Записки обывателя. Отчий дом. Часть 7 продожение

   К началу 50-х годов была построена и сдана в эксплуатацию первая Одесская ТЭЦ. Отца сразу же перевели на новое место, и он стал работать начальником смены. Работал, надо думать, очень добросовестно, поскольку труд его был отмечен довольно высокой по тем временам государственной наградой – орденом Трудового Красного Знамени. Возможно, из-за перенапряжения, но вскорости для отца началась, можно сказать, драматическая полоса его жизни – он заболел бронхиальной астмой. Это было, тем более обидным, поскольку отец никогда не курил и совсем не увлекался выпивкой. Скорее всего, виной тому были два фактора – сырые стены нашего дома и тяжелая работа в горячем цеху.
   Все чаще отца стали донимать приступы удушья. Помню, мать в таких случаях со всех ног неслась к железнодорожному переезду, где только и был телефон. Располагался он километрах  в двух  от нашего  дома. Я  в  это время кипятил на
электрической плитке шприц, отец хрипел и кричал на меня, почему так долго. Наконец, я набирал в шприц из ампулы дозу адреналина и он с размаху сам всаживал иглу себе в бедро. Минут через десять приступ проходил, на пороге появлялась мать, и всем нам оставалось только ждать приезда Скорой помощи. Далее события развивались и смешно, и грустно. Смешно, потому, что врачи начинали возмущаться, зачем их вызвали в эту дыру, поскольку отец к этому времени чувствовал себя уже более-менее сносно. Грустно, потому что через час другой все могло начаться снова. Если врач попадался опытный, отца отвозили в больницу, если нет – нам с матерью доставалось по полной программе. Можно представить себе состояние людей, когда у них на глазах в судорогах задыхается человек, а сделать практически ничего нельзя. Надо сказать, у отца была астма в очень тяжелой форме. В итоге ему дали инвалидность третьей группы и больница стала его вторым домом. В этот период жизни я смог до конца оценить блага бесплатного медицинского обеспечения, как это было в советское время. Случись нечто подобное сейчас, остались бы, в полном смысле слова, без штанов.
   Заметно лучше ему стало с переездом на новую однокомнатную квартиру в районе Черемушек на улице Варненской. Произошло это ближе к середине 60-х, когда я окончательно и навсегда расстался с отчим домом. Однако улучшение это вряд ли можно было назвать путем к выздоровлению. От частого применения адреналина у отца перестала работать поджелудочная железа, и получилось так, что астму сменил сахарный диабет. Эта болезнь, как известно, не излечивается в принципе. К тому же, до конца жизни диабетику приходиться сидеть на инсулиновых уколах в условиях предельно строгой диеты. Инсулин отец получал в аптеках бесплатно без всякой волокиты и ненужных формальностей.
   Помню, однажды, где-то в конце 60-х он приехал к нам в гости в Калинин, нынче Тверь, где я только начал проходить в то  время  воинскую  службу.  Бытовые условия у нас тогда были самые скверные, квартиры еще не дали, жили в полуподвале частного дома. Мебельного реквизита не было практически никакого. На скорую руку приобрели какое-то кресло, что-то из посуды, еще какую-то ерунду. Конечно, это нисколько не сгладило той убогости, в которой нам с женой и маленьким сыном пришлось начинать городскую жизнь. Отец, как мне показалось, был шокирован, увидев в каких условиях, проживает советский офицер. Виду, однако, не показал, но и скрыть свое разочарование у него не получилось. Мы тут же скоренько ввели его в курс дела, квартиру, мол, получим со дня на день, как только сдадут дом. По сути, так оно и было, дом планировали сдать где-то в течение года. Потому во время второго визита отца в Калинин мы предстали уже совершенно в ином свете – в уютной однокомнатной квартире в пятиэтажном кирпичном доме. Обзавелись цветным телевизором, музыкальным центром и даже моторной лодкой для прогулок по Волге. Но суть не в этом. Меня до глубины души поразило то, с каким вниманием государство того времени относилось к больным людям. Отец только спросил, где находится аптека, как тут же, менее чем через час вернулся с полным комплектом инсулина и одноразовых шприцов. Сегодня, даже трудно представить, что такое могло быть в действительности – в чужом городе и бесплатно.
