С дуба падают листья ясеня

Виктор Матюк

С дуба падают листья ясеня

С дуба падают листья ясеня, ни *** себе! Ни *** себе!
Жизнь выглядит отвратительно и действительно всё в ней омерзительно!
Опрокинешь сотку палёной водки, закусишь хвостом атлантической селёдки,
Меняется походка сразу, словно на бабе ты кончил три раза, рядом качаются столетние вязы,
На тебе кальсоны из белой бязи, ты из грязи вылез в князи, не совершив заведомой кражи!
Выглядишь охуительно, хочется сходить в современное кино, там же темно и мухи не кусают,
Бабы яблоневый цвет тайком с члена срывают, и такую игру затевают, что сами не знают,
Что я без отчизны остался, с друзьями надолго расстался, но не запятнался в очередной раз,
Рот сковал непреходящий спазм! Нет ни слов, ни пошлых тирад, всюду ночной маскарад,
Мужики вертятся вокруг статных баб, но им никто уже не рад! Неужто я не в отчий дом вернулся,
Сразу упал, когда поскользнулся, слова плохого не сказал, кажись, не в те сандалии обулся,
И так ****улся об пол, что едва духом не изошёл, пытался учинить над бабой произвол,
Старый козёл не в те ворота впопыхах вошёл, обознался и обманулся,
Потом сам как мыльный пузырь одним махом вздулся! Мне доподлинно известно,
Где находится то запретное и гиблое место? Судьбою сей отрок был балуем,
С детства выделялся среди толпы огромным, длинным и толстым ***м,
Мы с ним читателя вот-вот заинтригуем, судьба была в тот миг пьяна,
Когда из чужого *** создала шею журавля! Теперь он свои муде щекочет,
Но трахаться до рассвета не больно хочет, сам едва ноги волочит,
Да и член, как в былые годы уже не торчит! Горе и стыд от людей,
Сострадания не дождёшься от ****ей! Разудалый член ждет время перемен,
Но никак не может резво подняться с обоих колен! Всё – тлен, всё – суета,
Былая красота сама ушла от толстого и длинного болта! Смеётся с него братва,
Болит его голова, по воле ветра наземь слетает пожухлая листва, а слова припечатаны к спине,
Нет уже никаких волос на голове! Чудится мне, что темно даже в манде, там посерёдке – глубоко,
А по краям – мелко, неужто встретилась мне девка, я весь околоток удивил, но по яйца засадил,
И сразу ожил, сам себя впечатлил, стакан водки неспешно налил, быстро посуду высвободил,
И не забыл о том, что хую не писан закон! Он плевать хотел на жизнь такую: сволочную и злую,
Я же себя постоянно страхую, чтобы вновь не загулять напропалую!
Приходится иной раз на баб во всё воронье горло орать: по лицу – целка, по ****е – ****ь,
Гуляешь по траве луговой, умываешься ключевой водой, но потерян покой в душе,
Неудобства испытываешь в родительском шалаше, а что творится в твоей душе?
Об этом речь даже не веду, всю ночь в карауле стою, как на боевом посту,
Но Гордиев узел никак не разрублю! Да, я женщин люблю в любом виде,
Они грешили ещё при царе Давиде, им свято жить не дано, им всё равно: где и с кем,
Но зачем? Один хрен трудно подниматься с колен, когда страсть ноздри щекочет,
А мужик едва ноги волочит! Он полночи не спит, у него *** не стоит, и голова с похмелья болит!
Крутится земля, кто-то стоит у руля этого огромного с виду корабля, но ни фига не соображает:
Что и к чему? Ночь безумна и темна и к тому же на диво зла, она иного умника ждала,
Выглядывала из-за угла его ещё вчера, но не дождалась,
И на этот раз карта пошла разбитной бабе не в масть! Факт на лицо:
Садись в катафалк и чеши одно своё яйцо, как бы дело не дошло до рукоприкладства,
Ничего разбитной бабе на передок слабой и на еблю падкой уже не надо,
Догорела бы до утра в святом углу старинная медная лампада!
Кто-то тронул мужчину в тот миг за рукав, он на всю округу видать с испугу заорал:
«Меня, оставь, не лукавь, быть может, я не прав, что не соблюдал монастырский устав,
Но у меня больше прав, чем у тебя, дурья ты башка! Ты на Пасху испытала мою ласку,
Получила встряску и что? Теперь тебе секс холодными ночами снится и голова кружится,
А пожухлый лист прилипает к сапогам и наземь ложится только по утрам!
Авось встанет член, но зачем? У него много бытовых проблем!
Всё – тлен, всё – суета! На диком севере – вечная мерзлота,
Чуть ниже – закон тайга, вот так и проходят жизни годы,
Нам бывшие жёны шлют переводы в места не столь отдалённые!
Душу свою на все замки и запоры запираю, не боюсь я собачьего лая,
Своего исхода заведомо не знаю, но в этот вечерний час нет слёз на моих глазах!»
Всему - своё время, всему – свой час! Так пишет Экклезиаст, его постулаты звучат,
Как наставления для нас! Труден каждый шаг, весь день проведен на ногах,
Да к тому же в кирзовых сапогах, рядом прогуливался бездонный мрак,
Ржа в душе до сих пор ещё жива, от неё трещит седая голова, она стала путать все слова,
Ей впору поднять глаза выше четырёхметрового забора, хватит строить замки на зыбучем песке
И проводить ночи и дни в тоске! Жизнь висит на волоске, рядом баба вертится на одном каблуке,
Я же всё равно полночи пристально смотрю в открытое настежь окно, тем и холодно, и темно!
Рядом мужики до утра стучат в домино, взгляд на небе на миг остановив, такую жизнь осудив,
Понял и я, что негатив бытия не смог до конца понять я!
Видать, не судьба: посмотреть мне правде в хамские глаза!
О да, товарищи и господа, семейная узда привносит в душу холода и промозглые ветра,
Боль людская спешит на помощь одинокому мужику, стоящему на промозглом ветру,
Ему жить невмоготу, он вдоволь испытал на вкус свой рок и судьбу, пролиты слёзы,
Оставлены вычурные позы, но от жизненной прозы отбиться не удалось,
Приятней жить нам врозь, тлением не пахнет, но душа медленно и тихо чахнет!
Он воевал в Каире и в Праге наяву, а не клочке пожелтевшей от времени бумаги,
Тогда бандитские ватаги в своих руках держали армейские флаги! Была присяга, был долг,
Хотя ты насквозь под проливным дождём промок, но не станешь горько плакать и трепетать,
Как молодая лань, ведь рядом православный храм и его куполам не нужен остров Валаам!
Сопли в носу, но честь свою высоко по жизненной стезе несу, подобно придворному псу
Своё отчество от бесов сторожу, вот так и живу, оказавшись у своих дум в плену,
Едва ли они мои сосуды в голове не порвали, интрига бытия не сразу наверх всплыла,
И гулять по дальнему околотку немедля не пошла! Вот такие-то дела,
Товарищи и господа! Этот нахал в детстве сильно поддавал, и сызмальства любил овал
Между стройных женских ног, вёл образ жизни развратный, многим людям непонятный,
С виду опрятный, а внутри – от зари и до зари слышался звон оборванной струны!
Есть разные вариации на вопрос: что происходит со славянской нацией?
Если правильно расставлены интонации, то наша зарплата нуждается в постоянной индексации,
Страна неизлечимо больна, перед ней заснеженная гряда, все ведут образ жизни развратный,
А бабам подавай только член квадратный, и чтобы вид у него был опрятный и аккуратный,
Да и на вкус он был приятным! Вот и на этот раз стыд не сильно гложет нас,
Всему – своё время, всему – свой час! Только в сказке свинопас женится на дочери царя,
Коль у неё пустая голова, крутятся без остановки каменные жернова мирского жития,
Перемалывается даже буква «А», плохо ловится в реке мелкая плотва, мир тьмой окутан,
Ход мыслей настолько запутан, что даже Ньютон всё враз спутал! Хорошо жилось нам раньше,
Нынче, чем дальше, тем страшней, нас Сатана гонит взашей с земли своей и не считает за людей!
Власти хотят нашу жизнь превратить в сущий Ад, им ровным счётом наплевать,
Что дела пущены на самотёк, да и бог ищет весомый предлог, чтоб наш древний род
Себя от греховных дел не уберёг, или пустился со своих земель наутёк,
Всё произойдёт как раз наоборот, побежит ****а власть, и не останется даже малая часть
Всего того, что было раньше, близки времена отчаянного реванша, но что же дальше?
События произойдут серьезные, невозможно предвидеть искривления возможные,
Люди осторожные для начала уже вывозят за границу собственные капиталы,
На их сторону встали бывшие милиционеры, небо потемнело, солнце село за селом,
Что же будет потом? Когда же грянет гром? Простые горожане водят любовные романы,
Домой возвращаются пьяными утром ранним, вот такая повседневность похожа на древность ту,
Что порождала вместо света беспросветную темноту, светало ближе к утру!
Поваляется народ в постели, даст свободу собственному херу, творя нехитрую работу,
Попытается создать хотя бы что-то или трахнуть кого-то! Призрак страсти величавый
Своей рукой костлявой тащит толпу в пекло Ада, каждая ****ь считает, что она - Шехерезада,
Её можно иметь и спереди, и сзади, словно плитку чёрного шоколада! Власть рассказывает сказки,
А толпа жаждет оргазма и ласки! Жизнь выглядит нелепо, солнце не видно из-за дыма и пепла,
Но ночь светла, хотя и холодна, не ободряет гробовая тишина!
Мы же вечность и земную скоротечность никак не приемлем,
Уйти в землю всегда успеем, мы же пашем, косим и сеем, то есть живём так, как умеем!
