики перерыв в увлеченном поедании цыпленка в медовом соусе и обильном запивании его же вином.

- Много ты знаешь, - отмахнулся Ганнон, к которому было обращено это замечание, не желая развивать нечаянно им же самим затронутую тему.

- Не унывай, друг мой Лукреций, хотя бы раз в календы каждому из нас приходится быть мальчиком для битья, - ободряюще произнес Планк. – Теперь ты воистину один из нас.

- Коли любишь подсчитывать золотые, умей сгибаться перед гегемоном…

- Слово гегемона – высшая правда…

- Услужливость и скромность – вот лучшая из добродетелей для чиновника… - посыпались на юношу тут же со всех сторон советы-приговорки.

- Благодарю за советы, - отвечал юноша с плохо скрываемым нетерпением, - но ведь вы всё ещё не знаете главного, а именно, с кем вчера ужинал префект… - возвысив свой звонкий голос, сказал он, заранее торжествующе улыбаясь.

- О боги, да найдется ли хотя бы один человек за этим столом, кому это было бы интересно знать? – раздраженно проговорил Ганнон.

- Отстань от него, пусть выкладывает, все что знает, раз начал, - недовольно заговорили остальные гости.

- Ладно, рассказывай, только знай - если меня не удивит твой рассказ, прислуживать тебе сегодня нам весь оставшийся вечер вместе с этими потными вонючими рабами…

- Удивит и весьма, - ничуть не испугавшись, самоуверенно отозвался Марцелл, - эээ… а как называется верховный жрец у христиан?

- Епископ, - отозвался Планк, сплюнув под стол гранатовые зерна.

За столом воцарилось молчание, даже обжора Домиций перестал громко чавкать и тупо уставился на юношу.

- Ахахахаха! – искренне захохотал довольный произведенным эффектом юный Лукреций, с удовольствием разглядывая вытянутые от внезапного неприятного изумления лица окружающих.

- Ну и дела…

- Это что же получается?

- И с каких же пор префект якшается с христианскими жрецами… - живо заговорили меж собой гости.

- Признаюсь, меня твои новости совсем не удивили, - сказал Планк, - но я не столь суров как наш общий друг Ганнон и прощаю тебя, юноша…

- Как это понимать, Планк? Ты знал, что ветер переменился и ничего не говорил?

- Да ты нас всех под удар подставил!

- Стало быть, для тебя жизнь и благополучие твоих друзей ничего не стоят!

- Друзья, не волнуйтесь, не надо преувеличивать масштабы бедствия, – со смехом поспешил успокоить своих гостей Планк, - дело в том, что я просто не счел нужным до поры посвящать вас в эти перипетии. Сами знаете, у нашего сиятельного Аттала сегодня одно на уме, завтра другое… Но раз уж зашла о том речь… То стало быть, по воле богов, пришла пора предупредить вас о грядущих переменах… - приподнявшись на ложе, он дал знак смолкнуть музыкантам и заговорил уже вполне серьезно, безо всяких смешков, остальные же в великом молчании ловили каждое слово главного советника:

- Итак, друзья мои, я прекрасно понимаю ваше недоумение и гнев, но все дело в том, что наш любезный Марцелл по своей юности и неопытности невольно обманул вас, хотя и сказал правду. Да, все так и есть, вчера наш дорогой префект ужинал в компании епископа, однако это был не александрийский епископ, как все вы подумали. О нет, это не того полета птица. Речь идет о человеке, который значительно выше по положению, не только всех христианских жрецов вместе взятых, но и самого сиятельного Аттала – речь о советнике и правой руке Константина. Да, да, императора Константина, который с недавнего времени, и уж это-то, надеюсь, ни для кого из вас не является открытием, единолично управляет империей (да славится его божественный Гений). И вот, в наш прекрасный город пожаловал его ближайший советник и друг, преподобный владыка... - при этих словах Планк многозначительно поднял вверх указательный палец, обращая на них особое внимание гостей, - Осий Кордубский, собственной персоной. Именно его вчера встретил в доме префекта наш неожиданно вездесущий Лукреций.

- И чего этому преподобному здесь надо, интересно?

- Может они там налогов недосчитались? – опасливо предположил кто-то.

- Для меня пока не совсем ясна цель его визита, – продолжал говорить Планк. - Однако одно могу сказать точно: поскольку император всем богам предпочитает именно христианского бога, то, отныне и нам всем придется последовать его примеру.

- Что это значит?

- Прежде всего регулярное посещение их храма.

- Для этого я должен принять их веру?

- Это необязательно. Главное побольше лояльности. Если вам дороги ваши насиженные теплые места в префектуре, разумеется.

- Вот ещё! Христианство - религия бедняков и рабов, не хочу иметь с ними ничего общего…

- Весьма недальновидно, друг мой…

- Кого? Ты видел их храм? Там на один крест ушло золота больше, чем наберется во всем городе!

- Эко ты хватил, друг…

- Снаружи золото, а внутри дерьмо. Лично мне совсем не улыбается тереться там вместе со всяким сбродом. Потом и за три дня не отмоешься от вони!

- Друзья, смирим гордыню, и, претерпя скорбь, победим, - усмехнулся своей широкой ослепительно-белозубой улыбкой смуглолицый и черноволосый Феликс Фест.

- Ты-то можешь паясничать вволю, ибо куда и зачем ты ходишь никому неизвестно и не надо.

- Каждому свое, - рассмеялся тот в ответ.

- Не зря, стало быть, сынок префекта в христиане подался? Ты смотри - молодой, да ранний, с малолетства нос по ветру держит!

- Хаха, а ты думал! Это только мы всё последними узнаем!

- Не понимаю, и чего вы все всполошились, - благодушно прохрипел Оптий Домиций, дожевав цыплят, а заодно и добрую половину всех закусок на столе, - с меня не убудет послушать христианского проповедника… Эй, девушка, - подозвал он к себе одну из рабынь и едва она приблизилась, сгреб в охапку и, казалось, что своими толстенными сплошь поросшими жесткой шерстью руками он вот-вот переломит её словно тонкую тростинку, - скажи-ка, красавица, ты способна полюбить такого грубого мужлана как я, - проговорил он, обдавая пленницу своих железных объятий обильной отрыжкой и едким запахом пота.

- Обед только начался, а он уже нажрался как свинота, - раздраженно проговорил Планк себе под нос.

Это, ускользнувшее от внимания остальных, увлеченных горячим спором гостей, мимолетное небрежение законами гостеприимства не скрылось от наблюдательного Ганнона:

- Послушай, друг мой Планк, а куда это подевался твой сладкоречивый маленький грек? – с легкой усмешкой вполголоса обратился он к хозяину застолья. – Позови его, пусть-ка позабавит нас своими забористыми байками!

- Всенепременно, - невозмутимо отвечал ему в тон Планк, прекрасно расслышав эти негромкие слова, несмотря на шум и гам застолья, - немного терпения, друг мой.