   Вот уж воистину все познается в сравнении. Каждому, наверное, не так уж редко приходится бывать на вокзале по разным причинам: встречать, провожать, самому куда-то ехать. И вот какая примета нынешнего времени резко бросилась мне в глаза: абсолютное отсутствие чего-либо такого, на что можно было бы присесть. Конечно, я имею в виду обычные скамейки, которых в избытке хватало на всех в старые добрые времена. И я, грешным делом подумал: как же нужно ненавидеть свой народ, чтобы лишить людей возможности элементарно присесть и отдохнуть в ожидании поезда. Выход, разумеется, есть. Ступай в закрытый зал ожидания, плати деньги и получай себе место для сидения.
   Да  разве только на вокзале можно встретить такое «внимание» к людям? А городские туалеты, которые когда-то функционировали, как правило, в парках, на стадионах, в кинотеатрах, на конечных остановках транспорта и так далее? Пляжи, открытые для всех и каждого в любое время суток? Все, все и еще раз все – за деньги. А если их не хватает на «все»? Поэтому очень сомневаюсь, что сегодня диабетикам возможно, как и раньше, получать бесплатно в аптеках инсулин и разовые шприцы. Тем более что аптеки и туалеты, в отличие от вокзалов, стопроцентно частная собственность. И надо быть уж очень наивным, чтобы надеяться получить от собственника хоть что-нибудь бесплатно. И пусть там, хоть что говорят, но выходит, отцу по-своему повезло, что не пришлось дожить до столь жутких времен. Он бы всего этого, наверняка, не понял.
   Последняя наша с ним встреча состоялась в Одесской больнице, которую по старой традиции называют «еврейской». Мать прислала телеграмму, что отец очень плох и, необходимо срочно приехать. Мы с женой тотчас отреагировали на этот сигнал и, хвала Аэрофлоту, через день уже были в Одессе. К слову, в то время услуги Аэрофлота были доступны каждому, кто испытывал в них нужду, поскольку билет на самолет стоил чуть дороже билета на поезд. Разница составляла где-то 3-4 рубля. Кстати, билет на тот же поезд стоил в сотни раз меньше нынешних цен. К примеру, цена билета Ленинград-Одесса была 18 рублей. Для сравнения, мой лейтенантский оклад составлял в середине 60-х – 140 рублей, жена получала 95 рублей.
   С учетом некоторых годовых накоплений и кредита из кассы офицерской взаимопомощи, мы безболезненно могли позволить себе роскошь летать из Казахстана в отпуск самолетом. А маршрут был довольно непрост. Из Казахстана в Ленинград, где проживали родные жены, из Ленинграда в Одессу к моим родителям и затем, из Одессы в Караганду. Короче, все эти комплексные транспортные расходы обходи-
лись нам около 70-80 рублей.
   Совершенно по-другому складывалась обстановка в аналогичной ситуации с матерью жены, то есть, с моей тещей. Пришла такая же скорбная телеграмма, мол, если хотите застать мать живой, срочно приезжайте. Решение было однозначным – лететь самолетом. Однако к концу 90-х годов основным финансовым эквивалентом в Украине стал американский доллар. Он повсеместно властвовал во всем и над всеми. Тут то и выяснилось, что билет до Санкт-Петербурга стоит ровно 100 долларов. Следовательно, два билета туда и обратно обойдутся нам в 400 долларов. Более того, хоть и к родственникам едем, но они ведь не будут нас там бесплатно поить и кормить. Кстати, в этом вопросе, я как в воду смотрел. Тут-то мы с женой и призадумались. Моя доцентская зарплата в Вузе, которую, кстати, не выплачивали годами, составляла около 40 долларов. Жена, работая бухгалтером у частного предпринимателя, достигла большего – зарабатывала около 100 долларов. Накоплений – полный ноль, все сгорело в горниле перестройки. Что делать? Выручил хозяин-предприниматель, бывший коллега жены по техникуму советской торговли.