Нам с детства прививают бардак, и заставляют смотреть на всех баб, как развратниц и ****ей,
Вырвавшихся из пуританских цепей не по воле своей, страсть их гонит взашей, ржа души жива,
Вот и болит дурья голова, её едва-едва задевает мимолётная людская молва,
****а мать, сколько же злющая тоска будет наши грешные души терзать?
Наши желания не понять, их разумом не объять, они по ночам начинают людям докучать,
В окна кулаками стучат, как волк в сказке про семерых козлят! Жителям окрестных столиц
Предлагают ассортимент из мужских яиц, а противоположенному полу - Ивану или Егору
Разъярённая собачья свора дарит уединенье, там пьянка, там гулянка, там сношение!
Эротические сны слишком хороши не только для плоти, но и для души! Ломай и круши всё,
Что создавалось веками, уходи из православного храма вместе с бесстыжей дамой,
Нам реклама напоминает о сексе и любви, у каждой нации рамки скромности свои!
Заповеди Христа в дыму, трудно в них разобраться самому, когда на твоём горбу
Сидят двадцать два осла, они грех боготворят с вечера и до утра, и спьяна путают все слова!
Родина моя, границ страсти моей великой я не вижу, любви же высокой нет в сердце одиноком,
Траханье с наскоком за крутым поворотом по пути на работу не вызывает симпатии святой,
Приходит время, и ты галопом бежишь домой, чтобы член маленький обуть в дырявые валенки
И забыть, что случилось пару часов назад на лесной проталинке! Когда молоды мы были,
Изрядно грешили, время торопили, и топор вражды между двумя грядами зарыли,
Холодными ночами тайно пробирались задними дворами к любовнице в гости,
Всё выглядело наивно и просто: штаны в широкую полоску, трусы без лоска,
Примятая женская причёска и шаркающая походка по полу, дети давно отправлены в школу,
Мужики без крайней плоти спешили, как во времена всеобщего потопа, на поднадоевшую работу!
Бабам жилось веселее, они балдели от оргазма, их уже не тревожили жуткие спазмы во рту,
Приходилось кончать на лету, прежние навыки пригодились, женщины тут же преобразились!
Шалевыми платками прикрылись и крикнули мужьям: «Брысь! У нас новая жизнь началась,
Купец приезжий внёс в неё свежесть и новизну, мы прильнули к его белоснежному крылу,
Дней былых останки вместе с хлебной чёрствой буханкой связаны в огромные вязанки,
В холод и в стужу плотский грех сам без помощи вылезает наружу! Сырым стал лобок,
Чешется с утра пупок, грехов кучи, их мы сгребаем, словно сучья в лесу тёмном и дремучем
На всякий случай, авось, пригодятся, яркие костры невдалеке всю ночь дымятся,
Пора и нам в полёт отправляться, люди не зря говорят, что мир затмится без баб!
Пусть взглянет великий московский князь: какая мразь в его кровать неуклюже улеглась?!»
Мелкий дождик сеет, баба пятый раз балдеет, солнце прячется в сизом тумане,
Вот и окончилось её одинокое прозябанье! Я же струны любви на женской груди
Легко перебираю от зари и до зари, исхода не знаю, но часто вспоминаю, где и как
В последний раз трахал толстозадых баб! Устланное ложе душу вновь растревожит,
Припомнить поимённо всех наложниц поможет, им между ног источник света водрузил господь,
Я же свесил крылья в миг полового бессилья, неужто давнишняя мечта не осуществится
И я буду вновь в одиночестве в холодной кровати томиться? Баба рвёт рубаху на груди,
Остаток сил хотя бы на краткий миг найди и резким движение в половую щель войди,
Пусть все грехи затеряются в радужных грёзах, а мы вдвоём на краткий миг умрём
В нелепых позах, кто-то голову сложит в момент сечи роковой,
Кто-то замертво упадёт на булыжной мостовой, я же вернусь домой пьяный и чумной,
Границ своих грехов до утра воочию не увижу, любви же, опустившись чуть ниже пупка,
Страстной и лихой взгляд мужской не заметит между одной и другой строкой!
Половая щель под рукой, полночная звезда горит над головой, еды нет на столе,
Дыра в стене, а в окне – полночный свет, в голове – полный бред! Отлетает птица,
Трещат старые половицы и верещат молодые девицы, их сочные ягодицы ищут опоры,
Только бы в огромные норы без спроса не пробрались воры, спящие под дощатым забором!
С дуба падают листья ясеня! Ни хера себе! Ни хера себе! В душе, поникшей моей в шуме камышей
Исчез переполох, секс был в меру хорош, но, в общем – плох! Мужчина вёл себя как прохвост,
Двинул тост о пользе полового сношения, но слишком поздно принял роковое решение,
Судьба же с небывалой силой без спросу его член в широкую и глубокую расщелину вонзила,
Что было, то было, сломаны белоснежные крылья и на память осталось лишь половое бессилье!
Стареющий мужчина, сидя у догорающего камина, перебирает в памяти давние кручины,
Ищет причины невзрачные бытия пасмурного и мрачного!
Что с того, что высоким осталось его чело? Хворает грешное естество,
Его не пожалеет никто, бабы на передок слабые его член, едва поднявшийся с колен,
Бросают в адское пламя, словно старое и рваное полковое знамя во время войны,
Давно уже нет великой страны, люди обескуражены, пушки картечью заряжены,
Хреновое досталось нам наследство, разворованы денежные средства,
Всё, что попало в славянскую купель, предало высокую цель на корню,
Я же бога ночами об одном молю: вернуть мне молодость свою, но как?
Везде – бардак, все бабы – ****и! Знакомая с детства тирада звучит даже во время маскарада,
Бабы с Таганки былой любви собирают жалкие останки, они, как грибы – поганки, даже если Вы
Плохо мочитесь, приезжайте, обхохочитесь! Здесь, ваша честь, на любой вкус гейши есть!
Они легко снимают стресс, приложат к члену горячий компресс и у вас появится к жизни интерес!
Коль вы не частый в манде постоялец, а обычный скиталец, вам тяжкая роль определена,
Её надо допить до дна! Дожди льют непрерывно, нагло и интенсивно омывают крутые берега,
Здесь чуждая для нас среда, трахнешь втихомолку молодую и статную тёлку,
Подстрижёшь её чёлку на лобке, глядь, а эта ****ь уже вертится на одном каблуке
И держит сотку в правой руке! Мы с ней издавна накоротке, она ходит в цветастом платке,
Читает жизнь с чистого листа, с виду – грустна, виной тому грозовые облака!
С утра не слышна трель соловья, прошла любовь моя, охренел я,
На реке тонет пароход, баба капитану не даёт засунуть член в её наглый рот!
Соловей не поёт, он своего часа ждет, и голос тот в любую щель стремглав войдёт,
Страсть зажжёт, баба собьётся с ног, пока тот соловушка поёт,
Она жару в печку двумя горстями поддаёт! В день весенний
Робко уходят в безвестность чаяния многих поколений, нет ни сумрака, ни тени
От тех грустных и тягостных мгновений! Прошлой ночью ветер разорвал их на мелкие клочья,
Я их видел воочию, но молчу и никому нечего не говорю, как они скрылись в дымке нежной,
Пролетели мимо площади Манежной и уселись на стенах Кремля, грешна эта многоликая земля!
Сколько ****ских мудаков, сбросив груз мирских оков, храни их боже, корчат богу рожи,
Их грехам потерян счёт, у них масса житейских забот, их пороки тянутся двумя руками к востоку,
Им всё ни слава богу, а мне? Мои желания падают в цене,
Живу как во сне в богом забытой стране, мне бы как-то собрать вещи в дорогу,
Но нет подмоги рядом, везде - блокада, хотя мне многого от жизни не надо,
Была бы ручка, была бы бумага, да колыханье двухцветного флага!
Пусть колокольный перезвон не стращает маленький мудозвон,
Он со всех сторон кровожадными врагами окружен, но наводит шмон в своей стране,
Зябко и сыро стало на колхозном дворе! Нет места для детских шалостей детворе!
С улыбкой милой грешная душа бокал терпкого вина небрежно осушила,
Расправила крылья и коптит жнивьё, воткнув в копну заржавевшее копьё!
Знают только боги, что ожидает в дороге подкосившиеся от утомления ноги?
Стоит сделать шаг небрежный на пороге зимы снежной, как ты тут же погрузишься в царство тьмы,
На мякине сгорали лучшие умы, разум, лишённый колорита, говорит о своих страданиях открыто,
Сердце - не изо льда, но и ему непосильны мрачные веси и города, где царят голод и нужда!
Расставаться с этим злом нам надо навсегда! О да!
Гори, гори моя звезда, звезда любви нетленная,
Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда!
Хожу, как неприкаянный, задеваю руками нечаянно огромное берёзовое бревно,
Оно лежит уже давно на перекрестке трёх дорог, их видит бог, его взгляд тяготит к святым местам,
Он врывается в душу, словно оживший вулкан, там - святой храм, а рядом немало сердечных ран!
Иных времён язык непристойные слова вслух говорить не привык,
Да, он - могуч и велик, время стремительно идёт и только вперёд, нам трудно понять божество,
Слова Его, насаженные на огромное копьё, не затрагивают мужское достоинство моё!
В душе моей нет ни врагов, ни друзей, не по нраву мне огромные шрамы на широкой спине,
Кожу вражеская плеть на клочья разорвала сегодня ночью,
Вражеский удар пришёлся чуть ниже левого плеча,
Кровь хлынула тогда, как холодная вода из придорожного степного ручья,
Теперь над челом гуляет темень, ослаблен ремень на бедре, лежу на старом и модном ковре,
Зябко и холодно мне возлежать наедине в кромешной тьме! Старость грозит очередной бедой,
Старик совсем седой, немощный и худой, стоит как неприкаянный у столетнего дуба,
На память приходят слова дерзкие и грубые, должно быть, ему надлежит свою вину искупить!
Ему неймётся, он не сдаётся на милость року и судьбе, при всей его худобе он выглядит прилично,
Люди публичные на нём останавливают взгляд вторично, человек горемычный и бедный
Выглядит тусклым и бледным, на дворе ясный день, но на его лицо наброшена серая тень,
Словно рыбацкая сеть на старый деревенский плетень, но зачем? Он смотрит влево
И готов орать от гнева, древо любви усыхает, оно водопроводный шланг ему давно напоминает!
Огненный поток устремляется с щёк, вот-вот вода наземь упадёт, а потом польёт  огород,
Что лежит невдалеке от железных ворот, за двором кто-то ходит с огромным ведром,
С давних пор там притаился шустрый вор, он нарушился с хозяином уговор,
И не хочет возвращаться назад, он ищет богатый клад, но его нигде не видать!
Ветер листья с дуба срывает и легко наземь швыряет, белая берёза горькую слезу тут же пускает,
И от себя старое древо никуда не отпускает! Тихо рыдает ясень молодой, его рот залит слюной,
Его ствол лютая стужа во все стороны качает, и листья срывает, вороны кричат, что это – не жизнь,
А сущий ад, осуждать природу не торопись, порицание потеряет весь смысл лишь тогда,
Когда белым снегом покроется земля! Во бля, для нас закон – тайга без края и без конца!
Там не видно ни травинки, ни куста, ни деревца, какая-то зараза капает с голого конца,
На всё - воля Творца, Ему принадлежат наши души и сердца! Обана! Душа холодом обдана,
Но она и вправду наивна и честна, хотя и лишена совести, но в этой повести речь пойдёт не о ней,
Я бы тоже на предельной высоте летел в господний предел, нынче совсем поседел,
Попытался вечером отыскать половую щель, сразу сомлел, был бы смел и удачлив,
Читал бы в божьем храме речитатив, умным взглядом купол, пронзив, ведь судьба твоя
Была наивна и зла, это она отодвинула старого барана от барского стола! Луна за облака зашла,
Свернула за угол невзначай, и тут же половину округи разбудил громоподобный собачий лай!
Он утих на рассвете, пробудились малые дети, рассыпались на пол деньги, спрятанные в конверте,
Старый хрыч не мычит, в основном, молчит, он сидит на пеньке, держит лист бумаги в левой руке,
Он с Музой накоротке, она ходит в ситцевом платке, он висит на голове, как чалма,
Мужики от её вида сходят с ума! Встреть бы ему бабу такую, дерзкую и резкую,
С ней можно в койке умереть, если член толст и долгий, как деревянная жердь,
Оставив на минуту-другую жизнь простую, почти что холостую, согрешив всуе!
Перед очами – безлюдный луг, над головой висит небесный круг, тишина и покой вокруг,
Странный звук внезапно отбился от рук и нарушил тишину, пришлось старику прильнуть к окну,
И впотьмах поговорить на разных языках с роком и судьбой о жизни не простой!
Старый ***сос водит девок за нос, он морально на три вершка от горшка подрос,
Но оптимального веса не набрал и в своих глазах этот подлый шакал ниже плинтуса упал,
Нет, нет, ему не надоел весь белый свет, его ты в свои сети не заманишь,
Если даже на четвереньки раком встанешь, его голыми руками не возьмёшь,
Он и впрямь хорош, как конь Буян и настолько же упрям, хотя ходит по ночам
В близлежащий православный храм Киевского патриархата, живёт небогато,
Вещи покупает прямо со склада, там дешёвая губная помада! Он никак не женится,
Хотя тёлка с красивыми ногами перед ним полгода вертится, перед старым чудаком стелется,
А ему всё по барабану, он борется с собственными изъянами, жизнь проходит как в сизом тумане,
И выглядит наивно и странно! Мечтаю о лучших днях, дела вершу впопыхах на свой риск и страх
Со слезами на очах, весь день провожу на ногах, сердце выдержать такую жизнь не может,
Душу совесть ночами гложет, а бог грехи итожит! День прожит и хорошо, ну что сказать ещё?!
Живу грешно! Ё - моё, смотрю на неё через оконное стекло! Оглянись! Вдоволь веселись!
Ты райских высот здесь ещё не достиг! Видит бог, что тебе немало лет, ты пережил много бед,
Над седой головой сгустилась мгла, ты же трудишься с вечера и до утра, как молодая пчела!
В хмуром доме галдит детвора, мне кажется, что вот-вот мой язык развяжется
И тогда горькая беда будет ждать своего раба у резного крыльца! На всё воля Творца!
Невдалеке от угла дома слышны крики и стоны, в этой стороне страсть на высокой волне
Влетает в каждый дом, впереди бегут головорезы, у них в штанах торчат обрезы!
Звучала б лишь земная высь вблизи, и скрежетали ножи о точильные камни,
Во времена давние воины славные получали жалкие гроши за свои тяжкие всенощные труды!
Чуть глубже копни, чуть шире взгляни, как белокрылые степные орлы носятся вокруг земли,
Неужто ты не видишь всей этой красоты? Неужто ты умер? Если жив, включи зуммер,
Авось, появится лейтмотив не рисковать собственным телом и не лежать под артобстрелом
Среди степной полыни, где вовеки и отныне у людей большевики отбирали гордыню!
Они получали в дыню кулаком, и даже потом холод не сменял жару за окном,
Ветер листья нежно трепетал, и день на сумерки менял, я же своей бабе не изменял,
И счастлив был, и помянуть те дни стихами не забыл! Да, я тоже грешил на стороне,
Мне стыдно вдвойне видеть, как перекошенный рот свою линию безбожно гнёт
И без передышки людям врёт, что ему женщины оказывали славу и почёт! Такова судьба
У непокорного и строптивого раба, седа его голова, вся сущность человечья видна в его речи,
Во времена Иоанна Предтечи всю ночь в храмах горели восковые свечи, люди расправляли плечи
И ждали новой встречи с женщиной той, что блистала когда-то умом и сверкала красотой!
Я – не герой её романа, был сыном полка и символом великого материка!
Жизнь, во сне пересоздав, изменил свой монастырский устав, вырубил корни степных трав
Вместе с бурьяном огромным турецким ятаганом, истоптал землю коваными сапогами,
Она скользила под ногами, вскочил в потёртое седло, и отправился далеко от здешних мест,
Но не поставил на прошлом крест! Замес оказался не тот, который пытался создать Господь,
Грешная плоть сопротивляется уже который год, когда же истина грядёт? Было много затрат
По дороге на Запад, по пути старик встретил горный водопад, на него в ночи наткнулся взгляд,
В нём можно было по уши утонуть, но наверх стремглав всплыла чёрная муть,
Пришлось святой воды на своё чело пятернёй плеснуть, чтоб лёгким оказался дальнейший путь!
Он до сих пор скачет по высоким кочкам, обмотав лицо, синим женским платочком,
Волк-одиночка дописал последнюю строчку затупившимся карандашом,
И ринулся напролом в огромный деревянный дом, толкнул стальную дверь плечом,
И тот сказочный дом тотчас пошёл на слом! Махнул веслом и утлый чёлн полетел по стремнине,
Стал вертеться на средине полноводной реки, ему что-то кричали местные мужики,
Было теснение в груди, и неизвестность манила впереди! Доля такая вместо рая привела его
В заброшенное горное село, где всё цвело и пахло, на столах застыло жасминовое масло,
Он спокойной жизни достиг и между землёй и небом тут же завис!
«Вернись назад!» - ему гуси-лебеди вослед кричат, там, где расположен твой храм,
У полевых трав другой аромат, и птицы по-иному кричат, ты научился сеять и жать,
Но в стране бедной всех устрашает твой вид бледный! С виду мужчина интеллигентный,
Громы множа, укрылся дырявой рогожей, свои грехи подытожил, вот так и день прожил,
А когда спустилась тьма, выпил до дна трёхлитровую бутыль вина, кругом пошла голова,
Она и впрямь седа, почти бела, это она сбила худощавого мужика с праведного пути,
Он забрал грехи свои в дырявую суму, и к стыду своему одёрнул за рукав близкую судьбу,
Ему ни к чему смотреть на мир между деревянных ставен, этот мир вселенной равен!
Его легко созерцать, но нельзя досконально понять, так, чтобы от головы и до пят,
Даже для обретших крылья, нет на многогрешной земле полного изобилья,
Остался только звон в ушах и кровоточащие раны на ногах, да дом в десяти верстах
От ледяной полыньи, уходят дни мои, что с ними сравнится?
Ничто подобное даже во сне не приснится! Умоюсь вечернею слезою,
Солнце скроется за горною грядою, вспомню с любовью женщину ту,
К чьему изголовью прижимался рано поутру, чтобы вместе встретить алую зарю!
Во рту сухо, вспомнилась мать – старуха, в голове – полная разруха, болит левое ухо!
Взошла Луна, она и красива, и холодна, но не молода, о, сколько мыслей несказанных
Встретились среди повседневных скитаний? Их обильем разум утомлён,
Чтобы делал он без них? Небось, запутался бы среди дум своих?
Душа горит и на всю округу пищит, она вышла на прогулку, за ересь приняла новую шутку,
Горят над головой Стожары, вокруг полыхают степные пожары, люди старые бегут пешком
За вороным конём, на нём всё домашнее добро, с молотка ушло и золото и серебро,
А остальное - не интересует никого и уже давно! Первозданна тишина, мрак и пустота,
Тлен и маета, боль и хромота не дают покоя с раннего утра, при первых звуках собачьего лая
Свою дом на три засова запираю, тяжесть с души снимаю, не живу, а доживаю,
Мельтешение в глазах, труден каждый шаг, сделанный впопыхах, рядом бродит страх,
Мир стал темней, боль усилилась в груди моей, всё черно, уже давно никто не стучит в домино!