   Никогда в жизни я не чувствовал себя более ущербным, чем во время этого спонтанного визита в «новый» Петербург. Обычно, во время пребывания в отпуске нас опекала мать, более того, всячески баловала фантастически вкусными пирожками и прочими домашними деликатесами. Кроме того, мы никогда не приезжали с пустыми карманами. В этот же раз мать лежала, подрубленная под корень инсультом, и была несказанно рада нашему приезду. К счастью, несколько позже, она слегка оклемалась и даже стала ходить. С учетом того, что она к тому времени довольно легко преодолела девятый десяток, это было событием исключительным.
   Однако на данный момент мы с женой оказались в весьма деликатном положении. Не иметь возможности приобрести на  ужин  полкило  сосисок  и  кусок  хлеба – что может бытьунизительнее для доцента и кандидата наук? И когда я однажды услышал, как какая-то незнакомая женщина в разговоре изрекла, что не дай Бог вернуться советским временам, мне захотелось волком завыть от такого кощунства. Правда, тут же сообразил, что для тех у кого «чысти» ручки, а из карманов торчат трубы украденного флота или предприятий-гигантов вроде «ЗОРа» и «Январки», советские порядки как кость в горле. Очевидно, эта женщина была из тех, кто прорвался к «корыту» и прочно там обосновался. Ведь абсолютное большинство украинских граждан, после развала Советского Союза перешло в режим выживания.
   К середине 70-х все эти «сюрпризы», которые могли присниться лишь в страшном сне, были еще впереди. Получив телеграмму, мы срочно прилетели в Одессу. В этот раз я изменил своей устойчивой традиции ходить во внеслужебное время по гражданке и в больницу явился в военной форме. По поводу этой традиции отец не раз выражал свое недовольство моей жене – Нине Ивановне. Он, как и все родители, очевидно, хотел гордиться своим сыном и военная форма, в его представлении, была своего рода наглядным подтверждением определенных жизненных успехов.
   У меня, в процессе службы, постепенно сложилось несколько иное мнение. Первоначальные восторги, безусловно, имели место в то время, когда я примерял лейтенантские погоны. Потом они  приобрели чисто практическое направление, можно сказать, стали атрибутом профессиональной принадлежности. Действительно, врачи на работе надевают белые халаты, рабочие – спецодежду и так далее. Так же само, по моему мнению, следовало относиться и к военной форме, надевать ее там, где это необходимо. Короче, военной формой я никогда не хвастал и при случае всегда норовил переодеться в гражданскую одежду.
   Отец, почему-то относил офицеров к какому-то престижному сословию. Должен заметить, он был не единственным в этом  роде.  Подтверждением  тому  может  служить  один забавный эпизод, который произошел со мной во время моего пребывания в Калининской Военной Академии. Я тогда, в звании капитана, состоял одним из экспертов по списанию отработанных секретных документов. Одним из членов комиссии в нашей группе была женщина средних лет. Работа оказалась хоть и ответственная, но до жути скучная и нудная. Естественно, чтобы не уснуть, мы развлекали себя разговорами на различные темы. И, вдруг, эта женщина заявляет: хорошо, мол, жить офицерам, они деньги домой мешками носят. Я, в полном смысле слова, опешил от такого рода несуразности. С чего она взяла? Сразу вспомнился свояк Михаил. Образование он имел семь классов, работал на знаменитом Ленинградском оптико-механическом заводе токарем шестого разряда. Одевался всегда с иголочки, приобрел по очереди на заводе новенькие «Жигули», построил дачу, гараж и прочее. Я, по сравнению с ним, по уровню жизненного благополучия, выглядел жалким пигмеем. Какие там, к черту, «Жигули»? Подобная мысль и в голову даже не закрадывалась и, вдруг, откуда ни возьмись – «мешки денег»! И все же, пришлась к месту солдатская находчивость.
   - У вас дети есть?- между делом спросил я эту женщину.
   - Да, есть,- ответила она.- Двое сыновей.