Растянуться бы на кровати, сон был бы весьма кстати, под ногами песок полночи шуршал,
Бедный грешник едва дышал, бледно выглядела его обыденная жизнь,
Над головой сияла бездонная синь, попробуй, отринь от великих Киевских святынь,
Коль ты в степи один и вокруг тебя только одна горькая полынь! Работы вволю,
Такая наша рабская доля – пахать как вол в диком поле, там полно раздолье лепету ручья,
Есть даже пенье соловья! Нет ни визга, ни крика, только по праздникам великим
Вблизи степного арыка не бывает тихо, стонет трава-повилика, она растёт вблизи лысого холма,
Вдалеке видна старая кирпичная тюрьма, из её окна вся старорусская околица едва видна!
Когда молоды мы были, нежно и страстно всех женщин любили, и даже в церкви
Искали щель в самом центре, страсть играла в сердце, и напряжение было видно на перце,
Никто в то время не думал о Творце, только свет в девичьем оконце мог затмить яркое солнце!
Стоило к девичьим губам прикоснуться, провести рукой по ногам, как закрывал свои двери храм,
И ты возвращался к ночным снам, трава уже примята, в памяти продолговатые пятна,
Вот так всегда проходит чреда событий, и ты плывёшь по наитию и продолжаешь жизнь свою,
Но ничего не меняешь на корню, трудно с нежной душой неспешно идти по вселенной большой,
Держа крест в руке одной, а в другой – разум шальной прижимает к груди страстную любовь!
Я долго думал над тем, а зачем мне нужен толстый хрен? Для продолжения рода,
Такова человеческая природа, а потом? Что с ним делать потом, когда страсть рвётся напролом
В открытый настежь дом, где в полной суматохе толкаются шлюхи и лохи, по ним ползают блохи,
А на столе валяются хлебные крохи! Подвохи, куда не посмотри, везде на жизненном пути,
В виде исключенья беру со стола остатки барского угощенья и с небывалым восхищением
Пристально слушаю своё сердце и душу, трушу её как грушу, но плоды не падают наземь,
Скажем так, везде бардак, сплошная тьма и мрак, полно толстозадых баб,
У них нет ничего кроме длинного языка и большого кадыка, речь идёт о том,
Что в мире земном, кто-то мелет своим языком всё, что на ум взбредёт,
Былым грехам потерян счёт, и только у огромного пруда едва-едва плещется тихая вода!
Рядом с влажной тропинкой стоят стоптанные до дыр солдатские ботинки,
Невдалеке в дальнем уголке лежит сломанная вилка и недопитая бутылка,
Не проходит боль в затылке, пора опускать долу огромные закрылки и взлетать в гору,
На широком просторе забываешь о тяжёлой доле, головной боли, тоске и горе!
Когда густой пар от земли поднимался, чем бы я в тот миг не занимался,
Я тут же с карьера в галоп срывался и мчался по степи в сторону ясеня,
Ни хрена себе! Ни хрена себе! Добежать бы до крутых речных берегов,
Там питаю надежду: встретить, как и прежде свою  страстную любовь!
Что-то шевелится под прибрежным песком, я же стою босиком
И боюсь пошевелить носком, за зелёным кустом кто-то прячется,
Или мне всё это только кажется? Взираю обозлено на странную тень, спускающуюся по склону,
Чешутся ладони, а мысли в бездонном омуте любви давно уже тонут, скрипят и стонут,
Трещат и мычат на всю округу, зовут на помощь моложавую супругу, но та занята с утра
Хозяйскими делами, мне бы помолиться за неё в местном златоглавом храме,
Где святость прячется за массивными дверями, дамоклов меч завис над нами,
Вот-вот он оборвётся и мне ничего не остаётся, как растянуться на пожухлой траве
И тихо прошептать на ухо самому себе: «На дворе жара, у бабы между ног дыра,
Пришла пора - войти туда, где грешника ждут всегда с распростёртыми объятьями,
Распростившись с великими понятиями о семье и браке! Меж них мне послышался крик,
Оказалось, что пищала полевая мышь, пыл не унимался, ветер поднимался,
Дождик срывался, а я как отточенный алмаз ищу потустороннюю связь
В чужом краю и постоянно бога прошу не крутить перед носом пёструю тесьму,
Хочу жить по уму, но сие дано не всем, а зачем? Всё – суета, всё – тлен и много проблем!»
Вдруг дверь в святые пенаты искусства распахнулась и во мне страсть к письму заново проснулась,
Она к высокому челу слегка прикоснулась, косо улыбнулась, руками, едва шевеля, призвала меня
Свою жизнь начать с чистого нуля! Во бля! Я же наощупь ищу свободную жилплощадь,
Положил глаз на женщину одну, прильнул с утра к открытому настежь окну, но оказалось,
Что она уже с одним жлобом связалась узами семейного брака, теперь живут во тьме и мраке,
Грызутся как дворовые собаки, хотя их дом в цветах, они их путь освящали лишь на первых порах,
А потом грянул полночный гром за раскрытым настежь окном, сейчас низменные черви
Издёргали все их нервы, лишили достоинства людского, теперь нет в душе покоя никакого!
Шум в дырявом шалаше, скользко на очередном вираже, капает с потолка дождевая вода,
Жизнь превратностей полна, член торчит как жердь, чтобы ты впредь не брал в руки плеть,
Вокруг море гвоздик, воздух прян и дик, а на крутом берегу стоит один седой мужик,
Его морщинистый лик к отказам женщин не привык, он не входит в глубокую реку, он – не калека,
Но что можно сказать пожилому человеку на исходе лет? В голову лезет несуразица и бред,
Тут же остывает их след, уже много лет подряд, суть бытия не узнав, шатаюсь среди канав,
Как состарившийся удав! Тащусь по холмам, прилегающих к деревянным домам,
Хожу по болотистым топям, живу наскоком, борюсь с давнишним пороком,
Но воз и ныне там, езжу по святым местам, и вновь возрождаю давнишнюю любовь!
Грешную плоть постоянно бросает в пот, чтоб помнил господь о множестве дрог и путей
Не только для взрослых людей, но и для малолетних детей! Их судьба гонит взашей,
На корню губит и лишний раз не приголубит, что будет, то будет,
Колокол Герцена страну разбудит, коль старинное предание не шутит!
Вдруг куст задрожал, молодой конь испугано заржал, кто-то его напугал, но кто?
Вблизи не видно никого, только голубое небо над головой, оно в момент любой
Опустится на твердь земную, чтобы всуе не терять время впустую!
Уходят силы, напряжены жилы, только Луна нависла над нами, словно пар в сельской бане!
Средь кромешной тьмы обитаем все мы, едва видны голые холмы, хотелось бы знать,
Смогу ли суть бытия когда-то я понять? Дождь бьёт по лицу, я же взгляд бросаю в толпу,
Нет дела никому: почему не видно ни дуба, ни ясеня! Ни хера себе! Куда они исчезли?
Вместо них торчит милицейское жезло, вблизи бежит тихий ручей по степи своей,
Цветы выставляют себя напоказ, им не нужен никто из нас! Люди занимаются блудом,
Они терпят голод и унижение, всё идёт к уничтожению христианской морали,
Член готовится занять достойное место на мраморном пьедестале! Ну и времена настали!
Многие тысячелетия земли эти величия были полны, здесь родились великие умы!
Увы! С той далёкой поры остались только обнаженные холмы да лысые бугры,
По их склонам едва передвигаемся мы, несчастны и горды, с виду страшные, но не опасные,
Время листает пожелтевшие страницы, но и ему нечем хвалиться! Только голозадые девицы
Кричат в холодной темнице: «Нам некуда торопиться, не засидеться бы в девицах
И не спать опосля на голых половицах?» Такое только во сне приснится,
Среди зелёных рощ идёт проливной дождь, а здесь, на холме, легко дышится мне,
Мысли в грязи легко не тонут, люди в толпе не плачут и громко не стонут,
Ветру вызов бросив, ему противостоит несколько зелёных колосьев молодой ржи,
Вдалеке шумят прошлогодние камыши, среди пустырей нет горящих фонарей,
Замыкается круг бытия, у невысоких запруд брожу я почти полдня, что-то коробит меня,
Бурлит река, над ней нависли облака, с них капает тёплая вода, и тут же уходит в никуда!
В глазах широко открытых полыхает страсть великая, таковы законы земного бытия,
В противном случае не будет житья, ведь любое значимое событие требует своего развития,
В этом месте не ценится слово чести, но маломальское известье вызывает радость и боль,
Так что лишний раз себя не неволь, мудрость бесплодна, она, словно колодец, выпитый до дна!
Голь на выдумку щедра, из окна - сквозняк, за окном – темень и мрак, что с ними сравниться?
Небо стало золотиться, словно созревшая пшеница, хочется в летаргический сон погрузиться,
Пусть мрак едва различимый и домыслами людскими точимый проходит мимо жизни пустой,
Даже на безлюдной мостовой исчезает временный покой! Нет жизни даже за каменной стеной!
Пуст местный златоглавый храм, ушёл куда-то по своим делам архангел Авраам,
Мир ловит каждый звук, вылетающий из наших грустных уст, пусть уходит тоска, отходит грусть,
Хотя бы на несколько минут, пусть мысль рвётся к небу, коль есть потреба в горящей свече,
Резкая боль в правом локте, нездоровится мне, оставшись наедине, в кромешной тьме вижу,
Как рок бесстыжий бросает тебя и меня - то туда, то сюда! Петляет стезя, и свернуть с неё нельзя!
Вот так всегда, идут года, капает с небес вода и не остаётся и следа от ведра разлитого воска,
Только из мозга исчезает широкая полоска, он вновь готов пить чужую кровь, освящая любовь!
Сыновьям народа нужда полная свобода, но где её взять? Колокола на старой церкви звенит,
Грешникам нечего терять, крик радости вот-вот с языка сорвётся, нам ничего не остаётся,
Как подать Исааку знак: куда идти и как? Вблизи никого не видать, молодые кони могут затоптать
Грешную плоть в грязь, так было уже не раз, но если на своём настоять, можно опуститься в Ад!
Судьба вновь пугает и рога наставляет, чужие следы с дороги смывает, тучи зависли над нами,
Из молнии вырывается пламя, что будет завтра с нами? От града стрел старинный острог сгорел,
Из искры возгорелось пламя, едва трепещется двухцветное знамя на башне у входа,
А толпа разъярённого народа вспоминает былые годы, когда любой мужчина был готов
Пролить свою горячую кровь за Отчизну-мать, легко сказать и проще всего написать,
Что дыхание на взлёте из грешной плоти замерло на краткий миг, окостенел язык,
Взгляд человеческий долу поник, а морщинистый и сгорбленный старик издал последний крик!
Звук согласный пересёк линию красную, и сразу затих, в этот таинственный миг
С дуба наземь упали листья ясеня, ни *** себе! Ни *** себе! Чёрт не так опасен и ужасен,
Как его рисуют, душа о прошлом тоскует, но бес кулаком потрясает, он никого не уважает,
Он жизнь забирает раз и навсегда, и тут же обрывается широкая, но скользкая стезя
У степного ручья! «Ничего не бойся! Успокойся! Ни к чему не приведёт нервное расстройство!
Божье войско нас оберегает, и от грядущих бед ограждает! Круши! Ломай и гони смело
Коней молодых, вместо рифм по заснеженному пути, самому тебе не проехать, ни пройти,
Свихнутся мозги набекрень, что ни день, то новая встряска, закончилась детская сказка!
Грехов под завязку, и ты не сразу и не вдруг лишишься глубоких чувств, исчезнет тоска,
Испарится грусть, привет - пока, вместо них грядут святыни и простор великой пустыни
Глаз оживит, надо праведно жить и впредь не грешить! Мелкий след от церковных бесед
Останется до утра, исчезнет, как талая вода с раннего утра, чуть свет, чуть заря,
Старость ударит в спину мужа и отца острием своего исполинского клинка!
Никого сбоку нет, гаснет свет в очах, ты что-то будешь делать впопыхах,
Свят, свят, свят, но опять, очи застит непробудный мрак, время уходит вспять,
Журавли в небе тебе прокричат, что былое не вернуть тебе назад!» Шаг и мат,
Черный лес спустился на землю с небес, над головой навис неподъёмный стресс,
Напряжён пресс, силы ещё есть, чтобы сопротивляться и чтобы плыть в ковчеге Ноя,
И не встретить в нём вражье племя на коленях стоя! Молитва не повредит тебе и мне,
Авось, она поможет року и судьбе, время нынче не простое, представ перед небом изгоем,
Сухопарый старик к святому кресту устами прилип, его грех и вправду был велик, без костей язык,
Он – шалун и озорник, этот баловник долго молчать не привык!
Седовласый мужик полчаса на одном месте, как трухлявый пень торчит,
Ничего вслух е говорит, как рыба долго молчит, не хочет время торопить, едва скрипит костями,
Пружинит раскисшая земля под рваными сапогами, небосвод навис над ним, звёзды – имя им!
Он ещё бодр и крепок, но кто-то прыгает на него из веток таинственной рощи, хилый и тощий,
Страшно ночью стоять одному в тёмном дремучем лесу на крутом речном берегу,
Когда тебя клонит ко сну, и ты не в силах остановить кромешную темноту! Страхам нет конца,
На всё – воля Творца, Ему принадлежит моя многогрешная душа,
Она выглядит скромной и обладает силой неуёмной,
Ей бы что-то выторговать у проказницы-судьбы, ан, нет, исчезает её след за ближним поворотом,
Ты же выглядишь в глазах неба чистым идиотом! Не сходится что-то, чувство жажды не проходит,
Годы уходят, каждый вправе ошибиться, и покрывалом дырявым с головой накрыться,
Чтобы, не дай бог трухлявые подпорки, что снаружи подпирают маленькую каморку,
Не рухнули наземь по одной или разом! Коротка жизнь, люди бесам продались,
Потерян смысл земного бытия, беззащитны ты и я! Нам не клади в рот палец,
Каждый в душе – скиталец! Навалилась грусть, мир грешника безотраден и пуст,
Качается перед глазами высокий и зелёный куст, уходит унынье, отходит на полшага тоска,
Стремглав исчезает за кучевые облака беспредельная печаль и грусть, лишая старика чувств!
Остаётся только голая душа, она - чиста, как картина, написанная виртуозом с листа! О да!
Ветер уносит слова, Бог весть куда, с неба падает наземь святая кристально чистая вода,
Но почва под ногами до сих пор тверда, как горная заснеженная гряда! Утром сделал ход конём,
Старик доигрался в прятки с огнём, что потом встал посреди накатанной дороги нагишом,
До сих пор стоит, как статуя с членом за фиговым листком спрятанным! Он – символ властности,
Но за ним пристально следят органы безопасности в оба глаза, вот такая зараза заставляет разово
Менять своё обличье, обретая при этом прежнее величье! Заявляю категорично,
Что не могу самокритично говорить о своих изъянах громко и пространно,
Лёжа на старом диване, рядом собраны в дорогу кожаные чемоданы, протёртые до дыр,
В них вложен огромный мир, о нём кое-кто напрочь забыл! Нет больше ни мощи, ни сил,
Чтобы разум твердолобый был тебе благодарен до гроба, его ненасытная утроба
Торопит ветер, а он пролетел, оставив плоть без дел, и ничего не ответил! Баба в коротком платье
Под длинным махровым халатом, без серебра и злата, но выглядит богато, ей всё некстати,
То губы не в той помаде, то платье скомкано сзади, в её царстве чувств главенствует грусть!
Я печаль быстро вытесню, и воистину к алым губам девицы прильну, усядусь с ней к костру
И буду всю ночь любить её одну! Мы планы на будущее составим, пощёлкаем суставами,
А потом соберем пожитки свои и уйдём с обжитой прадедами земли, имея нервы стальные,
Трудно решать проблемы мирские, продал бы я родину и дырявое пальто, но не купит никто!
Не вникаю в избитые детали, перед очами ненаглядные дали, а вблизи розни, ссоры и скандалы,
На земле валяются разодранные сандалии, привезенные пару лет назад из солнечной Италии!
Повсюду мерещатся мне антитезы и контрасты, везде одни неучи и конченные педерасты,
Накаляются страсти в душе, дрожит земная твердь, отныне и впредь надо под ноги смотреть,
Под ногами вертится разновеликая шваль, даже палку ей кинуть жаль!
Огонь любви над падшей женщиной склонился, наземь упал и о камни мгновенно разбился,
Проходивший мимо старец даже прослезился, укусил себя за палец,
Извечный скиталец тут же незаметно удалился восвояси,
Чтобы не выказывать толпе устоявшиеся связи! Должно быть только здесь
Обнажается грех весь, разговаривать мешает сухость во рту, куда я иду?
Куда я бегу по скользкому льду? Зачем так время тороплю? Жизнь была хороша,
Устыдилась душа собственного греха, и людская молва гулять по всей округе неспешно пошла!
Грех улыбается косо иль криво, пальцы широко растопыря, он поднимает двухпудовую гирю
Вблизи старого трактира, всё преходяще в этом мире, возврата к прошлому нету,
Редкие проблески света осветили две гитарные струны прямо с небесной вышины,
Оставшиеся от первой жены, они, как и нервы мои обнажены и все их изъяны тут же видны!
Чем становлюсь я старше, тем чаще вспоминаю молодую и статную корчмашку,
Не стану рассказывать, что было дальше, она спасла меня от погони стаи вороньей,
В этом крае все мракобесы собиралось в стаю, накопили куш солидный,
Своего греха в толпе совсем не видно! Холод немощное тело бросал в дрожь,
Потом его долго очищал проливной дождь от пыли и грязи, бесы глаз до сих пор не смыкают
И все людские пороки мигом замечают! От них не упрятать глаз, был бы шанс,
Выход сразу найдётся, жуткое эхо в таинственном лесу ближе к утру раздаётся,
Мы же сами крика не издаём годами, живём рывками, тёмное небо над нами,
Голос неба, ниспосланный свыше, никто в этом краю годами не слышал!
Я же слепо верю в прозорливость неба, и жду полжизни от него ответа,
Но его всё нету! Моё кредо споткнулось на половине пути, стой и замри,
И ничего в ответ не говори, неисповедимы Господние пути! О, нет, едва ль,
Кто-то бы соврал о сути божественного бытия, Бог – наш учитель и судья!
Блестит холодная Луна, ночь темна, вода в запруде черства, в баклаге нет вина,
А несчастная судьба на русской печи тачает сапоги свои! В полусне и полудрёме
Старик сторожит чужие хоромы, в огромном рубленом доме спит младая дева в истоме,
И кроме неё там нет никого! Он остановился от неё в двух шагах, сжал в руках орган свой,
Что выгнулся дугой, страсть не обошла старика стороной, слегка пьяный иль хмельной
Он изучает незнакомую местность, вся окрестность темным темна, а его душа - грешна!