   - Так это же просто здорово!- Я уже не мог скрыть своего сарказма.- Пусть поступают в военное училище. Закончат, и будут вам приносить не один, а целых два мешка денег!
   Женщина недоуменно вытаращила на меня глаза и через какое-то время выдала:
   - Ну да, этого мне только не хватало! Зашлют потом куда-нибудь, на Северный полюс и детей не увидишь!
   - Превратные у вас понятия об офицерской жизни,- подвел я своего рода итог этой небольшой дискуссии.- Действительно, будет лучше, если ваши сыновья останутся при вас.
   Отец искренне полагал, что как только я получу звание майора, моя жена должна оставить работу и заниматься домашним хозяйством.  И вот,  наконец,  сбылась  его  заветная мечта, я предстал перед ним в звании майора. В глазах отца засветился радостный огонек. Он только-только перенес тяжелую операцию, и никто не знал, чем все это кончится. А суть проблемы состояла в том, что у отца на спине, как грибы после дождя, стали высыпать карбункулы. Врачи могли бороться с этой напастью одним лишь способом - хирургическим. Таким образом, у него было прооперировано кожу, примерно, на половине спины. Рана получилась огромная. Но это, как говорится, было еще только полбеды. Главная беда состояла в том, что рана практически не заживала. Таковы были типичные последствия сахарного диабета.
   Разумеется, я имел на эту тему не один разговор с врачами. Они, как это у них принято, ничего прямо не говорили. На языке была традиционная дежурная фраза: мы делаем все возможное, теперь все зависит от него. Не помогли и мои маленькие хитрости. Я намекнул о том, что имею доступ к самым высшим медицинским кругам. Мне ответствовали, что отец обеспечен более чем современными и эффективными препаратами и, искать что-либо «наверху» не имеет смысла. Скорее всего, врачи просто тогда уже знали исход. Увы, первоосновой всех бед был все-таки сахарный диабет.
   А вот военная форма и звание майора все же, очевидно, произвели впечатление. Был намек на одну вакцину биологического происхождения, которая стимулировала заживление ран. Очень редкую и дорогую. Я уже не помню ее названия, но в Одессе о ней никто ведать не ведал и понятия не имел, где ее искать. Так или иначе, но мои десять суток краткосрочного отпуска, на который имеет право каждый офицер в течение года по причине семейных обстоятельств, истекли. Каждый день мы с женой по несколько часов проводили возле кровати отца. И вот наступил день расставания.
   - Держись, батя! – сказал я чисто по-одесски. Так в юношестве мы называли своих отцов. – Мы тебя вытащим!
   - Не  беспокойся,- тихо промолвил  отец. – Я смерти не боюсь. И, спустя мгновенье добавил: - Хотя туда,- он кивком головы указал на потолок,- Я тоже не очень тороплюсь.
   В Калинине мы с Ниной Ивановной сразу же приступили к поискам таинственной вакцины и наши  усилия, в конце концов, увенчались успехом. Это действительно был очень редкий препарат, и, как мне помнится, он имел применение в основном в ветеринарном деле. То есть, использовался для лечения травмированных животных. Нам удалось приобрести несколько ампул этого препарата, которые мы тут же срочно отправили в Одессу.
   К сожалению, не знаю, кто был автором этого замечательного лекарства, но из Одессы через какое-то время пришла весточка о том, что раны у отца стали заживать. Мы, конечно, очень обрадовались такому ходу событий, отцу ведь на тот момент было всего 65 лет. Появилась реальная надежда на благополучный исход. Думали, справится, выдюжит, и я сыграю с ним еще не одну партию в шахматы. Чуда, однако, не произошло. Сахарный диабет болезнь не менее коварная, нежели рак. Организм уже не мог больше бороться с этой напастью и к середине октября 1975 года отца не стало. Похоронили его на Таировском кладбище. На могиле, окаймленной металлической оградой, стоит скромный памятник из мраморной крошки, прозванный в народе «парусом» Со смертью отца окончательно порвалась живая нить между мною и отчим домом.