От темна и до темна здесь раньше пела звонкая гитарная струна, нынче жизнь совсем не та,
Дождь будет лить как из ведра до самого утра! Ему на смену придут холода, запропастится жара,
Может так получиться, что задуманное никогда в расхожую жизнь не воплотится,
Куда бы скрыться от мирских забот? Пусть подскажет Господь: что и как?
С бурями борется текущее время, но что будет с теми, у кого есть неразрешимые проблемы?
Разговор по теме не получился, план в жизнь не воплотился, я же привык жить по книгам,
Но я же не поп – расстрига, который мигом ориентируется в ситуации, и не отвергает новации!
Расставлены все интонации по своим местам, плоть пригибается книзу,
Чтобы быть как можно ближе к высокому и скользкому карнизу,
Тих мой голос, потух прогоревший хворост, сгоревшие ветки громко не трещат,
Пришло время и нам свою свободу защищать! Досужая мысль напоминает о многом,
Она пытается воедино соединить грешную душу с праведным богом, за дальним горным отрогом
Колоколов далёких отзвук умирает, но даже там мирская жизнь ни на минуту не затихает!
Пожар невдалеке пылает, в горле сушит, небосвод вот-вот новый грех обрушит
На уставшую от мытарства душу! В глаза бросилась походка святого,
На нём плащ из мешка холщёвого, рядом с ним нет никого,
Совсем не видно незнакомых лиц, трава распростёрлась ниц,
Да щебетанье птиц освежают мозг, он мягок как пчелиный воск! Потерян прежний лоск,
Печален последний итог, всесилен только Бог, старик под дождём до нитки насквозь промок,
Рот закрыл на амбарный замок, всему – своё время, всему – свой срок!
Ночной простор легко сбросил белоснежный шатёр, разжег вновь костёр,
Но его пламя едва мелькает под ногами, надоело мне жить в стыдобе и сраме,
Но под небесами никто не замечает утлый чёлн среди бурных и величественных волн,
Они мечут гром и молнии и омывают берега свои посреди обетованной земли!
Шатается земная твердь, хочется пламя костра ещё сильнее разжечь, чтобы отныне и впредь
Смело вперёд смотреть! Коль глядеть на бездонное небо издалека,
То в книге бытия крупнее покажется каждая строка, а вот вблизи - всё испачкано в грязи!
Меня же клонит ко сну, пытаюсь двигаться ближе к огню, но, кажись, мне это не нужно,
Стону натужно от жуткой боли, словно бы на сердце завистники насыпали два пуда соли!
Мне бы на волю, но даже в диком поле нет полной свободы, уходят годы, уходят годы,
И только бездонный мрак видит не только пожилой Исаак, но и его закоренелый враг
По имени вурдалак Варавва, он должен был распят на кресте от Христа то ли слева, то ли справа,
Но толпа всё утро орала натужно, что делать этого не нужно, пусть лучше Христа в порошок сотрут,
И другие вместо убийцы умрут, у него грехов множество, но жалкое большинство защитило его!
Он был бы с небесным царём рядом, тот бы оценил его естество проникновенным взглядом,
Теперь, едва шевеля ногами, он вблизи рассматривает гаснущее пламя, трещит сухостой,
По долине стелется дым густой, едва слышно трещат влажные ветки и запах дыма едкий
Слышен издалека, для любого простака, прошедшего свой путь издалека, ноша греховная велика!
Кто-то крикнул ему вдогонку, что он не допил до дна стакан самогонки, это был голос ребёнка,
Тонкий и писклявый, он слился с думой весёлой, пришлось старику смириться с долей тяжёлой!
Упав наземь, не моргнувши глазом, он увидел божье проведение не сразу, среди безвестных лиц
Было немало статных и развратных девиц, один мужчина был духом нищ,
У него сапоги без голенищ, а на носу огромный красного цвета прыщ!
Кто –то ему крикнул: «Старик, садись или хотя бы слегка пригнись!
Под ногами не вертись, ты же - не заурядный гармонист,
Ты навеселился всласть, нынче тебе даже бог – не указ, кончается твоя власть!
Ты уже не пророк, теперь тебя бог не пустит даже за порог!»
Труден каждый шаг, звенит в ушах, особенно на первых порах,
Хочется выпить, чтобы даль небес лучше увидеть, мысль о будущем светлом
Покрыта толстым слоем сухой земли и чёрного пепла! Позволь мне, боже,
Взглянуть на себя со стороны, мы все грешны, беспредельна власть твоя,
И я преклоняю колени свои перед властелином неба и земли!
Есть возможность сокрушить ничтожность, но надо проявлять осторожность во всём,
А то грянет гром, и жизнь пойдёт кувырком, мрак сильней, из-под огромных корней дерев,
Вконец охамев, святость, презрев, вылезает, словно сказочный лев без имени и без отчества,
Для жалкого большинства его грешная душа бедна, но плоть щедра и на выдумку богата!
Когда-то рассвет окрашивал землю в жёлтый цвет, исчезал серый свет, простывал его след,
Только вихрь ночной шумно спорил с тишиной, а роща пьяная до сих пор орёт рьяно
Песни блатные, пацаны лихие указывают пальцами на скромное жилье, как оказалось оно – моё!
Оно страдало встарь, нынче вокруг него вырос густой чёртополох и высокий бурьян,
Голод жадный мучает брюхо беспощадно, да ладно, написано складно, но наяву
Приходится охапками рвать пожухлую траву, чтобы хотя бы к утру накормить голодную козу!
Свирепый холод намного страшнее, чем голод, есть повод приличной водкой согреться,
Снять тяжесть с души и больного сердца, когда-то в этом доме пищи было вдоволь,
Нынче затих в нём даже тихий женский говор! Нет былого блага в помине,
Нынче степь напоминает пустыню! Мне бы пройтись пешком по Палестине,
Умерить там фанаберию и гордыню, пусть небосвод синий сияет весь день,
Не только затем, чтобы тлен и суета одним скопом отошли от богатого стола,
Я же готов пройти через огонь и воду, чтобы как-то помочь страждущему народу
Выйти из прохладной тени, оставив в прошлом свои все смуты и сомнения!
Предел желанный не кончается на земле обетованной, он настолько многогранный,
Что иногда в нём утопают брошенные с потолка высокие слова, мы же нищие и голодные,
Не совсем свободные, но обихаживаем края холодные, крови благородные напоминают о себе,
Нам надоело ходить в узде! О временах старинных напоминает узкая горловина сосуда для воды,
Его не открывают без нужды, труден был процесс созидания, разделилась радость и страдание
Ровно наполовину, в суетном мире на раз-два-три-четыре твою гордыню проглотят вампиры!
Всплывёт история про великого вероучителя Нестория, она длилась до тех пор,
Пока император Феодосий не вмешался в догматический спор, все действия монарха
И католического патриарха раздражали Нестория, такая неприглядная история вылезла наружу
В виде нелегкого духовного груза, эпископы Антиохийской метрополии по иронии доли
Приехали в назначенный срок, чтоб не дай бог голод жадный не мучил их брюхо беспощадно!
Путь дальний, бескрайний и безначальный пришлось проехать вскачь, и выжать из себя все соки,
Отекли руки и ноги, но всемилостивые боги вложили высокие слова в повседневную речь,
Она сотрясала всю округу, словно Дамоклов меч! Опьянев слегка от глотка креплёного вина,
Мелкая шантрапа приголубила мимолётное счастье, проявив ненависть и соучастье,
Потухли разгоревшиеся страсти, как древесные угли, католики местные в тень отошли,
И ещё долго находились в тени! Пока призрак славного былого не исчез из глаз снова,
Урок истории, всему собору преподав, от горьких споров прилично устав,
Они скрыли скорбь свою, обманув горемычную толпу, я же о прошлом слёзы не лью
И скрываю скорбь свою! Печаль горька, её бы подсластить слегка,
Ведь жизнь коротка и над ней уже нависли грозовые облака! Пал на землю сумрак ночной,
Туман густой стелется над привольной рекой, цыгане шумною толпою невдалеке кочуют,
Вместе с ними беженцы тыкаются по углам, они не в пример всем нам состарились не по годам!
Средь размытых берегов проливалась славянская кровь, в тишине немой берег речной
Окутан непроглядной тьмой, в пене кружевной, разорванной на мелкие части волной,
Месяц двурогий остановился на миг посреди дороги и смотрит украдкой за бабой Ягой,
Как она с Кощеем толковала и как его кости на ветру трепетали, удалялись земные дали,
Но приближались мирские печали, вместе с ними плыли по реке скорби земные скандалы!
Луна светилась напротив села, она к нему впритык подошла, а дождь начал лить как из ведра!
У этой степной деревушки росла старая сосна со сломанной зелёной макушкой,
На её верхушке близ лесной опушки стояла маленькая деревянная избушка,
В ней жило много зверей, кроме крыс и змей! Иногда в неё просачивалась дождевая вода,
А под корнями зияла огромная нора старого и доброго по характеру бородатого крота,
Его в эти обжитые людьми места привела нужда, она ни с чем несравнима, трудно пройти мимо
Превратностей бытия, когда стезя твоя даже чуть в сторону отошла! Голову кроту едва не снесло,
Его самого в мутные воды реки со всего размаху понесло и затянуло на самое дно, там темно,
И очень холодно, он застыл в ожидании, хотел крикнуть родителям: «До свидания!»,
Стон негодования пронёсся под водой, он просеялся сквозь тонкое сито,
Речная вода хлынула в рот открытый, горло было той водой забито,
Ни вдохнуть, ни губами шевельнуть, один остался путь к спасению,
Лопнуло его терпение, тот путь очевиден и понятен, но на нём немало серых пятен!
Наказанье божье неотвратимо для беженцев из захудалого и отсталого горного Крыма,
Им известно, что нет пути честного для отступника грешного, забросившего тропу небесную!
Поток мыслей суров, но крот совсем не готов принять их в душу свою, приходится воду ту алкать,
Ведь в этом краю все чертоги больного сердца закрыли перед хворями собственные дверцы!
Люди отгородились высокими заборами и глубокими норами, но как была прекрасна эта земля,
Когда её будили от ночного сна пронзительные песни соловья! Потом темень сгустилась за окном,
Тьма настала, света не стало, душа мучиться и казниться устала, начали болеть глаза,
С них брызнула долу горькая слеза, а душа завертелась как егоза, но не рухнула стена,
Отделявшая старого и больного крота от молодого степного и сизокрылого орла!
Всё небо в чёрных тучах, они носятся как «Голландцы летучие», носят горе на своей спине,
Чтобы в ночной тишине поговорить с ним наедине начистоту, авось, к утру узелок развяжется,
Когда утренний свет над горизонтом покажется! Узелок вяжется, вяжется, вот-вот развяжется,
И мысль у паперти с протянутой рукой окажется, восставшая на борьбу, она вспомнит судьбу
Народных героев, кто без крика и воя вставал с мечами перед каменной городскою стеною,
Дабы что-то отвоевать у рока и судьбы, ведь у голытьбы - создания божьего,
Нельзя прошлое в рассудке уничтожить, можно душу растревожить и разорвать тонкую нить,
Соединяющую мозг и огромный кадык, держась за неё никак бурную реку не переплыть
Простому человеку! Можно память стереть, коль терпения нет:
Постоянно глазеть на утренний свет! Сколько земная жизнь продлится?
Она в любой момент сократится, если на пороге храма не остановиться и не помолиться усердно,
Даже если на дворе темно и ты до этого жил безнравственно и грешно! Жизненная проза,
Как сорванная ранним утром красная роза, брошена к ногам обезумевшего от страха народа,
Безумцы всегда здесь были, они безропотно по течению реки плыли, много не говорили,
Но отчизну сильнее жизни любили! Середь белого дня полыхание огня беспокоит меня,
Ведь сердце не из камня, я же плыву по водовороту на утлом боте, хожу на работу,
Но жизнь выставляет мне счёты! Кто ты? Отрок, выросший среди нищеты, без доли и без мечты,
Бес стоит у твоего кормила, всё, что было, прошло, на утлом ботике оно в океан страстей уплыло,
Теперь мечется среди волн рычащих, ночами ходит по лесной чаще, ищет любви настоящей,
Но падает в глубокую канаву, там грех и слева, и справа! Протекает скромное жилище,
В нём нет ни воды, ни пищи, могло быть намного чище,
Но, увы, окромя пожухлой травы ничего не найти! Жалят мухи и кусают комары,
Нет ни лампы, ни звезды, и ты сбиваешься с праведной тропы, а ночь темна,
И не хрена не видно из узкого окна! Только грязь одна! Нет радостей бытия,
Не безгрешен я! Подпоясавшись тесёмкой, направляюсь в гости к молодой незнакомке,
Голос звонкий девы молодой бренчит за спиной, дух беспёрый ломает ворота и запоры,
Он готов снести заснеженные горы, убрать с пути заборы, только бы свою любовь пронести
Сквозь глубокие рвы! Увы! Превратности бытия сюрпризов полны! Душа на бедность загляделась,
Девичьим станом залюбовалась, и вот страсть затмила разум уже не в первый раз,
Никто ей не указ, вскоре искры посыплются из карих глаз! Баба та оказалась на сносях,
Вот те раз! По телу прошёл мандраж! От любви желанной, дивной и странной не осталось ничего,
Пришлось закрыть в будущее узкое зарешеченное окно, дабы не жить грешно! Что?
Что слышал, намедни царский указ вышел для тех, кто недавно взял на душу грех,
Он касается всех, я же встал у кормила, память прошлые изъяны от небес скрыла,
Но время поторопила невзначай, как хочешь, так свои вопросы и решай,
Смотри – не подкачай! А то леший на тебя чужие провинности повесит,
Он уже выбрал золотую середину и проник в душу через узкую горловину,
Не помеха ему твои короткие седины! Он простился с миром скорбным,
Но не может расстаться с грехом неподъёмным, таким огромным, как небо,
В нём не было потребы, тогда почему душа не доверяет сердцу своему?
В голову лезет разный бред, да, я – грешный человек, ко мне едва доходит божий свет,
Он предназначен для чужих сердец, неужто мне здесь места нет? Наконец вопрос задал Творец!
Ха-ха-ха! На берёзе птичка гнёздышко свила, в него вместилось два её крыла, но об этом опосля!
Коробится земля под ногами, колокола молчат в старинном храме, пусть кто-то другой
Жертвует собой, мне бы счастье приблизить, но здесь сквозит, да и бог не велит
Матом на всю Ивановскую крыть, пусть голова болит и сердце плачет,
Простой люд судачит на досуге, что другой жизни на земле уже не будет!
Я – не молод и давно постиг леденисто-скользкий холод мысли той,
Что тихо и скромно пристроилась за спиной, чтобы в миг любой пройтись по груди,
Медленно проползти к открытому горлу, так что пока дыхание в груди не спёрло до конца,
Одна надежда на Бога и Творца! Рядом нет ни травинки, ни куста, ни захудалого деревца!
Во имя Отца и Сына и Святого духа, всё, что из руин встаёт, постепенно рушится,
Разваливается до конца, на всё воля Творца, и как ты к истине не стремись,
Твоя превратная мысль ползет то вверх, то стремительно падает вниз
На скользкий и мокрый карниз, издав едва слышимый крик, переходящий в визг,
Она через миг уже почивает на лаврах, как баба на сносях, но достигнув высоты,
Оставляет прежние мечты на заброшенном пустыре, холодом веет на дворе!
Чтобы истину к себе приблизить, надо было божью искру своими глазами увидеть,
Она над горизонтом медленно взойдёт, а потом перейдёт долгий и сказочный сон!
Быть или не быть? Как дальше жить? Кому свою грешную душу и сердце открыть?
В каком ухе звенит? Умён ты, но не ищи правду на стороне, она прячется на самом дне
Глубокого колодца, где не бывает солнца никогда! Горе - от чрезмерного ума,
Вокруг тьма кромешная, люди местные хватаются руками за мысль святую,
Чтобы в минуту любую, пребывая в тоске и всуе, оставить идею пустую в тени,
И сколько ты резину не тяни, твои дни сочтены! Всё, что обещал господь, исполнится в срок,
Исчезнет любой порок, ведь бог через пророков своих направляет наши деяния и нашу мысль,
Дабы не усложнять повседневную жизнь блаженствами бытия, петляет стезя среди гор и равнин,
Глядь, а ты, стоишь, как ****ь среди гигантских руин, и вновь один, но не как исполин,
И подобие титана, тихо капает вода из водопроводного крана утром рано, на сердце рана болит,
Надоело стонать и выть на всю округу! Как дальше жить, коль нечем крыть былые грехи?
Как бы ни умереть от тоски! Страхи и вправду велики, они как оковы, ничто не ново под Луной,
Жизнь проходит само собой, словно ветер верховой над поляной лесной или травой луговой!
Вокруг трепет и жуть, пытаюсь их с лица стряхнуть, и хотя бы уснуть на пять или десять минут,
Дела зовут в дальний и безвестный путь, куранты вот-вот пробьют над площадью Манежной,
И диктора голос нежный сообщит, что твой поезд должен на последнюю станцию прибыть,
Как свой путь продлить? Эту фразу тихо произнёс старый и опытный прохвост,
Он тут же поджал облезший хвост, прочитал «Отче наш» три раза, вот такая жизнь зараза,
Ты не сразу повседневное житье воспринял всерьёз, на что этот мир стал в наши дни похож?
На старый и скомканный после повседневной стирки макинтош! Это вправду и всерьёз?
Нет, сущая ложь выдаётся за правду, но враньё видно на ярком свету, авось, ближе к утру
И я свои слёзы вытру платком носовым, но не стану святым, лишь кажется мне, что даже во сне
Я пребываю в волшебном огне, но вырываюсь из огня на молодом скакуне, и новое полымя
Со всех сторон одним махом тут же охватывает меня даже среди белого и ясного дня!
В стране отсталой много катастроф небывалых, там за сало покупается всё,
Но ничто не вечно в мире скоротечном и далеко небезупречном, большом и бесконечном,
Злом и бессердечном! В тумане былого скрывается летопись рода людского, и только слово
Главенствует во всём - это закон земного бытия, в нём исчезает мечта моя, петляет стезя,
Но с плеч не сваливается гора несчастий, вновь разгораются страсти пуще огня!
С дуба падают листья ясеня, ни *** себе! Ни *** себе! Гаснет свет в окне, а в гробовой тишине
Слышны все шорохи и шуршания, слова любви и признания звучат, как символы наказания!
Узнал господь про его заветное желание, поблагодарил за чистосердечное признание,
И вместо отпущения греха послал наказание, наверное, зря! На небе погасла полночная заря,
Я же держу в руках бусы из янтаря, рядом шумит трава, не та стезя указывает грешникам их путь,
Надо было бы рискнуть, прежде чем уезжать из насиженных мест насовсем, но зачем?
Мне один хрен: кого и куда? Всегда взгляд манила женская борозда, там, где она, там и беда,
Не иссякает звучный поток страстей, рядом с ним море людей, их карает Всемогущий бог,
Изредка сажает их в острог, я же на одно ухо прилично оглох,
Потому что устоять супротив бабьего соблазна не смог! Всё напрасно было,
Износилась мощь, ушли в безвестность силы, когда молоды мы были, то верили в себя!
Во бля! Приходится всё начинать с нуля! Я же на член, оставшийся не удел
Вновь боевые доспехи надел, он порядком вспотел, но сдаваться на милость бабам не захотел,
Он был и смел, и удачлив, с виду смазлив, но не плаксив!
Когда он был свободным и к любовному делу непригодным,
Тогда белая сирень под его окошком буйно зацвела,
Он на неё смотрел из-за грязного немытого стекла,
Мои года – моё богатство, но они его беда! Она дана раз и навсегда!
Что можно взять со старого осла? Ровным счётом ничего, то-то и оно!
Живёшь как крот, и твой рот закрыт на амбарный замок, чтоб не дай бог какой-то остолоп
Не зажёг огонь бенгальский, он - свет звезды дальней,
Где скопище идей предназначено для простых людей,
Которых судьба гонит взашей от любви своей прямо в руки дикарей!
В душу стучась, они всякий час допекают нас, да так, что тьма и мрак сгущаются сильней,
И коль ты – не еврей и не брадобрей тебе покоя по ночам не дают, особо не вникая в суть,
Ждут несколько минут, пока всесильная господняя рука не затмит твои глаза раз и навсегда!
Мне же торопиться некуда, голову покрыла седина, а с меня как с гуся вода, с глаз капает слеза,
Над головой гремит гроза, нет выхода иного, как опереться на рифму и слово, они и штык и пушка,
Пусть лысая макушка теряет оперенье в очередном ночном сражении с подушкой,
Мысли поглотив и волосы, посеребрив, ты вновь нарываешься на нервный срыв, лейтмотив один:
Из-за ночных видений, перекрутив рифмы своих стихотворений, лично ты во время досуга,
Прячешься с испуга от своей давнишней подруги всесильной и подлой Музы!
Нет былой дружбы в помине, не осталось следов от прежней гордыни в душу,
Сыро и зябко в твоём шалаше, а в голове – пустота: ни травинки, ни куста, ни деревца!
Во имя Отца и Сына и Святого Духа отныне и присно и во веки веков, аминь, господи,
Моё покаяние прими, и горя хлебни сполна, только бы успокоилась душа моя!
Она всему миру должна по копию, авось, рассчитается со всеми в раю или в аду,
Пожалуй, она далека от идеала! Бог смотрит на неё строго, ей бы уйти с богом,
Простившись с отчим порогом, за тридевять земель, но мешает хмель ночной,
В сутолоке мирской никак не уследишь за чумной головой! Пролетает жизнь, как миг,
Мельтешение незнакомых лиц перед очами, напоминает мне моленье в божьем храме,
Только к иконам лицо приближу, тут же святой образ увижу, в мире тесном, с виду прелестном
Жизнь и мне казалась чудной песней, но опосля, когда за середину пути перевалили года,
Задула пурга пути-дороги, стали ломить ноги, а небо седьмое продолжает потешаться надо мною!
Слава героям! Старик, бывалый путник, к невзгодам ещё не привык, трясётся его огромный кадык,
Стал морщинистым лик, он с жизнью в поддавки играет, его мысленно по вселенной летает,
Лишь изредка для себя Америку открывает, но на лаврах не почивает! Стоны влюблённых
Громче звонов церковных, они звучат в ночной тишине при яркой и холодной Луне,
Жизнь складывается прекрасно, но жить страшно и уже давно из неё выпало одно
Железное звено! На дворе темно, холодно и зябко, смотрю на небо украдкой,
Даже там нет должного порядка! Ни смысла, ни числа, ни меры неразрешимым проблемам,
Согласно прежним схемам мысль летает по небосводу, отдыхает ближе к западу или востоку,
Трудно душе одинокой изжить свои пороки! Они исчезают в пепле и дыме,
Обитают в далёком Надыме, там холодно и зябко, и нет надлежащего порядка!
Мы – выходцы из одной пещеры, грешим сверх меры, есть тому примеры,
Божьи дочери и сыны на жалкое прозябание обречены,
Не каждое мгновение на земле происходит богоявление,
Надо иметь терпение, дабы тихо и скромно подойти к «Стене плача», иначе не видать тебе удачи!
Зачем я напрасно силы трачу? Едва ли не плачу и не кричу, что жить так дальше не смогу!
Исчезла зелень придорожных трав, не слышно шелеста зелёных дубрав, кручи педали,
Скользят на босую ногу надетые сандалии из сказочной Италии, а в доме горящем
Взглядом скользящим упираюсь в настоящее, взаправдашнее видит мне как во сне,
Прощай немытая Россия, где твои великие святые? Их след давно уже простыл,
О многих из них простой люд давно забыл, зловредный дьявол свои проделки не оставил,
Он до этого лукавил, изредка службу в храме правил, вошёл в горящий Кремль,
И принёс собой ворох мирских проблем, но зачем? Всё – тлен, всё – суета!
Ни травинки, ни куста, ни деревца, повсюду одна и та же маета, холод в сердце напустишь зря,
Поднимешь свою мысль до небес, но забудешь про совесть и честь, авось, станет лучше на душе,
Но ты вновь споткнёшься на крутом вираже, грешная рука всё тащит и тащит с барского стола,
Окромя душевного тепла! Мысли в голове родятся, ими можно в ночи наслаждаться,
Душа благословенная смотрит в центр вселенной нагло и дерзновенно,
Её нагота сводит бесноватые глаза с ума, и сдувает пыль густую на булыжную мостовую!
Решил Господь с небес спуститься: «Изволь на распутной бабе жениться,
Не хрен свой член в чужую щель совать! Мне на твои доводы ровным счётом наплевать!
Мы с тобой как-то сторгуемся, торг уместен, ты же честен, натощак поцелуемся,
Будем счастливы безмерно, хватит кушать старые консервы и беречь свои нервы!
Пусть тебе не снятся кошмары, хотя ты – мужик старый и отсидел на нарах свой срок,
Совершил несколько ходок в острог, я - твой Бог, всему – своё время, всему – свой срок!
Хватит плевать в потолок!» Только бог свою последнюю фразу изрёк, как дождевой поток
Промочил потолок насквозь, мне и ей хорошо жилось, но только врозь! Нам по воле господней
Суждено свой век коротать в преисподней в белье исподнем, но зачем нам нужна суета и тлен?
Жизнь течёт без перемен, она в цвета радуги раскрашена, хотя голова моя почти седа,
Рок души призыв услышал и из своих застенков сразу вышел, на свежем воздухе постоял,
Глубоко подышал, попытался затеять скандал с бабой той, что собралась стать его женой,
Он до сих пор ещё холостой, и особо не стремится попасть к себе домой! Он выглядит убогим,
Таким привык ходить по разбитым войной дорогам, ночь покрыта смогом, грехов не много,
Но душа боится бога! Трудиться допоздна брось, ****а вошь, что посеешь, то пожнёшь!
Невдалеке колосится спелая рожь, Луна бледна и едва видна из раскрытого настежь окна,
Если бы мужик женился, перед ним бы новый мир тотчас открылся, он бы остепенился
И прежних грехов немедля лишился! Плакать мне или смеяться? В какую сторону податься?
Мир велик, но жизнь – не вечность, её бессердечность и вправду значительна,
Как стеклянная бутыль старого вина, ночь темна, а душа грешна, гудят провода невдалеке,
Святой крест зажат в руке, старенький пиджак на мне!
Люди вновь зовут и предлагают отправиться в путь,
Потолковав с пришельцами пять или семь минут,
Сбрасываю с шеи чужой хомут, теряется суть бытия,
Скользит заброшенная стезя, по ней не пройти без поводыря! Во бля!
Мне вовсе не туда, где всю ночь блестит вода, рядом нет битого стекла,
Но полно серебра у дырявого ведра, время к рассвету идёт, мысль вот-вот впорхнёт,
Я же её к себе ни причарую как бабу молодую толстым ***м, потеряю время впустую,
Пусть ветер закроет уши и мои стоны не слушает, там тоска, боль и бред, иного там нет!
Посреди поля встану, на звёздное небо пристально гляну, но из-за бурьяна ничего не видать,
Кто-то вздумал на приволье дурака валять и за меня мои вопросы решать!
Груз отчаяния недолго на сердце лежал, я же к нему интереса не проявлял,
Пока светом наземь не брызнула Луна, и была освещена уснувшая сторона маленького городка!
Братцы, свою историю я рассказал вам вкратце, а что и как? Не мне решать!
Бог меня к себе привлек, ему отказать грешник не смог, слёз поток стремглав потёк с обеих щёк,
И не иссяк до утра, хреновые дела, господа! Ночь темна и холодна, ни света, ни огня уже три дня!
Верх и вниз уходят ступени, они в белой пене, на них упали серые тени,
Как на сцене они напоминают о жизни пустой, одинокой, почти холостой!
Я взял на душу грех, в ответ услышал бабий смех, страсть усилила разбег,
Но денег нет, гаснет в доме свет, коль ты гол, как сокол и к тому же разут и раздет!
Сирень отцвела, обгорела два белоснежных крыла у степного ручья, он – не велик,
И старик седой головой долу поник! Был мужик, и нет мужика, дописана предпоследняя строка,
Привет – пока, под боком бывшая жена! Взгляд уткнулся в подоконник, я – не её поклонник,
Всё, что было, прошло, грязным стало оконное стекло, былое суть бытия не раскрыло,
Как оказалось, в пуху его свиное рыло! Иссякли силы у мужика, болит сгорбленная спина,
В ответ на стон – тишина! Душа горестна, ложь не приемлет она! О, времена! О, нравы!
Грех от лукавого, летописцы были правы, когда отвергали игрища и забавы!
Нет прежней жажды славы, она осталась в былом, исчез прежний никель и хром
Из памяти людей, только лунный свет будет блестеть в душе израненной моей до скончания дней!

Г. Мариуполь
29 июня 2017 г.
3: 17